Глава VII. Разжигание национальной и религиозной нетерпимости как средство отвлечения масс от классовой борьбы

Представители современной православной церкви, осуждая расовую дискриминацию, стараются уверить, что расистская идеология враждебна христианству и что «любая форма сегрегации, основывающаяся на различии расы, цвета кожи или народности, противоречит Евангелию и несовместима с христианским учением о человеке»¹. В подтверждение они ссылаются на Ветхий и Новый заветы и на свидетельства отцов церкви. Уже в так называемой библейской таблице народов (10-я глава книги Бытия), уверяют они, есть «глубочайший смысл — исповедание единства и братства всего человечества». Ветхозаветное учение о равенстве людей, по их словам, нашло свое завершение в Евангелии, в словах апостола Павла, что во Христе «нет ни эллина, ни иудея, ни варвара, ни скифа».

Представители современной православной церкви стараются доказать, будто не только христианство вообще, но и православие в частности неизменно выступало против неравенства народов, против признания отдельных народов неполноценными, так как такое учение, по их словам, нарушало бы главную заповедь Христа о любви к людям, разрушало бы дело спасания, ради которого учреждена церковь².

В действительности было совсем не так. Критикуя подобные взгляды представителей современной церкви, усердно распространявшиеся в церковной печати, В. Д. Бонч-Бруевич писал, что слова «несть эллина и иудея» надо менять и говорить, что есть эллин и иудей, ибо того желает христианский православный царь, а за ним попы, министры, дворяне, капиталисты, полиция, черносотенцы³. Подобно тому как на Западе католическая и лютеранская церковь разжигали ненависть к народам, исповедовавшим другую религию, и воспитывали народ в духе религиозной нетерпимости, так и в России православная церковь проповедовала нетерпимое отношение к иностранцам, приезжавшим в Россию, к их религиям, утверждая, будто лишь православная религия является истинной. В Москве долгое время не разрешали строить лютеранские церкви, а ранее построенные были разрушены, их алтари выброшены на поругание. Православные церковники рассматривали протестантство как незаконное уклонение от «истинной» церкви. Протестантство они называли «еретическим», а его основателя Лютера «слугой антихриста, самовольным похитителем учительского права».

Враждебное отношение православной церкви к протестантству хорошо выразил московский патриарх Филарет, когда во время сватовства Михаила Романова к племяннице шведского короля в ответ на требование послов иметь в Москве свою церковь ответил: «Костелы иных вер в Московском государстве никогда не бывали и впредь то статься не может, потому что то нашей вере православной противно»⁴. Для борьбы с проникновением в Московское государство западных идей и просвещения архимандрит московского Новоспасского монастыря Игнатий по поручению патриарха Никона составил против лютеран особое «Слово», в котором, разжигая религиозную нетерпимость, называл последователей Лютера «проклятыми еретиками и развратителями», а лютеранские церкви — «вертепами разбойничьими». Игнатий настаивал на разрушении лютеранских церквей, а лютеран предлагал изгнать из России⁵. Против лютеран и катехизиса Лютера было направлено и послание патриарха Адриана (1696 г.). В составленном им «Православном исповедании веры» патриарх обвинил иностранцев в том, что они, как волки в овечьих шкурах, вошли в русскую землю и начали тайком вносить свои обычаи и обряды. Подобно другим представителям церкви Адриан старался помешать проникновению в Россию западных идей, сеял недоверие и неприязнь к вере иностранцев. Примером для него было нетерпимое отношение католиков к протестантам и протестантов к католикам, а тех и других к православию.

Нетерпимость православного духовенства к другим религиям не раз отмечали иностранцы, посещавшие Московское государство. Вот что писал в «Записках о Московии» немецкий дипломат и путешественник С. Герберштейн: «Московиты хвалятся, что они одни только христиане, а нас осуждают как отступников от первобытной церкви и ее установлений». Эту нетерпимость подметил и иностранец Д. Флетчер в своем сочинении «О государстве русском» (1591 г.).

Только в обстановке такой религиозной нетерпимости могло возникнуть дело Квирина Кульмана, закончившееся сожжением его как еретика. Квирин Кульман родился в 1651 г. в Бреславле и был последователем протестантского мистического учения «башмачника» Бема и других мистиков, казненных ранее в Саксонии, Венгрии и Пресбурге за пропаганду учения, противного господствующей лютеранской церкви. Кульман отвергал светскую науку, всюду видел господство антихристианского духа. В его произведениях, как отметили московские переводчики, были «многие еретические и богомерзкие дела», проклинался римский папа и вся римская вера, содержались «злоплевельные и бунтующие массы мысли».

