Глава 9. Профессия и призвание

Один из самых трудных вопросов в подготовке будущих аналитиков — это вопрос о том, подходят ли они для этой профессии. Даже самая всеобъемлющая программа подготовки, ограниченная передачей совершенно необходимых знаний, несмотря на то, что это несомненно нужно, не может передать людям то «нечто», что создаёт внутри человека исцеляющие эманации. Это правда, что моральная целостность и желание помочь необходимы, но только лишь они не могут привести к необходимому результату. По моему опыту каждый человек, который на протяжении долгого времени уделял усилия в процессе своего анализа сознательному распознанию своих проблем, становится привлекательным для людей вокруг него. Остальные чувствуют, что он обладает чем-то, что притягивает их к нему. Они начинают пересказывать свои сны и свои проблемы человеку, о котором идёт речь, даже за пределами профессионального окружения. Тем не менее, мне кажется, что даже это не всегда является достаточным доказательством пригодности человека. Возможно у такого человека есть другие обязанности, к выполнению которых у него большее призвание, нежели к передаче другим того относительно более высокого состояния сознания, которого он достиг. Я помню женщину, находящуюся в такой ситуации. Хотя все необходимые предварительные условия были выполнены, казалось, что её сны не поддерживают её в начинании аналитической работы. Только после того, как двое её детей покинули дом, она увидела сон: «Голос сказал мне, что теперь я могу построить публичный бассейн на переднем дворе моего дома и работать там как обслуживающий персонал.» Это, очевидно, означает, что теперь она может обеспечивать другим вход в воды бессознательного и быть уверенной, что они научаться плавать в них и не утонут. Она стала одарённым аналитиком. По-видимому, до этого её семья нуждалась в ней слишком сильно, чтобы она могла расширять свою энергию на других людей за её пределами.

Сложная проблема есть у тех будущих практикантов, кто одержим архетипом целителя. Архетипический образ целителя связан с таковым у puer aeternus , творческим богом-сыном Великой Матери. Значительное количество молодых людей с материнским комплексом имеют склонность идентифицироваться с этим архетипом. Они сами по себе проявляют «материнские» качества по отношению к беспомощным или страдающим и также часто обладают даром преподавателя.[135]С этой точки зрения они не кажутся неподходящими для профессии аналитика; однако вследствие своей идентификации с архетипом эти молодые люди страдают от инфляции. В этих случаях полезно заставить их серьёзно заниматься, даже, возможно, медициной, так как человек, страдающий от инфляции, не любит работать; он уже знает всё лучше и более глубоко, чем другие. Тяжёлая работа, однако, вместе с необходимыми пояснениями в процессе анализа часто делает возможным преодоление инфляции. Таким людям важно осознать, что именно бессознательное в конце концов является причиной процесса исцеления и направляет его и что аналитик только оказывает помощь и поддержку этому процессу, но не является его творцом. Я хотела бы проиллюстрировать это на примере профессионального сна молодого коллеги, который приснился ему в ночь перед его первой сессией анализа. Вечер перед сном он провёл за тщательными размышлениями о том, что такое на самом деле «надлежащая» интерпретация сна и анализ с юнгианской точки зрения. Затем ему приснилось следующее:

Я сижу на открытой прямоугольной площади в старом городе. Прямо рядом со мной со скрещенными ногами сидит молодой человек, одетый только в пару брюк. У него могучий, полный жизни и силы торс. Солнце просвечивает через его светлые волосы. Он пересказывает мне свои сны и хочет, чтобы я их ему интерпретировал. Его сны подобны ткани, которую он разворачивает передо мной по мере того, как он их мне рассказывает. Каждый раз, когда он пересказывает сон, с неба падает камень, который разбивает сон вдребезги. Фрагменты сна разлетаются в разные стороны. Когда я беру их в руку, мне становится ясно, что они сделаны из хлеба. По мере того как кусочки снов разлетаются, открывается их внутренняя структура, которая напоминает абстрактную современную скульптуру. При пересказе каждого следующего сна на него падает ещё один камень, и таким образом проявляется всё больше и больше базовой структуры, состоящей из гаек и болтов. Я говорю юноше, что это показывает, как выявить значение сна — вплоть до основных элементов. Затем выясняется, что интерпретация сна — это искусство знать, что нужно отбросить, а что сохранить, точно так же, как и вообще в жизни.

