Священная Тайна, «страх Божий».

Преподавание основ христианства должно быть «разумным служением» (Рим. 12,1), и все же наша вера не умещается в жестких рамках разума. Существенная часть нашей веры — ощущение священной тайны, благоговение, или страх Божий [1]. Христианская вера признает наличие тайны Бога, наличие тайны в мире и в жизни. Эта тайна превосходит человеческое понимание. Мы порой видим нашу сиюминутную жизнь очами веры в свете ценностей и реальностей, превосходящих наш опыт. Как это можно отразить в процессе религиозного обучения, процессе, прежде всего, рациональном? Как можно научить детей «понимать» и одновременно благоговеть перед чем–то, что выше их (да и нашего) понимания?

Эта задача становится еще труднее, когда мы осознаем, что дети от природы — великие реалисты, исполненные неистощимого любопытства. Любые попытки передать словесно ощущение благоговейного трепета, Божественной тайны, не достигнут цели и покажутся благочестиво–лицемерными тирадами. Важно помнить, что слово «страх» в словосочетании «страх Божий» выражает нечто совсем непохожее на «страх» в обычном понимании. Дети испытывают немало страхов — боязнь темноты, громких звуков, пауков и т. д. Вряд ли мы поможем им познать Бога, если попытаемся сравнить благоговейный трепет перед Ним с переживанием подобных страхов.

Порою считают, что логика и знание как инструменты познания несовместимы с благоговением перед «Непостижимым» На самом деле, пока мы не поймем, что существует нечто непостижимое, мы не научимся по–настоящему постигать мир. Может быть, именно поэтому детям трудно испытывать трепет перед Богом. Им не хватает знаний и разума, чтобы понять, что есть вещи, превышающие человеческие знания и разум. Я бы сказала, что Эйнштейну гораздо легче испытать чувство тайны и благоговения, чем восьмилетнему ребенку, который уверен, что в учебнике даны ответы на все вопросы.

Пробудить в ребенке чувство благоговения можно лишь в том случае, если мы поможем ему увидеть действия Бета в его жизни, учитывая его знания об окружающем мире, способности его рассудка. В этом случае дети с Божьей помощью все–таки испытают по–своему чувство священного, благоговение перед Божественной тайной.

В одном учебнике для подростков говорится:

«Наука предлагает человеку истину. Истину фактов — вполне конкретных и неопровержимых. Но неужели жизнь состоит только из фактов? Например, как можно разделить мгновение, когда человек умирает и когда он умер? Когда человек находится на операционном столе, может случиться непоправимое — и вот, наступает мгновение, когда доктора еще могут спасти его, и мгновение, когда уже слишком поздно. Его жизнь оборвалась. С биологической точки зрения это мгновение нельзя указать абсолютно точно. Некоторые клетки отмерли уже давно, другие еще долго будут жить. А невыразимая качественная разница налицо: вот, сейчас человек жив, а в следующее мгновение — мертв.

Перед лицом этой тайны наука беспомощна. Предлагаемые ею истины, факты, цифры могут определить лишь качественные, количественные или временные изменения, но только «духовное мышление» может уловить основное изменение.

«Научное мышление» ищет ответы на вопросы, «духовное мышление» подбирает ключи к тайнам. В этом существенная разница. Научный вопрос может иметь определенный ответ, а проблема — решение. Какой бы трудной ни была научная проблема, сколько бы времени ни понадобилось на ее решение, ответ есть всегда. А у тайны нет готового ответа. Как может человек ответить, что такое жизнь, что такое печаль, что такое радость? Человек может только глубже прочувствовать тайну этих понятий. Вы глубже проникаете в смысл страдания, если теряете любимого, ухаживаете за ним во время болезни или видите, как он умирает. Такое проникновение мы называем познанием «жизненной правды». Чем глубже проникновение, тем весомее постигнутая истина. Когда человек познаёт скорбь, радость, понимая добро, распознаёт зло, он начинает видеть Истину. Он приближается к сердцевине Тайны» [2]

Хороший учитель должен быть готов использовать весь материал, заложенный в программе средней школы. Он призван научить детей знаниям, помочь им овладеть учебным материалом, ответить на их вопросы, но учитывать и те вопросы, на которые не может ответить. Он призван соотнести этот материал с религиозным пониманием жизни.

Целостность

В неразрывной связи с изложенными выше целями религиозного воспитания необходимо рассматривать и его «целостность». Это понятие означает, что христианская вера не является неким изолированным участком, — будь то частная жизнь человека или его отношения с окружающим миром. Нельзя быть христианином наполовину или время от времени, лишь в определенных сферах нашей жизни.

