Часть вторая. Потенциальный истинноверующий.

Глава IV. Роль отщепенцев в делах человеческих.

18.

(39:) Бытует такая тенденция: судить о расе, о народе или об известной группе людей по их малодостойным членам. Хотя это явно несправедливо, но в этом есть доля правды, ибо, действительно, характер и судьба какой-либо группы часто определяются ее худшими элементами.

Средние люди нации, например, составляют ее инертную массу. Жизнь достойных средних людей, выполняющих основную работу в городах и селах страны, подвержена постоянному воздействию меньшинства с двух сторон — меньшинства наилучшего и меньшинства наихудшего.

Выдающиеся личности — будь то в политике, литературе, науке, финансово-торговой области или промышленности — играют значительную роль в оформлении всего народа, так же как и личности другой крайности — неудачники, не нашедшие себе места в жизни, парии, уголовники и все, кто утратил положение в обществе или никогда его не имел1. В игре истории обычно участвуют лучшие и худшие, а игра идет над головами большинства, сидящего посредине.

Низшие элементы народа могут оказывать заметное влияние на ход событий потому, что они абсолютно не ценят настоящего. Свои собственные жизни и все настоящее они считают непоправимо испорченными, а потому и то и другое готовы разбазарить и разрушить до основания: отсюда их безрассудство и стремление к хаосу и анархии. Они еще страстно стремятся растворить свои исковерканные и бессмысленные «я» в каком-то душеспасительном общественном спектакле — отсюда их (40:) склонность к объединенным действиям. Именно поэтому они оказываются среди первых призывников революции, массовых переселений, религиозных, расовых или шовинистических движений: они накладывают свою печать на эти потрясения и движения, которые творят характер и историю нации.

Отвергнутые, отодвинутые на задний план люди становятся сырьем для будущего нации. Камень, выброшенный строителями, становится краеугольным камнем нового мира. Народ, не имеющий общественных отбросов и недовольных, бывает обычно дисциплинированным, благопристойным, мирным и приятным, но, пожалуй, без каких-либо семян большого будущего. Вовсе не ирония истории в том, что именно отверженные из разных стран Европы пересекли океан и построили на новом континенте новый мир. Только они могли сделать это.

19.

Неудовлетворенные встречаются на всех ступенях жизни, однако больше всего их в следующих категориях:

а) бедняки,

б) неудачники (не нашедшие своего места в жизни),

в) изгнанники,

г) меньшинства,

д) подростки,

е) честолюбцы (стоящие или перед непреодолимыми препятствиями, или перед неограниченными возможностями),

ж) одержимые пороками и навязчивыми идеями,

з) импотенты (физические или умственные),

и) эгоисты,

к) скучающие,

л) грешники.

Разделы 20-42 посвящены описанию людей некоторых из этих типов. (41:)

Глава V. Бедняки.

Новые бедняки.

20.

Не все бедные люди относятся к неудовлетворенным. Некоторые из них прозябают в городских трущобах, но жизнью своей довольны. Они содрогаются при мысли о жизни вне привычной для них грязи. Даже бедняки благопристойного образа жизни, когда их бедность длится долго, остаются инертными: они считают существующий порядок вещей непреложным. Требуется катаклизм, нашествие, чума или какое-нибудь общественное бедствие, чтобы у них открылись глаза и они поняли, что «вечный порядок» далеко не вечен.

Неудовлетворенностью заражены обычно новые бедняки, чья бедность относительно недавняя. Память о лучших временах жжет их сердца. Лишенные собственности и состояния люди откликаются на любые массовые движения. Это они обеспечили успех Пуританской революции в Англии в XVII веке. Во времена «отгораживания» (см. раздел 5) тысячи землевладельцев изгоняли со своих земель арендаторов и превращали эти земли в пастбища. «Сильные и работящие крестьяне, влюбленные в землю, кормившую их, были превращены в наемных рабочих, городские улицы были переполнены нищими, просящими подаяния»1. Эта масса лишенных собственности людей и поставляла новобранцев для армии нового типа — армии Кромвеля.

