Как создавались жития святых
А. Ранович
Как создавались жития святых
Христианское многобожие
Известный венгерский ученый — исламовед Гольдциер приводит в своих «Магометанских этюдах» такой эпизод. В селении Амар некий сириец почувствовал ночью сильную боль в глазах; он выскочил на улицу и начал призывать Аллаха. Но брат больного заметил ему: «Разве ты не знаешь, что Аллах не может вылечить тебя? Надо призвать святого Мар-Серкиса».
Всемогущий Аллах, — оказывается, в некоторых случаях бессилен, и другое божество, которое ниже Аллаха по рангу, в своей, правда узкой, специальности сильнее Аллаха. Такова же точка зрения верующего христианина. И даже в официальном культе в таинстве соборования больного православные попы призывают на помощь господу богу особых специалистов «по исцелению немощей телесных» — святых Козьму и Демьяна, Кира и Иоанна, Пантелеймона и др.
Догмат единобожия великолепно уживается в. христианской церкви с фактическим и официальным многобожием. Кроме трех богов святой троицы и богородицы существует, по христианскому учению, целый сонм низших божеств, светлых и мрачных, благодетельных и губительных, ангелов и бесов. Евангельская литература полна рассказов об ангелах и демонах, о сатане-искусителе, о небесных и адских силах. Отцы церкви, прославляя своих богов, не отрицают реальности и языческих- божеств; они лишь считают их ниже по рангу, чем христианские боги, и злокозненными, вредными силами.
Это и понятно: если приписывается реальное существование Иисусу или богу-отцу, то нет основания отказывать в паспорте Аполлону или Зевсу. Свою борьбу с языческими богами столпы христианства рассматривали как борьбу с живыми соперниками и конкурентами. В этом отношении они продолжали древнюю европейскую традицию. Для евреев было совершенно естественно, что, например, филистимляне имеют своего бога, хотя и не столь могущественного, как Яхве, и недостойного поклонения. В книге Судей (гл. V) рассказывается о том, что филистимляне захватили в плен ковчег Яхве и поместили его в храме своего бога, Дагона; наутро обнаружилось, что Дагон лежит на земле, распростершись ниц перед Яхве; это поклонение Дагона Яхве повторилось и на следующий день, и в конце концов филистимляне вынуждены были возвратить евреям ковчег Яхве. Иевфай в той же книге Судей (гл. XI) говорит царю аммонитов: «То, что тебе дал в удел твой бог Кемош, тем владей; а то, что наш бог Яхве нам уделил, тем мы владеем».
Наряду с основными богами — Иисусом и девой Марией, наряду с менее определенными, хотя и столь же почтенными богами — богом-отцом и святым духом христианское православие и католичество широко практикуют низших богов — мучеников и святых. Эти последние не обладают столь универсальным могуществом, как основные боги, функции их более специальные и узкие, место культа ограничено. Но их легионы неисчислимы. В XVII веке ученый-богослов Болланд начал приводить в порядок жития католических святых; работа, начатая Болландом, упорно продолжается его учениками и последователями до сих пор, но конца ей не видно.
Богословы, считающие единобожие более «возвышенной» верой, чем многобожие, стараются замаскировать свое поклонение святым всякими путаными и туманными словоизлияниями. «Христианский народ, — говорит Блаженный Августин, — чествует память мучеников торжеством веры… но так, что мы не приносим жертвы никому из мучеников, а только богу мучеников, хотя и устрояем алтари в память мучеников».
В своем «Догматическом богословии» Макарий поясняет: «Церковь христова почитает праведников не как богов каких, а как верных слуг, угодников и друзей божиих, восхваляет их подвиги и дела, совершенные ими при помощи благодати божией во славу божию, так что вся честь, воздаваемая святым, относится к величеству божию, которому они благоугождали на земле своей жизнью; чествует святых ежегодными воспоминаниями о них, всенародными празднествами, созиданием во имя их храмов и т. п.» «Почитая святых как верных слуг, угодников и друзей божиих, святая церковь вместе с тем призывает их в молитвах не как богов каких, могущих помогать нам своею собственною силой, а как предстателей наших перед богом — единым источником и раздаятелем всех даров и милостей тварям, как предстателей и ходатаев наших, имеющих силу ходатайства от Христа, который один есть в собственном смысле и самостоятельный ходатай бога и человеков, давший себе избавление за всех». «Исполнение обязанности предстателей и ходатаев предполагает, что святые и по отшествии своем на небо, несмотря на отделяющее их от нас расстояние (интересно бы узнать от высокопреосвященного автора точную величину этого расстояния. — А. Р .), могут слышать наши молитвы и знать наши нужды».
