О категориях отвлеченности и вещественности

Обнаружившиеся при анализе форм числа категории отвлеченности и ве­щественности грамматически не очень выразительны.

Так, категория отвлеченности, кроме отсутствия форм множественного числа и кроме ряда суффиксов преимущественно женского рода, выражается у слов мужского рода с основой на твердый согласный только окончанием родительного падежа -у ¹⁴⁸. Однако и этот признак далеко не всегда обязате­лен. Наиболее последовательно он обнаруживается: 1) в сочетаниях отвлечен­ного существительного с предлогами с, из, образующих устойчивые единства: с виду, из виду; со смеху и т. п.; 2) независимо от сочетаний с предлогами у таких отвлеченных существительных, которые применяются для выражения количества, обозначая меру или степень предмета или количества, например: шуму, визгу. Ярче всего категория отвлеченности отражается в словообразо­вательных элементах языка.

Категория вещественности, кроме отсутствия форм множественного чис­ла, также выражается окончанием родительного количества (меры, веса) на -у (как безударное, так и ударяемое) у слов мужского рода (с твердой и мягкой основой): сахару, чаю, табаку, миндалю***, багажу, балыку, кирпичу, коньяку, мышьяку и другие подобные.

КАТЕГОРИЯ ПАДЕЖА

§ 34. Понятие падежа

Понятие «падеж» (перевод греческого piosis), по-видимому, взято из прак­тики игроков в кости: это — «падение» брошенной кости той или другой сто­роной кверху¹⁵⁰****. Падеж — это форма имени, выражающая его отношение к другим словам в речи. Круг формы склонения, падежных словоизменений, присущих разным типам имен, ограничен. Уже соотносительность системы

* Ср. конфеты (но в единственном числе в фамильярно-разговорной речи чаще конфетка; впрочем, при счете и при официальном обращении, например к продавщице в буфете, употреби­тельнее слово конфета).

** Ср. также работы Бругмана, Ломана, Стенбока, М. Брауна.

*** Согласно гипотезе С. М. Кульбакина, принятой и развитой С. П. Обнорским, окончание -у у слов мужского рода первоначально было связано с подвижным (т. е. нисхо­дящим) ударением на корне ¹⁴⁹.

**** Предлагались и возможны другие объяснения первоначального термина «ptosis» в при­менении к формам склонения (см. книгу «Античные теории языка и стиля»).

падежей у местоимений, имен существительных, числительных и прилага­тельных, несмотря на разнородность функций падежа в каждом из этих клас­сов, неизбежно ведет к морфологическому ограничению склонения. Между тем круг значений падежной формы у существительных все расширяется. В падежных формах имени существительного отражается понимание связей между предметами, явлениями, действиями и качествами в мире материаль­ной действительности. Тут объединяется множество грамматических катего­рий, выражающих семантические оттенки пространственных, временных, при­тяжательных, причинных, целевых и других отвлеченных отношений. Формы и функции падежей соотносительны с грамматической системой предлогов, с присущими им значениями. По выражению К. С. Аксакова, «значение пред­логов объясняет и подтверждает (оправдывает) значение падежей». «В падеже выражается и осуществляется, определяется предлог» ^15Оа. Сочетания с пред­логом расширяют и обогащают разнообразными смысловыми оттенками круг значений падежной формы. Кроме того, двойственность употребления (беспредложного и предложного) падежной формы ведет к богатой синоними­ке падежных конструкций.

В языках переходного аналитико-синтетического строя, как в современ­ном русском, одни и те же отношения могут выражаться формами падежей беспредложно и с предлогами. Например: видный собой и видный из себя (ср. у Гоголя в «Женитьбе»: «такой видный из себя, толстый»; ср. у Чехова «В ба­не»: «А какой он из себя! — Худенький такой» и т. п.). Пушкин в «Пиковой даме» писал: «Он сын бывшего управителя у старой графини». Исключение предлога у лишь изменило бы некоторые смысловые оттенки зависимости. С развитием аналитических отношений, расширяющих функции предлогов и усложняющих значения падежей, груз грамматического выражения пере­кладывается с падежной формы на предлог. В современном русском языке, еще не достигшем аналитизма таких языков, как французский, падежная фор­ма переобременена значениями. Обостряется разрыв между бедностью внеш­них форм падежной системы и разнообразием включенных в нее грамматиче­ских функций. По словам К. С. Аксакова, «падежи имеют свой самостоя­тельный смысл, обнаруживающийся при всяком случае разными своими сторонами...». Падежи «могут и должны рассматриваться сами в себе, а не только в употреблении; следовательно, должны быть поняты с этой точки зрения, даже и вне синтаксиса, в котором, конечно, как в живой речи, полнее выступает смысл и падежей, и всех грамматических изменений» ¹⁵¹.