В Германии и в Италии новые бедняки из разорившихся людей среднего класса были главной опорой нацистской и фашистской революций. Потенциальные революционеры сегодняшней Англии — это вовсе не рабочие, а утратившие свое положение государственные (42:) служащие и деловые люди. Этот класс сохранил живую память о своем былом богатстве и могуществе, и он вряд ли добровольно примирится с ухудшением жизненных условий и своим политическим бессилием.

У нас в стране, как и в других странах, еще недавно периодически росло число бедняков нового типа — их появление, несомненно, содействовало возникновению и распространению современных массовых движений. До недавнего времени новые бедняки появлялись большей частью из числа разорившихся собственников, как городских, так и сельских, но позднее — может быть, впервые в истории — в роли нового бедняка выступил простой рабочий.

До тех пор, пока люди, делавшие основную работу на земле, жили на уровне едва достаточного питания, на них смотрели как на традиционных бедняков, — да и они сами чувствовали себя так. Они были бедняками и в тяжелые времена, и в благоприятную пору. Депрессии, застой в делах, какими бы они ни были жестокими, рассматривались как нечто нормальное. Но по мере улучшения жизненных условий застой в производстве, безработица, которую влечет за собой депрессия, встали в новом аспекте. Сегодняшний рабочий в западном мире принимает безработицу как унижение: он чувствует себя бесправным и оскорбленным несправедливым порядком и готов слушать тех, кто зовет к новому порядку.

Отверженные.

21.

Бедняк на грани голодной смерти живет целеустремленной жизнью. Отчаянно бороться за пищу и кров — значит быть совершенно свободным от чувства бесцельности собственной жизни. Цели тут вполне конкретные и близкие. Каждая еда — это уже достижение цели; (43:) отправиться спать с полным желудком — уже триумф; каждая неожиданная находка — чудо. Зачем таким людям «высокая вдохновляющая цель, которая придала бы их жизни смысл и достоинство?» От соблазна массового движения они защищены как бы иммунитетом. Анжелика Балабанова описывает влияние крайней нищеты на революционный пыл знакомых революционеров, съехавшихся в Москву в первые дни большевистской революции: «Я видела мужчин и женщин, посвятивших всю свою жизнь служению идеям, с радостью отказавшихся от материальных благ, от независимости, от личного счастья, семьи — все ради того, чтобы осуществить свои идеалы, совершенно поглощенных разрешением вопроса голода и холода»2.

Там, где люди трудятся от зари до зари ради хлеба насущного, они ни на что не обижаются и ни о чем не мечтают. Одна из причин нереволюционности китайских масс коренится в том, что в Китае для самого элементарного существования требуются невероятные усилия. Интенсивная борьба за существование оказывает на людей «скорее статическое, чем динамическое влияние»3.

22.

Бедность и страдания не вызывают недовольства автоматически, как и активное недовольство не обязательно прямо пропорционально степени страданий.

Недовольство сильнее всего, пожалуй, тогда, когда страдания терпимы; т. е. когда условия жизни улучшаются настолько, что человеку начинает казаться возможным полное благополучие. Несправедливость чувствуется острее в момент, когда кажется, что справедливость вот-вот восторжествует. Де Токвиль, исследуя общественное состояние Франции перед революцией, был поражен открытием того, что «ни в один из периодов после революции 1789 года национальное (44:) благосостояние Франции не улучшалось так быстро, как это было за 20 лет перед революцией»4. Он был вынужден заключить, что «французы находили свое положение тем более невыносимым, чем лучше оно становилось»5. Во Франции и в России жадные до земли крестьяне в момент взрыва революции владели почти третью всей обрабатываемой земли, — большая часть этой земли стала их собственностью за одно или два поколения до революции6. Не страдания толкают людей на бунт, а аппетит, который приходит во время еды. Народное восстание в Советской России вряд ли случится, пока народ не вкусит по-настоящему хорошей жизни. Наиболее опасный момент для режима партийной верхушки наступит тогда, когда будет достигнуто значительное улучшение экономических условий жизни русских народных масс, а железное тоталитарное управление будет немного смягчено. Интересно, что убийство в декабре 1934 года близкого Сталину Кирова произошло вскоре после того, как Сталин провозгласил успешное выполнение плана первой пятилетки и начало новых счастливых и зажиточных времен.