Затем пространство сна меняется. Юноша и я теперь сидим лицом друг к другу на берегу восхитительно прекрасной широкой реки. Он всё ещё рассказывает мне свои сны, но структура, которая строится на основе снов, принимает другую форму. Они более не образуют пирамиду из гаек и болтов, но пирамиду, сделанную из тысяч маленьких квадратов и треугольников. Она подобна произведению кубистов, например, Брака, но при этом она трёхмерная и живая. Цвета и оттенки маленьких квадратов и треугольников постоянно меняются. Я объясняю, что для человека важно сохранять баланс всей композиции, немедленно противопоставляя изменению цвета соответствующее компенсаторное изменение на другой стороне. Задача по балансировке цветов невероятно сложная, потому что весь объект является трёхмерным и находится в постоянном движении. Затем я смотрю на вершину пирамиды из сна. И там ничто. В действительности это единственная точка, в которой вся структура удерживается вместе, но там пустое пространство. Когда я смотрю на неё, это пространство начинает излучать белый свет.

Пространство сна меняется ещё раз. Пирамида там остаётся, но теперь она сделана из затвердевших фекальных масс. Вершина всё ещё светится. Я внезапно осознаю, что эта невидимая вершина словно бы сделалась видимой при помощи твёрдого дерьма, и напротив, дерьмо также стало видимым благодаря вершине. Я вглядываюсь в дерьмо и понимаю, что я смотрю на руку Божью. В момент прозрения я понимаю, почему вершина невидима: это лицо Бога.

Сон снова меняется. М-с фон Франц и я прогуливаемся вдоль реки. Она со смехом говорит: «Мне 61 год, а не 16, но оба числа при сложении цифр дают 7.»

Внезапно я просыпаюсь с чувством, что кто-то громко стучится в дверь. К моему удивлению, в квартире абсолютно пусто и тихо.

На языке примитивных народов это «большой» сон; на языке Юнга — архетипический сон, обладающий сверхличностным, универсальным человеческим значением. Так как я уже дала ему интерпретацию в главе «Самореализация в индивидуальной терапии К. Г. Юнга», то я отсылаю читателя к тому обсуждению. В контексте этой статьи важен только факт, что бессознательное проявляется как главный элемент лечения, что рука Бога видна в «человеческом, слишком человеческом» и что работа человека по его собственному развитию продолжается. Кажется, что здесь это самое важное.

Этот большой сон уводит далеко в сторону от страхов сновидца и отвечает на его вопросы целой жизненной философией, в центре которой находится вопрос самореализации. Вся ситуация представлена как событие, которое просвещает сновидца. Это не должно, однако, подвести нас к ошибочному выводу, что анализ не требует также усилий со стороны эго. По опыту мы знаем, что анализ — это тяжёлая работа, требующая большого количества знаний. Данный сон, который представляет работу как то, что происходит само, служит компенсацией тому, как сновидец на протяжении предыдущего дня в своих тяжёлых раздумьях принял своё эго и роль врача слишком серьёзно. Настоящие пациенты, которые были ему назначены, две молодые женщины, вообще не появились во сне, вместо них был пациент, «страдалец» — внутренняя фигура самого сновидца, фрагмент Самости.

Сон показывает, что главная часть внутреннего развития аналитика — это что-то, что находится исключительно между его эго и Самостью (или, говоря старомодно, образом Бога внутри него). Также сон однозначно указывает, что сновидцу важнее увидеть «руку Божью», которая направляет судьбы человечества, нежели хотеть «сделать что-нибудь» самому.

Каждая психологическая истина может быть и даже должна быть перевёрнута: не должно быть аналитика без твёрдого основания в виде знаний, настолько всеобъемлющих, насколько это возможно. Часто совершенно правильно указывают, что психологи без медицинской подготовки легко могут пропустить психосоматические состояния. Хотя я выступаю за немедицинских психологов, я бы хотела подчеркнуть этот момент. Не медикам несомненно важно тщательно изучать симптомы психосоматических заболеваний с тем, чтобы быть способным перенаправить к врачу пациентов, которым требуется физическое лечение. Но также есть и другие области, в которых основательные знания кажутся мне совершенно необходимыми. Здесь мне вспоминается мексиканский студент, который был в процессе своего учебного анализа. У меня было ощущение, что я совсем его не понимаю, и казалось, что он тоже не способен выполнять большинство из того, что я ему говорила. Причина этого оставалась для меня загадкой, так как он мне очень нравился. Затем он пришёл ко мне с таким сном:

Он увидел между ветвями дерева большой камень из обсидиана. Когда он подошёл к нему, камень спрыгнул с дерева и начал преследовать его. Он чувствовал, что это было очень опасно. Когда он убегал, он натолкнулся на нескольких рабочих, которые копали четырёхугольную яму в земле. Они знаками показали ему, что ему следует спуститься в эту яму и стать прямо в её центре. Когда он сделал это, преследующий его обсидиановый камень стал уменьшаться и наконец расположился у него на ладони как банальный маленький голыш.