Приняв учение своих учителей, Кульман, приехав в Москву, стал распространять печатные листы, в которых «содержались пророчества странные и еретические». Доносы на Кульмана сделали отличавшийся своей нетерпимостью московский лютеранский пастор Иоахим Мейнека, а также иезуиты, мстившие Кульману за раскрытие политического заговора, в котором они участвовали. Еретическим учением Кульмана заинтересовался и патриарх Иоаким — непримиримый противник проникновения в Московское государство западноевропейских идей, светских наук. По настоянию патриарха Кульман был арестован вместе со своим горячим сторонником купцом Кондратием Нордерманом. Кульмана и Нордермана обвинили в том, что они еретики и чернокнижники, а писания их «безумные, злоплевельные и ложные, христианской вере вредительные». Кульмана и Нордермана трижды пытали, жгли клещами и дали каждому по 25 ударов кнутом. Но пытки не сломили их мужества. Они продолжали говорить, что в их учении нет ничего противного православной вере и интересам Московского государства. По настоянию патриарха Кульмана и Нордермана как «ложных пророков», за «богоотступничество и отрицание власти государей» приговорили к казни. 4 октября 1689 г. их доставили из тюрьмы, где они содержались, на городскую площадь и сожгли в срубе. Вместе с ними были сожжены и их «еретические и богомерзкие хульные книги и письма». Вместе с Кульманом и Нордерманом собирались еще сжечь живописца Генина, но он, находясь в тюрьме и не видя для себя избавления, повесился. После казни в Новгород и Псков по настоянию патриарха Иоакима были отправлены грамоты о задержке иноземцев, желавших приехать в Москву, с тем, чтобы недопустить проникновения иноземного влияния⁶.

Предав казни Кульмана и Нордермана, церковь и государство тем самым пытались защитить «чистоту» лютеранства, хотя с распространением его они боролись всеми средствами, не исключая и смертной казни. Так, в 1715 г. за переход из православия в протестантство судили крестьянина Унруда. Ему вырвали язык, затем отсекли руки, а под конец голову. За оставление православия судили в 1696 г. и Якова Янсена. Это был голландский матрос, поступивший на русскую службу и принявший православие. Во время первого азовского похода Янсен перешел на сторону турок и принял мусульманство. По требованию Петра турецкие власти выдали перебежчика. Янсена привезли в Москву скованным, с петлей на шее, поставили под виселицей и сделали надпись: «Сей злодей веру свою переменил четырежды, изменник стал богу и человеком, католик сей стал протестант, потом грек, а вконец магометанин». Янсену изломали колесом руки и ноги, затем отсекли голову и насадили ее на кол⁷.

Несмотря на разжигание ненависти к иностранцам-иноверцам, многие москвичи пытались завязать с ними дружеские отношения и перенять у них практические знания. Интересна в этой связи жалоба матери на сына Кондрата, с которой она обратилась к московскому патриарху. Религиозная женщина жаловалась на своего сына, что он, «забыв страх божий, в церковь божью не ходит, отца духовного не имеет, с иноземцами некрещенными водится». Любознательного юношу по распоряжению патриарха били батогами и сослали под начал в московский Симонов монастырь⁸.

Непримиримо относилась православная церковь и к католической религии, тем более что католицизм вел воинствующую политику по отношению к православию и даже лелеял планы обращения России в католичество (разработанные папским дипломатом Антонием Поссевиным). В западных областях Белоруссии и Украины католическая церковь учиняла свирепые гонения на национальную культуру и православие, захватывала православные церкви, устраивала нападения на православные крестные ходы, закрывала русские школы, организовывала религиозные процессии, оскорблявшие религиозные чувства православных. Широкое развитие получили братства, которые вели шовинистическую пропаганду.