Человеческая природа, таланты, чувства, связи, поступки, интересы — все это часть религиозной жизни. Наша христианская вера объемлет не какую–то одну часть человеческой природы. В разговорах с приходившими к нему людьми Иисус Христос постоянно подчеркивал, что его последователи должны отдавать себя целиком. Богатый юноша, почти совершенный во многих отношениях, не мог отдать себя Господу целиком и ушел. Апостол Петр, хотя и оступался, отдал себя целиком и стал величайшим из апостолов.

Целостность должна проявляться и в том, как мы прививаем нашим детям начатки христианской веры. Учитель призван заботиться не только о том, чтобы Джонни знал наизусть «Символ веры» (хотя знать и понимать «Символ веры» необходимо), но и тем, что представляет Джонни собой как личность. А Джонни быстро почувствует это, даже если это личное отношение в словах не выразится. Если учитель сумеет подружиться с Джонни как с личностью, — а такая дружба не исключает требовательности, — это повлияет на ученика глубже, чем домашнее задание или лекция. Видеть в Джонни целостную личность, — значит проявить к нему интерес как к индивидуальности, попытаться понять причины его поступков и переживаний, познакомиться с его домом и окружением, судить о его учебе не только сравнивая с другими, но и по тому, что он вкладывает в нее.

Христианская целостность проявляется со стороны учителя в его отношении к тому, что происходит в классе. Он не должен быть ограниченным человеком; он призван интересоваться всем, что кажется важным и интересным его ученикам. Его авторитет только возрастет, если ученики вдруг обнаружат, что он знаком с вещами, которые с церковной школой ничего общего не имеют, зато важны для них.

В нашем плюралистическом, обмирщенном обществе представление о Церкви часто сводится к некоему изолированному, замкнутому в себе организму, которому абсолютно чужды проблемы мира. Конечно, в определенном смысле христиане — «не от мира сего», но только в том смысле, что они не принимают безбожной иерархии ценностей. Христианская Церковь призвана стать образцом любви и заботы о всем мире, и поэтому Она не может позволить Себе пребывание в изоляции от нужд людей. Она призвана сопереживать и сострадать нуждам и страданиям всех людей. Можем ли мы объяснить это нашим детям в обычных условиях приходской жизни? Можем ли без лицемерия научить тому, что до сих пор не осуществлено в нашей церковной жизни?

Я верю, что в какой–то очень малой мере мы можем осуществлять это. Мы призваны использовать любую практическую возможность, чтобы вовлечь церковные школы и детей в добрые дела, которые множат их опыт общения с людьми. Посещение храмов с другими этническими традициями, помощь нуждающимся, участие в миссионерской деятельности Церкви — все это возможно и полезно. Чем старше дети, тем более глубоко могут они постичь необходимость заботы Церкви о всем мире.

В заключение сформулирую пять задач, которые, по моему мнению, стоят перед православным религиозным воспитанием:

- помогать детям обрести ощущение реальности Бога в нашей жизни;

- научить их понимать, что никто не одинок перед Богом, что все мы — часть Тела Христова, Церкви;

- способствовать гармоническому умственному и духовному развитию личности; подводить детей по мере их роста к благоговейному осознанию священной тайны Бога, превышающий пределы человеческого разума,

- помочь им понять, что христианская вера — это не водонепроницаемый отсек, что она охватывает личность и жизнь в их целостности.

Полагаю, что иным эти задачи не кажутся побочными по сравнению с прямой задачей всякого школьного образования: предоставить информацию, объяснить факты, направить к истине; добиться проникновения в суть проблемы и понимания. Конечно же, необходимо, чтобы ученики узнали факты; ибо люди действительно веруют и действуют в зависимости от того, насколько они знакомы с действительностью, понимают смысл происходящего и верно оценивают ситуацию. Об этой непосредственной, очевидной задаче преподавания в церковной школе пойдет речь в следующих главах. Но я глубоко убеждена, что если «побочные» задачи, о которых сказано в этой главе, не будут вдохновлять наше обучение, оно потеряет жизненность и значимость.

Наши дети

Прежде чем говорить о сути и методах христианского воспитания, необходимо пристально посмотреть на детей, с которыми нам предстоит работать. Каковы особенности их роста, чему предстоит их научить и чему они хотят учиться, каковы их интересы и способности?