Когда я услышала этот сон, я воскликнула: «Какое отношение Вы имеете к богу Тескатлипоке?» Затем он наконец признался, в чём дело. Он сказал мне, что на три четверти он — ацтек. Он не упомянул этого в своём анамнезе, потому в Мексике, кажется, всё ещё довольно сильны расовые предрассудки. Внезапно я поняла его. Глубоко внутри, не зная этого, он жил в духовной традиции ацтеков, но сам себе не признавался в этом. С этим сном началась его индивидуация и его интеллектуальное творчество. Тескатлипока, высшее ацтекское божество, стал его внутренним проводником в активном воображении.

Но чтобы произошло с этим анализом, если бы я не знала, что обсидиан — символ бога Тескатлипоки? Естественно, что даже опытный аналитик не может быть знаком со всеми мифологическими мотивами, число которых измеряется сотнями тысяч. Поэтому важно научить будущих аналитиков так, чтобы они не интерпретировали сны навскидку, но постоянно брали на себя труд искать разные вещи в специальной литературе о символах, и они должны быть обучены так, чтобы знали, где именно искать. В конце концов у докторов тоже есть справочники, в которых они могут уточнить делали о медикаментах и симптомах. В юнгианском анализе знание мифологии значительно более важно, чем в других школах. Другие школы обычно базируют свой подход на принятой теории снов, которая предлагает определённые интерпретации прямо с самого начала. Согласно юнгианскому подходу общее правило состоит в том, что каждый сон выражает нечто всё ещё неизвестное, нечто новое для пациента. До тех пор, пока мы имеем дело с образами сна из личного бессознательного, скрупулёзной записи ассоциаций сновидца часто будет достаточно. Но что касается архетипических образов, то люди часто очень мало могут сказать о них при помощи ассоциаций. Что в этом случае нужно, так это отыскать сопоставимый мифологический материал.

Тогда как это проблема по большей части касается интеллектуальной подготовки и знаний будущего аналитика, мы также не должны забывать о чувстве, другими словами, о сердце. Каким бы интеллектуалом ни был бессердечный аналитик, я ни разу не видела никого, относящегося к этому типу, кто бы исцелил хоть кого-нибудь! А «сердце» не может быть наработано. Те, у кого его нет, с моей точки зрения очень мало подходят для этой профессии. Однако есть люди, у которых на самом деле есть сердце и способность к состраданию, но они не смеют этого выразить. Таким людям можно помочь в процессе учебного анализа стать хорошими аналитиками.

На самом деле, в идеальной ситуации аналитик должен развивать все четыре функции сознания. Ему нужна функция ощущения, так как он должен быть реалистом и быть способным увидеть благодаря ей все внутренние и внешние факторы. Никогда не должно случиться такого (хотя я была свидетелем этому), что аналитик не знает ничего о финансовой ситуации пациента или упускает из виду тот факт, что пациент недоедает. Конечно, интуиция также неотъемлема, потому что без неё невозможно ухватить относящуюся к будущему и прогностичную функцию сновидений, а также угадать все те вещи, которые анализанд не сказал и которые обычно обладают особым значением.

Разумеется, на практике едва ли возможно всем аналитикам быть настолько хорошо сбалансированными и цельными, чтобы интегрировать все четыре их сознательные функции. Нужно постоянно удостоверяться в том, что будущему аналитику известно, какие функции у него неразвиты, так чтобы он знал свои слабости и был внимателен по отношению к ним и, в случае неуверенности, когда есть основания для подозрений о том, что что-то в анализе идёт неправильно, обратился к коллеге для консультации.

