Слово и его грамматические формы
Различия между основными типами слов сказываются и в их грамматических функциях, в их грамматической природе, в их формах. Многозначность термина форма породила ряд научных недоразумений, гибельно отразившихся на развитии русской грамматической науки77. Понятие формы слова отождествлялось с формальным признаком грамматического значения. Иногда же форма слова просто смешивалась с окончанием. Чаще под формой слова понималось внешнее морфологическое выражение грамматического значения в строе отдельного слова. Форма слова, по Фортунатову, — это формальная примета грамматической функции в строении отдельного слова. Она заключается во флексии (внешней или внутренней), в ее отсутствии (отрицательная форма), если это отсутствие служит признаком грамматического значения слова, или в словообразовательном аффиксе. «Присутствие в слове делимости на основу и аффикс дает слову то, что мы называем его формой»,—писал акад. Ф.. Ф. Фортунатов78. Согласно такому пониманию формы, одни слова имеют форму (например, вод-а), другие бесформенны, лишены формы (например, несклоняемое существительное пальто, наречия здесь, тут, дома, завтра и т. п.). Слова, имеющие форму, являются грамматическими. Они-то и рассматриваются в морфологии как учении «о формах отдельных слов по отношению к отдельным словам». Все остальные слова, не имеющие форм, считаются неграмматическими. Они остаются за пределами морфологии, хотя и могут снова выплыть в синтаксисе — в связи с изучением форм словосочетания. Такое понимание формы слова отражается и на содержании терминов: формы словоизменения и формы словообразования.
Формы словоизменения — это флексии падежей и спряжения, под которым понимается изменение глагола по лицам (а следовательно, и числам), временам и наклонениям, иначе говоря, это формы слов как частей предложения. Формы словообразования — это чередования звуков основы, суффиксы, приставки, посредством которых образуются новые слова или лексически видоизменяются уже существующие слова, иначе говоря: это формы слов как отдельных знаков предметов мысли, другие формы отдельных знаменательных слов, не формы словоизменения (например: вод-а, вдд-ы, вод-ица, род-ичка, вод-ка и т. п.). По различию форм слова устанавливаются и грамматические классы слов. С точки зрения Фортунатова, приходится признавать наличие языков, вовсе не имеющих форм, языков бесформенных. Но такое понимание формы слова как отдельного морфологического элемента в составе отдельного слова очень узко. Оно уже отвергнуто большинством лингвистов. С ним боролись еще В. Гумбольдт и Потебня. Его формализм и односторонность в современной лингвистике общепризнаны. Так, проф. Ж. Ванд-рИес, пользуясь термином морфема для обозначения формы, в которой выражена грамматическая категория, относит к морфемам решительно все языковые элементы, выражающие грамматические отношения (аффиксы, их порядок в слове или во фразе, чередование гласных, внутреннюю флексию, ударение, тон, нулевые морфемы, служебные слова, порядок слов)79.
Таким образом, здесь под понятие грамматической формы подводятся все средства выражения грамматических отношений в языке. Близкие к этому взгляды на грамматическую форму разделял и акад. А. А. Шахматов. Для Шахматова в содержание грамматической формы входили не только формы словоизменения и словообразования, не только порядок слов, ударение, интонация, связь с другими словами, но и служебные слова и даже корни слов в той мере, в какой они выражают не вещественные, реальные, а сопутствующие грамматические представления80. Быть может, целесообразнее вместо
употребления термина форма в этом значении пользоваться термином формальный признак, или внешний выразитель грамматической категории. Так и поступает проф. Л. В. Щерба. В статье «О частях речи в русском языке» он пишет: «Внешние выразители категорий могут быть самые разнообразные: „изменяемость" слов разных типов, префиксы, суффиксы, окончания, фразовое ударение, интонация, порядок слов, особые вспомогательные слова, синтаксическая связь и т. д. <...) Признаки, выразители категорий, могут быть положительными и отрицательными: так, „неизменяемость" слова, как противоположение „изменяемости", также может быть выразителем категории, например, наречия. Противополагая форму, знак - содержанию, значению, я позволю себе называть все эти внешние выразители категорий формальными признаками этих последних... Существование всякой грамматической категории обуславливается тесной, не разрывной связью ее смысла и всех ее формальных признаков»81.
В связи с этими лингвистическими теориями развивается понимание форм слова как дополнительных формальных значений слова, сопровождающих основное (лексическое) его значение. С этой точки зрения уже нельзя говорить не только о языках, не имеющих формы, но в применении к языкам такого строя, как русский, и о словах, не имеющих формы, или бесформенных. Всякое слово оформлено уже тем, что оно несет известные грамматические функции, занимает определенное место в грамматической системе языка, подводится под ту или иную грамматическую категорию. Во многих философских теориях языка под формой разумеется заложенное в смысловой структуре слова представление его вещественного содержания в свете той или иной грамматической категории и в ее семантических пределах.
А. А. Потебня так формулировал эту мысль: «... слово заключает в себе указание на известное содержание, свойственное только ему одному, и вместе с тем указание на один или несколько общих разрядов, называемых грамматическими категориями...»82 «Грамматическая форма есть элемент значения слова и однородна с его вещественным значением»8'. Это грамматическое значение осознается на фоне системы языка в целом. «...Нет формы, присутствие и функция коей узнавались бы иначе, как по смыслу, т. е. по связи с другими словами и формами в речи и языке»84.