Изображение святых как подчиненных предстателей и ходатаев нисколько не умаляет в глазах верующих божественного характера этих святых. Ведь и римские и греческие низшие боги назывались intercessores (посредники), advocati (ходатаи) и tutelares (покровители). Персидский бог Митра назывался mesites (посредник). Посредником же назван и сам Иисус (I посл. к Тим. 2,5). Но решающим является не название божества, а его функции и воздаваемый ему культ. В этом отношении святые — те же боги. Они такие же бесплотные, сверхъестественные существа, обладающие особым могуществом и влиянием на судьбу людей, им воздвигают алтари и храмы, они получают свечи, ладан, им возносят гимны и молитвы, преподносят обетные дары, в их честь устраиваются празднества и пиры, в церквах в день их памяти приносится «бескровная жертва», в их честь назначаются священные бдения.
Во всяком случае, в представлении самих верующих разница между святым и официальным богом только количественная, но отнюдь не принципиальная. В небольшом сицилийском городке Модике половина населения чтила святого Петра, другая половина — святого Георгия; обе группы рассматривали себя как приверженцев разных богов, и санджорджоро (поклонник святого Георгия) никогда не женился на санпьетране (поклоннице Петра).
Мастерская агиографа
Но получив тем или иным путем имя святого, агиограф должен еще облечь его плотью и кровью, создать его житие. В этом деле агиографы опять-таки не особенно обременяли свою фантазию, довольствуясь готовыми шаблонами. Французский ученый А. Мори в работе своей, вышедшей в 1843 году («Essai sur les légendes pieuses»), насчитал более 50 «обших мест», заимствованных авторами житий в «священном писании». Благовещение деве Марии о предстоящем рождении Иисуса повторяется в житиях святых Бернарда, Доминика, Альберта, Элоиза, Самсона, Бригитты, Клары, Стефана (венгерского), Ламберта, Романа, Евтихия; имеются даже иконы с изображением благовещения архангела матери Евтихия. Умножение хлебов встречается в житиях Иоанна Милостивого, Коломбина, Аполлония, Клары, Ричарда и др. 10 раз встречается мотив Каны Галилейской. Николай успокаивает бурю, как Иисус. Бенедикт и Мартин оживляют умершего тем же приемом, что и пророк Елисей, а Франциск повторяет евангельскую сцену воскрешения Лазаря. Христина в пещи огненной — подражание Анании, Мисаилу. и Азарии. Армию Хлодвига ведет, как и Израиля в пустыне, огненный столб, а Карл, в битве с сарацинами, останавливает солнце, как Иисус Навин. Многократно повторяется евангельский мотив об иссохшей смоковнице, об умножении елея, хождении по водам, о вороне, приносящем пустыннику пищу, и т. д.
Не брезговали агиографы и «внутренними заимствованиями». Житие Винцента Маделгорского скомбинировано из житий девяти других святых. Иногда просто брали готовое житие и приписывали его новому святому; так получались двойные жития: Мартина — Татьяны, Онисима — Алексея, Варвары — Ирины и т. д. Болландисты составили специальный каталог таких дубликатов. Наоборот, не спевшиеся между собой агиографы составили три разноречивых жития Козьмы и Демьяна. Согласно одному, они подвизались в Аравии и были обезглавлены при Диоклетиане. По другой версии, они римские святые, побитые камнями при императоре Карине. Третий вариант выдает их за сыновей Федота, умерших естественной смертью. Все три жития обращаются одновременно.
