Последний год, последние часы

В августе 1996 года матушка прибыла на новое место жительства – в Малоярославецкий Черноостровский Свято-Никольский женский монастырь. И теперь сюда устремились потоки тех, кто в общении со старицей старался исправить свою жизнь, угодить Господу. И многие были здесь свидетелями зримого преображения и внешней жизни.

Матушке, имевшей великий дар прозорливости, были с самого начала открыты испытания, которые ее ожидали в Малоярославецком Свято-Никольском монастыре. («Тюрьма» – было первое ее слово, непонятное тогда, по прибытии в монастырь.) Очень желала она, чтобы небесная любовь, наполнявшая ее, пролилась на насельниц монастыря, чтобы девушкам было разрешено ходить к ней, дабы дарованные ей благодатные дары не были украдены у них, ибо их души остро нуждались в небесной пище. Но притом ясно знала она: не будет того.

Почему же матушка, зная все, что ей предстоит перенести, не отступила? Мудрее всех на этот вопрос ответила тогда одна девочка.

«Матушка, как истинный подвижник, идет в самое пекло, где наиболее враг бесчинствует! Уезжает из намоленных мест и едет туда, где самое страшное пекло!» – вот так мне сказала четырнадцатилетняя дочь»^[93].

(Из воспоминаний Инны Ч.)

«Была и непосредственная, конкретная причина переезда. О ней мы узнали в 2008 году от монахини N, окормлявшейся у матушки в Толгском монастыре. Решение исходило от келейницы матушки, служившей ей с преданной любовью. И матушка ответила взаимной жертвенной преданностью: поехала с ней на новое место своих подвигов, видя, что та погибнет без нее пред лицом тягчайших искушений».

За девять месяцев до смерти, в январе 1998 года, келья матушки неожиданно была закрыта для посещений. «Будут обвинять тебя в прелести, а ты и минуты не будешь в ней». Пришло время исполнения пророческих слов преподобного Кукши.

«Враг гонит благочестивых чрез ближайших к нам и сослужащих с нами», – свидетельствовал св. Иоанн Кронштадтский.

«Тяжело вспоминать об изоляции, искусственно созданной вокруг матушки Антонии в последние годы жизни, но тем более достойно преклонения мужество и христианское смирение схимницы»^[94].

(Из воспоминаний К.В. Федюкова)

После двух прошений чад архиепископу Калужскому и Боровскому Клименту матушке разрешили принимать людей в храме и на улице.

И некоторое время матушка действительно говорила с людьми в храме – после окончания службы. Потом запретили принимать и в храме. И тогда 93-летняя больная старица, мучимая кашлем, стала принимать их на улице, на пронизывающем холодном ветру. Это была ее Голгофа. Это была милость Божия: послушанием Господу и деятельной любовью к людям матушка стяжала венцы.

А если посетители приезжали в будний день, в неурочное время? Или тотчас по окончании воскресной литургии? (Недавно изготовленные решетчатые врата монастыря сразу же запирались по окончании утренней воскресной службы.) Многим есть что рассказать о чудеснейших способах, какими Господь приводил их к матушке. Часто и она сама, духом провидя приезд к ней тех, кто остро нуждался в совете или духовной помощи, встречала их в инвалидной колясочке во дворе.

Однажды в будний день первый раз ехал к матушке московский священник Алексей Н. ради решения важного для храма вопроса, а я был провожатым. По малодушию прокралась в голову мысль: что, если старица в келье и ее ни в каком случае не известят о нашем приезде? Обидно будет за батюшку, проделавшего понапрасну столь долгий путь! Но тут же представилось мне: матушка уже видит нас, едущих к ней. И точно: когда машина подъехала к вратам, она, конечно же, уже ждала нас на своей колясочке прямо у ворот, а келейница удивленно всплескивала руками.

По рассказам келейницы, так бывало часто. Сидит матушка, молится, а потом говорит: «Давай одеваться». – «Матушка, кто-то приедет?» – «Да уж кому приехать?» – а сама собирается. Выезжаем – и, действительно, тут же подходят к воротам гости.