В русском языке нет бесформенных слов, так как лексическое значение всякого слова подводится под ту или иную грамматическую категорию, так как грамматическое значение органически входит в смысловую структуру каждого слова, находя выражение в его речевом употреблении. К этому кругу явлений применимы слова Гегеля (в «Науке логики»): «Содержание не бесформенно, а форма одновременно содержится в самом содержании и не представляет собою нечто внешнее ему». В связи с этим необходимо вспомнить и запись В. И. Ленина в «Конспекте книги Гегеля «Наука логики»: «Форма существенна. Сущность формирована. Так или иначе в зависимости и от сущности...»85 Этот принцип лежит в основе всего грамматического учения о слове.
Однако способы выражения грамматических значений и самый характер этих значений неоднородны у разных семантических типов слов. Так, междометия почти не связываются с другими словами. Они лишены флексий, суффиксов и префиксов. Они по большей части морфологически неразложимы. Являясь эквивалентами предложений, они обычно замыкаются в отдельное высказыванье, осознаются как своеобразный аффективный и логически не расчлененный тип эмоционального высказыванья. Грамматическая природа модальных слов определяется отношением их лексического значения к модальности того предложения, в которое они «вводятся». Чем уже круг синтаксических связей слова, чем ограниченнее его грамматические видоизменения, чем
неразложимее его морфологический состав, тем синкретичнее его природа, тем неразрывнее в нем связь лексических и грамматических значений.
Связочные слова характеризуются явным преобладанием грамматических значений над лексическими. В этом отношении они однородны с морфемами. Многообразие выражаемых ими грамматических отношений между понятиями (ср., например, значения предлога в или союза что) расширяет их семантический объем так, что по своей многозначности они превосходят все другие типы слов. Однако их значения особого рода. В них грамматические значения тождественны с лексическими. Внутренняя дифференциация частиц речи обусловлена различиями их синтаксических функций в составе простого предложения или сложного синтаксического целого.
Картина грамматических и лексических соотношений и взаимодействий резко меняется при переходе к частям речи. Легко заметить, что в некоторых частях речи как бы нарушен параллелизм в развитии грамматических и лексических значений и оттенков. В них лексические значения являются центром смысловой структуры слова и сохраняют свое внутреннее единство, несмотря на разнообразные грамматические видоизменения слова (например: добрый, доброго, добрым, о добром и т. п.). Прежде всего это наблюдение можно применить к тем частям речи, которые склоняются или спрягаются. Так, спрягаемое слово или глагол представляют собою сложную систему многочисленных грамматических видоизменений одного и того же слова (пишу, пишешь, ты писал, я писал бы, пиши, писать, ты написал бы, напишу и т. п.). Склоняемое слово, обозначающее предмет, обладает системой форм склонения (сад, сада, саду, о саде, сады, садов и т. п.). Следовательно, многие слова представляют собою систему форм, являющихся как бы видоизменениями одного и того же слова. Грамматическими формами слова называются те видоизменения одного и того же слова, которые, выражая одно и то же понятие, одно и то же лексическое содержание, либо различаются дополнительными смысловыми оттенками, либо выражают разные отношения одного и того же предмета мысли к другим предметам того же предложения. А. А. Шахматов в своем «Курсе истории русского языка» очерчивал круг форм слова более узко: «Грамматическими формами называются те видоизменения, которые получает слово в зависимости от формальной (не реальной) связи его с другими словами». По другому определению того же А. А. Шахматова, «разные виды слова, отличающиеся между собой своим формальным значением (познаваемым только из связи с другими словами), называются его грамматическими формами»8б. Понятие форм слова было положено в основу грамматического учения о слове акад. Л. В. Щербой87. Л. В. Щерба, между прочим, указывал на то, что формами слова могут быть не только простые синтетические видоизменения слова, но и сочетания слов, сложные (аналитические) формы. Л. В. Щерба писал: «Надо отличать образования обозначений новых понятий и образование обозначений оттенков одного и того же понятия или связанных с ним побочных представлений... В каждой группе обозначений оттенков одного и того же понятия имеется слово (или форма), которое сознается основным»88. (Так, им. п. ед. ч. существительного, например город, учитель, является такой же формой, как и остальные падежные формы того же слова. Но в силу своей назывной функции он воспринимается как представитель всей группы падежных форм, составляющей одно слово.) «Формами следует, между прочим, почитать такие сочетания слов, которые, выражая оттенок одного основного понятия, являются несвободными, т. е. в которых непременная часть сочетания, выражающая оттенок, употреблена не в собственном значении. Здесь, как и везде в языке (в фонетике, в «грамматике» и в словаре), надо помнить, что ясны лишь крайние случаи. Промежуточные же в самом первоисточнике — в сознании говорящих — оказываются колеблющи-
