Глава 21. Когда мой отец впервые приехал в Лос‑Анджелес, он остановился в «Беверли Уилшир» и однажды решил прогуляться за чаем в пакетиках до ближайшего магазина

Когда мой отец впервые приехал в Лос‑Анджелес, он остановился в «Беверли Уилшир» и однажды решил прогуляться за чаем в пакетиках до ближайшего магазина. Идти было ровно три минуты, вдоль дороги. И тут мимо него проезжает «мицубиси‑сегун». Водитель высовывается из окна и орет во всю глотку: «Эй, приятель! Шел бы ты на хер отсюда – да купил бы себе тачку!» Папа тогда притворился глухим. Все дело в том, что мои родители не любят конфликты. Звездным часом моей мамы была фраза, обращенная к какой‑то женщине в супермаркете: «Вы что, не можете контролировать своего ребенка?» На что получила отрывистое: «Нет» – и постаралась как можно быстрее ретироваться.

В общем, во мне сидят гены трусости, и очень быстро понимаю, что вовсе не хочу, чтобы Крис и Энди устроили из‑за меня побоище.

– Крис, – глупо улыбаюсь я, – все нормально, это была всего лишь шутка.

И тут же ужасе оглядываюсь на Энди:

– Тебе помочь перетащить остальные вещи из машины?

Энди отрицательно качает головой.

– Как‑нибудь справлюсь.

Обиженная физиономия вкупе с хохолком на макушке на секунду придают ему вид шестилетнего ребенка. Не могу понять, что с ним такое. Я уже отказалась, пусть и не очень охотно, от мысли, будто он вдруг воспылал ко мне страстью и в самом деле хотел получить поцелуй тогда, на вечеринке. С первого дня его возвращения я пристально наблюдаю за ним, и все это время он смотрит на меня как‑то не так. Он не флиртует, не заигрывает. Не отводит глаза в сторону. Ведет себя со мной, как со старинным приятелем. То есть он не может ревноватьк Крису. Тут что‑то другое.

– Послушай, с Энди все в порядке? – шепчу я Бабс десять минут спустя, аккуратно выкладывая печенье на тарелку. – Похоже, ему не очень‑то нравится Крис.

Бабс строит гримасу и захлопывает дверь кухни ногой.

– О‑о! – визжит она. – Бисквитные палочки! – Быстро схватив одну, с хрустом уничтожает ее и шипит: – Он… ну, вообще, это все из‑за Робби. Я бы промолчала, Нэт, но Робби сильно запал на тебя, а ты дала ему от ворот поворот. Понимаешь, Роб – лучший друг Энди, и Энди считает, что Крис мешается под ногами.

Выражение моего лица говорит за меня: все это, конечно, очень трогательно, но ему‑то какое до всего этого дело?! Он, вообще, кто? Сутенер?

Лицо у Бабс делается немного виноватым.

– Я тут ни при чем, – бормочет она.

– В смысле?

Она вздыхает:

– Вчера вечером у нас были гости, Энди тоже заглянул, ну, знаешь, то да се, в общем, заговорили о его переезде к тебе, и, само собой, речь зашла о Крисе. В общем, я им всем сказала… – ее шепот становится вызывающим, – … что, мол, по мне, так он тебе не пара. Господи, Нэт, я за тебя та‑а‑ак беспокоюсь!

Мое сердце начинает плавиться – да так стремительно и энергично, что я даже боюсь, как бы тягучая краснота не вытекла через пупок.

– Нет‑нет, все нормально, я понимаю.

Бабс делает паузу.

– Я знаю, он хорош в постели, – говорит она наконец.

Я даже вздрагиваю: ей‑то откуда это известно? Уж ее‑то это никак не касается! Какого черта?! Кто ей рассказал? Какая бесстыжая тварь распустила свой грязный язык? Хотя, скорее всего, это была я сама.

