Она тает в воздухе, ma petite
Издалека хлестнул уходящим дождем и ветром ее голос:
Я знаю, кто твой мастер, волк! Ты предал меня, и я этого не забуду.
Когда уже не слышался запах жасмина и перестал ощущаться кожей невидимый дождь, я спросила Джейка:
Как не дать ей заглянуть в свои мысли?
Для этого есть амулет.
Я уставилась на него.
Когда-то ее считали демоном, но, как бы там ни было, одна колдунья придумала давным-давно такое заклинание, и оно действует.
Священный символ? — спросила я.
Нет, — улыбнулся он. — Чистая магия. Без веры.
А разве не вся магия основана на вере?
Нет, некоторая — просто на магии.
Эта концепция мне показалась несколько трудной для понимания.
На тебе есть такой амулет?
Всегда, но я тебе тоже достану. А этой ночью она нам больше не грозит.
Замечание: «Это были его последние слова», я добавлять не буду, — улыбнулась я.
Что с ними делать будем, Анита? — спросил Истина.
Я посмотрела на Джейка:
Ваших законов он нарушил больше, чем моих.
Убивай его по своим законам, мы не станем возражать. Мы подозревали, что один из нас подрабатывает наемным убийцей, но не знали кто. А тут Панталоне вызвался проверить церковь Малькольма. Это должна была быть просто поездка да отчет совету. Обычно он брался только за работу с убийством, так что нам это показалось подозрительным. Если бы Коломбина завоевала земли Жан-Клода, то правил бы здесь Панталоне. Нам сейчас разрешено покидать службу Матери, поскольку она спит. Когда она проснется, все, состоящие у нее на службе, окажутся в капкане.
И ты приехал шпионить, — сказала я.
И проследить, чтобы ты осталась в живых.
За это спасибо. — Я глянула туда, где лежало тело Римуса: — Я бы хотела, чтобы в живых остались все.
Вот тут мне действительно жаль. Он был очень хорошим человеком.
Я обернулась к Истине и Нечестивцу:
Ребята, это вы в темноте подобрались и отрезали ему руку, ничего не видя?
А то, — сказал Нечестивец.
Да, — ответил Истина.
Тогда отрежьте ему голову.
Панталоне с отрезанной рукой дернулся, рванулся, метнулся размытой темной полосой, но Истина метнулся такой же полосой навстречу, меч сверкнул молнией, пробив снова сердце, на этот раз насквозь, как Панталоне пробил Римуса. Мелькнуло широким кругом лезвие Нечестивца — и голова Панталоне завертелась на полу. Это не просто производило впечатление, это было красиво, черт побери. Макабрически красиво.
Кто-нибудь, суньте эту голову в мешок. Сожжем ее потом, отдельно от тела.
Надо будет еще сердце вынуть, — напомнил Олаф.
Ты прав, — кивнула я. — Займемся, когда разберемся еще с этими двумя.
Ты убила нашего мастера! — крикнула Коломбина.
Я бы спросила, напугала ли я тебя, но твой страх слышен прямо в голосе. Я ощущаю на языке его вкус, и это приятный вкус. Сейчас я тебе задам несколько вопросов. Если ответишь правдиво, умрешь быстро и почти без боли. Если будешь вертеть, врать и уклоняться от ответа, твоя смерть станет для тебя памятным событием. Я тебя отдам Олафу — это вон тот большой мужик.
Олаф покосился на меня, не отводя ствола от пленников.
Ты серьезно?
— В эту минуту — да. Она же миниатюрная и темноволосая, даже твоему профилю жертв соответствует. Если она не ответит на мои вопросы — не говори, что не получал от меня хорошего подарка.
Нет, не надо, пожалуйста! — взмолилась Коломбина.
Ты пыталась убить меня и моих любимых. Твой мастер убил моего друга. Так что «пожалуйста» в этих обстоятельствах, да еще от тебя, вряд ли на меня подействует.
Пожалуйста, не делай этого, — попросил Ричард.
Я покачала головой, не оборачиваясь:
Ричард, иди домой.
Неужто не найдется среди твоих мужчин никого, кроме меня, кто согласится со мной: некоторые вещи просто не делают? Ни по каким причинам?
Жан-Клод встал, подошел к Ричарду и стал его успокаивать. Это мне напомнило, как иногда в игре нужно посылать Паладина что-то посмотреть на той стороне холма, чтобы тем временем самому обобрать мертвецов.