мися, неопределенными. Однако это-то неясное и колеблющееся и должно больше всего привлекать внимание лингвиста, так как здесь именно подготовляются те факты, которые потом фигурируют в исторических грамматиках, иначе говоря, так как здесь мы присутствуем при эволюции языка»89. О слове как системе или комплексе сосуществующих, функционально объединенных и соотносительных форм еще раньше учил проф. И. А. Бодуэн де Куртенэ. Он настаивал на том, что даже те формы слова, которым традиционно присваивается роль представителей всех других форм слова (им. п. существительных и прилагательных, глагольный инфинитив), не могут существовать вне связи и соотношения с другими формами. «Нельзя говорить,— писал И. А. Бодуэн де Куртенэ, — что известная форма данного слова служит первоисточником для всех остальных и в них «переходит». Разные формы известного слова не образуются вовсе одна от другой, а просто сосуществуют (разрядка наша.—В. В.). Конечно, между ними устанавливается взаимная психическая связь, и они друг друга обусловливают и путем ассоциации одна другую вызывают. Но с одинаковым правом мы можем говорить, что форма вода «переходит» в форму воду, как и наоборот, форма воду в форму вода»90. Таким образом, в кругу частей речи отдельные категории (или классы) слов представляют собою замкнутые, построенные по строгим правилам грамматики системы форм, чаще всего вращающихся в пределах парадигмы (склонения, спряжения, степеней сравнения). Формы слов в русском языке образуются, в основном, теми же способами, что и слова: 1) посредством сложения слов или форм слов (например: буду читать — сложная, аналитическая форма будущего времени глагола читать; самый красивый — сложная аналитическая форма превосходной степени прилагательного красивый и т. п.); 2) посредством окончаний и суффиксов (например: стена — стенка; выиграть — выигрывать; рука — руки — руке и т. п.); 3) посредством префиксации (делать — сделать; бледнеть — побледнеть; скверный — прескверный и т. п.); 4) посредством комбинированного применения суффиксации и префиксации (например, в выражении предобрейшей души человек форма пре-добрейшей принадлежит к системе форм слова добрый); 5) посредством звуковых чередований, чаще всего в связи с суффиксацией (включая сюда ударение, например: год — года — года): села — сёла; заподозрить — заподазривать; 6) посредством изменений ударения (избы — избы; руки — руки и т. п.). Понятно, что формами одного слова могут стать и бывшие прежде совсем обособленными разные слова. Это седьмой способ образования форм слов. Например: человек — люди; брать — взять; укладывать — уложить; садиться—сесть и т.п. (подробнее см. в моей статье «О формах слова»)91. Суффиксы, образующие формы слов (например: вода — водица — водичка; убить — убивать и т. п.), можно называть формообразующими в отличие от суффиксов, образующих новые слова (например: учитель — учительский, учительство и т. п.), т. е. от суффиксов словообразующих. Аффиксы, с помощью которых активно производятся новые слова и формы, являются живыми, продуктивными; аффиксы, выделяемые в словах и формах, но не образующие новых форм и слов, считаются непродуктивными и иногда даже мертвыми — в зависимости от степени и характера своей выделяемое™.
Не только к средствам словообразования, но и к средствам словоизменения или формообразования (к окончаниям, формообразующим суффиксам и префиксам) следует прилагать критерий продуктивности и непродуктивности.
Представителями женевской лингвистической школы очень остроумно было замечено, что в грамматике понятие «мертвого», непродуктивного почти отождествляется с понятием «считаемого», обнимаемого числом. То, что
может быть сочтено, непродуктивно. Например, группа глаголов бороть, колоть, полоть, пороть исчерпана приведенными примерами. Это — глагольная «пыль» (по выражению де Соссюра). Новые глагольные типы не возникают по этому образцу. Напротив, то, что живо, — продуктивно, не подлежит числовому обозначению и выражению в грамматике.
Н. В. Крушевский различие между непродуктивными и продуктивными категориями словообразования и формообразования сводил к процессам «воспроизводства» и «производства». «Мы не можем сказать, что слово волчий имеет такую форму только потому, что оно постоянно воспроизводит-с я; оно производится, но производится по образцу своих структурных, а не материальных родичей... что же касается до форм, которые воспроизводятся как члены рядов, то они мало-помалу эмансипируются от своих систем, теряя все более и более признаки сходства наружного и внутреннего со своими прежними родичами, и приобретают самостоятельность»92 (например, замуж, поделом).
С этой точки зрения целые большие серии синтетических форм в современном русском языке придется признать непродуктивными.
В современном русском языке грамматическая структура многих слов и форм переживает переходную стадию от синтетического строя к смешанному, аналитико-синтетическому, и как в лексике слова перерастают в идиомы и фразы, так и в грамматике слово может обрастать сложными, аналитическими формами, своего рода грамматическими идиоматизмами.
Вопрос об аналитических элементах в русском литературном языке был поставлен И. А. Бодуэном де Куртенэ на строго научную почву еще в семидесятых годах прошлого столетия93. Эта же проблема попутно затрагивалась неоднократно В. А. Богородицким, который очень остроумно связывал факты грамматического «аналитизма» с развитием идиоматических сращении, с «переходом целого выражения как бы в одно слово определенной формы, где смысл отдельных частей уже стушевывается (род опрощения)»94. В качестве иллюстрации проф. Богородицкий указывал на описательную форму превосходной степени прилагательных самый высокий. Точно так же проф. Богородицкий — вслед за Бодуэном де Куртенэ — отмечал распад системы склонения имен существительных в русском языке (ср. рост и расширение употребления предлогов в соединении с падежными формами).
Очень наглядно очертил положение русского языка в системе аналитических и синтетических языков Н. В. Крушевский. В аналитических языках оттенки понятий выражаются преимущественно с помощью префиксов.
В русском языке, по мнению Н. В. Крушевского, есть признаки смешанной, переходной стадии от синтетического строя к аналитическому. «На такие формы, как о волке, наилучший, самый лучший, где оттенок идеи выражается и префиксом, и суффиксом, следует смотреть как на формы переходные от настоящих „синтетических" (ср. старинное КыевЪ) к „аналитическим" (ср. болг. добр, no-добр, най-добр; фр. grand, plus grand, le plus grand и проч.)»95.