Московское правительство не допускало приезда в Москву сторонников «латинской» веры. Под угрозой смертной казни купцам и торговым людям, приезжавшим в 1634 г. из Голштинии (герцогство в Северной Германии) в Москву, запрещалось привозить и держать у себя католических священников и учителей латинской веры. Иезуитов и католических священников, приезжавших тайно, как сообщал саксонскому правительству пастор Грегори, хватали, ссылали в Сибирь или казнили. О враждебном отношении к католикам писал в 1661 г. посол австрийского императора Леопольда А. Мейерберг. В его путевых записках мы читаем: «Русские всех приверженцев латинской церкви называют погаными; к римскому же первосвященнику они питают еще такую ненависть, что никогда не хотели дозволить свободного богослужения проживающим в Москве католикам»⁹ Не разрешая иностранцам-католикам строить костелы и открывать школы, московское правительство и церковь обвиняли их в том, что они «живут противно», пропагандируют свою веру, печатают на русском языке свою литературу «на прелесть и ссору», привлекают в свои школы русских людей, подрывают авторитет патриарха и «чинят противность благочестию». Духовные власти считали католиков «сквернейшими и лютейшими из всех еретиков», так как они «прияли» в свой закон «проклятые ереси всех древних вер».

По инициативе папы Климента VIII была выдвинута идея объединения православной церкви с католической на Украине и в Белоруссии. По Брестской унии 1596 г. православная церковь Польши и Литвы должна была признать главенство римского папы, что вызвало ожесточенную борьбу украинского и белорусского народов западных областей против гнета панской Польши и унии, освящавшей этот гнет. В западных областях начались массовые гонения крестьян, не желавших принять унию.

Оказывая сопротивление проникновению в Россию западной культуры и объявляя ее еретической, православное духовенство насаждало неприязнь и вражду ко всему западному, запрещало общение с католиками. По настоянию патриарха Иоакима в 1690 г. созвали церковный собор, на котором обсуждалась покаянная исповедь духовника царевны Софьи Сильвестра Медведева. Собор осудил сторонников латинской веры. В своем завещании Иоаким также умолял царя не допускать проникновения в Россию католической пропаганды, не дозволять строить костелы и беречь чистоту православия, запретить русским дружить с иностранцами-иноверцами¹⁰.

Распространявшаяся церковниками вражда к католикам нашла отражение и в церковной литературе. В «Слове на латинов и лютеров» католики обвинялись в том, что они несут «явную прелесть и соблазн и претыкание православным». Русские купцы жаловались на иностранцев, которые захватывают русские рынки, а они «приходят в последнюю нищету». Защищая интересы купцов, автор «Слова» архимандрит Игнатий настаивал на изгнании всех иностранных купцов - католиков из России, потому что они «благочестие русское подкрасти хотят изветом купечества своего и гостинства». О гонениях, которым подвергались в Московском государстве католики, и о непримиримости к ним церковников писал и католический дьякон Петр: православные-де священники «вместо евангелия огнем и вместо апостола кнутом просвещают»¹¹.

Лишь в 1735 г. правительство и церковь были вынуждены разрешить католикам свободное отправление церковных служб. Однако проповедь католической религии и обращение православных в католичество по - прежнему запрещались под угрозой жестоких наказаний. Помещики - дворяне, переходившие в католичество, особенно в первой половине XIX в., лишались своих имений. Это не мешало, впрочем, Екатерине II и Павлу I использовать католиков - иезуитов как реакционную силу, которая помогла царизму держать массы в узде и бороться с вольнодумными идеями.

В свою очередь, католическая церковь насильственно обращала в католичество крестьян, особенно в западных и юго-западных областях, уверяя, что переход в католичество производится «добровольно». А в Астрахани образовалась даже армяно-католическая уния и существовала римско-астраханская проповедническая миссия, развившая в 50-х годах XVIII в. значительную деятельность. По настоянию Синода миссия была закрыта, католики - миссионеры высланы.

С критикой религиозной нетерпимости, проявляемой духовными властями по отношению к тем, кто не хотел верить так, как учила православная церковь, выступил Н. Г. Чернышевский. «Читая свирепые советы отнять все политические права у иноверцев, — писал он, — читая фанатическое правило, что кто католик, тот уже не может считаться настоящим славянином, мы воображали, что слушаем извергов фанатизма, духовных потомков Торквемады и герцога Альбы»¹².

