Противоречит ли Теория Эволюции Божественному Откровению?

Диакон Георгий Максимов пишет в своей последней статье «Тупик «православного» эволюционизма»:

«Святые Отцы не боялись выглядеть смешными в глазах нецерковной интеллигенции своего времени и не стыдились настаивать на буквальном понимании Шестоднева… Во время святых отцов «внешние» не принимали учения о Шестодневе, и в наше время внешние его не принимают – почему бы и нам не проявить в данном пункте вероучения ту же принцпиальность, невозмутимость и независимость, какие были у Святых Отцов?»

Из основного вывода автора – «Творение мира – это вопрос не отвлеченной космологии, а догматики» – следует, что эволюционисты, соглашающиеся с тем, что мир развивался во времени и притом довольно продолжительном, поневоле подрывают догматическое церковное учение, ставя себя в тупик. Но не поспешен ли такой вывод?

Ведь о способе творения Богом мира, о подробностях этого творения Писание сообщает лишь в самых общих чертах. Это текст символический и иконописный, а значит, не может быть пособием по космологии, палеонтологии и археологии, подобно тому как иконопись не может претендовать на подробности живописи и, тем более, фотографии. У нее другая задача.

Но даже если подходить буквально к прочтению первых стихов Книги Бытия, используя толкование Василия Великого, близкое к тексту («Беседы на Шестоднев»), то он, в частности, пишет о первом дне творения:

«Потому Моисей главу времени назвал не первым, но единым днем, чтобы день сей по самому наименованию имел сродство с веком. И он, как обнаруживающий в себе признак одинокости и несообщимости с чем-либо другим, в собственном смысле и прилично наименован единым… Посему назовешь ли его днем, или веком, выразишь одно и то же понятие; скажешь ли, что это день, или что это состояние, всегда он один, а не многие; наименуешь ли веком, он будет единственный, а не многократный».

И далее святитель указывает, что он «произведён особенно и не включен в разряд с другими днями». В самом деле, как можно мерить первые земные дни как сутки в 24 часа в отсутствие светил, в частности, солнца? Что понимать тогда под вечером и утром? По свят. Василию,

«не по солнечному движению, но потому что первобытный оный свет, в определенной Богом мере, то разливался, то опять сжимался, происходил день и следовала ночь» (беседа 2-я).

Последний вывод, впрочем, уже не относится ни к Божественному Откровению, ни к области догматики, а представляет собой лишь предположение Святого Отца. Более логичным выглядит утверждение блаж. Августина, который по данному же поводу замечает:

«Что же касается вечера и утра, то под вечером во все первые три дня, до сотворения светил, не будет, кажется, нелепым разуметь конец совершённого действия [творческого], а под утром – обозначение будущего, так сказать, действия» ( О книге Бытия, буквально. Кн. 1, гл. 17).

Кроме того, текст первой главы Бытия еще и полемический. На это обращает внимание Иоанн Златоуст:

«Что может быть безумнее этих людей, которые не могли из создания познать Создателя, но впали в такое заблуждение, что тварь и создание возвели на степень Творца? Поэтому божественное Писание, предвидя удобопреклонность беспечных людей к заблуждению, учит нас, что эта стихия сотворена спустя три дня, после того, как произросли на земле все семена и земля получила свое украшение: пусть после этого никто не посмеет сказать, будто без содействия солнца не могут созревать произрастания земли. Поэтому (Моисей) показывает тебе, что все было совершено до создания солнца, чтобы ты созревание плодов приписывал не ему, но Творцу вселенной, Который вначале сказал: “да произрастит земля зелень, траву”. Если же будут говорить, что и действие солнца способствует спелости плодов, то этому не стану противоречить» (беседа 6-я на книгу Бытия).

Таким образом, для Святого Отца здесь не детали в последовательности творения столь существенны, сколько сам факт, что Бог есть источник всего – и света, и солнца, и всего мира, в котором мы живем. Иоанн Златоуст не мог знать про фотосинтез и циклы Кальвина или Хетча-Слэка, поэтому легко соглашается с тем, что растения могли произрастать без участия солнечного света.

Но это утверждение никак не может быть догматическим, поскольку оно обусловлено культурно-исторической ситуацией поздней античности, выражавшейся в полемике христиан с язычниками по поводу истоков тварного мира и приоритетов в нем.

Между тем теория эволюции за свои 150 лет существования накопила очень много разных сведений, от которых серьезному и вдумчивому человеку так просто не отмахнуться. Можно, конечно, ими пренебречь, но это хотя и будет по-нашему, «по-православному», но всё же явно выйдет по-дилетантски, и таких православных вряд ли кто будет всерьез воспринимать после этого. И вовсе не потому, что дружба с миром – вражда против Бога, как отмечает диак. Георгий, а по причине куда более прозаической (невежеству).