К сожалению, в последующей грамматической традиции вопрос о соотношении, смешении и взаимодействии аналитических и синтетических форм слов, об усилении и росте аналитизма в грамматической системе русского языка заглох. Между тем распространение аналитических форм в русском языке связано с усложнением системы формообразования, с изменением грамматических границ слова и его объема, с ростом фразеологических единств и сращений. Из грамматического слова вырастают грамматические идиоматизмы и аналитические словосочетания. Флексии замещаются лексическими элементами, которые образуют новые грамматические формы96. Все это не может не отражаться и на структуре словаря. Аналитические формы слова, лексикализуясь, становятся самостоятельными словами или идиомами
•40
(ср., например, наречия на лету, наяву и т. п.; ср. предлоги по части, по линии, в отношении и т. п.).
Итак, система грамматических форм неоднородна у разных типов слов.
Понятно, что слова, представляющие собою системы грамматических форм, резко отличаются от слов, в которых с морфологической точки зрения признаки слова и формы слова совпадают (таковы, например, наречия верхом, сегодня, завтра, всегда и т. п.).
Различия в грамматической структуре разных частей речи обусловлены различиями их синтаксических функций. А эти различия, в свою очередь, органически связаны с системой основных грамматических категорий, которые определяют строй предложения и его эволюцию. В зависимости от строя предложения находится и состав частей речи. Еще А. А. Потебня заметил: «Существенный признак предложения в наших языках состоит в том, что в предложение входят части речи; если их нет, то нет и нашего предложения»97. Различия в образовании, употреблении и значении слов и форм слов отражают дифференциацию частей речи.
Все это взаимосвязано и находится в постоянном движении, отражая эволюцию языка и мышления. И. А. Бодуэн де Куртенэ писал об этом: «Жизнь слов и предложений языка можно бы сравнить с perpetuum mobile, состоящим из весов, беспрестанно осциллирующих (колеблющихся), но вместе с тем подвигающихся беспрестанно в известном направлении... Нет неподвижности в языке... Статика языка есть только частный случай его динамики или скорее кинематики» 98.
Грамматическое учение о слове прежде всего должно выделить те общие категории, которые намечаются или обозначаются в системе основных типов слов современного русского языка, особенно в системе частей и частиц речи как существеннейших конструктивных элементов предложения.
§ 7. Система частей речи и частиц речи в русском языке
Из общих структурно-семантических типов слов русского языка наиболее резко и определенно выступают грамматические различия между разными категориями слов в системе частей речи. Деление частей речи на основные грамматические категории обусловлено: 1) различиями тех синтаксических функций, которые выполняют разные категории слов в связной речи, в структуре предложения; 2) различиями морфологического строя слов и форм слов; 3) различиями вещественных (лексических) значений слов; 4) различиями в способе отражения действительности*; 5) различиями в природе тех соотноси-
• Некоторые лингвисты, например О. Jespersen, И. И. Мещанинов, предлагают различать при изучении строя языка «понятийные категории» (в отличие от общих логических и психологических категорий) и «грамматические категории».
«Понятийными категориями,— пишет акад. И. И. Мещанинов,— передаются в самом языке понятия, существующие в данной общественной среде. Эти понятия не описываются при помощи языка, а выявляются в нем самом, в его лексике и грамматическом строе. Те понятийные категории, которые получают в языке свою синтаксическую или морфологическую форму, становятся... грамматическими понятиями. <.••) Понятийные категории могут выступать в лексике, синтаксисе и морфологии и, лишь выявляясь в формальной стороне синтаксиса и морфологии, они становятся грамматическими понятиями»". Мысль о необходимости различать общие семантические категории, лежащие в основе всей системы языка, и категории грамматические («грамматически выраженные понятийные категории») очень плодотворна. И все же до тех пор, пока с этой точки зрения не будут исчерпывающим образом исследованы и описаны системы разных языков, остается еще очень много неясного в определении существа «понятийной категории» и ее соотношения с грамматической категорией, в методах исследования системы понятийных категорий, влияющей на строй языка. Самый термин «понятийная категория» не безупречен с логической точки зрения.
тельных и соподчиненных грамматических категорий, которые связаны с той или иной частью речи. Не надо думать, что части речи одинаковы по количеству и качеству во всех языках мира. В системе частей речи отражается стадия развития данного языка, его грамматический строй. При выделении основных частей речи необходимо помнить завет И. А. Бодуэна де Куртенэ:
«Крайне неуместно измерять строй языка в известное время категориями какого-нибудь предшествующего или последующего времени. <...) Видеть в известном языке без всяких дальнейших околичностей категории другого языка не научно; наука не должна навязывать объекту чуждые ему категории и должна отыскивать в нем только то, что в нем живет, обусловливая его строй и состав» 10°. «Следует брать предмет исследования таким, каким он есть, не навязывая ему чуждых ему категорий».
В традиционной русской грамматике, отражающей влияние античных и западноевропейских грамматик, сначала насчитывалось восемь, затем девять, теперь же — со включением частиц — обычно выделяется десять частей речи:
1) имя существительное; 2) имя прилагательное; 3) имя числительное; 4) местоимение; 5) глагол; 6) наречие; 7) предлог; 8) союз; 9) частицы и 10) междометия.