Ничего нет поэтому удивительного, что тело одного и того же святого имеет столь многочисленные мощи. Л. Лаланн дает в 1847 году такой перечень реликвий-дубликатов:
| Имена святых | Целых трупов | Голов | Рук, ног и др. |
| Андрей | |||
| Анна | |||
| Антоний | |||
| Варвара | — | ||
| Василий | — | ||
| Бенедикт | — | ||
| Власий | |||
| Климент | — | ||
| Доротея | — | — | |
| Элоизий | |||
| Эразм | — | — | |
| Стефан | |||
| Евстахий | — | ||
| Георгий | — | — | |
| Горгона | — | — | |
| Григорий Наз | |||
| Вильгельм | — | ||
| Елена | — | ||
| Иларий | — | — | |
| Игнатий (тот самый, который был съеден львом) | |||
| Исаия Пророк | — | — | |
| Исидор | — | — | |
| Исидор Севильск | — | ||
| Яков мл. | |||
| Яков ст. | — | — | |
| Иоанн Креститель | — | 11 ук. пальцев | |
| Иоанн Златоуст | — | — | |
| Иероним | 63 пальца | ||
| Юлианна | — | ||
| Лаврентий | — | — | |
| Лазарь | — | — | |
| Легер | |||
| Лука | — | ||
| Луций | — | ||
| Матфий | — | ||
| Зенон | — | — | |
| Матфей | |||
| Панкратий | — | — | |
| Панталеон | — | — | |
| Павел | — | — | |
| Филипп | |||
| Петр | — | — | |
| Петр (Доминик) | — | 32 пальца | |
| Севастьян | |||
| Фекла | — | — | |
| Федора | — | ||
| Симеон | |||
| Виктория | — | — |
С тех пор количество реликвий еще возросло, как возросло и число святых.
Манера письма и композиции житий также свидетельствуют о чисто литературном характере древних житий. Выше уже упоминалось о заимствовании у стоиков тех речей, которые обычно произносят мученики перед судьей. Тип языческого жития дан в жизнеописании Аполлония Тианского и в пародиях Лукиана. Классические работы Эрвина Роде и Р. Рейценштейна показали, что житийная литература продолжает традицию греческого романа. Да и в мелочах авторы житий следуют греческим образцам.
Оратор II века Элий Аристид, например, говорит: «Я не в состоянии рассказать о всех деяниях спасителя, которые я вкусил по сей день; я даже не приведу здесь гомеровского стиха «если бы десять у меня было языков, десять ртов» и т. д., ибо и этого мало. Но если бы я даже превзошел всю находящуюся в людях силу слова и мысли, я бы даже не приблизился к возможности передать все это». То же говорит и Софроний в своем словословии Киру и Иоанну: «Кто в состоянии рассказать о чудесах, совершенных этими святыми? Каким велеречивым устам возможно все изложить? Никто из людей на это не способен, даже если бы он имел десять языков и десять ртов, медное дыхание и неутомимый голос». В том же духе говорит и автор жития Козьмы и Демьяна: «Как можно рассказать о всех их чудесах? Взяться за это — значит измерить океан или сосчитать звезды».
Чтобы заинтересовать читателя, Иероним прибегает даже к вставке в житие эротической сцены в греческом жанре.
Заимствуя из греческой литературы — те или иные сказочные мотивы или отдельные эпизоды, агиографы иной раз оказывают медвежью услугу своему святому, выдавая с головой его далеко не соответствующие христианскому учению подвиги, В 1902 году в «Записках историко-филологического факультета СПБ университета» был опубликован на греческом языке «Рассказ Тимофея, архиепископа Александрийского о чудесах святого и славного мученика Мины». Чудо 5-е там гласит! «Был некий человек расслабленный с детства; он не мог ни ходить ногами, ни делать что-либо руками, и от врача, ни от какого бы то ни было другого человека не мог получить исцеления. Услыхав от многих людей о чудесах св. Мины, он попросил, и его туда доставили. Народ, увидев его, удивился (его немощи). Нашел он там женщину немую, никогда не говорившую. И оба там пребывали, прося об исцелении. Когда прошло время и он не выздоравливал, он возроптал на святого, говоря: «Как я вижу, о святой, все, что я о тебе слышал, — ложь и неправда». В ту же ночь святой явился паралитику и сказал ему: «Что ты сердишься на меня, человече? Ну, раз я, по твоим словам, не в состоянии тебя вылечить, то ты не излечишься вовек, если не сделаешь, что я тебе скажу»… И говорит ему святой: «Иди и незаметно для всех займи ложе немой и ложись с нею, и ты получишь исцеление». Проснувшись, паралитик удивился, думая, что святой шутит над ним или испытывает его, и сказал про себя: «Я не знаю, что мне делать; я пришел просить исцеления, а святой, по-видимому, толкает меня на прелюбодеяние… и если я так сделаю, то я боюсь, чтобы мне не стало хуже». Святой, вторично явившись ему, сказал: «Сделай то, что я тебе говорю». Паралитик рассердился и сказал святому: «Святой божий, не будучи в состоянии меня вылечить, ты побуждаешь меня предаться блуду? Таково-то учение святых? Или ты шутишь надо мною?» Но святой, снова явившись ему во сне, сказал: «Сделай то, что я тебе сказал, и ты получишь исцеление». Он же, проснувшись, сказал: «О, святой божий, я сделаю, как ты предписываешь и как приказывает бог и твоя помощь». Затем, пробравшись туда, где лежала немая, он выждал, пока заснул весь народ в храме, и, вставши и укрывшись от глаз, он занял ложе немой, приподнял ее плащ и обнажил ее. Немая проснулась и, охваченная страхом, заговорила: «Насилие! Какой-то мужчина на мне». Тот в страхе и смущении, желая убраться с постели и бежать, вскочил на ноги, как бодрый конь… И так оба ушли, хваля и славя бога и св. Мину».