Есть много разных моментов, которые никак не укладываются в креационистскую концепцию одномоментного или семисуточного творения у православных и протестантских фундаменталистов: наличие весьма древних ископаемых животных и растений, давно уже не существующих, обнаружение морских отложений в тех местах на суше, где тысячелетиями уже существует человеческая цивилизация, борьба за существование и естественный отбор, при которых выживают сильнейшие и т.д.

Здесь нет места каждый момент рассматривать подробно, но хотелось бы остановиться на недавно вышедшей книге Джона Хота «Бог после Дарвина. Богословие эволюции», изданной в Библейско-богословском институте св. апостола Андрея. Автор отмечает следующее:

«Природа позволяет выжить и давать потомство только тем организмам, которые в силу чистой случайности обладают рядом физических особенностей, которые позволили им приспособиться. В эволюции слабый проигрывает, а способный давать потомство выживает. Каким бы неразумным ни казался этот процесс Дарвину и его последователям, он вполне подошёл для объяснения многообразия жизни. Таким образом, понятие Бога как Творца и источника порядка проигрывает более простому и скупому объяснению».

Современная генетика дополнила эволюционную теорию констатацией того факта, что особи, имеющие наиболее подходящий генотип, с наибольшей вероятностью выживают и дают потомство, тогда как остальные отсеиваются и гибнут. В таком случае природа фактически сама создаёт себя, она достаточно изобретательна для того, чтобы не было нужды в сверхъестественном и извне упорядочивающем начале!

Современный зоолог Р. Докинз, которого цитирует Дж. Хот, например, делает такой вывод:

«Природа не бывает ни доброй, ни злой. Страдания не представляют никакого интереса для эволюции, если они не влияют на сохранение ДНК… Вселенная, которую мы наблюдаем, имеет именно такие свойства, которых следовало бы ожидать, если бы в её основании не было ни замысла, ни цели, ни добра, ни зла, ничего, кроме слепого безжалостного безразличия».

В мире людском многие наблюдают похожие явления, задаваясь вопросами: если Бог мудр, могуществен и благ, то как Он допускает зло, страдания и несчастные случаи, при которых, бывает, что гибнут лучшие?..

Но автор книги считает, что вызов Дарвиновской эволюционной теории на самом деле явился своего рода подарком богословию, которому нужно просто пересмотреть привычные упрощенные представления о Боге как творце, промыслителе и управителе. А также пересмотреть представления о самом мире как неизменном в своей основе после творения: напротив, тот мир, который мы знаем сейчас, развивается и еще далеко не завершен в своем развитии!

Задолго до автора рассматриваемой книги ту же мысль выражал Владимир Соловьев в своей статье «Красота в природе» (1889 г.), где он, в частности, пишет:

«Наша биологическая история есть замедленное и болезненное рождение. Мы видим здесь явные знаки внутреннего противоборства, толчки и судорожные сотрясения, слепые движения ощупью; неоконченные наброски неудачных созданий – сколько чудовищных порождений и выкидышей! Все эти palaeozoa, эти допотопные чудища: мегатерии, плезиозавры, ихтиозавры, птеродактили – могут ли они быть совершенным и непосредственным творением Божьим? Если бы они удовлетворяли своему назначению и заслуживали одобрение Творца, как могло бы случиться, что они окончательно исчезли с нашей земли, уступив место формам более уравновешенным и гармоническим».

Главная мысль Джона Хота на протяжении всей его книги – Бог умалил Себя с самого начала творения мира, созданного по принципу свободы. Однако Он не самоустранился, не отрешился от мира в деистическом смысле, но Его промысел и присутствие в этом мире проявляются скрыто и ненавязчиво, и именно потому, что Творец иноприроден творению. В физическом мире, наряду с детерминированными законами, присутствует неопределенность и случайность как следствия заложенной в нем свободы. Законы необходимы для поддержания устойчивости и стабильности, случайности – для открытия новых возможностей, новых путей развития.

Интересно, что даже на уровне буквального понимания первой главы кн. Бытия можно найти черту автономности земного мира от Творца и некоторой непредвиденности в его развитии.

Современный иудейский толкователь Торы Б.И. Берман считает, что первоначальный замысел Бога был в том, чтобы земля произвела «дерево-плод» (на иврите эц при, «дерево плодовитое» в Синодальном переводе – Быт. 1, 11), а земля в ответ на повеление Бога видоизменила команду и произвела «дерево, делающее плод» (эц осэ при – Быт. 1, 12).