Религиозная нетерпимость проявлялась также и к евреям. Уже в 1563 г. при взятии войсками Полоцка всех евреев по приказу Ивана IV в «воду пометали», только немногих, принявших православие, пощадили. В Смоленске евреев сжигали на кострах. О бесчеловечной расправе с евреями как с «врагами веры Христовой» рассказывает иностранец Петрей де Эрлезунд. По его словам, при царе Иване IV евреев, не желавших креститься, сжигали живыми, либо вешали и в воду бросали¹³.

Преследования евреев производились часто по инициативе и настоянию духовенства. Евреям не разрешалось открыто исповедовать свою веру, делались попытки изгнать их из пределов Московского государства. Но расширение торговых связей и развитие промышленности вынуждали правительство и церковь мириться с мыслью, что евреи, как и все другие народы, населявшие Россию, необходимы для ее блага и развития. В XVIII в. реакционные силы при поддержке духовенства вновь попытались изгнать евреев из России, но за них вступились помещики и купцы, тесно связанные с евреями торговыми делами.

Православное духовенство разжигало религиозную рознь и стремилось вызвать у народа вражду к евреям, как это оно делало и по отношению к народам других национальностей и религий. Духовные власти проповедовали, что евреи — «род строптивый, изуверный, враги христиан», что их нельзя назвать добрыми людьми, хорошими гражданами. Иудейская вера считалась «лжеучением». Евреям запрещалось совершать церковные службы, против них организовывались гонения, духовенство подымало на евреев и светский меч. Так, ректор киевского духовного коллегиума Иоанникий Галятовский, посвятив свою книгу «Мессия праведный» царю, призывал уничтожить евреев, как врагов Христовых: «Мы, христиане, — писал он, — должны ниспровергать и сожигать еврейские божницы, отнимать синагоги и обращать их в церкви, изгонять из городов, убивать мечом, топить в реках»¹⁴.

В 1731 г. в Россию прибыл по вызову правительства врач Саншес, имевший мировую славу. Он жил в России немало лет, был придворным врачом и членом Академии наук. Но ему не могли простить еврейского происхождения. В 1749 г. он был исключен из Академии, а затем изгнан из России. Как сказано в постановлении об его высылке, императрица хотела, чтобы члены ее Академии были добрые христиане, а не люди, которые «сражались под моисеевым законом»¹⁵.

Пропаганда иудейской религии, а тем более переход в нее, рассматривались как тяжкое преступление и сурово наказывались. В 1737 г. в Синод прислали донос о проступке против религии и церкви отставного капитана морского флота и крупного помещика Московской губернии Возницына. Доносчиком была его жена, мстившая мужу за то, что он бросил ее. Преступление Возницына состояло в том, что он, будучи за границей, оставил православие и принял иудейство. По предписанию Синода Возницына арестовали и поместили в тюрьму Московской синодальной конторы, где держали в кандалах под строгим караулом, отдельно от других заключенных. Следствие велось инквизиторскими методами архимандритом Богоявленского монастыря Герасимом и коломенским епископом Вениамином. Под пытками Возницын сознался, что перешел в иудейство при участии крупного смоленского купца Боруха Лейбова. По распоряжению императрицы Анны Возницын и Лейбов за их «богопротивные вины» 3 июля 1738 г. были сожжены, манифест об их «винах» был составлен Синодом. В награду за донос жена Возницына, кроме своей части наследства, получила еще 100 душ крепостных крестьян16. Инквизиционный акт, совершенный над Возницыным, осужден был Кантемиром в сатире, написанной в год сожжения Возницына:

Вот-де за то одного и сожгли недавно, Что зачитавшись там, стал Христа хулити явно¹⁷.

В XIX в. преследования евреев не прекратились. Правительство и церковь продолжали разжигать национальную рознь и религиозную нетерпимость. Евреям запрещалось держать у себя в услужении православных, евреи были ограничены в гражданских правах, их изгоняли из деревень, обвиняя в том, что они оказывают на крестьян дурное влияние. Для евреев была установлена черта оседлости, они облагались дополнительными налогами, христианам - ремесленникам запрещалось работать на них, крестьянам — обрабатывать их земли. На военной службе евреев стремились воспитывать в православном духе, их силой обращали в православие¹⁸. Еврейских детей отнимали от родителей и направляли для службы в армию, где их насильно крестили, загоняли далеко от родины и подвергали бесчеловечным истязаниям.