Проблемы знания и развития сознательных функций связаны с состоянием нормы будущего врача, с его адаптацией к внешнему миру и обществу. Но слово призвание относится к чему-то более глубокому и более значимому — связи с Богом или богами, другими словами, силами, которые проявляются внутри психики. Если мы посмотрим на это с исторической точки зрения, мы увидим, что в Средние века как людей, обладающих призванием быть целителем для психики или души (хотя они и должны были быть относительно нормальным), рассматривали не особенно «нормальных» людей, но скорее священников; люди даже искали помощи у могил мучеников или святых, думая, что сверхъестественное влияние их личностей может исцелить психологические нарушения. Если мы обратимся к более давней истории, то на первый план выйдет специфически христианское разделение между религией и медициной. Затем, ещё дальше вглубь истории, мы придём к фигуре врача-священника, который работал, например, в местах, посвящённых Асклепию (Кос, Эпидаурус и т.д.).[136]Что призвание значило в те дни, мы знаем, например, от Апулея, который в качестве katochos (добровольного интерна)[137]жил на службе у богини Исиды.

Целитель-священник времён поздней античности — это архетипический вариант того типа шамана[138]который можно обнаружить везде в мире. Для него призвание остаётся тем, что изначально означало это слово: призыв богов или духов стать целителем. Шаманы (мужчины и женщины самых разных народов) проходят через особый период подготовки и развития. Их призывают духи клана или какие-либо другие духи, часто против воли. «Прежде чем появится шаман, душу человека, к этому предназначенного, забирают духи и помещают её в нижний или верхний мир.»[139]Души тех, кто будет шаманами, затем помещаются в гнёзда на разных уровнях ветвей большого дерева и обычно выращиваются и воспитываются животным-покровителем в форме ворона или какой-либо другой птицы или крылатого лося или оленя и т.д. Это животное-покровитель является его альтер эго, его двойником, его защищающим духом и его жизненным принципом. Иногда она пожирает шамана и даёт рождение ему обновлённому, или же она высиживает его, находящегося в яйце. Помимо этого, как мы знаем, шаманская инициация обычно состоит также в том, что кандидата расчленяют, оставляя от него только скелет. Скелет представляет собой то нерушимое основание, на котором может быть взращён новый обновлённый шаман. Новый шаман не всегда контролирует свою новую форму; иногда он достигает её только в критические моменты, в процессе инициации или во время смерти, но именно при помощи своего внутреннего альтер эго он доводит до конца своё исцеление.

С точки зрения современной глубинной психологии, этот шаманский опыт равносилен вторжению коллективного бессознательного и успешной борьбе с ним. По моему опыту, когда учебный анализ будущего аналитика зацикливается на обсуждении личных проблем, такой человек впоследствии никогда не станет эффективным аналитиком. Только когда он испытывает бесконечность в своей собственной жизни, как это сформулировал Юнг, его жизнь приобретает смысл. В противном случае она остаётся поверхностной.[140]И мы можем добавить, что такой человек и другим может предложить только что-то поверхностное: хороший совет, интеллектуальные интерпретации, данные из благих побуждений рекомендации стать нормальным. Важно, чтобы аналитик обитал глубоко в том, что является самым важным; тогда он может направить анализанда к его собственному внутреннему центру. Шаман удачно говорит куску дерева, который он хочет превратить в барабан: «О лиственница, освободи свой ум от вздора и разногласий, ты собираешься стать барабаном.»[141]

Символы духа животного-покровителя, барабана, дерева и многие другие, о которых я не могу тут детально рассказать, являются символами Самости в юнгианской терминологии. В шаманской традиции будущий целитель должен не только испытать вторжение коллективного бессознательного, но он также должен проникнуть к своему ядру, которое Юнг обозначил термином Самость. Как ни странно, часто Самость первая враждебно выступает против человека как что-то взрывоопасное, что даже может вызвать безумие.[142]Тунгусы Сибири знают об этом. Они даже говорят, что до того, как человек станет шаманом, он должен страдать от нападок духов на протяжении нескольких лет. Это души мёртвых шаманов вызывают у него припадки, и часто это именно они калечат человека в процессе инициации.[143]

Один бурят, например, был болен пятнадцать лет. Он бесцельно бегал туда-сюда обнажённым зимой и «вёл себя как полный дурак».[144]Затем он обнаружил своего духа-помощника, который сказал ему: «Почему ты продолжаешь так себя вести? Разве ты не знаешь нас? Будь шаманом. Положись на нас, своих утча [предков = духов-помощников]. Согласен?» Он дал своё согласие, прошёл через ритуалы инициации и стал действовать, как шаман: «Повсюду он исцелял и творил добро.» Строго запрещено действовать как шаман до завершения времени инициации и того, как новопосвящённый излечится от своей инициаторной болезни.[145]