Таким образом, интенсивность недовольства обратно пропорциональна расстоянию до желанной цели. Формула эта справедлива и для приближающихся к цели и для удаляющихся от нее, т. е., с одной стороны, для тех, кто вот-вот станут богатыми, свободными и т. п., с другой стороны, для новых бедняков и для недавно порабощенных.

23.

Наша неудовлетворенность сильнее тогда, когда мы многое имеем и хотим иметь еще больше, чем когда мы ничего не имеем и хотим немногого. Мы меньше недовольны, когда нам не хватает многого, чем когда нам не хватает чего-нибудь одного. (45:)

24.

Мы гораздо смелее, когда добиваемся лишнего, чем когда добиваемся необходимого. Поэтому часто, начиная отказываться от излишнего, мы начинаем терять и необходимое.

25.

Надежда иногда действует подобно взрывчатому веществу, а иногда она дисциплинирует и наполняет терпением: первое — когда предполагается, что надежда исполнится скоро; второе — когда надежда осуществится не скоро. Массовое движение во время своего подъема обещает надежду первого варианта. Оно старается возбудить своих приверженцев на действие; к действию же толкает именно такая форма надежды, обещающая скорый успех. Христианство в период своего подъема провозглашало наступление конца света и немедленное царство небесное; Магомет обещал своим правоверным богатую добычу; якобинцы обещали немедленную свободу и равенство; ранние большевики обещали хлеб и землю. Гитлер — немедленное раскрепощение от версальского рабства, работу и деятельность для всех. Позднее, когда движение получает власть, акцент его перемещается на отдаленную надежду — на мечту и манящее видение. Массовое движение, достигнув цели, начинает заниматься только сохранением достигнутого, и тогда послушание и терпение ставятся выше непосредственного действия, а когда мы «надеемся на то, чего не видим, тогда терпеливо ожидаем»7.

Каждое массовое движение, достигшее власти, предлагает свою собственную надежду — свой сорт опиума для того, чтобы притупить нетерпение масс, чтобы они смирились со своей участью. Сталинизм такой же опиум для народа, как и господствующие религии8. (46:)

Свободные бедняки.

26.

Рабы бедны, но там, где рабство широко распространено и укрепилось, там мало вероятности возникновения массового движения. Абсолютное равенство среди рабов, коммунальное житье в отведенных для рабов помещениях, — все это исключает возникновение личной неудовлетворенности. Смутьяны в рабском обществе — это или недавно порабощенные, или освобожденные рабы. Непривычная свобода для только что освобожденного раба — корень его недовольства.

Свобода усиливает чувство неудовлетворенности так же, как и ослабляет его. При свободе передвижения неудача выбора полностью ложится на плечи отдельной личности. Свобода предоставляет больше вариантов действия, но тем самым ведет к большему числу ошибок и к большей неудовлетворенности. Правда, при свободе чувство неудовлетворенности облегчается возможностями для действий, движения, перемен, протеста. Если человек лишен талантов сделать что-нибудь для себя, то свобода для него — угнетающее бремя. К чему свобода выбора, если он ни на что не способен? Мы присоединяемся к массовому движению, чтобы избегнуть личной ответственности, или, говоря словами пылкого молодого нациста, — «чтобы быть свободным от свободы»9. Когда рядовые нацисты заявляли, что они не виновны во всех чудовищных преступлениях, которые они совершили, — это было не просто наглым лицемерием. Они считали себя обманутыми и оклеветанными, когда на их плечи взваливали ответственность за исполнение приказов. Разве они не присоединились к нацистскому движению для того, чтобы быть свободными от ответственности?

Выходит, что самая лучшая почва для массового движения — это общество, где достаточно свободы, но нет (47:) смягчающих средств против неудовлетворенности. Французские крестьяне XVIII века в отличие от крестьян Германии и Австрии оказались восприимчивее к соблазнам революции, потому что они уже не были крепостными и имели землю. В России, пожалуй, не было бы большевистской революции, не будь русский крестьянин свободным на протяжении целого поколения или больше и не войди он во вкус частного землевладения.