А. И. Герцен в «Былом и думах» описал страдания детей - кантонистов, которых он встретил в пути. Партия еврейских детей от 8 до 13 лет шла в Пермь; на полдороге офицер, сопровождавший их, получил приказание гнать детей в Казань. «Беда да и только, — сказал А. И. Герцену офицер, — треть осталась на дороге. Половина не дойдет до назначения». Описывая эту встречу, Герцен не мог сдержать своего возмущения бесчеловечным поведением властей. «Какие чудовищные преступления безвестно схоронены в архивах злодейского, безнравственного царствования Николая I», — писал он¹⁹.

Еврейским юношам после окончания военной службы не разрешалось вернуться в иудейство. Так, еврейский юноша кантонист Кауфман был насильно крещен, но не переставал считать себя евреем. Когда закончилась военная служба и он вернулся к вере своих отцов, над ним учинили суд за вероотступничество. Для «вразумления» его отправили в монастырь, лишив всех гражданских прав, а над имуществом учредили опеку²⁰.

Чтобы отвлечь народ от политики, от участия в классовой борьбе, его внимание пытались сосредоточить па еврейском вопросе. Евреев обвиняли в том, что они будто бы неуважительно относились к православной церкви и религии, к ее обрядам. Так, в 50-х годах XIX в. в местечке Полонном Волынской губернии евреев обвинили в «святотатственном посмеянии» над христианством и подвергли гонениям.

На почве антисемитской пропаганды, которую разжигали реакционные элементы и представители церкви, в начале XIX в. возникали кровавые наветы на евреев, обвинения в совершении ими ритуальных убийств. В 1823 г. в городе Велиже Витебской губернии 42 еврея были брошены в тюрьму по обвинению в убийстве нескольких христианских мальчиков с ритуальной целью. Стараясь разжечь национально-религиозную рознь, представители православной церкви подбирали «доказательства» применения евреями крови христианских детей. Минский архиепископ Анатолий первый доставил «материалы» о мифическом «отроке Гаврииле», якобы замученном евреями еще в 1690 г., а киевский митрополит Евгений выискал соответствующие выписки из польской ритуальной литературы. С обвинениями против велижских евреев выступил также местный священник Тарашкевич, пытавшийся доказать враждебность евреев христианству и их «тиранское злодейство». В качестве «сведущего лица» был привлечен и ксендз Паздерский. Запечатав велижскую синагогу, следственная комиссия, исполняя волю Николая I «исследовать все до корня», признала виновными в ритуальных убийствах не только велижских евреев, томившихся в тюрьме в течение восьми лет, но и всех евреев вообще. Осудил велижских евреев и Сенат, и только Государственный совет отменил постыдный приговор, признав обвинение евреев в ритуальных убийствах несостоятельным.

Разжигание национальной и религиозной вражды к евреям было и в дальнейшем одним из средств политической борьбы правительства и церкви. Разоблачая антисемитизм как позорное орудие черной реакции, В. И. Ленин писал, что политике разжигания религиозной вражды, раздробленности пролетарских сил, проявляющихся в черносотенных погромах, необходимо противопоставить «спокойную, выдержанную и терпеливую... проповедь пролетарской солидарности и научного миросозерцания»²¹.

Для поддержания религиозной и национальной вражды к евреям в 1911-1913 гг. в Киеве был организован постыдный судебный процесс над приказчиком кирпичного завода М.Бейлисом по обвинению в убийстве им христианского мальчика Андрея Ющинского, фактически убитого шайкой уголовных преступников. На предварительном следствии в качестве экспертов-богословов допрашивались представители церкви: архимандрит Амвросий и профессор Киевской духовной академии священник Глаголев. В течение двух с половиной лет, пока продолжался процесс, духовные власти вели агитацию за кровавую расправу и издавали шовинистическую литературу, стараясь вызвать еврейские погромы. Эту позорную кампанию возглавляли церковные иерархи — волынский архиепископ Антоний Храповицкий, киевский митрополит Флавиан и саратовский епископ Алексей. Финляндский архиепископ Сергий также писал о возможности ритуальных убийств, а протопресвитер военного и морского духовенства Евгений Аквилонов в своей книге «Иудейский вопрос», доказывая возможность ритуальных убийств, требовал лишения евреев политических прав. Отражая мнение церковных верхов, орган Петербургской духовной академии «Церковный вестник» в ряде статей выступил против воззвания передовой русской интеллигенции во главе с М. Горьким и В. Г. Короленко, организовавшей Комитет для борьбы с антисемитской политикой правительства и церкви.