– Я знаю, он смог достать до тех мест, до которых не смог достать ни один мужчина. Да, собственно, и ты сама не смогла бы, – продолжает она. В смятении зажмуриваю глаза и вжимаюсь в стул. – И это замечательно! – заявляет Бабс. – Честь ему и хвала. Молодец, Крис. Но он всего лишь сыграл роль стабилизатора. И теперь ты сама можешь гнать велосипед: «трах‑тарарах, спасибо, Помрой, ты свое дело сделал, дальше мы уж как‑нибудь сами!»

Бабс наконец‑то замечает, что я обижена. Смахивает завиток с лица, с хрустом разламывает пополам еще одно печенье и говорит:

– Мне очень жаль, что так получилось с Энди. Послушай, это строго между нами: у них с Саем сейчас какая‑то напряженность. Никто не знает, в чем тут дело. Сай мне ничего не говорит, да я и сама не особо лезу в их отношения. Вполне возможно, дело именно в этом. Крис ведь приятель Сая. Только, пожалуйста, не говори никому, – добавляет она поспешно.

– О нет, что ты! Я ничего никому не скажу, – громко обещаю я, крепко прижимая этот комочек привилегированной информации к груди.

Удивляю сама себя, хватая печеньку и жадно запихивая ее в рот. Та растворяется на языке, словно волшебный порошок, лишающий дара речи. Обещаю: завтра же сожгу все до единой калории в спортзале. Смахиваю крошки с губ с таким остервенением, словно леди Макбет, оттирающая кровь со своих рук.

– Может, перейдем в комнату?

Следующие тридцать минут превращаются в настоящее испытание, поскольку общая беседа не столько течет, сколько топчется на месте. Вот лишь несколько избранных примеров:

Крис: «Передай мне Джейн»

Энди: «Что передать?»

Крис: «Пепельную Джейн[46]»

Энди: «Не понял»

Крис: «Пепельницу, блин, передай»

Энди: «Так бы и говорил»

Я: «Кто‑нибудь хочет „будуарного“ печенья?»

Крис: «„Будуарного“ печенья?! Какое еще „будуарное“ печенье? Обыкновенные бисквитные палочки»

Бабс: «По крайней мере, все мои знакомые называют это „будуарным печеньем“»

Энди: «Так из какой, ты говоришь, части Манчестера, а, Крис?»

Крис: «Не понял?!»

Саймон: «Крис не из Манчестера! Откуда такая дурацкая мысль? Насколько мне известно Крис всегда был парнем из Хартфорда, правда, Крис?»

Крис: «Вообще‑то я много времени провожу в Манчестере»

Саймон: «А вы все так и лабаете в „Халл Аделфи“?»

Крис: «Да, старик, сейчас все так и жужжат вокруг „Монстров“»

Энди: «Жужжат? В смысле, как мухи над…»

Крис: «В смысле – Пирс Аллен. Из „Пирс Артистес“. Одно из крупнейших агентств в шоу‑бизнесе. Я посылал ему „демо“. Вчера он звонил – в полном восторге! Сегодня вечером у нас встреча»

Саймон: «Что? В воскресенье вечером?»

Крис: «На тусовке. Ты со своей женитьбой совсем отстал от жизни, старик»

Я: «Но… ты же говорил – у нас сегодня свидание?»

Крис: «Так точно, принцесса. Я тебя приглашаю. Тебе понравится»

Бабс: «О‑о! Везет же тебе, Нэт. Обязательно надень свое лучшее платье»

Надеваю то, в чем я сейчас: серый топик, длинную темно‑синюю юбку, темно‑синие туфли. Крис предлагает переодеться во что‑нибудь более «уличное».

– Во что? – рычу я. – Может, в мусорный мешок? Он удивленно глядит на меня: мол, какая муха тебя укусила? А я просто раздражена из‑за того, что съела проклятую бисквитную палочку. Чувствую себя отвратительно. Неуютно. Ужасно стыдно, что мне вообще захотелось это сделать. Скрывая эти свои мысли, целую Бабс на прощание. Затем слегка подталкиваю воздух губами в районе Саймоновой щеки, стараясь не вдыхать резкий запах его лосьона «Шанель Аллюр».

– Увидимся, – говорю я Энди, и мы отбываем на тусовку.