27.

Массовые движения, возникшие во имя освобождения от строя угнетения, во время своего активного действия не дают свободы личности. Пока движение занято борьбой с существующим порядком или защищается от внутренних и внешних врагов, его главная забота — требование от личности единства и самопожертвования, отказа от собственной воли, от своего мнения, собственных интересов. По Робеспьеру, революционное правительство было «деспотизмом свободы против тирании»10.

Важно, что активное массовое движение, забывая о свободе личности, отодвигая ее на будущее, не противоречит настроениям своих рядовых приверженцев. Фанатики, как говорит Ренан, боятся больше свободы, чем преследований11. Верно, что приверженцы движения в период его подъема чувствуют себя освобожденными, хотя живут и дышат в атмосфере строгих догматов и приказов. Это ощущение освобождения приходит благодаря бегству от обязанностей, страхов, безнадежности, беззащитности одинокого существования. Для них бегство — это избавление, которое они ощущают как искупление. Переживание большой перемены дает ощущение свободы даже тогда, когда перемена эта происходит в рамках строгой дисциплины. Только когда движение прошло свою активную стадию и застыло в прочных определенных формах, только тогда может появиться личная свобода. Чем (48:) короче активная фаза движения, тем больше будет казаться, что само движение, а не его завершение, дало возможность появиться личной свободе. Это впечатление бывает тем сильнее, чем более тираническим был порядок, который движение свергло.

Те, кто считают свою жизнь изломанной и растраченной попусту, стремятся больше к равенству и братству, чем к свободе. И если они требуют свободы, то свободы для установления равенства и для нивелировки общества. Стремление же к равенству частично является стремлением к анонимности: «быть одной ниткой в общественной рубахе и не отличаться от других ниток»12. Никто не может указать на нас пальцем, сравнивать нас с другими и показывать нашу неполноценность.

28.

Кто громче всех шумит о свободе, чаще имеет меньше шансов быть счастливым в свободном обществе. Неудовлетворенные, угнетаемые своими недостатками свою неудачу валят на существующий порядок. На самом же деле их сокровенное желание — кончить «свободой для всех». Они хотят ликвидировать свободную конкуренцию и другие суровые испытания, которым беспрестанно подвергается личность в свободном обществе.

29.

При подлинной свободе равенство является страстью масс, а при подлинном равенстве свобода является страстью небольшого меньшинства.

Равенство без свободы создает более устойчивые общественные формы, чем свобода без равенства.

Творческие бедняки.

30.

Бедность в сочетании с творческим даром, обыкновенно, свободна от чувства неудовлетворенности. Это верно (49:) в отношении и бедного кустаря, искусного в своем ремесле, и в отношении бедного писателя, художника и ученого в расцвете творческих сил. Ничто так не поддерживает нашу уверенность в себе, ничто так не укрепляет нас, как постоянное творческое напряжение: день ото дня наблюдать, как под твоими руками что-то растет и развивается. Упадок кустарного искусства в наше время является, может быть, одной из причин растущей неудовлетворенности и повышенной чувствительности к массовым движениям.

Поразительно, что по мере угасания творческих сил у личности наблюдается резко выраженная склонность присоединить себя к массовому движению. Взаимосвязь между бегством от своего бесплодного «я» и повышенной чувствительностью к массовым движениям совершенно ясна. Писатель, художник или ученый с наступлением творческого упадка, когда иссякает источник творческих сил, рано или поздно попадает в ряды страстных патриотов, расистов, ярмарочных проповедников, поборников какого-нибудь «священного дела». Возможно, что и сексуальные импотенты движимы такими же импульсами. (Роль нетворческой личности в нацистском движении уже рассмотрена в 3-м разделе.)

Объединенные бедняки.

31.

Бедняки, являющиеся членами тесной группы — племени, сплоченной семьи, тесной расовой или религиозной группы, — относительно свободны от чувства неудовлетворенности и потому почти невосприимчивы к соблазну массового движения. Чем меньше смотрит человек на себя как на автономную личность, способную самостоятельно избирать свой путь к жизни и самой нести ответственность за себя, тем менее вероятно, что он (50:) бедность свою рассматривает как доказательство собственной неполноценности. Член сплоченной группы имеет, так сказать, более устойчивую «точку революционности», чем отдельная личность. Чтобы побудить его к восстанию, требуется больше несчастий, страданий и унижений. Причиной революций в тоталитарном обществе чаще бывает не возмущение против угнетения, не возмущение страданиями, а просто ослабление тоталитарного режима.