«Как выжить дереву, у которого его главная растущая часть насыщена вкусом плода и которую съедят? Множество вопросов… Но Творец видел, что произвела Земля и сам признал, что “это — хорошо”, то есть может соответствовать Его Замыслу… Что же сделала Земля? Она произвела еще одно, дополнительное разделение, отделила плод дерева от самого дерева, превратила дерево, само вызревающее как плод с семенем, в делающее плод дерево, на котором образуются, созревают и отпадают плоды. В первом случае дерево, чтобы возродиться вновь, скорее всего, должно было все погибнуть. Во втором случае дерево, возрождая себя через плод, остается жить и может плодоносить много раз» (Б.И. Берман, Библейские смыслы).

Ну и сами изречения «да произрастит земля…», «да произведет вода» указывают на то, что Бог дал импульс, толчок в творении, а затем тварный мир продолжает развиваться во времени сам, эволюционно. Соответственно, последующие дни или этапы таких творений могли быть сколь угодно неопределенными по своей долготе.

Особое внимание Дж. Хот обращает на известный стих послания апостола Павла к Филиппийцам: Христос не выставлял напоказ Свой божественный статус, но вместо этого смирил Себя и принял образ раба (Флп. 2, 5-11).

«Смирил» – по-гречески «экеносен», отсюда термин «кенозис», означающий не просто смирение или самоуничижение, но дословно «опустошение». По словам автора,

«Именно к этому образу Христа должно обращаться христианское богословие всегда, когда оно размышляет об отношениях Бога с миром с учетом эволюции последнего».

Чтобы мир мог быть независим от Бога, Бог любви дает ему принципы автономного существования с безличными законами, как физическими (гравитации, сохранения энергии), так и биологическими (естественный отбор и самоорганизация). Такое отстранение Бога не есть Его безразличие, а скорее наиболее сокровенная форма участия.

Тогда замысел Божий о человеке как наиболее совершенном продукте эволюции мира – еще более упорядочить этот мир, внести в него больший смысл и связность, возделать его! Как тут не вспомнить проникновенные слова апостола Павла о том, что «вся тварь совокупно стенает и мучается доныне» (Рим. 8, 22).

И тогда Церковь Христова еще здесь, на земле, в первую очередь призвана показать, что люди могут жить иначе, вопреки дарвиновскому принципу борьбы за существование, при которой выживают сильнейшие физически… Бесполезно христианам отвергать эволюцию, но наоборот, её можно рассматривать как движение отдельных людей и человечества в целом во главе всей твари по пути ко Христу, Который есть «Альфа и Омега».

В этом смысле, по замечанию Хота, ссылающегося на современного немецкого богослова Юргена Мольтмана, Бог есть будущее. Он связан с миром через некоторое обещание и замысел, который невозможно отменить. И из будущего Бог ненавязчиво открывается миру, являясь движущей силой эволюционного процесса.

«Богословие со всем основанием может сказать вместе со св. Павлом (Рим. 8:22), что вся Вселенная всегда притягивается силой Божественного обновляющего будущего. «Власть будущего» – это высшее метафизическое объяснение эволюции».

В то же время, как у большинства современных ученых, так и богословов, чаще всего находящихся в плену платоновских и аристотелевских представлений о «вечном настоящем», которое причинно обусловлено прошлым у материалистов или является лишь несовершенным отражением первичного совершенства мира у христиан-платоников, – в их сознании не остается возможности быть уверенными в действительном развитии мира и в том, что Бог воистину творит «всё новое».

Автор также задает следующие вопросы: почему природа вокруг нас упорядочена и в то же время незащищена от хаоса? Почему случайность, которая неизбежно играет в эволюции немалую роль, не мешает возникновению порядка? Почему естественный отбор подчиняется своим законам и в то же время открыт новому творению? На это невозможно ответить, если исходить из метафизической концепции вечного настоящего с детерминированным прошлым.

Но если поместить заданные вопросы в плане прихода будущего, то эволюция, не теряя своего научного смысла, одновременно обретает духовный смысл и цель. В своей книге автор пишет также об «информационном характере божественного действия»:

«В даосизме высказываются интуитивные знания о том, что природа информационно оформляется деятельным невмешательством божественной реальности… «Самоустраненность» любого сильного божественного присутствия и парадоксальная скрытость божественной власти в скромной убеждающей любви позволяет творению появиться на свет и свободно и недетерминированно раскрыться в эволюции. В божественной самоопустошающей кенотической любви полнее всего проявляется это деятельное невмешательство».

Действительно, известные слова евангелиста Иоанна «в начале было Слово» в наш век можно с полным правом перефразировать на «в начале была информация».