Матушка бодрствовала непрерывно. И днем, и ночью молилась о людях, читая их записочки. При чтении некоторых записочек наваливались на нее приступы мучительного, длительного, до часа, кашля; по окончании приступа тут же принималась она за чтение невымоленной записочки, под аккомпанемент воя огромной сторожевой собаки с красными глазами, вольер для которой пристроили под окно ее новой темной кельи (собаку куда-то убрали сразу после смерти матушки). Откуда находились силы к круглосуточному подвигу? Отменное ли здоровье было источником? Как раз нет. Сама ее поза, в которой она пребывала, сидя в инвалидной колясочке, – совершенно свернувшись, – свидетельствовала о крайней физической немощи. Источником силы была непрестанная покаянная молитва.

Прозорливый старец Лука из афонского монастыря под названием Филофей на вопрос, почему человек грешит даже после причастия, ответил: «При большой сердечной боли от греха грешить не будешь». Матушка плакала по ночам: «Господи, прости меня, прости меня, Господи! Плохой я человек. Не пошла на послушание, пропустила работу!» (Работа для матушки, работа Господу – молитвенное участие в Божественной литургии; послушание ее – предстательствовать пред Господом за тех, кого Он ей посылает, принимать всех и молиться о всех. Так говорила нам ее келейница.) По слову келейницы, просила матушка прощения у Господа «со слезами, лежа совсем больная в кровати, как провинившийся ребенок, и голос был совсем детским». В плачущее смиренное сердце входила сладость Божия, в немощи прибывали силы. И 93-летняя старица вновь и вновь, в любую погоду или непогоду, не обращая внимания на самочувствие и пронизывающий ветер, на крыльце принимала рвавшийся к ней народ.

Боль России и мира матушка принимала как свою. Потому в плач свой о грехах вбирала и сожаление о том, что мир погибает без молитвы. Последнее ее письмо духовной дочери, которое нам переслали, словно громом поразило ее чад. В книге А. Трофимова оно не было опубликовано, ибо мы боялись неправильного истолкования. Схимница плачет о мире, о его тяжком состоянии, которое ей было ясно открыто, – то есть о нашем состоянии. Только нужно понимать ее слова духовно.

«Плохо, плохо, плохо... Хлеба нет» – нет молитвы, нашего духовного хлеба^[95].

Прежде всего, следует исключить здесь наималейшую мысль об унынии. Каждая минута жизни матушки в последние дни и часы говорит о ее бодренном и трезвенном состоянии в плаче о грехах своих и людских. До последней секунды жизни действовал в ней дар чудотворений и провидения будущего. И до последней секунды, как мы увидим чуть позже, служила она небесными дарами людям.

Что же это было? Если с крайней внимательностью относилась она к каждому говоримому ею слову, то какая же ответственность сопряжена со словом писаным, которое «не вырубишь и топором»? Его нужно понимать тоже как проповедь, обращенную к нам – да обретется в нас через покаянный плач сила и мужественность жизни. Многие святые жаждали жить в наше время, которое позволяет засвидетельствовать свою любовь ко Господу мужественным исповеданием веры и сохранением крепости христианской жизни по заповедям. Но где же наша молитва, где ее пламенная ревность? «Сын Человеческий, придя, найдет ли веру на земле?» (Лк. 18, 8).

Особую печать на всю жизнь ставит смерть и последние часы жизни. По слову гениальной православной пианистки М.В. Юдиной, «кончина, смерть открывают как бы «вертикаль» ушедшего человека, его единое звучание, ибо все земное уже свершено»^[96]. Некоторые монахи, имевшие сомнения относительно святости преп. Силуана Афонского, говорили: «Посмотрим, как он будет умирать». Да, смерть – зеркало, а точнее, высшее откровение жизни. «Смерть – истинная мера и окончательное испытание не только человека, но и всей человеческой деятельности, всех ценностей... только те ценности, которые сильнее смерти, могут быть истинными»^[97].

«Великое таинство смерти… наложит печать вечной правды на весь пройденный жизненный путь или, наоборот, обличит его ложь. Смерть… как духовное событие... у каждого принимает свой особый смысл и значение», – пишет архимандрит Софроний в книге «Старец Силуан».

Какой же смысл и какую вечную правду жизни выявит кончина матушки?