Крепкие семейные связи китайцев, возможно, и делали их долгое время относительно невосприимчивыми к соблазну массовых движений. «Поведение европейца, умирающего за свою страну, китайцу непонятно, ибо семья этого европейца никакой прямой выгоды от его смерти не получает, а, скорее, несет убыток от потери одного из своих членов»13.

Ясно, что массовое движение, исповедующее новую веру, если оно хочет привлечь к себе достаточное число приверженцев, должно разрушить все существующие групповые связи. Идеальный кандидат приверженца — это одинокий человек без своего коллектива, с которым он слился, в котором растворился и тем самым замаскировал мелочность, убожество и ничтожность собственного существования: там, где массовое движение находит семейные, племенные и тому подобные устои в состоянии упадка и разложения, там оно собирает богатый урожай. Там же, где движение встречает эти устои сохранившимися, там оно должно уничтожить и разрушить их. Правда, совсем недавно, например в России, большевистское движение стало поддерживать крепкую семью, поощрять национальную, расовую, религиозную сплоченность — это признак того, что движение уже прошло свою самую активную фазу, что оно установило свои новые устои и что теперь его главная забота — удерживать и сохранить достигнутое. В остальном мире, где коммунизм еще борется за власть, там он делает все, чтобы (51:) разрушить семью и опорочить национальные, расовые и религиозные связи.

32.

Отношение растущих массовых движений к семье представляет большой интерес. Почти все современные движения в своем раннем периоде проявляли враждебность в отношении семьи и делали все, чтобы подорвать ее крепость и разрушить ее. Делалось это путем подрыва авторитета родителей; путем облегчения разводов; движения принимали на себя обязанность кормить, воспитывать и развлекать детей; поощрялись внебрачные дети. Перенаселенные жилища, ссылки, концлагеря, террор тоже помогали ослаблять и разрушать семью. Однако ни одно из современных движений не было так откровенно в своем антагонизме по отношению к семье, как раннее христианство. Иисус прямо заявлял: «Я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и невестку со свекровью ее. И враги человеку — домашние его. Кто любит отца или мать более, нежели Меня, недостоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, недостоин Меня»14. Когда Ему сказали, что Его мать и братья ждут Его и хотят говорить с Ним, Он ответил: «Кто матерь Моя, и кто братья Мои?» И указав рукою на учеников Своих, сказал: «вот матерь Моя и братья Мои»15. Когда один из Его учеников попросил разрешения сходить похоронить своего отца, Иисус сказал ему: «Иди за Мной и предоставь мертвым погребать своих мертвецов»16. Он как бы почувствовал уродливые семейные конфликты, которые Его движение не могло не провоцировать тем, что искало приверженцев, и тем, что противники фанатично Его ненавидели: «Предаст же брат брата на смерть и отец сына; и восстанут дети на родителей и умертвят их»17. Странно, но это так: кто проповедует братскую любовь, обычно проповедует (52:) против любви к матери, отцу, братьям, сестрам, к жене и детям. Китайский мудрец Мо-Цзы, проповедовавший братскую любовь, был заслуженно осужден конфуционистами, ценившими семью выше всего18. Проповедник, который приходит и говорит: «Следуйте за мной!» — по сути дела, разрушитель семьи, даже если он лично не испытывает враждебности к семье и не имеет ни малейшего намерения нарушать ее крепость. Когда св. Бернар был проповедником, его влияние было настолько сильным, что «матери скрывали своих сыновей от него, а жены — мужей, чтобы он не соблазнил их. И он действительно разрушил так много семей, что оставшиеся одинокими женщины организовали для себя женский монастырь»19. Как и следует ожидать, разрушенные семьи, независимо от причины их развала, автоматически содействуют росту духа коллективности и благоприятствуют увлечению массовыми движениями. Вторжение японцев в Китай, несомненно, ослабило прочный семейный уклад китайцев и явно способствовало появившемуся увлечению национализмом и коммунизмом. В индустриализованном западном мире семья ослабела главным образом под влиянием экономических факторов. Экономическая независимость женщины поощряет разводы. Экономическая независимость молодежи ослабляет авторитет родителей и ведет к преждевременному ее отделению, т. е. к распаду семьи. Крупные промышленные центры притягивают жителей деревни и провинциальных городков — это ослабляет семейные узы и рвет их. Все эти факторы, ослабляя семью, тем самым до известной степени содействовали росту духа коллективности в наше время.

