Мистический выход за пределы слова: «мрак, который выше ума»

Мистика в природе религии. У истоков самых разных религий имело место событие, которое потом назовут «просветление», «оза­рение», «открывшаяся истина», «потрясение», «голос с неба», «про­зрение», «всепонимание» и т. п. Просветленный религиозный вождь (пророк, посланник, основатель вероучения) и его последователи позже осознают это событие как общение с Богом, как некое слияние, единение с ним, т. е. как мистику. Мистический компо­нент в той или иной мере присутствует в каждой религии.

Мистика— это единение с Богом на основе личного сверхчувс­твенного и сверхлогического знания путем экстатического поры­ва к Абсолюту без видимого посредства церкви или религиозной общины. Мистическая практика включает также физические дейс­твия и состояния (аскетическую самодисциплину, воздержание, поклоны, определенные позы, иногда специальную пищу или пост, особые напитки, особые способы дыхания и т. п.), которые очищают ищущего единения с Богом и подготавливают его к восприятию «оза­ряющей благодати».

В иудаизме, христианстве и исламе мистические течения, про­тивопоставленные основной доктрине, складываются на перифе­рии учения и иногда довольно поздно — как, например, каббала (VIII—XIII вв.) и движение хасидов (с начала XVIII в.) в иудаизме. Напротив, на Востоке абстрактная и «неразговорчивая» мистика — это как раз первоначальное ядро учений, а живая образность, наглядность и биографичность, удобные для культа и принятия учения широкими народными массами, складываются позже.

Мистика— это зона вольномыслия, религиозных поисков и воз­можных открытий.

Мистика чревата ересью, поэтому официальная церковь всег­да осторожна по отношению к мистике. Она стоит «на страже»: приз-126

навая возможность мистической благодати, церковь стремится ограничить ее, так сказать, официальной и коллективной мисти­кой богослужения, например, в таинстве евхаристии.

Мистики склонны считать (провозглашать) себя божьими избранниками, обладателями знания Истины через экстремаль­ные психические состояния и процессы (экстаз, транс, видения, вещие сны, наитие и т. п.). Их часто отличает презрение к услов­ностям в той или иной мере — безразличие к каноническому культу.

Для мистических учений и доктрин характерно недоверие к зна­нию и слову.

Наиболее полно это недоверие исповедуется в даосизме, кото­рый стремится к «созерцанию Целого под образом «я не знаю»»: «Дао, которое может быть выражено словами, не есть вечное Дао. Имя, которое может быть названо, не есть вечное имя».

Если мистику противопоставлять религиозному рационализму и религиозному позитивизму, то представить основные черты мисти­ческого отношения к слову можно следующим образом.

1. Христианский мистик выскажется за апофатическое (отри­цательное) богословие. Догматическая теология придерживается несколько более широкой точки зрения: Божественная сущность непостижима; однако существует и менее глубокое знание о Боге, доступное разуму человека; есть знание о Боге доступное, пости­жимое, но не выразимое в слове.

Поэтому христианское богословие признает наряду с апофати-ческим и катафатическое (положительное) знание о Боге, однако при этом считает, что апофатическое знание превосходит катафа-тическое, а еще выше и ближе к Абсолюту — молчание. Согласно православному догматическому богословию, «истинная цель бого­словия состоит не в приобретении суммы знаний о Боге, а в том, чтобы привести нас к живому с Ним общению, привести к той полноте ведения, где всякая мысль и слово становятся излишни» (Догматическое богословие, 1994. 13).

Мистический автор внушает читателю ощущение выхода за пределы слова, в трансцендентный мир. О таком знании Псевдо-Дионисий Ареопагит, христианский мыслитель V или начала VI в., писал: «Мы погружаемся во мрак, который выше ума, и здесь мы обретаем уже не краткословие, а полную бессловесность». Таким образом, для мистика последней разгадкой всех загадок становит­ся молчание.

2. Мистику не достаточно вербальной коммуникации, он ищет иных каналов связи, в том числе интуитивных, внерациональных, паранормальных, патологических. Такого рода поисками обусловле­ны шаманские экстатические выкрики, заговоры, абракадабры; глос­солалия и всякого рода речевые прорывы и сбои, связанные с погра­ничными состояниями психики (транс, прострация, предкоматозное состояние и т. п.); в «Новом Завете» эти поиски отразились в расска­зе о сошествии в день Пятидесятницы Святого Духа на апостолов и последовавшем их «говорении языками» (т. е. о «даре языков» — спо­собности говорить и понимать на незнакомом языке); в русском футуризме — в явлении «зауми» (термин Велимира Хлебникова).

3. Простой и ясной речи мистик предпочитает метафору, пара­докс, иносказание, двоящиеся смыслы, размытые границы кате­горий, недоговоренность.

4. Мистик не стремится быть понятым. Возможно, он не стре­мится и к эзотеризму, но если его тексты оказываются не понятны­ми, то он не сделает шага навстречу ученику. Скорее, попробует увлечь неофита красотой тайны и поэзией непонимания.