Предшествовавшие кончине дни матушка ничего не вкушала и ежедневно причащалась, ибо знала день своего отшествия. (По словам келейницы Н., откровение матушке Антонии о том, когда она умрет, было за 3–4 дня до 26 июня 1997 года.)

За день или два до кончины у матушки не было сил поднять голову из-за слабости, и она была опущена. И вдруг, сидя на кровати, она подняла голову и долго смотрела на противоположную стену. Это была пустая стена. На ней не было икон. Келейница спросила: «Матушка, ты видишь кого-то?» – «Вижу», – прошептала она. «Кого, матушка?» – «Николая Чудотворца». – «А что он делает? Он говорит что-то?» – «Нет, смотрит», – отвечала матушка.

«Даждь ми, Господи, прежде конца покаяние», – просят верующие в Покаянном каноне. Мы видели это неповторимой глубины покаяние в последний день жизни за несколько часов до смерти. Литургия служилась необычно. В ней образовался многочасовой перерыв (почти до двух часов дня): священник принимал исповедь мирян, желавших причаститься. Его действия и жесты казались тягучими, как бы замедленными. Не в его воле была причина. Над всем простерт Божий Промысл. Мы чувствовали: Господь дает матушке тяжелейшее испытание, и переживали за нее. Вот уже все сестры, не дождавшись окончания службы, покинули храм. Увезли в инвалидной колясочке схимонахиню Ксению. А исповедь все шла, шла.

Матушка, как мы узнали позже, томилась предсмертной мукой. Умирающая схимница, исповедавшаяся в числе первых, с твердостью мученицы ожидала последнего в жизни приобщения Тела и Крови Господа. Мыслью предстоя уже пред Ним, обводя прощальным взором иконы, матушка не переставая тихо плакала: «Господи, прости меня! Прости меня, Господи!» – это плакало само чистое сердце матушки в последний раз перед встречей с Господом.

Нам, которым только предстоит прощание с жизнью, такая реакция кажется вполне естественной. Она, конечно, в высшей степени естественна, однако глубокого покаянного плача души нужно сподобиться святостью жизни. «Не знаю, положил ли я начало покаянию», – говорил в эти минуты преп. Сисой Великий. «Старец, Вы хотите умереть?» – спросил старца Силуана его келейник и друг, впоследствии архимандрит Софроний. «Я еще не смирился», – ответил он.

Святой праведный Иоанн Кронштадтский на основании своего огромного священнического опыта говорил, что люди, рассчитывавшие покаяться лишь перед смертью, встречали ее в ожесточении души и с трудом слушали увещания о покаянии. Современные научные исследования психологии умирания сообщают нам о фазах бурного противления и невыразимого беспредельного ужаса. Мы знаем, в каком отчаянии метался на смертном одре Вольтер. И Толстой, успевший телеграммой вызвать священника из Оптиной, но не сподобившийся, как и Вольтер, исповеди (в обоих случаях дружки не допустили), перенес долгую и мучительную агонию. Неотменимо библейское определение: «Смерть грешников люта». Милосердие Божие беспредельно. Лишена милосердия к себе ожесточившаяся, не желающая смириться, лишившаяся слез любви душа, через самомнение и самозаконие устремившаяся в бытие без Бога – в ад. «Христианская кончина бывает наградою истинным христианам, – пишет св. прав. Иоанн Кронштадтский. – Кайтесь, по возможности, всю жизнь, и вас встретит мирная кончина с искренним покаянием».

Матушка весь свой долгий век плакала пред Господом. Ведь любовь Христа так огромна! Как ответить на нее человеку? Матушка предала Господу всю свою жизнь. Великой любовью вскормлено ее мужество. Его тоже запечатлела смерть печатью истины.

После многочасового ожидания сподобилась матушка приобщения Святых Таин, единственная из монахинь в этот день. После причастия матушка, сидевшая до того бессильно согнувшись в коляске, выпрямилась. Окончена служба, священник произнес проповедь, а к матушке, как всегда, подводили больных детей. Она благословляла их с обычным, а в то же время и каким-то особенным вниманием.

Уже тогда начинался предсмертный отек легких.

