Чаю воскресения мертвых. Если умирает настоятель
Вы знаете, какое знание дает Церковь? В ней нет мертвых. В общину приходят люди, потом они умирают, но оказывается, что общение с ними продолжается. Да, человек усоп, уснул, тело его недвижно, но молитва смерть преодолевает. Уж если мы догадались, что можно беседовать со святыми, с теми, кто открывает для нас веру и жизнь, то и с простыми усопшими, которых мы видели при земной жизни, тем более можно беседовать.
Если человек умирает, небо становится ближе, а не земля становится пустая. Поверьте, в общине отпевание человека может быть торжеством и радостью. Он никуда не делся, что было – принес, и еще принесет. И если священник умер, община становится крепче, потому что он её не оставляет.
В Библии сказано: «оставит человек отца своего и мать свою», что он их – зарыл, что ли? Нет, он стал самостоятельным. Так и здесь, священник нужен, он должен помочь человеку стать самостоятельным, как ребенку помогают родители. А дальше ты уже сам можешь помогать всем и каждому, и никто никогда нас не разлучит.
Я считаю, что если я стою на службе сегодня, а мой духовный отец служит в другом храме, мы с ним на одной службе, так как таинство Евхаристии у нас одно. Вечность – выше времени и выше пространства, она их поглощает. Раньше глава семейства уходил на войну на 20 лет. Что он, становился чужим? Нет, его ждали, и когда он возвращался, близость не пропадала.
Если вас наградят какой-то золотой медалью, и вы скажете: «Какая я молодец! Я лучше всех!» – будет вам гибель. А если вы сделаете какую-то глупость, но скажете: «Господи, чего ж это я? Прости меня!» – вас поставят среди живых выше всех. Так и отношение к смерти – я могу её ужасаться и бояться, а я могу её принять. Христос смерть принял. Он принял пустыню, и мы можем жить в пустыне, не чувствуя одиночества. Он опустился в воды Иорданские, и мы можем опуститься, не погибнув, а возродившись. Он молился, и мы можем молиться, призывая имя Бога. Он в гроб опустился, и мы можем в гробе жить. Во гробе-то Жизнь. Знаете, откуда живоносный источник бьет? Из гроба.
Меня, злодея, простили и тебя простят!
Сейчас я в довольно молодой общине, храм открыт года два-три. Пока мы, священство, мало знаем тех, кто пришел, и они нас не знают. Мне стыдно, но пока я не очень понимаю народ, который приходит, и вижу, что они меня тоже не очень понимают. Но я хочу их понять, и хочу, чтоб они меня поняли. Это путь? Да. Поэтому я думаю, все сложится потихонечку. Господи, Ты соедини, Ты нас открой друг другу, ведь мы разные.
Прежде чем стать вашим другом, мне нужно умерить свою враждебность по отношению к вам. Вот и здесь, может быть, людям надо заметить свою враждебность, непримиримость и не думать, что Церковь – это место, где обслуживают приходящих с заказами. А священникам нужно снизить требовательность, войти в жизнь обездоленных, натерпевшихся и отчаявшихся людей. Когда человека долго-долго зажимают, ему потом очень трудно открыться. Страшно – ты откроешься, а тебе опять кулаком дадут.
Да, у нас пока скорее некая противоположность общине, все очень колючие, замкнутые. Но придите в больницу, вы будете ругать больных за то, что они страждут? Нет, это нормально. В храме – то же самое. И меня радует, что в храм приходят больные. Их никто уже не принимает, отовсюду выгнали – такие они сердитые, такие они нервные, а в Церкви их принимают. В вере нуждаются только те, кто пропадают, именно им нужен Спаситель.
Когда мы все воскреснем, храмов уже не будет, потому что мы будем лицом к лицу с Богом. Не надо будет ничего прощать и ничего уже не будет болеть. Поэтому тому, кто уже обладает райской жизнью, не надо ходить в лечебницу. А община начинается с терпимости, она не должна быть замкнута, она всегда должна быть готова принять людей, причем совсем других, с другими правилами. Она должна быть широкой.
Все почему-то думают, что Бог только и ждет Страшного суда, чтоб с нами расправиться. Это совсем не так. В Евангелии написано другое, Бог ждет своих блудных детей так, что Сам умирает за них, настолько Ему хочется, чтобы они вернулись. Он хочет, чтобы те, кто пропадал, нашелся, а кто был мертв, ожил для взаимности. И в притче о блудном сыне не сын бросается в ноги отца просить о милости, а когда сын возвращается, отец бросается на грудь сыну – он рад вернувшемуся.
Для кого наша Церковь, для хороших или для плохих? Мы ждем ужасных, мы ждем бандитов, которые захотят жить. Разве благоразумный разбойник не был таким? А если с ним встретиться, он не станет нас учить жить, он скажет: «Ты знаешь, меня простили, вот такого злодея. Тебя тоже простят». Как прожить хорошим – это одна наука. Но христианство дает возможность погибшим, нищим благовествовать.