В «вольво» я сижу молча и с удивлением отмечаю, что Крис всячески пытается меня развеселить.

– Как там наш Тони? – спрашивает он.

– Наш Тони? – повторяю я. – Нормально, спасибо. А что?

– Да так, – продолжает подлизываться Крис.

– Кстати, это хорошая новость, про Пирса Аллена. Для «Монстров» очень важно заполучить агента. Тем более такого, как он.

– Ага. Твой… Тони – они как, вообще, с Пирсом корешатся?

Крис лезет из кожи вон, стараясь, чтобы его слова звучали непринужденно. Причем старается так сильно, что рискует заработать грыжу.

Вот теперь мне все становится понятно. Он просто до смерти боится, что Тони раскритикует его в пух и прах перед Пирсом еще до того, как они ударят по рукам. Крис думает, будто я могу повлиять на Тони. Надеется, что Тони не станет отшивать бойфренда своей сестрицы. Я едва удерживаюсь от смеха. Как же плохо Крис знает моего братца! Да это его только подстрекнет! Из ниоткуда вдруг возникает непреодолимое желание позлить Криса.

Меня так и подмывает спросить: а не связан ли этот внезапный интерес Пирса (акулы из акул, в сравнении с которым чудовище из «Челюстей» выглядит просто аквариумной рыбкой) с так называемым «паровозиком»? Дело в том, что в музыкальном бизнесе существует негласный закон: ты никто и звать тебя никак, покуда кто‑нибудь, кто в три миллиона раз талантливее тебя, не добьется успеха, и вот тогда, – скажем, потому что тебе крупно повезло и ты тоже оказался родом из Уэльса, – воротилы шоу‑бизнеса примутся обхаживать и тебя. И тогда твой альбом‑ошибка, – давайте назовем его «Фальшивое искусство», – въезжает в чарты на плечах чужого таланта.

– А тебе не кажется, что это как‑то связано с тем, что «Эйситейт» может стать «номером один» в четверг? – тихо говорю я. – И с тем, что «Додж Китти» подписали контракт с «Ураном»?

Крис реагирует так, словно я только что ткнула его в глаз барабанной палочкой.

– Нет! Какого хрена ты имеешь в виду?!

Он даже задыхается от возмущения.

– Я имею в виду, – говорю я спокойно, словно какая‑то таинственная сила вкладывает слова прямо мне в рот, – что и те, и другие из Донкастера. И у тех, и у других одинаковые космы на голове. Они одеваются в одинаковое не пойми что. И у них одинаковое звучание. А «Монстры» похожи на них почти во всем, за исключением чертова звучания. Но это как раз легко можно поправить, правда? Так что вы, парни, теперь у этих звезд в неоплатном долгу.

Лицо Криса становится бледным. Я сижу, подложив руки под себя, и очень надеюсь, что он меня не ударит. Резким поворотом руля он бросает несчастную «вольво» к тротуару. Кровь вскипает у меня в венах. Словно это не кровь, а ракетное топливо. Я сказала Крису то, что думала. Я сказала это потому, что надеялась: у нас свидание. И еще потому, что не желаю быть куколкой для услады глаз.

Теперь‑то я понимаю, что несколько перебрала. Я, которая жаждет совершенства во всем, из объекта желания превращаюсь в простую статистку! Получается, мне хочется быть красавицей, но я не желаю, чтобы со мной обращались как просто с красавицей? А может, дело в том, что мне хочется получить все сразу: и внешность, и статус, и уважение?

Крис с хрустом дергает ручник, – так, словно ломает чьи‑то шейные позвонки. Втягиваю голову в плечи. Надо было держать язык за зубами.

– Натали.

– Да? – тоненько пищу я, вздрагивая от звука собственного имени. Куда подевалась «принцесса»?

– Тебе вовсе не обязательно идти со мной, если тебе не хочется. Давай, я посажу тебя в такси?

Перевожу взгляд на Криса и вижу, что ему действительно очень хочется посадить меня в такси.

– Удачи тебе с Пирсом, – выдавливаю я из себя, нащупывая ручку дверцы.