Наконец матушку везут из храма. Колясочка останавливается в коридорчике пред кельей. «Матушка, будешь прощаться?» – спрашивает келейница, вкладывая в эти слова обычный, повседневный смысл. «Да», – кротко и смиренно шепчет матушка. Долго, долго вглядывалась она своим спокойно-внимательным, сосредоточенным и в то же время неотмирным взглядом в каждого из нас. Что она видела?

Мы томились, чувствуя, что матушке нужно отдохнуть. Ничего не спрашивали, дабы не задержать ее. Но не могли сдвинуться с места, не предложить отвезти ее, – то, что совершалось, словно бы превышало нашу волю. Это было таинство. Матушка прощалась с земной жизнью. Ей, которой Господь за ее действенную любовь к людям постоянно показывал их судьбы, в эти высокие мгновения отлетающей жизни эти судьбы, видимо, открывались в своих последних смысловых измерениях. Неописуемая ясность спокойных матушкиных глаз... Как она непостижимо сочетается с постоянным покаянным чувством и с навалившейся тяжестью приблизившейся смерти? Только благодать Божия может так победно царить над всем. «Мир, превысший всякого ума», – благодатный плод всей ее долгой, покаянной, богопреданной жизни.

Наконец, она благословила всех, и ее увезли в келью.

И там, в келье, с трудом дыша, в перерывах между приступами отечного кашля, в смертной муке, матушка, всегда неотлучно пребывавшая в молитве, еще долго отвечала на записки.

Так отошла она ко Господу в полной отдаче себя людям по Его заповеди жертвенной любви. Не могла она оставить свой пост, потому что была верным воином Христовым и соработником Богу. «Я – проповедник, хотя и комар», – говорил преп. Феодор Студит. И праведный Авраам заступался за прогневавший Бога город: «Вот, я решился говорить Владыке, я, прах и пепел» (Быт. 18, 27). Так и у матушки ее смирение, ее великий покаянный плач о себе («плохой я человек!») совмещались с подвигом молитвы за всех, ибо она видела силу Божию, проливавшуюся в мир через нее. Все прекрасное, что было открыто ей до последнего мгновения в людях, и осуществления чего она желала всей душой, – сбывалось по ее вере, которая, по определению, и есть осуществление чаемого (Евр. 11, 1). Могла ли она презреть волю Божию, которой служила с преданностью любви? Беспримерное мужество, рожденное и пылающее Божественной любовью, проверенное, испытанное до конца, открылось в таинстве ее отшествия.

Так исполнила она весь закон, не сойдя со креста и духовно трудясь до самой последней минуты жизни пред лицом Божиим.

Когда мы вернулись в Москву, раздался телефонный звонок: матушка умерла.

Матушка отошла ко Господу 11 октября 1998 года, в день своего небесного покровителя, преп. Антония Киево-Печерского (в числе Киево-Печерских святых).

Ранее (в иной день его памяти – 23 июля 1997 года), по молитвам матушки, были обретены мощи преп. Корнилия Крыпецкого. И вот сейчас Господь принял ее душу тоже в день ее небесного покровителя.

В тот же день, 11 октября, празднуется и память преп. Кукши Киево-Печерского, небесного покровителя преп Кукши Одесского, ее духовного отца. Так символически еще раз встретилась старица со своим великим наставником.

Господь собрал к одру многих чад. Ее любимая дочь, София, находилась на Псковской земле, в Крыпецком монастыре. Молитвами матушки события неожиданно повернулись так, что она должна была немедленно вернуться в Москву. Перед отъездом, в субботу 10 октября, за день до смерти матушки, она была на острове Залит и разговаривала с о. Николаем Гурьяновым. «Батюшка, помолитесь, чтобы матушке Антонии разрешили принимать людей в келье, а не на улице, она простуживается», – спрашивала София. «Читай псалтирь!» – ответил старец. И пальцем, словно нажимая кнопку звонка, несколько раз приложился к ее лбу, как бы призывая к осознанию пророческого смысла сказанного.