Излечение больных путем полового сношения не очень, казалось бы, уместно в христианском житии святого. Но благочестивый архиепископ брал готовый материал, который к тому же не противоречил христианской практике. Ведь и самый прием ночевки в храме бога-целителя, чтобы получить от него во сне совет и помощь, — весьма древний обычай. Особенно знаменит был чудесными исцелениями во сне (инкубациями) храм греческого бога-героя Асклепия в Эпидавре. О чудесах в этом храме сохранились многочисленные предания. Сводятся они обычно к тому, что больной засыпает, во сне является ему Асклепий, дает ему лекарство или производит хирургическую операцию, и больной просыпается здоровым. Буквально такие же подвиги сообщаются в тех же выражениях и с теми же подробностями о христианских целителях — Козьме и Демьяне, Кире и Иоанне, Мине и др. Вот, например, отрывок из жития святого Элигия: «Некая женщина… немая и слепая, была некогда доставлена к могиле св. Элигия… Охваченная сонливостью, она отдалась сну. И вот, когда она спала, ей вдруг привиделось, что у ее ложа стоит св. Элигий; он ласково коснулся ее глаз, затем ножом или шилом слегка подрезал основание ее языка. После этого она проснулась здоровой… и вернулась в родное селение».
При таком обращении с материалом, при чисто условном бытии самих святых и мучеников, жития, естественно, все на один лад: все копируют одни и те лее древние образцы и друг друга. Выработался определенный трафарет, который варьируется лишь в мелочах. Нет скучнее чтения, чем жития святых мучеников: беспрерывно тасуются одни и те же захватанные и затасканные, к тому же крапленые карты. После мнимоисторического введения, где автор пытается дать «исторические» сведения о своем, часто вымышленном герое, он переходит к самому интересному — к допросу, пыткам и казни. Допрос ведет иногда сам виновник гонений — царь или проконсул или, чаще, исполнитель воли царской. Судья рисуется обычно суровым, не поддающимся убеждению. Сам мученик, в сущности, обезличен. Мученики на допросе отличаются друг от друга только именем, полом, возрастом. Они говорят одни и те же речи, ведут себя совершенно одинаково. Судья пытается убедить мученика принести жертву цезарю и отступиться от веры; он обещает ему полцарства, он предлагает ему свою дочь в жены. Мученик с презрением отвергает земные блага. Судья переходит к угрозам. Но мученик разражается в ответ речью, где он по всем правилам греческого ораторского искусства отстаивает свою веру, нападает на язычество, заявляет о своей готовности претерпеть муку. Между прочим, никакие обстоятельства не могут прекратить потока речи мученика; у церковного поэта Пруденция мученик Роман и после того, как у него вырвали язык, произносит речь, занимающую 410 стихов.