Помимо православного духовенства в человеконенавистнической кампании приняли активное участие и представители католической церкви. На суде основная роль была поручена ксендзу Пранайтису — «знатоку» по ритуальным убийствам. В. Д. Бонч-Бруевич, активный участник судебного процесса, с негодованием писал об этом мрачном представителе католической инквизиции: «В черной сутане, бритый, хитрый, мстительный и жестокий, он выступал здесь на суде, при свете XX в., выступал так, как когда-то выступали его предки в давно прошедшие, полные ужаса и крови времена. Потомок тех, кто замучил и сжег сотни тысяч людей, ксендз Пранайтис пришел в русский суд и заявил требование на еврейскую кровь. Кровь, пролитая духовными его отцами, подмывает и тревожит его и ему самому нужно хоть чем - нибудь удовлетворить эту жажду крови, жажду ненависти и человеконенавистничества»²².

После провала процесса пропаганда национальной и религиозной вражды не прекратилась. Духовные власти продолжали издавать антисемитскую литературу, и предприняли попытку сфабриковать «святых» — якобы замученных евреями христианских мальчиков. В апреле 1914 г. состоялось торжественное «прославление», т.е. канонизация, «мученика» Гавриила Заблудовского, якобы убитого евреями в XVII в. В постыдном торжестве участвовали 60 священников во главе с епископами — холмским Евлогием, волынским Антонием и минским Митрофаном.

Вскрывая политический смысл антиеврейских процессов и деятельности духовенства в защиту кровавых наветов, В. И. Ленин писал: «Дело Бейлиса еще и еще раз обратило внимание всего цивилизованного мира на Россию, раскрыв позорные порядки, которые царят у нас. Ничего похожего на законность в России нет и следа. Все позволено администрации и полиции для бесшабашной и бесстыдной травли евреев — все позволено вплоть до прикрытия и сокрытия преступления»²³.

В обстановке травли народов нерусской национальности возникло и «мултанское дело», когда 10 крестьян-удмуртов, жителей села Старый Мултан Вятской губернии были ложно обвинены в принесении человеческих жертв языческим богам. На суде, происходившем в 1892 г., в качестве «сведующих лиц» выступали и местные священники. Было осуждено семеро крестьян-удмуртов, а все население Мултана было обвинено в участии, укрывательстве и содействии. И в этом позорном деле духовенство выступило с защитой человеконенавистнических идей. Священник Н. Н. Блинов в качестве «специалиста» по удмуртской религии написал статью, в которой он поддерживал версию о человеческих жертвоприношениях удмуртов. Это вызвало резкую отповедь В. Г. Короленко, обвинившего автора статьи в том, что он поддерживает «полицейскую инквизицию». Отповедь В. Г. Короленко не смутила, однако, инквизитора в рясе, и с обвинениями по адресу удмуртов он выступил на X съезде естествоиспытателей и врачей, а затем выпустил книгу «Языческий культ вотяков». В этой книге он продолжал травить удмуртов. «Труд» священника Блинова подвергся резкой критике В. Г. Короленко. В статье «Из Вятского края», помещенной в журнале «Русское богатство», писатель со свойственной ему страстностью разоблачил этого мракобеса в рясе, защищавшего и пропагандировавшего человеконенавистнические взгляды, разделявшиеся также и обер-прокурором Синода К. П. Победоносцевым. Как сообщил А. Ф. Кони в статье «Короленко и суд», Победоносцев внимательно следил за мултанским делом, стараясь дать ему такое направление, чтобы обеспечить обвинительный приговор.

Благодаря вмешательству прогрессивной интеллигенции во главе с В. Г. Короленко позорный приговор, осудивший целый народ, был отменен, и удмурты, томившиеся в тюрьме в течение четырех лет, получили свободу. Осуждая человеконенавистнические порядки царского правительства, В. И. Ленин писал: «Наше христианское правительство... дико травит лиц, не принадлежащих к господствующей религии»²⁴.