На следующий день по преставлении старицы обитель посетил Болгарский Патриарх. Матушка знала его. С 1950 по 1955 год он, тогда архимандрит Максим, был настоятелем храма Успения Пресвятой Богородицы (подворья Болгарского патриархата) и позже служил там во время приездов, а матушка бывала на этих службах. Как обрадовалась ее душа неожиданной встрече! А тело... На все время пребывания высокого гостя в обители тело матушки – как бы в продолжение гонений – было вынесено из храма и положено в монастырскую библиотеку. Над ее головой сгрудились тома «Житий святых» свт. Димитрия Ростовского, словно передавая утешения святых и их напутствия матушке в ее последний путь к Богу... Радостно и неожиданно было видеть знакомого священника. Отец Владимир, которого я знал по храму в селе Акулово (станция «Отрадное», после Одинцово), как оказалось, был знаком с матушкой еще в ее бытность в Толгском монастыре. «Еще одной молитвенницей стало меньше», – сказал он нам.

В день похорон, в 10 часов утра, один из нас позвонил Святейшему Патриарху Московскому и всея Руси Алексию II по АТС-2 и сообщил о кончине матушки. Святейший (знавший после обращения духовных чад к нему о трудном положении матушки в монастыре и давший указание разрешить ей принимать народ в келье) просил передать духовным чадам, что будет молиться о ней 40 дней и уже на следующий день Покрова Пресвятой Богородицы помянет ее в храме Василия Блаженного.

Весть эта, привезенная ко времени похорон, поддержала и обрадовала любивших матушку. Машина с вестью, спешившая к отпеванию, летела под покровом темного от туч неба сквозь потоки мрачного осеннего дождя, хлеставшие в лобовое стекло. Вдруг впереди на горизонте показалась светлая узкая полоска неба. Когда машина подъехала к монастырю, в точности над ним образовалось светлое пятно совсем прозрачной облачности, сквозь которое виделись очертания солнца.

День отпевания стал торжеством матушкиной любви. Такой интенсивности духовного подъема не было никогда, как в эти дни скорби. Скорбь – от нас, духовная радость – из недоведомых глубин истинной реальности. Каждое слово службы вызывало восторг и ликование. «Блаженны» – они все – о матушке! И не могут не сбыться обетования селений праведных!

Когда вышли на кладбище, дождя – как не бывало; исчезла вся обложившая ранее небо тьма; над нами тихо плыли ровные легкие облака-барашки. Приехавший попрощаться с матушкой Садакацу Цучида восхитился: это чисто японское небо! Но и в России бывает такое небо. Только чаще летом, осенью облака обычно рваные, бесформенные.

Небесные барашки выстроились вдруг ровными рядами, и так много их, маленьких, смиренных, беленьких – словно души, которые, несомненно, упасет Господь молитвами матушки нашей драгоценной...

«Помяните мою любовь», – пели сестры при опускании тела в могилу. Любовь не умирает. Она бессмертна. «Мир беден любовью. Все ищут любви, но когда она к ним приближается, они не узнают ее, потому что никогда ее не чувствовали. Бедный мир! Только любовь встречается с вечностью, к которой она и принадлежит... Если в любви нет жертвы, это не любовь по Богу»^[98].

После похорон игуменья с сестрами ушли на трапезу, мы задержались украсить могилку многочисленными цветами. Выглянуло уже совсем ясно солнышко и, после мрака и холода, стало тепло-тепло... – знак матушкиной небесной любви.

Услышим еще раз вечно живой голос старицы.

«Если бы нам не умирать – другое дело. А поскольку нам умирать, каждый человек должен думать, как жить».

Как попасть в Царство Небесное? – «Как попасть? Подвизайся, уйди из мира, оставь все, понимаешь али нет? – все!»

«Если человек будет думать всегда о смерти, то он никогда не собьется – не сбиться ему – с пути».

«Матушка, ну вот можно с людьми встречаться, ваши слова передавать?» – «А как же, а как же, а как же!» – «Все так же можно рассказывать?» – «Все так же, все так же, все так же».

«Запомните сами и передайте другим: как вы относитесь здесь к другим, точно так же там будут относиться к вам».

«Мы будем с вами»

Благодатные дары действенной любви Божией умножаются у подвижников веры после смерти. Умножается и великая мера их дерзновения и свободы в Боге. И из того мира они помогают нам, исполняя свое любимое Божье дело, с которым срослись душой на земле.