После речи мученика начинаются пытки. Здесь агиограф распоясывается вовсю. Но его фантазия ограниченна; он лишь нагромождает все больше и больше всевозможных пыток, стараясь поразить воображение читателя количеством мучений. В житии Климента и Агафангела рассказывается, как Климента повесили и терзали железными когтями, рот и щеки разбили камнями; после этого его привязали к колесу и били палками, резали ножами; затем ему втыкали кинжалы в лицо, разбили ему челюсти и вырвали по одному все зубы, а ноги защемили в железные колодки. Потом обоих мучеников бичевали бычьими жилами, подвесив их к потолку; по их бедрам проводили пылающими факелами, затем их бросили на растерзание зверям. Далее им запускали под ногти раскаленные докрасна шипы; после этого их погребают под слоем негашеной извести, где они пребывают два дня. «А поутру они вновь улыбались…» Их извлекают из-под извести, вырезают ленты у них со спины и бьют по живому мясу палками. Далее их укладывают на железную кровать, нагретую до белого каления, и бросают их в огненную печь, где они пребывают один день и одну ночь. После этой огненной ванны их снова бьют по чреслам железными прутьями. Затем устанавливают подобие бороны с острыми зубцами и бросают на них героев. Агафангелу сверх того льют расплавленный свинец на голову; его волокут по городу с жерновом на шее и избивают камнями. Клименту протыкают уши раскаленными иглами и вновь бьют палкой. Десять дней подряд им дают ежедневно по 50 розог; наконец им обоим отрубают голову. Обычно «усекновением главы» пытки заканчиваются, но некоторые мученики ухитряются еще иногда продолжать действовать, держа в руках свою отрезанную голову.
Во все время пыток мученики не перестают проповедовать, не теряют спокойствия духа и даже веселого настроения. Они издеваются над судьей и над его бессилием, они выражают сочувствие палачам, уставшим от истязаний; они помогают палачам изобретать новые пытки., подсказывают им новые виды мучений. Весь секрет здесь не в особом мужестве мученика, а в его чудесной нечувствительности к пыткам. Правда, при такой постановке дела мученичество теряет всякий смысл, но агиографу хочется одновременно показать и мужество героя, и всемогущество бога, защищающего своего верного слугу от страданий и творящего чудеса. Мученик живет, пока бог этого хочет; до того момента, когда бог признает нужным прекратить эту комедию, все силы природы отказываются служить палачу: огонь и кипящая смола не обжигают, кипяток не обваривает святого, камни его не ранят, вода не топит, звери не едят, яды не отравляют.
Все рекорды побил святой Георгий. Его пытки продолжались семь лет. К нему применялись самые замысловатые способы истязаний. Его изрубили мечами, положили на него колоссальные тяжести, вливали в него расплавленное олово, голову пробивали раскаленными гвоздями; его распилили на семь или десять частей и сварили эти куски в котле, в котором кипели смола и олово, вздымаясь волнами высотой в 15 локтей; его наполовину сожгли на костре и останки разрезали на девять частей. Но Георгий всякий раз вновь оживал.
Это бессилие палача перед «слугой истинного бога» приводит судью в бешенство; он неистовствует, он назначает премию за изобретение новых пыток, он вызывает магов, посылает запросы императору, он сходит с ума, теряет сознание, кончает самоубийством. В конце концов мученика обезглавливают, вера торжествует, народ толпами обращается в христианство.
Таков трафарет, выработавшийся в IV–V веках; десятки тысяч житий перепевают эти мотивы, варьируя их на все лады. Действительные мученичества вряд ли нашли отражение в этих житиях. Не только форма и содержание житий, но и самые имена их героев, как мы видели, ничего общего не имеют с действительными фактами. Церкви нужно было не прославить того или иного исторического мученика, а дать в форме поучительного и занимательного чтения житие героя, пусть вымышленного, но способного укрепить авторитет церкви и пропагандировать христианство среди масс населения, оставшихся чуждыми новому учению. Именно потому подлинные жития мучеников, как, например, Юстина, не пользуются популярностью: они слишком прозаичны и не способны действовать на воображение.
В житиях и в тех якобы исторических документах, которые послужили для них источником, нигде не встречается никаких выражений скорби по поводу утраты общиной лучших и преданнейших сынов церкви; ни разу не упоминается о печали и горе, которые переживали родные и близкие потерпевших. Наоборот, в рассказе о мученичестве Монтана и Луки мать печалится по поводу того, что мученическая казнь ее сына отложена. Мать Марьяна радостно приветствует удар палача, отсекающего голову ее сыну, и поздравляет себя с выпавшей на ее долю великой честью. А между тем автор жития Марьяна и Якова выдает себя за очевидца. Все это, конечно, фантазия агиографа, направленная к возвеличению культа мучеников в интересах церкви.
Взгляд на мученическую смерть как на торжество церкви формулировал в III веке епископ помещик Киприан, сам ставший впоследствии «мучеником». Узнав о жертвах гонений при Декии, он пишет: «Какое счастье для церкви, которую бог снисходительно освящает своей милостью и которую в наши дни кровь мучеников украшает столь великой славою. Уже раньше она достигла ослепительной белизны, благодаря делам добродетели наших братьев: ныне она сверкает ярким пурпуром крови мучеников». Эти чисто церковные идеи полностью проводятся и в житиях, претендующих на историчность.