Кроме того, причастия и деепричастия то рассматриваются в составе форм глагола, то относятся к смешанным, переходным частям речи*, то считаются особыми частями речи (в таком случае число частей речи возрастает до двенадцати).
Количество частей речи в учениях некоторых лингвистов еще более возрастает. Так, акад. А. А. Шахматов вводил в круг частей речи префикс (например, пре-, паи- и т. п.) и связку. У него получалось четырнадцать частей речи. Если этот перечень дополнить разными другими претендентами на роль частей речи, выдвигавшимися в последнее время, (например, категорией состояния, распознаваемой в словах можно, нельзя, надо, жаль и т. п., вопросительными словами и частицами101, частицами уединяющими, вроде и — и, ни —ни, или —или, относительными словами и т. п.), то число частей речи в русском языке перешагнет за двадцать.
Но с той же легкостью, с какой растет число частей речи в грамматических теориях одних лингвистов, оно убывает в концепциях других.
Многие грамматисты (например, Потебня, Фортунатов, Пешковский) отрицали у числительных и местоимений наличие грамматических признаков особых частей речи, указывая на то, что числительные и местоимения по своим синтаксическим особенностям близки к таким грамматическим категориям, как имена существительные, прилагательные и наречия. При этой точке зрения количество основных, самостоятельных частей речи уже уменьшается на две и сводится к восьми.
Однако и среди этих восьми частей речи также оказываются сомнительные, неполноправные. Легче всего оспорить право называться частью речи у междометий. «Как бы ни было велико значение междометия в речи, в нем есть что-то, что его обособляет от других частей речи, оно — явление другого порядка. ...Оно не имеет ничего общего с морфологией. Оно представляет собой специальную форму речи — речь аффективную, эмоциональную или иногда речь активную, действенную; во всяком случае оно остается за пределами структуры интеллектуальной речи»102.
Кроме междометий, из группы частей речи легко выпадают служебные слова. «Многие из «частей речи» наших грамматик не что иное, как морфемы
* Отмечается, что причастие совмещает в своей структуре грамматические свойства глагола и имени прилагательного, а деепричастие — грамматические свойства глагола и наречия.
(т.е. выразители чисто грамматических отношений), — пишет Ж. Вандриес.— Таковы частицы, называемые предлогами и союзами» 103.
Исследователи (например, проф. Кудрявский), придерживавшиеся взгляда Потебни на полный семантический параллелизм частей речи и членов предложения, всегда отказывали в звании частей речи служебным, связочным словам, т. е. предлогу, союзу и частице. У таких исследователей количество частей речи ограничивается четырьмя основными: существительным, прилагательным, глаголом и наречием. Если лингвистический скептицизм простирается дальше, то подвергается сомнению право наречий на звание самостоятельной части речи. Ведь одни разряды наречий находятся в тесной связи с прилагательными (ср. включение качественных наречий на -о в систему имен прилагательных у проф. Куриловича), другие — с существительными, третьи не имеют ярко выраженных морфологических признаков особой категории. В основе некогда принятого последователями акад. Фортунатова грамматического деления слов по различиям словоизменения на: 1) падежные (веселье); 2) родовые (веселый, -ая, -ое, весел, -а, -о, служил, -а, -о) и 3) личные (веселюсь, веселишься и т. п.) лежало именно такое недоверчивое отношение к «грамматичное™» наречия. Таким образом, уцелеют лишь три части речи: имя существительное, имя прилагательное и глагол. Но еще в античной грамматической традиции существительные и прилагательные подводились под одну категорию имени. И в современных языках они часто меняются ролями. «Между ними нет четкой грамматической границы; их можно соединить в одну категорию — категорию имени, — заявляет Ж. Вандриес и заключает: - Продолжая этот отбор, мы приходим к тому, что существуют только две части речи: глагол и имя. К ним сводятся все остальные части речи»104.
«Имена и глаголы — это живые элементы языка в противоположность его грамматическим орудиям» 105 (вроде предлогов, союзов и т. п.).
Из русских грамматистов никто еще не дошел до такого ограничения частей речи, но в фортунатовской школе высказывалось мнение, что глагол не соотносителен с именами существительными и прилагательными и что в морфологии можно управиться и без категории глагола. Проф. М. Н. Петерсон в своих ранних работах по русской грамматике в изложении словоизменения так и обходился без учения о глаголе как особом грамматическом классе 106. Лишь в своих новых «Лекциях по современному русскому литературному языку» (1941) он вынужден был признать глагол как категорию, «обозначающую признак, протяженный во времени».
Таковы колебания в учении о частях речи. Между разными взглядами лингвистов по этому вопросу — «дистанция огромного размера». Поэтому многим авторам грамматик старое учение о частях речи кажется совершенно скомпрометированным. А между тем к какой-то системе классификации слов приходится прибегать при изложении грамматики любого языка. Поэтому в грамматиках не редкость заявления вроде следующего: «Учение о частях речи принадлежит к числу наименее разработанных частей грамматики. Традиционная трактовка частей речи считается в современной лингвистике неудовлетворительной. Однако отсутствие сколько-нибудь установившихся научно обоснованных новых точек зрения на этот вопрос заставляет нас в этом отношении держаться в рамках традиции» 107.
Выделение основных структурно-семантических типов слов помогает внести некоторую ясность в учение о частях речи. К частям речи не принадлежат ни модальные слова, ни междометия, ни связочные слова или частицы речи. Круг частей речи ограничивается пределами слов, способных выполнять номинативную функцию или быть указательными эквивалентами названий.