В видеозаписи беседы с матушкой слышим мы знаменательные слова: «Что бы с вами ни случилось, какие бы беды у вас ни были, но у вас – я» (матушка крестится со словами «Господи»). Не случайным порывом рождены ее слова. Жившая молитвой, матушка не могла столь важную мысль говорить от себя. Родилась она, несомненно, от внутреннего извещения по причине ее великого дерзновения ко Господу, к Богородице и святым, непрестанно подкреплявшегося опытом духовной жизни старицы, чудным даром прозорливости, которым было открыто прошлое, будущее, вечное, воля Божия.

Матушка уже и при жизни исполнила это обетование: она молилась о нас на Небе, пребывая там с ангелом необыкновенной красоты. Возможно, читатели обратили внимание на эту деталь: «Какая там красота, девки, я вам не передам: не с чем на земле сравнить. Земля, как зеркало, трава необыкновенная. Я за всех молилась».

Мысль о том, что ее молитва останется со всеми людьми, высказывала она многим духовным чадам.

Духовной дочери матушка говорила перед смертью: «Сонь, меня не будет, проси, я тебе все буду помогать». И ее помощь идет постоянно. «После смерти матушки, – рассказывает София, – я тяжело болела, и вот снится мне сон: большой корабль, матушка во главе корабля. А на палубе стоим мы, духовные чада. Мой сон сбылся. Я увидела ту же картину корабля после крестного хода на акафисте Божией Матери «Иерусалимская»^[99]. Знакомые лица – все в точности как во сне. Я заплакала от радости».

«Ольга, будешь меня поминать, я всегда буду рядышком с тобой...» Откуда такие, говоренные очень многим, слова матушки? От опыта жизни, от неумирающей реальности соборного общения в духе.

Киевская монахиня Евдокия, вспоминая ее пророчество об Украине, о трудностях предстоящей жизни, приводит и ее ободрение: «Я буду с тобой – мы будем с вами».

Знаменательна эта замена единственного числа на множественное! Сказанное не ограничивается отношениями только между двумя людьми. Кто эти «мы»? Ее святые молитвенники – святитель Николай, преп. Антоний Киево-Печерский, препп. Кукша Одесский и Амфилохий Почаевский, Алексий Божий человек, о котором матушка не могла говорить без слез... Трудами жизни и молитвы она сроднилась с друзьями Божьими неразлучно. Ее любовь к людям при жизни слила себя с любовью Божией, и теперь торжественно обращается к нам от лица всего невидимого Божьего мира.

Посвятим этот заключительный раздел книги рассказам о некоторых знаках живого матушкиного присутствия в мире.

Кое-что о «совпадениях»

Их смысл открывается вблизи святости. Как и все люди, мы удивлялись им, но только со временем становится понятным их глубокий смысл. «Замечайте события вашей жизни, – говорил преп. Варсонофий Оптинский иеромонаху Никону (Беляеву), – во всем есть глубокий смысл. Сейчас вам непонятны они, а впоследствии многое откроется»^[100]. Научая нас вдумчивости, «совпадения» показывают любовью простертое над нашей жизнью смотрение Божие. Управляя судьбами, оно задолго готовит встречи... Жизнь подвижников веры – ключ к уразумению. Не верят самоуверенно и безответственно живущие люди, что ради праведников стоит мир. Но мы не утаим эти свидетельства.

Смерть матушки собрала и познакомила многих свидетелей ее жизни. Среди ее чад как-то сами собой, без специального уговора, стали складываться свои роли в собирании материалов о ней. Потребовалось быстрое, оперативное взаимодействие. И все активно участвующие в этой работе оказались в территориальной близости, в Юго-Западном районе столицы, наиболее близком и к месту упокоения матушки. Мы приглашали отысканных чад матушки, записывали на видео их воспоминания, расшифровывали, вводили в компьютер, распечатывали на принтере эти многие сотни страниц текста для духовного писателя Александра Трофимова, изъявившего желание писать о матушке. В непосредственной близости работал наш главный координатор и организатор, Сергей Б., окормлявшийся у матушки многие годы. Поразительно, что когда накопление материалов было завершено, его отдел «волею случая» был переведен в другой, далекий от нас, район Москвы.