Младенчество: от 0 до 3 лет

В течение первого периода, который Пиаже называет «сенсомоторной стадией», менее чем за три года ребенок вырастает из крохотного, беспомощного существа, копошащегося в пеленках, в маленького человека, который ходит, бегает и говорит; высказывает свои желания и вкусы; признает и любит одних людей, не любит или боится других; может быть веселым, любопытным, счастливым, грустным, сердитым, расстроенным; сопоставляет определенные вещи и личности с приятными или пугающими ощущениями; он умеет любить, жалеть, ревновать. К трем годам ребенок познает мир своего дома и вокруг него, накапливает огромное количество впечатлений. У него появляется живая фантазия, хотя еще недостаточно развит логический интеллект. Его разум проявляется в действиях. В три года он подготовлен к восприятию мыслей, основанных на чувственном опыте; ему доступны понятия размера, цвета, очертания и т. д.

Православная Церковь более, нежели другие христианские конфессии, осознает важность этого возраста. В течение первых недель жизни младенец знакомится с тремя Таинствами — крещения, миропомазания и причащения. Для него совершаются специальные церковные службы, во время которых происходит наречение имени и воцерковление. Церковь наделяет младенца благодатью и защищает его от зла задолго до того, как в нем пробудится разум и сознание. Этим Церковь, по–видимому, признает существование области подсознательного — более глубокого «я», чем уровень сознания, — и необходимость просвещения его. С точки зрения аскетической традиции нашей Церкви «я», которое мы осознаем, принимаем и даже в какой–то мере «творим» — это лишь верхушка айсберга. Существует значительно большая часть души, которая нами не осознается, но которая активно влияет на нашу жизнь. Это очень важная, критическая глубина почти целиком формируется в младенчестве. В каком–то смысле последующая жизнь взрослого есть развитие полученного в детстве.

Мы можем подвести итог духовным и физическим процессам, которые происходят на уровне сознания ребенка в возрасте до трех лет:

Открытие своего физического «я», развитие физических чувств — зрения, обоняния, осязания, движения, вкуса и слуха.

Открытие свободы и запретов, допустимого и недопустимого, культуры еды, пределов свободы в движениях, гигиенических навыков.

Открытие чувств безопасности и любви. К примеру, ощущение холода, сырости и неудобства с приближением матери сменяется ощущением тепла и комфорта. Один и тот же человек каждый день утоляет его голод. Если ребенку больно, его лечат и успокаивают. С течением времени при появлении любящего человека исчезает боязнь потеряться (часто возникающая даже во дворе дома), весь мир становится надежным и безопасным.

Открытие отрицательных чувств: гнева, страха, ревности.

Открытие разлада между своей волей и угнетающей волей других людей, обычно взрослых. Когда источник благополучия внезапно оборачивается против ребенка и становится врагом, источником неприятных переживаний, в нем поднимается буря чувств — удивление, враждебность, попытка испытать свои силы, временное подчинение или озлобление.

Ребенок накапливает факты и информацию, но осмыслить их еще не может. Он накапливает впечатления и образы, помнит звуки и запахи, но не может осознать причин этих явлений; он воспринимает их как нечто само собой разумеющееся.

К концу этого возраста, от двух до трех лет, ребенок обычно способен выражать свои желания словами, общаться с внешним миром, хотя порой речь его примитивна.

Воспитание ребенка происходит дома. Единственные воспитатели, которых знает ребенок, — родители или те, кто их заменяет. О процессе воспитания в младенчестве можно говорить как об общем развитии в атмосфере тесных семейных отношений. Из этого процесса нельзя выделить физическое и нравственное воспитание, нельзя говорить и об «обучении» младенца, хотя он узнает в течение первых трех лет жизни очень многое.

В каком–то смысле можно говорить о «священническом служении» родителей–христиан. Они как бы совершают Таинство, потому что вводят Бога в жизнь своих детей, а жизнь детей посвящают Богу. Такая задача требует священной цельности: то, как мать меняет пеленки, как кормит малыша или обнимает его, имеет такое же значение для религиозного роста младенца, как и то, как она молится над ним или несет его в храм. Все, что делает мать для ребенка, обретает религиозный смысл, если она дышит любовью и заботой, одаряет спокойствием и счастьем. Качество материнской любви зависит от того, насколько тесно она связана с Богом. Материнская любовь может обернуться гнетущей, ревнивой, боязливой, она может исполниться страхом и смятением; подчас мать становится несчастной, эгоистичной, подавленной, так что у нее не остается возможности любить своего ребенка. Младенец в таких ситуациях, можно сказать, религиозно обездолен. Но радостная, ответственная, неизменная до самопожертвования любовь, которой многие матери окружают детей, религиозна по своей природе, вне зависимости от убеждений матери. Ребенок, не знающий страха и горя, радостно открывающий мир, становится религиозным.