Ученый — католический, епископ Делегэ вынужден признать, что большинство житий — поучительные романы. Агиографы выдавали себя за очевидцев, учеников и последователей своего героя: так, Еврип — «ученик» Иоанна Крестителя, Пазикрат — «слуга» святого Георгия, Авгар — «секретарь» святого Федора, Афанасий — «стенографист» Екатерины, Нил — «товарищ» Федота. Евагрий — «ученик» Иннокентия и т. д. В сущности, вполне достоверным или почти достоверном можно, по мнению Делегэ, считать мученичество Юстина, Поликарпа, лионских и сцилитанских мучеников, Перпетуи, Фруктуоза, Киприана, Марьяна и Якова, Максимилиана, Маркелла и Касьяна.
Источниками для наиболее добросовестных агиографов служили устные предания и фантастические иконы и реликвии. Письменных источников не было. В IV веке Августин писал: «В то время как для других мучеников мы едва находим тексты их деяний, чтобы читать их в день, посвященный их имени, его мученичество (речь идет о «первомученике» Стефане) находится в канонической книге «Деяния апостолов». Такому отсутствию источников дается свое довольно оригинальное объяснение, которое должно служить возвеличению святого. Автор жития святого Винцентия говорит: «Для славы мученика Винцентия показательно уже то, что враг (то есть диавол) ненавидит (и уничтожил) писания о его мученичестве». Но в тех случаях, когда агиограф ссылается на официальные документы, не следует ему доверяться. «Нет ничего легче, чем подделать указ, особенно когда автор обращается к публике не очень требовательной к подробностям протокола».
Канонизация языческих богов
Небесное царство рисовалось христианину по образу и подобию царства земного. Во главе империи стоит могущественный император, одаренный неограниченной, почти неземной, властью, воплощенное божество. Он стоит настолько высоко над простыми смертными, что о непосредственном обращении к нему не может быть и мысли. Множество промежуточных инстанций отделяет рядового гражданина от личности цезаря, окруженного многочисленными царедворцами, евнухами, гвардейцами, вольноотпущенниками и фаворитами-рабами. Ту же картину верующий переносит и на небо. Всемогущий бог, обитающий где-то далеко в небесных сферах, — слишком отвлеченное и далекое от земли существо, которому нет, пожалуй, дела до нужд и потребностей отдельного человека, а потребности эти слишком многообразны, чтобы одному богу за этим уследить, даже если у него есть и соправители в лице Христа, богородицы и других высших богов. Ведь и цезари не становились доступнее оттого, что у них были соправители. Поэтому монотеизм христианский был такой же фикцией, как и монотеизм иудейский. эллинский или египетский.
Боги-посредники, близкие по крови, сохранившие тесные связи со своими близкими на земле и вместе с тем пользующиеся влиянием при дворе небесного царя, были христианам — римлянам, грекам или египтянам так же нужны, как тем же римлянам, грекам, египтянам, не принявшим христианства. Принятие христианства означало отказ от языческих богов, но не отказ вообще от богов. А чем больше бюрократический характер принимало управление Римской империей, тем более укреплялось представление о бюрократии небесной. Как на земле власть фактически осуществляли проконсулы, префекты, податные чиновники, полицейские, городские сенаты и многочисленные мелкие чиновники, так и в царстве духов власть принадлежит архангелам, мученикам и святым, которых надо задобрить и привлечь на свою сторону, чтобы получить их помощь и содействие во всех мелочах повседневной жизни. В античной древности культ героев был гораздо ближе верующим и исполнялся ревностнее, чем культ олимпийских высших богов. Точно так же в христианской церкви главные боги пользуются формальным почетом, а настоящее почитание воздается святым, от которых ждут непосредственной помощи и личного участия.
Греческий культ героев на христианской почве изменил только имена, но не существо. Даже термин «святой» уже в греческой литературе применяется к богам и к их ближайшим служителям; а римляне называли духов покойников и героев святыми, что, как мы видели, послужило поводом к измышлению житий христианских святых, никогда не бывших христианами (например, святой Сильван).