Всё, что мы сказали здесь о шаманизме приполярных народов, удивительно применимо к проблеме призвания современных врачей. Тот, кто не вступил в глубины бессознательного и не увидел там «пути всех духов болезни», едва ли может обладать настоящей эмпатией по отношению к серьёзным психическим страданиям его человеческих товарищей. Он будет всего лишь лечить их по учебнику и не будет способен сопереживать им, и это часто ключевой фактор для пациентов. Тот, кто преждевременно начинает действовать как шаман, до того, как преодолеет свою инициаторную болезнь, являет собой точно такую же картину. Многие молодые энтузиасты хотят приступить к лечению других людей с самого начала их собственного учебного анализа, ещё до того, как они решат свои собственные проблемы и установят контакт с содержимым своего бессознательного. Такой подход, установление мистического соучастия с пациентом, обычно приводит к тому, что в итоге они оказываются в некотором «слепом пятне». Результатом этого является индуцированный психоз, а отнюдь не исцеление; или же пациент будет достаточно умён, чтобы заметить, что его так называемый «доктор» и сам не слишком стабилен. «Этот тип в ещё большей депрессии, чем я», как мне однажды сказал анализанд, на котором тренировался ещё не оперившийся «аналитик».

Утверждается, что шаманы в общем обладали психическими заболеваниями или, по крайней мере, были психически нестабильны, однако Элиаде указывал, например, что эскимосы могли чётко отличать «шаманские» болезни и обычные случаи ментальных расстройств.[146]В процессе шаманской инициаторной болезни новопосвящённый преуспевает в обнаружении своего собственного лекарства, а это именно то, что человек с обычным расстройством психики сделать не способен. Кроме того шаманы являются творческими людьми в своих обществах, поэтами и художниками. Здесь мы затрагиваем значимый и для современных врачей вопрос: в массовой юмористической культуре достаточно широко распространён образ сумасшедшего психиатра.[147]В этой связи я бы хотела присоединиться к точке зрения эскимосов: тот, кто способен исцелить себя сам, не болен, он тот, кто может помочь другим. Такой человек целостен в самой своей глубине и обладает силой эго, а это две необходимых предпосылки для профессии врача. Он подвергается своей инициаторной болезни не из слабости, но скорее с целью познакомиться со всеми «путями болезни», чтобы знать на своём опыте, что означают одержимость, депрессия, шизоидная диссоциация и т.д.

Также и расчленение в процессе инициации не является шизофренией. Согласно мифологическому описанию, это редукция к скелету. Но для тех людей, кто создал эти мифы, он означает то неразрушимое, вечное в человеке, и также то, что сохраняется из поколения в поколение. На современном языке это означает, что посвящаемый проходит «анализ» в смысле растворения всех его неподлинных, например, общепринятых или инфантильных, черт характера с тем, чтобы обрести свой собственный путь, которым он пойдёт к самому себе настоящему. На юнгианском языке можно сказать, что он продвигается по пути индивидуации, устанавливает твёрдую личность, которая больше не подвержена внутренним аффектам и проекциям, равно как и внешним общественным трендам и модам.

С точки зрения этнологии, однако, у целителя также есть специфическая тень; другими словами, у его призвания есть и тёмный противоположный аспект. Это фигура демонического шамана. Самой внешней его формой является врач, который руководствуется комплексом власти. Очевидно, конечно, что в этой профессии, в которой каждый сам себе и царь и бог и в которой другие люди часто вцепляются во врача в детской наивной манере, злоупотребление властью представляет собой огромное искушение. Например, человек может подвергнуться искушению принять на себя роль родителя или мудреца, того, кто знает, что правильно. Как мне кажется, это не столько опасно, сколько отвратительно, так как таким аналитикам обычно в наказание посылаются в равной мере одержимые властью пациенты или же их наказывают тем, что они собирают вокруг себя требующий больших усилий детский сад из пациентов, раздражающих их своими требованиями.

«Демонический» целитель — это нечто большее, нечто более опасное. Якуты, например, верят, что в момент инициации у шамана есть выбор быть инициированным духами «разрушения и смерти» или духами «исцеления и спасения».[148]Что здесь сбивает с толку, так это то, что человек, инициированный злыми духами, также может рассматриваться как великий шаман.[149]Но чтобы такой человек стал шаманом, много людей (часто из его клана) должны умереть,[150]тогда как клан светлого шамана процветает.[151]Поэтому первый тип шаманов называется «кровожадным». С психологической точки зрения тёмные шаманы — это те, кто нашли вход в бессознательное и показали себя достаточно сильными, чтобы не быть им низвергнутыми, но кто, что называется, специально сдались тёмным импульсам бессознательного.