По переписи 1897 г. население России составляло 126 млн. Из них православных насчитывалось 87 млн., т.е. 70%. Остальные были: раскольники — 2 млн., католики — 11 млн., магометане — 14 млн., евреи — 5 млн.²⁵ В царских законах торжественно провозглашалось, что свобода веры — достояние не только православия, ни и других религий. «Пусть все народы, в России пребывающие, — говорилось в законе, — славят бога всемогущего разными языками... благословляя царствование российских монархов и моля творца вселенной об умножении благоденствия и укреплении силы империи». Однако только одной православной церкви было предоставлено право свободно исповедовать свою религию. Другим религиям пропаганда своего учения была запрещена, тем более запрещался переход в эти религии из православия. Как указывал Ф. Энгельс, «русское правительство... у себя в стране не терпело никакой другой религии, кроме православной, и карало вероотступничество как преступление»²⁶.

Верховным защитником и хранителем догматов православной церкви и блюстителем правоверия провозглашался царь, повиноваться которому, как сказано в законах, повелевал сам бог. Православная церковь объявлялась национальной, русской церковью. От русских людей требовалось, чтобы они «любили эту церковь вместе с царем и царицей превыше всего». Обязанность защищать православную церковь и ее интересы возлагалась на все гражданское и военное начальство. Уважение к православной церкви, ее обрядам, к церковному «благочинию» поддерживалось с помощью полиции. Полиция следила за тем, чтобы при выполнении церковных обрядов не нарушалось благочиние, чтобы народ чтил праздничные и воскресные дни, чтобы раскольники и сектанты не занимались пропагандой своего учения. Она же защищала священников от всяких обид и оказывала им помощь. Под надзор гражданского начальства и полиции было поставлено и соблюдение церковных обрядов, в частности исповеди. За оскорбление церковного благочиния, за неуважительное отношение к церковным обрядам, особенно за богохульство, виновные сурово наказывались, их лишали гражданских прав и ссылали в каторжные работы сроком до 15 лет. Православный священник как представитель государственной церкви пользовался особой защитой закона: за оскорбление священника словами назначалось тюремное заключение до восьми месяцев, за избиение ссылали в отдаленные места Сибири, за причинение священнику увечья назначалась каторга от 4 до 10 лет. Если же в результате побоев священник умирал, то виновный ссылался на каторгу сроком от 12 до 15 лет.

Православной церкви предоставлялось право без всяких стеснений порицать другие религии, ей оказывала в этом содействие полиция. Выступление же против православной церкви, против ее обрядов считалось кощунством. Такое выступление наказывалось тюрьмой или ссылкой в каторжные работы. Переход из православия в другую религию, хотя бы и христианскую, рассматривался как большое преступление и сурово наказывался. За религиозную пропаганду и «совращение» в Уложении о наказаниях 1897 г. была целая система взысканий, вплоть до каторги. Как отмечалось выше, отступники от православия еще в XVIII в. подвергались смертной казни, а имущество их конфисковалось. По Уложению о наказаниях 1897 г. за переход в магометанство, еврейство или другую нехристианскую религию виновные лишались гражданских прав и ссылались на каторгу на 8-10 лет. За совращение из православия в другую христианскую религию виновных лишали гражданских прав и ссылали в Сибирь. За проповедь или сочинение, направленное к совращению из православия в другую религию, полагалась тюрьма сроком до четырех лет и ссылка в Сибирь. Уложение о наказаниях 1903 г. немногим отличалось от Уложения 1897 г. Оба они имели прямую связь с Уложением 1649 г. Нетерпимость, контроль над совестью и суровые наказания за несоблюдение законов о вере — вот что характерно для них.

Несоблюдение жестоких законов, подавлявших свободу совести, квалифицировалось как восстание против власти. Характеризуя эти законы, В. И. Ленин в статье «К деревенской бедноте» писал в 1903 г.: «Только в России да в Турции из европейских государств остались еще позорные законы против людей иной, не православной веры, против раскольников, сектантов, евреев. Эти законы либо прямо запрещают известную веру, либо запрещают распространять ее, либо лишают людей известной веры некоторых прав. Все эти законы — самые несправедливые, самые насильственные, самые позорные. Каждый должен иметь полную свободу не только держаться какой угодно веры, но и распространять любую веру и менять веру. Ни один чиновник не должен даже иметь права спрашивать кого ни на есть о вере; это дело совести, и никто тут не смеет вмешиваться»²⁷.

Преследования за несоблюдение этих позорных законов носили массовый характер. Об этом говорит хотя бы количество уголовных дел по религиозным преступлениям. Например, за 1842 - 1846 гг. зарегистрировано 3192 дела, а за 1847-1852 гг. — 3971 дело. Более подробные данные, извлеченные из официальных источников, приводятся ниже²⁸.