Безумное переселение целых народностей, организованное Гитлером во время второй мировой войны, и его фантастические «достижения» в истреблении людей — все это разбило и перемешало миллионы семей, большей (53:) частью европейцев. С другой стороны, англо-американские воздушные налеты, затем — выселение 9 миллионов немцев с востока и юга Европы и отсрочка репатриации немецких военнопленных — все это принесло Германии то же самое, что Гитлер причинил остальной Европе. Трудно предвидеть, как европейский континент, по которому разбросаны остатки разбитых семей — даже в благоприятных экономических и политических условиях, — сможет обрести нормальные, привычные социальные порядки.

33.

Недовольство, возникшее в отсталых странах при контакте с западной цивилизацией, не есть, прежде всего, негодование против иностранной эксплуатации. Это, скорее, результат ослабления или разрушения племенных связей и общинной жизни.

Идеал самопродвижения, личного успеха, предложенный цивилизованным Западом населению отсталых стран, повлек за собой эпидемию личной неудовлетворенности. Все преимущества, которые принес с собой Запад, не могут заменить защитной и успокоительной безымянности коммунальной жизни. Даже если туземец вкусит западничество и достигнет личного успеха — станет богатым или приобретет хорошую специальность, — чувствовать себя счастливым он не будет. У него будет ощущение полного одиночества. Националистические движения в колониальных странах частично являются выражением стремления к групповому существованию и бегства от западного индивидуализма.

Западные колониальные державы предлагают туземцу дар личной свободы и независимость. Они пытаются приучить его к самостоятельности. Сводится же все это, собственно, к личной изоляции, т. е. к отсечению незрелой и плохо подготовленной личности от (54:) коллективного целого и к передаче ее, по словам Хомякова, «свободе своего собственного бессилия»20. Лихорадочное желание слиться с марширующими массами, которые одинаково существуют и у нас дома, и в странах, нами колонизированных, — это только выражение отчаянного усилия бежать от бесплодного, бесцельного, одинокого существования. Поэтому очень возможно, что нынешние националистические движения в Азии приведут — даже без влияния России, — скорее, к некой коллективистской форме общества, чем к демократической.

Политика колониальной державы-эксплуататора должна поощрять общественную сплоченность туземного населения. Она должна поощрять равенство и чувство братства среди туземцев. И все потому, что, по мере того как подвластное население спасается и растворяется в единстве целого, смягчается у туземцев и острота ощущения личной никчемности, и процесс превращения страданий в неудовлетворенность и в восстание пресекается с самого начала. Метод «разделяй и властвуй» не действен, когда он ослабляет все формы единения подчиненных. Раздробление деревенской общины, племени или нации на отдельные индивидуумы не может ликвидировать и задавить дух восстания против правящей власти. Чтобы деление было эффективным, надо расчленять народы на разные общественные тела: расовые, религиозные или экономические, соперничающие между собой и не доверяющие друг другу.

Даже в тех случаях, когда колониальная держава в своих действиях исходит из чисто филантропических намерений и ее цель — принести процветание и прогресс отсталому народу, даже тогда надо делать все возможное, чтобы сохранять и укреплять существующие коллективные устои. Вместо того чтобы сосредоточивать внимание на индивидуумах, держава эта должна вводить новшества и проводить реформы через племенные и (55:) общинные каналы так, чтобы прогрессировали не отдельные личности, а все сообща. Пожалуй, правильно будет сказать, что успешная модернизация отсталого народа возможна только в строгих рамках объединенных коллективных усилий. Потрясающая модернизация Японии была осуществлена в накаленной атмосфере общих усилий и групповой сознательности.

