Я хотела положить ему руку на плечо, взять его за руку, но не знала, нужно ли это ему. И потому не стала

У меня мама разбилась на машине, когда мне было восемь.

Его лицо чуть переменилось, глаза утратили этот невыносимый взгляд.

Ты там была? Ты видела?

Я покачала головой.

Нет. Она просто уехала и больше не вернулась.

Я видел, как погибал мой отец. И потом мне все время это снилось.

Мне тоже.

Но ты же там не была, что тебе могло сниться?

Какой-то доброжелательный родственник взял меня посмотреть на машину, в которой она погибла. И мне снилось, что я трогаю пятна крови.

Я поняла вдруг, что никогда никому об этом не рассказывала.

Что такое? — спросил он. — Что с тобой?

Я много чего могла сказать, и даже язвительное: «Я говорю о смерти моей матери, интересно, что со мной может быть?» Но решила я сказать правду, жесткую, как битое стекло, будто выходит она с кровью.

Только сейчас дошло, что тебе первому об этом сне рассказываю. Никому раньше.

Даже Мике и Натэниелу?

Очевидно, он знает, что они мои бойфренды.

Даже им.

Мама меня после того лечила у психотерапевтов. Я много об этом говорил.

Молодец Донна.

А почему твой папа тебя не стал лечить?

Я пожала плечами:

Наверное, ему в голову не пришло.

Я думал, что могу посмотреть в лицо своим страхам и не испугаться, но я испугался. — Он снова отвернулся. — Страшно перепугался, — прошептал он едва слышно.

Я тоже.

Он посмотрел на меня удивленно:

По тебе не было заметно.

По тебе тоже.

Он не сразу понял, но потом заулыбался и опустил глаза, польщенный, как делают юноши. Потом это у них проходит, но выглядит очаровательно.

Ты правда так считаешь?

Питер, ты меня сегодня спас, когда бросился там в коридоре. Она бы меня убила, как только скрылась бы с ваших глаз.

— Эдуард меня учил, что если противник хочет тебя куда увести и угрожает оружием или вообще вооружен, то он планирует тебя убить. Если ты с ним пойдешь, умирать будешь медленней и мучительней.

Я кивнула:

Я так и поняла, когда ты повторил там эти слова.

Ты поняла правильно.

И я одобрила твои действия. Ты помнишь?

Правда одобрила? — Он всмотрелся мне в глаза, будто пытаясь что-то прочесть.

У нас с Эдуардом полно одинаковых правил.

Он говорил, что ты думаешь, как он.

Иногда.

Не всегда? — уточнил Питер.

Не всегда.

Не соглашусь на укол, — сказал вдруг Питер.

Почему? — спросила я.

Ты думаешь, надо?

Я этого не говорила, я только хочу знать, почему ты так решил.

Если я откажусь от укола и стану тигром, то получится, что я это сделал, спасая тебя. Откажусь от укола и не стану тигром — совсем хорошо. Если соглашусь, а тигром стать мне не грозило, я превращусь в то, что там будет в уколе, и стану оборотнем потому, что боялся им стать. А это глупо.

Но если тебе предстоит стать тигром, укол не даст этому случиться.

Ты считаешь, что надо соглашаться?

Я вздохнула:

Честно?

Честно — это было бы хорошо.

Мне не понравилось, как ты сказал, что если станешь тигром, то это хорошо, потому что ты меня спасал. Я не хочу, чтобы ты меня включал в расчет. Я хочу, чтобы ты был себялюбивым сукиным сыном. Чтобы ты думал о себе и только о себе сейчас. Чего хочешь ты? Что кажется правильным тебе?

Честно?

Да, честно.

Я думаю, что уже принял решение, а потом возвращаюсь и меняю его. Я думаю, что если я решу, а они возьмут да и принесут уже набранный шприц, я соглашусь. Но они не принесут, пока я сам не скажу. — Он закрыл глаза. — И еще мне хочется позвонить маме, и чтобы она за меня решила. И чтобы было кого винить, если выйдет плохо. Но мужчины так не поступают. Мужчины сами решают за себя.

В такой ситуации — да. Но не впечатывай слишком глубоко в душу эту ментальность одинокого охотника.

Почему?

Я улыбнулась:

Мне по опыту известно, что трудно быть половиной пары, если ты такой офигенно независимый. Мне пришлось научиться делиться бременем решений. Равновесие надо искать.

Я уж не знаю больше, как что уравновесить, — сказал он, и глаза у него заблестели.

— Питер, я…

Ты иди, а? — перебил он, и голос его был излишне хриплым. — Иди, пожалуйста.

Я чуть не взяла его рукой за плечо, я хотела его утешить. Блин, я хотела вернуть время назад, сгрести его за шиворот и сунуть в самолет, как только он появился в Сент-Луисе. Черт с ним, с унижением, я бы его отправила домой. Все-таки раненое самолюбие лучше, чем вот это… или нет?

Чьи-то руки взяли меня сзади и отвели прочь от койки Питера — Мика и Натэниел увели меня, чтобы он мог поплакать не у меня на глазах. А у меня горло перехватило судорогой, блин! Блин.