Особенно прочно сохранились греческие традиции в культе святых целителей, которых Кайе насчитывает не меньше пятидесяти. Основной метод исцеления — во сне (так называемая инкубация) — практиковался часто в одном и том же храме языческим героем и христианским святым, причем господствовало убеждение, что инкубация, ночевка в храме, заставляет святого дать исцеление. Вообще на святого можно воздействовать просто насилием. В современной Италии, в Калабрии, если боги при засухе отказываются послать дождь, местному святому связывают ноги и уносят из города в загородную церковь, чтобы угрозой изгнания заставить его послать дождь.
Боги и святые-целители не могут, по мнению верующих, не помочь, если исполнен надлежащий обряд. Поэтому и «неверные» язычники могут получать исцеление в храме христианского святого; но при этом больной убежден, что исцелил его языческий бог Сарпедон, а не святая Фекла; Кастор и Поллукс, а не Козьма и Демьян; Изида, а не святые Кир и Иоанн.
В благодарность за исцеление христиане приносили своим богам разного рода дары по обету, как и язычники своим богам. В католических храмах можно видеть бесчисленные изображения глаз, рук, ног и других органов из воска и драгоценных металлов. Лукиан рассказывает, что некий Евкрат в благодарность за излечение от лихорадки позолотил грудь статуи генерала Пелиха. В монастыре Мегескилион, в Греции, находится статуя богородицы с позолоченной по такому же поводу рукой; она так и называется — «богородица-златоручица».
Статуи и иконы святых-целителей являются во сне болящим, как и статуи языческих героев. Козьма и Демьян явились больной женщине «в том виде, как они изображены». Вообще дух героя магически связан с его изображением, хотя его основная резиденция — при могиле или в храме, где хранятся его реликвии.
В 1497 году в Неаполе вспыхнула чума. В былое время неаполитанцы призвали бы на помощь специалиста по чуме — бога Аполлона. Но Аполлон был изгнан из мира христианских богов; папа Александр VI распорядился поэтому доставить в Неаполь из монастыря Монте Верджино статую святого Януария; монахи, однако, не захотели расстаться со своей святыней и заперли ворота перед посланцами Неаполя. Пришлось вызвать солдат, которые осадили монастырь, с боем взяли божественную «аптеку» и повезли в Неаполь.
При таком полном тождестве отношений к языческим и христианским героям-целителям очевидно, что достаточно было изменить имя героя, чтобы создать культ христианского святого. Знаменитое святилище Асклепия в Эгах стало родиной святых Козьмы и Демьяна, а там, где репутацию лучших целителей имели Диоскуры — Кастор и Поллукс, христианские святые «бессеребреники» заняли их место. При этом Козьма и Демьян переняли не только основную профессию Диоскуров — медицинскую практику, но их отхожий промысел — спасение на море.
Процесс превращения языческих богов и героев-целителей в христианских святых особенно ясно заметен в истории культа святых Кира и Иоанна. Житие этих святых написано в начале VII века патриархом константинопольским Софронием в благодарность за полученное от них исцеление глазной болезни. Житие это — обычный мифологический роман, преисполненный рассказов о необычайных чудесах, и не содержит ни зерна истины. Но к нему приложено краткое жизнеописание, по которому можно проследить все фазы возникновения культа Кира и Иоанна. Мы узнаем отсюда, что в Менуфисе, в Египте, на берегу моря возвышался храм богини Изиды, пользовавшийся необыкновенной славой. Сюда стекались тысячи больных, получавших исцеление от великой матери-богини. Не только язычники, но и христиане чтили этот храм. Его популярность была такова, что даже епископ Феофил, беспощадно уничтожавший языческие капища, в том числе знаменитый храм Сераписа, не рискнул тронуть храм Изиды. Для борьбы с почитанием чудотворного святилища Изиды Феофил построил рядом с ним церковь во имя святых апостолов. Но эта мера не дала нужных епископу результатов: апостолы хоть и творили чудеса, но не были специалистами-целителями; к тому же они не были материально связаны с Менуфисом, и верующие христиане и не христиане сомневались, должно быть, в заинтересованности апостолов в благополучии и здравии жителей Менуфиса. Дело приняло другой оборот, когда епископ Кирилл распорядился перенести в церковь апостолов реликвии Кира и Иоанна. Правда, эти мученики никому не были известны; их кости были взяты из безвестной братской могилы, и ничего путного об их житии и деяниях никто сказать не мог (предполагалось лишь, что один из них был аскетом, другой — солдатом), но здесь налицо были реликвии, нечто реальное, и пропаганда попов, подкрепленная силой власти церкви, возымела действие. Пациенты Изиды постепенно стали переходить к новым, модным целителям; были состряпаны многочисленные сказки о чудесных исцелениях в храме Кира и Иоанна, для большего эффекта была создана версия, что Кир при жизни был врачом; святилище Изиды постепенно утратило свою популярность, а Кир и Иоанн унаследовали ее медицинскую практику и стали великими чудотворцами-целителями.