Преимущества Советской России как колонизаторской державы — в дополнение к отсутствию у нее расовых предрассудков — в том, что она приходит уже с готовой эффективной моделью объединительного действия. Советская Россия может не обращать внимания на все сложившиеся групповые связи или просто отбросить их без риска возникновения индивидуального недовольства с перспективой бунта, (^советизированный туземец не остается одиноким в борьбе против враждебного ему мира: он начинает свою новую жизнь как член тесно сплоченной группы, более тесной и более единой, чем был его прежний клан или племя.

Поощрение общественной солидарности как метод предупреждения антиколониального брожения может быть использовано и для предотвращения беспокойства среди рабочих в индустриальных колониальных странах.

Работодатель, единственная цель которого — удержать рабочих на их местах и выжать из них все, что только возможно, вряд ли достигнет этого путем натравливания рабочих друг на друга. В его интересах скорее сделать так, чтобы рабочие чувствовали себя частью целого, при этом лучше, если это целое включает в себя и самого работодателя. Сильное ощущение солидарности — расовой ли, национальной или религиозной, — несомненно, действенное средство предотвращения рабочих беспорядков. Если какая-нибудь форма солидарности рабочих не может распространиться и на их работодателя, то она все равно способствует чувству (56:) удовлетворения и продуктивному труду. Опыт показывает, что производительность труда выше всего тогда, когда рабочие чувствуют себя членами одного коллектива и действуют, как члены этого коллектива. Все, что нарушает единство и разрушает коллектив, непременно причиняет серьезные неприятности. «Премиальные системы, по которым премии выдаются отдельным рабочим, приносят больше вреда, чем пользы... Групповые премиальные системы, в которых премии зависят от работы целой артели рабочих, включая старшего рабочего... скорее будут способствовать лучшей производительности и большему удовлетворению самих рабочих»21.

34.

Массовое движение на подъеме привлекает и удерживает своих приверженцев не своей доктриной и не обещаниями, а тем убежищем, какое оно дает им — убежищем от тревог бессмысленного и одинокого существования. Массовое движение излечивает остро неудовлетворенных не подачкой им абсолютной истины или уничтожением трудностей и злоупотреблений, делавших их жизнь жалкой, а тем, что оно освобождает их от собственных бессильных «я» — освобождает путем поглощения в единое, монолитное коллективное целое. Ясно, что для успеха массовое движение должно как можно раньше создать цельную крепкую организацию, способную поглощать и объединять в единое целое всех своих приверженцев. Судить о жизнеспособности появившегося движения по качествам его доктрины или по выполнимости его программы — бесполезное занятие. Судить надо по способности его организации быстро и до конца поглощать неудовлетворенных.

Когда несколько новых верований соперничают между собой в борьбе за поддержку народных масс, выигрывает обычно то движение, которое обладает более (57:) совершенной коллективной организацией. Из всех культов и философий, соперничавших в древнем греко-римском мире, одно лишь христианство с момента возникновения создало сплоченную организацию. «Ни один из соперников не обладал такой крепкой и четкой организацией, как та, которую дала Церковь. Никто другой не дал своим приверженцам такого сильного ощущения своей принадлежности к тесно сплоченной общине»22. Большевистское движение опередило все другие марксистские движения в соревновании за власть благодаря своей сплоченной единой организации. Национал-социалистское движение также одержало победу над всеми остальными народными движениями, появившимися в Германии в 1920-е годы, потому что Гитлер рано понял, какие безграничные возможности имеет пропаганда для массового движения в фазе его подъема, призывающая к коллективной сплоченности и единению. Он знал, что главная страсть неудовлетворенных — «принадлежать» и что для удовлетворения этой страсти все средства хороши.

35.