Среди этих слов «человек узнает одно слово как прилагательное, другое - как глагол, не справляясь с определениями частей речи, а тем же, в сущ-
ности, способом, каким он узнает в том или другом животном корову или кошку» 1°8.
Части речи прежде всего распадаются на две большие серии слов, отличающихся одна от другой степенью номинативной самостоятельности, системами грамматических форм и характером синтаксического употребления.
В одной серии оказываются категории имен, категория местоимений и категория глагола, в другой — категория наречия. В современном русском языке наречия соотносительны с основными разрядами имен и глаголов. Но связь наречий с именами теснее, чем с формами глагольных слов. В современном русском языке происходит непрестанное передвижение именных форм в систему наречий.
Изменения в строе русского языка, связанные с историей связки (так называемого «вспомогательного» глагола), привели к образованию особой части речи — категории состояния. Эта часть речи возникла на основе грамматического преобразования целого ряда форм, которые стали употребляться исключительно или преимущественно в роли присвязочного предиката. Под эту категорию состояния стали подводиться «предикативные наречия» (типа можно, совестно, стыдно и другие подобные), оторвавшиеся от категории прилагательных краткие формы (вроде рад, горазд), некоторые формы существительных, подвергшиеся переосмыслению (например: нельзя, пора и т. п.).
Так как связка пережиточно сохраняла некоторые формальные свойства глагольного слова, то на развитии категории состояния заметно сказалось влияние категории глагола.
Что касается категории имен, то в русском языке ясно обозначаются различия между именами существительными и прилагательными. От этих категорий в истории русского языка (особенно с XII —XIII вв.) обособилась категория количественных слов — категория имени числительного. Напротив, древний богатый класс указательных слов, местоимений в истории русского языка подвергся распаду, разложению. Большая часть местоименных слов слилась с категориями имен прилагательных и наречий или превратилась
 |  | ||||||||
 | |||||||||
 | |||||||||
 | |||||||||
Ж Пережитки местоимений (Предметно-личные местоимения)
V. ГЛАГОЛ
| ш | ж | ||
| н | —------------- ■ | > К | |
| а | а | ||
| "Лт | |||
| Р | |||
| е | |||
| е | |||
| г | |||
| ч | |||
| и | X о Р | ||
| е | и | ||
| я | |||
| 1 С 0 С | таяния |
еепричастие
ц
 |
| I | |||||
| if | |||||
в частицы речи, в грамматические средства языка. В системе современного языка сохранились лишь реликты местоимений как особой части речи (предметно-личные местоимения). Таким образом, система семи основных частей речи, свойственных современному русскому языку, может быть представлена в такой схеме (см. чертеж на с. 44):
I. Имена: 1) существительное, 2) прилагательное и 3) числительное.
II. 4) Местоимение (в состоянии разложения).
III. 5) Глагол.
IV. 6) Наречие.
V. 7) Категория состояния.
Система частей речи в структуре предложения сочетается с системой частиц речи (см. чертеж на с. 45):
1) Частицы в собственном смысле.
2) Частицы-связки.
3) Предлоги.
4) Союзы.
К частицам речи примыкают одной стороной модальные слова, образующие особый структурно-семантический тип слов.
Проф. А. Белич 109 думает, что модальные слова следовало бы объединить с частицами, предлогами, союзами в категории реляционных (т. е. выражающих отношения) слов-частиц. Действительно, среди модальных слов наблюдается большая группа частиц с разнообразными модальными значениями. Однако эти модальные частицы не исчерпывают и не определяют грамматическую природу всех вообще модальных слов. Модальные слова находятся во взаимодействии как с частицами речи; так и с разными категориями частей речи. Но синтаксические функции и семантическая структура большинства модальных слов иного рода, чем частей речи и частиц речи. В живом языке, как правильно заметил и проф. А. Белич, нет идеальной системы
с однообразными, резкими и глубокими гранями между разными типами слов. Грамматические факты двигаются и переходят из одной категории в другую, нередко разными сторонами своими примыкая к разным категориям. Такие же сложные семантические взаимодействия наблюдаются и в кругу модальных слов.
Грамматико-семантическая дифференциация внутри междометий также довольно разнообразна, как покажет дальнейшее изложение.
Задача последующего изложения — уяснить грамматическую природу основных типов слов в современном русском языке, описать систему частей речи с присущими каждой из них грамматическими формами и категориями, раскрыть функции частиц речи, наметить главные семантические разряды внутри категорий модальных слов и междометий.
ПРИМЕЧАНИЯ К ГЛАВЕ «ВВЕДЕНИЕ»
1. Критический разбор труда А. Дювернуа. — Материалы для словаря древне
русского языка. Спб., 1896, с. 8.
2. См.: Мещанинов И. И. Члены предложения и части речи. М.—Л., 1945.
3. Богородицкий В. А. Общий курс русской грамматики. М.—Л., 1935, с. 207.
4. Мещанинов И. И. Общее языкознание. К проблеме стадиальности в развитии
слова и предложения. Л., 1940, с. 35.
5. Де Соссюр Ф. Курс общей лингвистики. М., 1933, с. 130.
6. Кацнельсон С. Д. Краткий очерк языкознания. Л., 1941, с. 34.
7. Мещанинов И. И. Общее языкознание, с. 37.
8. Щерба Л. В. Некоторые выводы из моих диалектологических лужицких наб
людений.- В его кн.: Избранные работы по языкознанию и фонетике. Л., 1958, т. 1,
с. 35.