Весьма поучительна с точки зрения возникновения легенд о святых история культа святой Пелагии. Некий агиограф, именующий себя дьяконом Яковом, составил в первой половине V века житие этой святой под названием «Раскаяние Пелагии Антиохийской». Здесь рассказывается, что балетная танцовщица Пелагия, которую население Антиохии называло Маргаритой («жемчужиной») за ее жемчужное ожерелье и невиданную красоту, случайно встретилась с аскетом Нонном. Под влиянием его проповеди прекрасная блудница принимает крещение, отрекается от богатства и, переодевшись мужчиной, поступает в мужской монастырь на Масличной горе под именем Пелагия и умирает после нескольких лет затворничества и умерщвления плоти. Эта версия сказания о Пелагии была использована еще до Якова — Иоанном Златоустом.
Наряду с этим Амвросий приводит другую версию легенды о мученице Пелагее. Пятнадцатилетняя прекрасная девушка Пелагея осаждается отрядом солдат. Чтобы выиграть время, она говорит, что хочет надеть брачный наряд. Она действительно наряжается в лучшее платье, но, вместо того чтобы выйти к ожидающим ее солдатам, она бросается с крыши и умирает. Взбешенные солдаты бросаются на мать и сестер Пелагеи. Те, смело взявшись за руки, входят в заграждающий им дорогу бурный поток и умирают, предпочитая смерть бесчестью.
Третья версия — о Пелагее из Тарса сообщает, что она была дочерью знатных родителей. Сын цезаря пленился ее красотой, но она предпочла благочестивые речи епископа Клинона. При свидании с ним она принимает христианство, снимает с себя свои драгоценности и объявляет себя невестой небесного жениха. Разгневанный цезарь бросает ее в пасть раскаленного медного быка. Весьма сходно с этим житие другой святой, Анфусы («цветущей»), в Селевкии.
В Антиохии праздновали 17 июля память мученицы Марины (Марина — латинский перевод греческого имени Пелагия — «морская»). Прекрасная дочь языческого жреца приняла христианство. Ее красота пленила царского сына, который требует ее возвращения в язычество. Марина упорствует и стойко переносит всевозможные пытки. В критические моменты голубь ее утешает и ободряет. В конце концов Марину казнят. Та же история, в которой фигурируют те же действующие лица и те же географические названия, рассказывается в латинском житии святой Маргариты, пользующейся большой популярностью в качестве помощницы при родах.
Легенда о блуднице по имени Пелагия, обращенной з христианство некиим монахом, существовала в Тире. Здесь вводится новый мотив: Пелагию подозревают, что она согрешила и родила ребенка, но много лет спустя выясняется, что то была клевета. Точно так же святая Маргарита, бежав в мужском платье из-под венца, чтобы поступить в монастырь под именем монаха Пелагия, подвергается обвинению в совращении привратницы. Мнимого монаха, успевшего стать настоятелем монастыря, изгоняют из общины, и лишь после его смерти выясняется, что то была женщина.
Если собрать все эти сходные легенды о Пелагее («морской»), Марине («морской»), Маргарите («жемчужине»), Анфусе («цветущей»), то ясно станет, что в них речь идет об одной и той же богине — юной, прекрасной, девственной и развратной, рожденной из пены морской, невесте-блуднице — Афродите; Афродита-Пелагия, называли ее греки, Венус-Марина — римляне; цветущая — ее эпитет, жемчуг — ее украшение, голубь — ее птица. До сих пор голубей содержат при храме богородицы на горе Эрике, в Сицилии, где раньше стоял храм Афродиты. Статуя святой Маргариты в часовне святого Георгия в Вестминстере — точное подобие статуи Астарты, финикийской ипостаси Афродиты.
Так единый образ богини любви Афродиты распался на отдельные христианские бледные копии, сохранившие лишь отдельные беглые черты, эпитеты, одеяние дочери Зевса. Впрочем, на о. Кипре Афродита сохранилась и под <