	1842 - 1846 гг.	1847 - 1852 гг.
Привлечено к суду
Присуждено к наказанию плетьми, к ссылке в Сибирь, в каторжные работы, в крепость и другие места
Заключено в тюрьмы на разные сроки
Отдано под надзор полиции
Отдано под надзор духовенства для увещания
Обращено в православие

Из этих данных видно, что преследование за веру в 1847-1852 гг. значительно активизировалось. Наказание плетьми, ссылка в каторжные работы, в отдаленные места Сибири и Закавказья, тюрьмы — вот чем расплачивались народные массы, отказывавшие верить так, как требовали царское правительство и церковь.

Во второй половине XIX в. религиозные преследования усилились. За 1874-1885 гг. таких дел зарегистрировано 3615, а за 1886-1893 гг. — 7540. Среднее число привлеченных к суду в год составляло²⁹:

	1885 - 1889 гг.	1890 - 1893 гг.
За богохуление, нарушение благочиния
За отвлечение и отступление от православия, ереси и раскол
За скопчество

Каждый год в среднем судили до тысячи человек, главным образом за выступление против церкви и религии («богохуление»), за отказ от казенной церкви и переход в разные секты. Естественно, что царский суд редко оправдывал лиц, привлеченных к суду за нежелание верить и молиться так, как требовала казенная церковь. Виновных ждала каторга, ссылка в отдаленные места Сибири.

Огнем и мечом боролись правительство и церковь против сектантов. Во многих проявлениях сектантства до 1905 г. отражался народный протест против социального неравенства, против феодально-крепостнического гнета и против официальной церкви, освящавшей этот гнет. Сектантство в те годы было одной из форм демократического движения, направленного против самодержавия и власти помещиков-крепостников. «Известен факт роста в крестьянской среде сектантства и рационализма, — писал В. И. Ленин, — а выступление политического протеста под религиозной оболочкой есть явление, свойственное всем народам, на известной стадии их развития, а не одной России»³⁰. Поэтому В. И. Ленин считал необходимым привлекать оппозиционные элементы сектантства к борьбе с царизмом и использовать факты преследования сектантов для политической агитации.

Уже в 60-х годах XVIII в. широко распространилось антикрепостническое и антицерковное движение, направленное против господства помещиков и казенной церкви. Религиозные вольнодумцы называли казенную церковь содомом и сходбищем нечистого духа, а иконы — идолами. Они отрицали почитание святых, а священников считали слугами сатаны и злого духа. Это антикрепостническое движение под религиозной оболочкой жестоко подавлялось при содействии духовенства. В села, где распространялось это движение, вводились войска, а следствие над захваченными представителями движения вело духовенство. Так, в 1769 г. Синод вел следствие над 232 участниками такого антицерковного движения в Тамбовской и Воронежской губерниях. Сенатским приговором, вынесенным по представлению Синода, участники движения были приговорены к смертной казни. Ее заменили затем военной службой и ссылкой на крепостные работы. Жен участников этого движения отправили вместе с мужьями, а детей распределили по военным школам. Имущество осужденных поступило в казну³¹.

Жестоким преследованиям подвергались и последователи секты духоборов. Эта ересь представляла собой чисто крестьянское движение, в ней проявлялось недовольство крестьян социальным гнетом. Духоборы иносказательно толковали догмат святой троицы (бог-отец — память, бог-сын — разум, бог-дух святой — воля), отрицали необходимость церквей, икон, церковной обрядности, попов, угодников, монашества. Они, однако, не выступали против царя и его власти, считая, что основа зла — это не царь, а его чиновники и духовенство. Духоборчество было признано особо вредной сектой, и против нее начались массовые гонения. Так, в 1799 г. в Новгородской губернии за принадлежность к этой секте было осуждено более 30 крестьян. Их сослали в Екатеринбург навсегда в рудничные наитягчайшие работы, причем их велено было содержать на работе скованными. «Пусть они, — отмечалось в приговоре, — отвергающие вышнюю власть на земле, восчувствуют ее через сие как следует». В 1804 г. духовенство села Троицкая Дубрава Тамбовской губернии пыталось при содействии полиции заставить крестьян-<