9. Де Соссюр Ф. Курс общей лингвистики, с. 130.
10. Там же, с. 130-131.
11. Там же, с. 129.
12. Марр Н. Я. Избранные работы. Л., 1933, т. 1, с. 189-190.
13. Schuchardt-Brevier H. Ein Vademecum der allgemeinen Sprachwissenschaft. Halle,
1928, S. 135.
14. Кацнельсон С. Д. Краткий очерк языкознания, с. 23—24.
15. См.: Калинович Л/..Поняття окремого слова.—Мовознавство, 1935, № 6.
16. Де Соссюр Ф. Курс общей лингвистики, с. 108.
17. См.: Bloomfield L. Language. N.-Y., 1933, p. 177-178.
18. Де Соссюр Ф. Курс общей лингвистики, с. 133.
19. Там же, с. 111.
20. См.: Trubetzkoy N. S. Grundziige der Phonologie. Prague, 1939, S. 34, 241-242.
21. Щерба Л. В. Фонетика французского языка. Л.— М., 1937, с. 81, 77.
22. Noreen А. О словах и классах слов.— Nordisk Tidskrift, 1879, p. 23. Ср. его
же: Vart sprak. Nysvensk grammatik i utfortig fram stallning, 7. Lund, p. 36.
23. Сепир Э. Язык. Введение в изучение речи. М.-Л., 1934, с. 28. Ср.:
Щерба Л. В. Восточнолужицкое наречие, с. 75.
24. Вандриес Ж. Язык. Лингвистическое введение в историю. М., 1937, с. 178.
25. См.: Mathesius W. О potencialnosti jewu jazykovych. Praha, 1911. Ср.: Noreen A.
Einfuhrung in die wissenschaftliche Betrachtung der Sprache. Halle, 1923, S. 433-438.
26. См.: Journal de Societe finno-ougrienne, 1932, vol. 43, p. 21-22.
27. Сепир Э. Язык, с. 85-86.
28. Там же, с. 26.
29. Де Соссюр Ф. Курс общей лингвистики, с. 111.
30. Фортунатов Ф.Ф. Сравнительное языковедение. Лекции 1899/1900 гг. М
1900, с. 186, 187 [т. 1, с. 132].
31. Де Соссюр Ф. Курс общей лингвистики, с. 113.
32. Von Humboldt W. Uber die Verschiedenheit des menschlichen Sprachbaues und
ihren Einfluss aus die geistige Entwicklung des Menschengeschichtes. Berlin, 1836, S. 272.
33. Ср.: Аскольдов С. А. Концепт и слово.— В кн.: Русская речь/Под ред Л В
Щербы. Л., 1928, вып. 2, с. 41.
34. См.: Сагпоу Л. La science du mot. Louvain, 1927, p. 21—22.
35. Хлебников В. Неизданные произведения. М., 1940, с. 329.
36. См.: Шор Р. О. Кризис современной лингвистики.—В кн.: Яфетический
сборник. Л., 1927, т. 5, с. 67.
37. См.: Schuchardt-Brevier H. Ein Vademecum der allgemeinen Sprachwissenschaft,
S. 117.
38. Шор P. О. Язык и общество. М., 1926, с. 76.
39. См.: Виноградов В. В. Современный русский язык. М., 1938, вып. 1, с.
110-111.
40. Мещанинов И. И. Новое учение о языке. М., 1936, с. 261.
41. Сепир Э. Язык, с. 65.
42. См. статью В. Гумбольдта: Uber das Endstehen der grammatischen Formen
und ihren Einfluss auf die Ideenentwicklung.- Gesammelte Schriften, Bd. IV, 1820-1822.
Ср.: Pott A. F. Wilhelm von Humboldt und die Sprachwissenschaft. Berlin, 1876, S. 297.
43. Cm. : Schuchardt-Brevier H. Ein Vademecum der allgemeinen Sprachwissenschaft,
S. 135.
44. См.: Марр Н. Я. Избранные работы, т. 1, с. 189-190.
45. См.: Щерба Л. В. Очередные проблемы языковедения.— Изв. АН СССР, отд.
литературы и языка, 1945, т. 4, вып. 5; его же: Избранные работы по языкознанию
и фонетике. Л., 1958, т. 1.
46. См.: Ee.tuh А. О je3H4koj природи и ]езичком развитку. Београд, 1941.
47. Сепир Э. Язык, с. 100.
48. Старый русский водевиль 1819-1849. М., 1937, с. 73.
49. Там же, с. 320.
50. Вяземский П. А. Старая записная книжка. М., 1929, с. 93.
51. См.: Покровский М. М. Семасиологические исследования в области древних
языков. М., 1895.
52. Ср.: Покровский М. М. Несколько вопросов из области семасиологии.—Фи
лологическое обозрение, 1897, т. 12, кн. 1, с. 64.
53. Де Сосаор Ф. Курс общей лингвистики, с. 128.
54. См.: Потебин А.. А. Из записок по русской грамматике. Харьков, 1888, вып.
1-2, с. 6-7 [17].
55. Там же, с. 7 [18].
56. См.: Marty A. Untersuchungen zur Grundlegung der allgemeinen Grammatik
und Sprachphilosophie. Halle_, 1908.
57. Von Humholdi W. Uber die Verschiedenheit des menschlichen Sprachbaues und
ihren Einfluss auf die geistige Entwicklung des Menschengeschichtes, S. 75.