Материнская любовь в силах приобщить ребенка к религиозному опыту взрослых и их молитвенной жизни, к участию в литургической жизни Церкви. Восприятие ребенком религиозной и культовой жизни может оказаться чисто чувственным, но, тем не менее, оно вполне реально.

В Евангелии поражает место, в котором Христос говорит о значимости доинтеллектуального переживания веру. Христос «вознегодовал», когда ученики, стремясь по–взрослому перетолковать Его учение, пытались не пустить к Нему матерей с детьми. Он сказал, что царство Божие принадлежит детям и что тот, кто не принимает Царства Божьего как ребенок, не войдет в него (Мк. 10, 13–16). Он явил, как Бог относится к детям: обнял их и благословил, возложив на них руки. Его любовь выразилась не в проповеди, даже не в притче, а в просто физическом соприкосновении. Он дал детям почувствовать Его близость физически, а обратившись к взрослым, подчеркнул, что восприятие Бога детьми, то, как они ощутили благодать Его благословения, отнюдь не случайно и полно религиозного смысла: «Кто не примет Царства Божьего, как дитя, тот не войдет в него».

Жизнь нашей Церкви предоставляет немало возможностей чисто физически ощутить религиозные ценности. Пусть ребенок подержит свой нательный крестик, пусть трогает и целует икону, висящую над его кроваткой, пусть обоняет запах ладана и любуется яркими красками храма, пусть его губы примут святое причасти и ощутят его вкус, пусть он почувствует капли освященной воды на лице, пусть слушает пение, крестится, даже если это кажется ему игрой. Все эти предметы, чувства, переживания в нашей Церкви не являются чем–то третьестепенным, что потом, во взрослом состоянии, отвергают. Все, что я перечислила, на протяжении жизни православного христианина не теряет значимости и смысла, будь то действие, жест или переживание. Ребенок, соприкасаясь с ними, приобретает свой, подлинный опыт участи в жизни Церкви.

Способность малышей накапливать образы, впечатления, фактическую информацию должна поддерживаться и религиозно. Взрослые знают, что дети учатся говорить, прислушиваясь к речи взрослых. Они помогают детям осваиваться в мире, учат их, что огонь обжигает, вода мокрая, а снег холодный; точно так же они призваны помочь им воспитать религиозные впечатления и идеи. Пусть ребенок наблюдает, как родители молятся; пусть родители объясняют ему то, что он видит в храме; пусть он посещает церковные службы и видит, слышит, обоняет, ощущает, касается предметов, исполненных огромного религиозного смысла. Впрочем, следует помнить, что все это приобретает подлинно религиозное значение и становится началом религиозного опыта лишь в том случае, если родители вполне искренни и благочестивы.

Однажды молодая мать двух детей сказала мне: «Я знаю, почему Танечке (ей два месяца) так нравится бывать в храме. Дома я всегда ужасно занята, необходимо успеть сделать кучу вещей, а в храме, в течение полутора часов, она спокойна пребывает у меня на руках, и я никуда не сорвусь, чтобы что–то сделать». Я искренне верю, что подобное переживание любви и покоя в храме приближается к религиозному переживанию.

К трем годам дети уже способны воспринимать праздничную атмосферу Рождества, Пасхи, дней рождений и именин.

Хотя мы не вправе говорить о «нравственном сознании» младенцев, их небольшой жизненный опыт все же подготавливает к восприятию нравственных понятий. Открытие для себя таких реалий, как свобода и запреты, безопасность и любовь, разлад своей воли и чужой, навязанной извне, неприятное чувство страха и ревности, удовольствие от одобрения, — многое из этого опыта младенческого возраста вливается в основу нашего религиозного развития. Эти чувства для себя ребенок открывает и в нехристианской семье, но только в христианской семье этот опыт просветлен духовной жизнью родителей.

Но превыше всего, о чем мы говорили, касаясь религиозного развития младенца, остается святое, загадочное действие Божьей благодати, которая питает его. Никто не может точно измерить и оценить воздействие церковных Таинств на наших малышей. Мы только можем с верой и благоговением стараться, чтобы эти пути для воздействия Духа Святого были открыты нашим детям.