Юнг описывал «демоническое», которое также можно назвать «чёрной магией», следующим образом.[152]В то время как «белая магия» стремится вытеснить силы беспорядка в бессознательное, «чёрная магия превозносит деструктивные импульсы как единственную правду в противовес до этого момента превалирующему порядку и, более того, ставит их на службу человеку в противовес тем, что служат всему обществу. Средства, используемые для этого, — примитивные, увлекательные или пугающие идеи, образы, высказывания, не воспринимаемые обычным разумом, странные слова» и т.д. «Демоническое <…> базируется на том факте, что существуют бессознательные силы отрицания и разрушения и что зло реально.» Человек, который применяет такие силы чёрной магии, обычно и сам захвачен бессознательным содержанием. Здесь Юнг упоминает Гитлера как пример негативного спасителя или разрушителя. В сфере шаманских традиций известны опасные шаманы такого рода, каждый из которых является глубоко пугающим. Мирча Элиаде приводит множество примеров высокомерия шаманов, которое часто рассматривается как настоящий источник зла и, как полагают, объясняет текущее плачевное состояние шаманизма.[153]По моему мнению такое высокомерие также существует и в среде современных психоаналитиков, и те из них, кто этим отмечен, с моей точки зрения, представляют собой большую опасность нежели обладающие недостаточной профессиональной подготовкой. Я предполагаю, что нет никаких организационных или рациональных способов удержать таких людей от профессии аналитика. Можно только надеяться, что в целом клиенты будут инстинктивно их избегать.

Размышляя над представленными здесь тезисами, мы видим, что профессия аналитика предъявляет чрезвычайно высокие требования, требования, которым практически никто не может соответствовать полностью. Слава богу, что первобытные народы также были в курсе существования не только великих шаманов, но также и малых и минорных шаманы, которые, тем не менее, могли помогать людям. Величие или важность шамана зависит от того, как часто и насколько глубоко он проникает в бессознательное и как много страданий он испытывает в процессе этого. Поэтому, по моему мнению, безусловно необходимо не становиться великим целителем, но скорее знать свои собственные ограничения. Может такое произойти — и это не редкость — что пациент перерастает тебя, другими словами продвигается дальше по пути внутреннего процесса нежели ты сам.

Инстинктивным стремлением аналитика в этом случае является попытка вернуть пациента обратно на свой собственный уровень сознания. Только когда он знает о своих собственных пределах, он может избежать этой опасности и не дискредитировать значимый и стимулирующий рост элемент у других людей при помощи «ничего кроме» стиля интерпретации. Когда аналитик сохраняет знание о своих собственных ограничениях, он даже иногда может помочь пациенту, который выше него, своей честностью, довольствуясь оказанием только той помощи, на которую он способен, и доверяя остальное пациенту. Он должен честно признаться пациенту в своих слабых местах и поменяться с ним ролями, прося у него понимания. В этот момент процесс перестаёт быть «лечением», а становится отношениями на равных условиях. Это также, безусловно, должно быть принято во внимание в финансовых соглашениях.

Особенной проблемой в профессии аналитика является творчество. Самыми лучшими аналитиками без всяких сомнений являются те, кто, помимо своей профессии, также вовлечены в какого-либо рода творческую активность. Не просто так в первобытных обществах среди своих людей шаманы также являются поэтами, художниками и т.п. Творческое и исцеляющее начала очень близки. «Устремляющийся вверх хаос», объясняет Юнг, «ищет новые символические идеи, которые будут включать в себя и выражать не только предыдущий порядок, но также и важнейшие содержания беспорядка. Такие идеи оказывали бы магический эффект путём удержания деструктивных сил беспорядка в зачарованном состоянии, как это было в случае христианства и всех других религий.»[154]

То, что Юнг выражает здесь в связи с общим коллективным уровнем, применимо и к более маленьким группам и отдельным людям. Во всех смыслах это остаётся вопросом обнаружения в наших собственных глубинах упорядочивающего влияния Самости и выражения его в символах, в искусстве, в поступках. Если аналитик в дополнение к своим консультациям не работает также и над этой задачей, он, как указывал Юнг, становится жертвой рутины и со временем превращается в очень унылого аналитика. Я заметила, что в эту трудную работу имеют тенденцию закрадываться горечь и определённое презрение по отношению к ближним. Такое ухудшение можно предотвратить только продолжением работы над своей собственной внутренней творческой задачей. И здесь недостаточно только однажды испытать чувство призвания; право практиковать эту профессию нужно заслуживать снова и снова.