А что такое информация? Она никак не сводится к материи, но в то же время и заложена в ней, и неуничтожима. «Бог – это нежная забота о том, чтобы ничего не пропало», – цитирует автор слова философа А. Уайтхеда, что прекрасно перекликается со словами Иисуса «Воля же пославшего Меня Отца есть та, чтобы из того, что Он Мне дал, ничего не погубить, но всё то воскресить в последний день» (Ин. 6, 39).

Разумеется, на многие недоуменные вопросы эволюционная теория пока ответить не в состоянии. Как и не во всем она будет согласна с христианским вероучением, если рассматривать, скажем, грехопадение Адама и общий взгляд на то, что всё человечество произошло от одного предка. Но здесь есть также и поле творческой деятельности для самого богословия в будущем, чтобы не столько приспосабливаться к этой теории, сколько попробовать дать параллельную непротиворечивую концепцию, включающую в том числе и эволюционный процесс, каков он есть.

В книге Джона Хота вопрос о первородном грехе также затрагивается. Здесь автор предлагает рассматривать его не в свете далекого прошлого, а в перспективе еще не открытого будущего:

«Реальная действительность лежит не над нами и не в ушедшем прошлом, но «впереди» нас. И вовсе не из мифического прошлого изгнаны мы в результате греха, с тем, чтобы испытывать необходимость спасения, а из бесконечного и неистощимого будущего. «Первородный грех», таким образом, всё ещё может с полным основанием выражать чувство нашего отчуждения от идеала, только «идеальный» мир – это новое творение, которому суждено прийти, а не тот совершенный мир, где мы были когда-то и куда мы, испытывая сильную ностальгию, стремимся вернуться. Место, откуда мы изгнаны, – это не рай в прошлом, а Абсолютное Будущее, которое всегда направлено на преобразование и обновление мира».

Здесь хотелось бы поправить автора в том, что рай, потерянный первыми людьми, это был неисполненный замысел Бога о них, об их жизни и обо всём мире. Замысел не существовал только в прошлом – он над временем вообще. Некоторая информация о том рае, который человек потерял вследствие неисполнения этого замысла, это не просто легенда, – за ней стоит глубинный религиозный опыт.

Здесь может быть простор для различных философско-богословских гипотез, одна из которых в том, что вся история мира, включая эволюцию многих миллионов лет, это история мира уже падшего, причем мира, где «князь мира сего» борется с Божественным замыслом. А мир до падения с первыми людьми в раю был, допустим, до так называемого «Большого взрыва», биг бэнга. Подробнее об этом можно прочесть, например, в книге епископа Василия (Родзянко) «Теория распада Вселенной и вера отцов», где еп. Василий весьма интересно сочетает богословие великих каппадокийцев с новейшими данными астрономии, биологии и других наук.

«В свете теории “биг бэнга” можно утверждать, что “человечество в целом” – по ту сторону, а “осколки” – по эту сторону страшного взрыва, – пишет еп. Василий. – Бог сотворил из не-сущего все сущее, ради Святой Церкви Своей… Тертулиан писал в III в.: “Образ Божий, данный Адаму, есть образ Христов”. Свт. Григорий Нисский в IV в., обращаясь к преданию, говорит о творении всего человечества в Раю, а его последователь св. Максим Исповедник в VII в. этот взгляд развивает. К этому времени на православном Востоке традиция принимает устойчивые формы, особенно в литургическом богословии, через которое доходит и до нас – на литургии Иоанна Златоуста мы изо дня в день повторяем:

…Ты (Боже) от небытия в бытие нас привел еси, и отпадшия возставил еси паки, и не отступил еси вся творя, дондеже нас на Небо возвел еси и Царство Твое даровал еси будущее…

То есть: когда мы – в нашем падении – разбились, как сосуд, на множество частей, стали и впрямь “осколками”, тогда Ты, Боже, нас восстановил и взял на небо и даровал нам Свое будущее Царство. Это духовно-таинственное возвращение в Царство Небесное и происходит на каждой литургии и в ежедневной жизни Церкви Христовой».

Этой мыслью еп. Василия, весьма хорошо дополняющей Джона Хота с точки зрения православного предания, пожалуй, стоит завершить данный очерк.

Еще раз стоит подчеркнуть, что Библия – это словесная икона, указывающая на другую реальность, но никак не пособие по естествознанию, подлежащее согласованию с научными данными. Наука отвечает на вопрос «как», Писание же – на вопросы «отчего», «откуда» и «куда».

Помня об этом и разграничивая эти вопросы, но не смешивая их, мы избежим многих недоразумений, связанных с мнимыми противоречиями науки и веры. Недостаток статьи диак. Георгия, на мой взгляд, как раз в том, что он искусственно эти противоречия обостряет, хотя для этого нет серьезных оснований.