Жизнь самого Сергея в Промысле Божием также оказалась связанной с матушкой задолго до реальной встречи с ней. Словно под действием какого-то магнита, образовала она странный выгиб в направлении к самому удивительному событию жизни матушки.

Помним ли мы пророческий ее сон с чудом одевшейся на нее мантией? Матушка побывала тогда, как ей сказали, на даче Царицы Небесной, внутри ее иконы «Неопалимая Купина». Так это и воспринял Сергей, когда матушка в 1994 году рассказывала ему свой сон. Дело в том, что за несколько лет до знакомства с матушкой пришлось ему по делам его криминалистической работы держать в руках 33 конфискованные иконы. Об иных иконах не сохранилось никаких воспоминаний. А эта – врезалась в память, запомнилась в мельчайших деталях и как живая до сих пор стоит перед глазами. Это и была икона «Неопалимая Купина»: название ее было выписано белой краской на зеленом фоне. Был тогда Сергей далек от церковной жизни – и не подозревал об уникальности иконы, почитая изображенное на ней типичным, общепринятым, каноническим. «Кто б написал такую икону, кому б заказать?» – вздыхала матушка, остро переживавшая свое чудесное пребывание «на даче» Царицы Небесной. А Сергей не понимал причины воздыханий. После встречи со схимницей началось его воцерковление. Толчок ему дала она сама, при первой же встрече поставив жестким условием продолжения общения начало регулярной духовной жизни: генеральную исповедь в храме, причащение. Началась церковная жизнь, но нигде в храмах не попадалось ему виденное им раньше иконное изображение. Тогда приступил он к целенаправленным поискам. Разыскал человека, у которого была изъята икона, однако тот напрочь забыл о ней. Встречался со специалистами по иконописи, бывал в мастерской Грабаря. Никто такой иконы не знал. Специалисты предполагают, что это мог быть какой-то местночтимый образ... Почему и как родился этот образ, кем написан? Кто был еще самовидцем блаженных селений духа?

Удивительным образом Господь соединяет и отдаленные поколения людей, поручая им Свои дела. В начале ХХ века жители села Долгое, родины матушки, воздвигли каменный храм во имя Архистратига Михаила. Главными жертвователями стали братья Иван и Василий Крутовы, принимавшие активное участие и в самих строительных работах. Однако недолго радовались люди: советская власть взорвала храм в 30-е годы. Матушка скорбела, что односельчане ее остались без храма. Своей одесской духовной дочери она писала в 1985 году: «Дорогая Лариса, пишу тебе с Дона... это рай земной, милая Лариса... сердце радуется, какая природа. Но нет храма». Неужели матушкины молитвы не придут в исполнение? Митрополит Воронежский и Липецкий Мефодий (ныне Астанайский и Алма-Атинский) в ответ на наше приношение книги А. Трофимова о матушке написал нам: «Мы также имеем твердую уверенность, что милостью Божией и по молитвам схимонахини Антонии храм Михаила Архангела в селе Долгое Липецкой области, на земной родине подвижницы, будет возрожден. Память о блаженной старице будет утешением и благодатной помощью всем нам в земных трудах». Но на кого же Господь возложит это дело?

В 2003 году книга А. Трофимова попала в руки старосты московской церкви Петра и Павла в Лефортове – Петра Андреевича Павленко. Он был потрясен: он оказался земляком матушки. По фотографиям в книге он вспомнил, что часто видел ее в детстве и юности, удивляясь, почему матушка всегда носит траур, не зная о том, что это монашеская одежда. Даже и поселился он в Москве на той же Авиамоторной улице, где жила и матушка, стал прихожанином, а далее и старостой церкви, которую любила и в которой некоторое время пела на левом клиросе матушка. Особенно поразила его скорбь матушки об отсутствии церкви в Долгом. Ко всему сказанному он оказался потомком рода Крутовых, век назад возведших храм Архангела Михаила (его 83-летняя мама Мария Александровна – внучка Ивана Крутова – и поныне живет в Долгом). Сердце его возгорелось, и он, решив продолжить дело своих прадедов, стал жертвователем и строителем храма. И весной 2004 года, к столетию матушки (Господь наблюдает и сроки), в храме уже шли богослужения.