Наиболее благоприятная почва для подъема и распространения массовых движений — если некогда единое коллективное общество по тем или иным причинам находится в состоянии разложения. Век, когда появилось и стало распространяться христианство, «был одним из тех, когда большие коллективы людей были сорваны со своих мест. Самостоятельные, независимые города-государства частично слились в одну огромную империю... Старые общественные и политические группировки были ослаблены или растворены»23. Наибольший успех христианство имело в крупных городах, где жили «тысячи оторванных от своих народов индивидуумов: рабы, бывшие рабы, купцы и торговцы, которые силой обстоятельств или добровольно оказались (58:) оторванными от своей социальной среды»24. В деревне же, где социальные устои были нарушены слабо, новая религия встретила менее благоприятную почву. Сельские жители и степные кочевники держались древних культов дольше других. Несколько похожее положение наблюдалось и при подъеме националистических и социалистических движений второй половины XIX века: «Чрезвычайная подвижность и урбанизация населения привели к тому, что в течение этих десятилетий небывалое число людей было сорвано с привычных мест, где жили их деды и прадеды. Живя в условиях неустойчивой экономики и психологической неприспособленности, эти люди были весьма восприимчивы к демагогической пропаганде социализма или национализма, или того и другого вместе»25. Общее правило, по-видимому, таково: когда одна форма коллективной сплоченности ослабевает, создаются условия для роста массового движения и конечного утверждения новой, более жизненной формы коллективного единства. Когда влияние церкви, некогда всеобъемлющее, ослабевает, выкристаллизовываются новые религиозные движения. X. Г. Уэллс замечает, что в эпоху Реформации люди «возражали не столько против власти церкви, сколько против ее слабости... Их выступления против церкви как внутри ее, так и вне, были направлены не для избавления от религиозного контроля, а, наоборот, для установления более полного контроля»26. Если религиозные устои подорваны просвещением, то поднимающиеся массовые движения будут социалистическими, националистическими или расистскими. Французская революция, которая была и националистическим движением, была реакцией не против тирании католической церкви и не против старого режима, а против их слабости и бесполезности. Когда народ восстает в тоталитарном обществе, то он восстает не против зла режима, а против его слабости. (59:)

Там, где общественные формы прочны, массовому движению трудно найти опору. Коммунальная сплоченность евреев как в Палестине, так и в рассеянии после исхода из Палестины и была, вероятно, одной из причин того, что христианство среди них имело мало успеха. Разрушение Иерусалимского храма римлянами привело к тому, что евреи еще больше сплотились. Приверженность евреев к своему храму и Иерусалиму перешла к синагоге и общине. Позднее, когда христианская церковь стала обладать большой силой, достаточной, чтобы загнать евреев в гетто, — этим она обеспечила им еще большую сплоченность и тем самым, не желая того, обеспечила существование иудаизма на долгие времена. Наступившее позднее Просвещение подорвало ортодоксальный иудаизм и стены гетто. Неожиданно — пожалуй, впервые со дней Иова и Екклезиаста — еврей почувствовал себя страшно одиноким во враждебном мире. Коллектива, с которым он мог бы сжиться и раствориться в нем, не было. Синагога и община к тому времени захудали, стали безжизненными, а двухтысячелетние традиции и предрассудки мешали еврею совсем слиться с нееврейским общественным коллективом. Таким образом современный еврей превратился в наиболее автономную личность, а потому — и в наиболее неудовлетворенную. Неудивительно, что массовые движения в новое время часто находят в еврее готового новобранца. По той же причине евреи, убегая от неудовлетворенности, наполняли и другие дороги — переселения, эмиграции и других метаний и поисков. Еврей страстными усилиями старался доказать ценность своей личности и в материальных достижениях, и в творческой работе. Правда, своими собственными усилиями он мог создавать одно маленькое подобие коллективности, а именно — семью, — и он пользовался этой возможностью насколько хватало сил. Но это единственное убежище европейского еврея сжег Гитлер в концлагерях и (60:)газовых камерах. Вот почему сегодня, больше чем когда бы то ни было, еврей, особенно в Европе, представляет собой идеал потенциального новообращенного. И кажется просто провиденциальным, что сионизм оказался под рукой у еврея в его черный час, чтобы заключить его в свои коллективные объятия и излечить от индивидуальной изоляции. Израиль, действительно, редкое убежище: это — дом и семья, синагога и конгрегация, нация и революционная пар