– Спасибо, – отвечает Крис.

Он смотрит мне прямо в глаза и говорит это так, словно и в самом деле слышал то, что я сказала.

Доползаю до дома и застаю Энди на кухне: он стоит, держа в одной руке новый утюг, а в другой – инструкцию.

– «Познакомьтесь со своим утюгом», – бормочет он, когда я выглядываю из‑за двери. – Твввою мматть!

– Тебе совершенно незачем было покупать утюг, – говорю я застенчиво. – Мог бы взять мой.

Энди улыбается.

– Где ж ты была раньше? – отвечает он. – Ненавижу тратить наличку на всякую ерунду, вроде утюгов. А почему ты вернулась? Что случилось с тем парнем? Как там его? Пис‑Пис?

– Пирс ! – Из меня вырывается непроизвольный смешок, но я встревожена. Он что, так и будет вести себя как нянька?! – Мы решили, что будет лучше, если Крис побеседует с ним с глазу на глаз.

Энди, было, открывает рот для ответа, но его прерывает звонок в дверь.

– Интересно, кто это. Лично я никого не жду.

– Это ко мне, – ухмыляется он, быстро проносясь мимо. Наблюдаю за ним с плохо скрываемым неодобрением. Вот тебе и «не стесняйся, чувствуй себя как дома»!

Слышно, как Энди открывает дверь. Из коридора доносится высокий дискант:

– А вот и я! Четырнадцать с полтиной. Ага. Бывай, старик!

Десять секунд спустя Энди торжественно вносит на кухню две здоровенные коробки с пиццей. Сладковато‑жирный запах картона и подгорелого сыра сродни оскорблению.

– Одна – с говяжьим фаршем, – объявляет он, – другая – вегетарианская, то есть, в принципе, тост с салатом. Ты ведь меня выручишь, правда?

– Я?! Нет, что ты, я не… – начинаю, было, я.

Мои руки панически дрожат, улыбка стухает сама собой.

Вместо ответа Энди молча открывает верхнюю коробку. Мне совсем не хочется туда заглядывать, но картина неодолимо манит и влечет, как сцена автокатастрофы.

– Погоди, я достану тебе тарелку, хорошо? – хриплю я.

– А где они? Ты садись, я сам.

Молча указываю рукой на буфет. Энди вынимает два больших обеденных блюда.

– Я… я не могу… я не ем из таких… Слишком большие.

– Ага, понял.

Наклонившись, Энди извлекает из буфета блюдце, а я думаю: «Я ведь не сказала: „да“».

И, тем не менее, протягиваю ему нож. Лезвие врезается в толстое тесто, которое легко поддается, источая влагу, словно любовница. Я наблюдаю.

– Какую тебе? С говядиной, с салатом или и ту, и другую? – спрашивает Энди.

– С салатом, – слышу я свой голос. – Одного ломтика достаточно.

Жду возмущенного вскрика: «Одного ломтика?! И все?! Да этого же на один зуб! Возьми еще! Возьми сразу пять! Там еще много в коробке! Один ломтик! И т. д., и т. п. …»

Но Энди просто подцепляет один ломтик и кладет на мое блюдце. Без комментариев. Отступать некуда.

Побежденная, я сажусь, будто опускаюсь на электрический стул. Ломтик вегетарианской пиццы лежит прямо передо мной: кусок жирного яда, забивающий ноздри, налипающий на одежду своим теплым, острым запахом. Резкий аромат зеленого перца явственно выделяется на фоне плотного, маслянистого зловония сыра. Я не ем сыр. Сыр – это сплошной жир, в который для виду добавили чуток протеина.

Не хочу касаться этой гадости руками, но и приборами пользоваться тоже не могу, чтобы не выглядеть как мой папа, «разбирающийся с будущими детишками». И вот я беру это жеманно отставленными пальцами, – в первый раз в жизни пробую такую тяжелую пищу! – и откусываю крошечный кусочек. Потом еще один. На этот раз – побольше. И еще. И еще, и еще.

– Buon appetito! – желает мне Энди с набитым ртом.