58. Потебия А. А. Из записок по теории словесности. Харьков, 1905, с. 17 — 28.
59. Там же, с. 104.
60. Marty A. Uber subjectlose Satze und das Verhaltniss der Grammatik zu Logik
und Psychologic. - Vierteljahrsschrift fur wissenschaftliche Philosophic, Bd. 8, 1884, S.
161-192.
61. Писарев Д. И. Поли. собр. соч. В 6-ти т. Спб., 1901, т. 2, с. 282.
62. См.: Sperber H Uber den Affekt als Ursache der Sprachveranderung. Halle,
1914. Ср. также: Bachmann Arm. Zur psychologischen Theorie des sprachlichen Bedeu-
tungswandels, 1935.
63. Bally Ch. Le langage et la vie. Geneve, 1913, p. 7, 24.
64. Bandpuec Ж. Язык, с. 149-150.
65. Бодуун де Куртет И. А. Некоторые общие замечания о языковедении и язы
ке. Спб., 1871 [Избранные труды по общему языкознанию. М., 1963, т. 1, с. 67].
66. Шахматов А. А. Синтаксис русского языка. Л., 1925, вып. 1, с. 271 [278].
67. Там же, с. 303 [308].
68. Там же, с. 303 [309].
69. Там же, с. 307 [313].
70. Там же, с. 307.
71. См.. там же, с. 399.
72. Кульмам Н. К. [Рец. на кн.:] Koiuymuh P. Граматика руског je3HKa, Београд,
1914, т. 2.— Изв. Отд. рус. языка и словесности АН, 1915, т. 20, кн. 2, с. 329.
73. Потебия А. А. К истории звуков русского языка. Варшава, 1883, вып. 4, с. 83.
74. Подробнее см.: Виноградов В. В. Основные понятия русской фразеологии как
лингвистической дисциплины.— В кн.: Труды Юбилейной научн. сессии ЛГУ. Л., 1946
[или в ст.: Об основных типах фразеологических единиц в русском языке.— В кн.:
А. А. Шахматов. 1864- 1920/Под ред. С. П. Обнорского. М., 1947].
75. Богородицкий В. А. Общий курс русской грамматики, с. 104.
76. См.: Ries J. Was ist ein Satz? Beitrage zur Grundlegung der Syntax. Hft. 3. Prag,
1931, S. 114-115.
77. См.: Виноградов В. В. Современный русский язык, вып. 1; Галкина-Федор у к
Е. М. Понятие формы слова.-Труды ИФЛИ, 1941, т. 9.
78. Фортунатов Ф. Ф. Сравнительное языковедение. Лекции 1899/1900 гг. [т. 1,
с. 73].
79. См.: Вандриес Ж. Язык, с. 76-92.
80. См.: Бернштейн С. И. Основные вопросы синтаксиса в освещении
А. А. Шахматова.- Из.в. Отд. рус. языка и словесности АН, 1922, т. 25, с. 208 — 233;
Грамматическая система А. А. Шахматова.— Русский язык в школе, 1940, № 4.
81. Щерба Л. В. О частях речи в русском языке. — Русская речь/Под ред.
Л. В. Щербы. Л., 1928, вып. 2, с. 6-7 [Избранные работы по русскому языку. М.,
1957, с. 64-65].
82. Потебня А. А. Из записок по русской грамматике, вып. 1—2, с. 35.
83. Там же, с. 39.
84. Там же, с. 45.
85. Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 29, с. 129.
86. Шахматов А. Л.-Курс истории русского языка. Лекции 1910/11 гг. Спб., 1911.
Ч. 3: Учение о формах, с. 4 —5.
87. См.: Щерба Л. В. Некоторые выводы из моих диалектологических лужицких наблюдений, с. 35 — 39 [см. эту статью в кн.: Избранные работы по языкознанию. Л., 1958, т. 1]; его же: О частях речи в русском языке. [Избранные работы по русскому языку.]
88. Щерба Л. В. Некоторые выводы из моих диалектологических лужицких наб
людений, с. 35.
89. Там же, с. 35-36.
90. Бодуэн де Куртенэ И. А. [Рец. на кн.:] Чернышев В. И. Законы и правила рус
ского произношения. Звуки. Формы. Ударение. Опыт руководства для учителей, чтецов
и артистов. Варшава, 1906.- Изв. Отд. рус. языка и словесности АН, 1907, т. 12, кн. 2,
с. 495 [т. 2, с. 143].
91. Виноградов В. В. О формах слова.— Изв. Отд. литературы и языка
АН СССР, 1944, т. 3, вып. 1.
92. Крушевский Н. В. Очерк науки о языке. Казань, 1883, с. 116, 123.
93. См.: Бодуэи де Куртенэ И. А. Глоттологические (лингвистические) заметки.
Воронеж, 1877, вып. 1, с. 31.
94. Богородицкий В. А. Очерки по языковедению и русскому языку. Казань,
1910, с. 16.
95. Крушевский Н. В. Очерк науки о языке, с. 114.
96. Ср.: Жирмунский В. М. Развитие строя немецкого языка. — Изв. Отд. об
ществ, наук АН СССР, 1935, № 4 (отдельно: Л., 1935); его же: От флективного строя
к аналитическому.— В кн.: Вопросы немецкой грамматики в историческом освещении.
М.-Л., 1935.
97. Потебня А. А. Из записок по русской грамматике, вып. 1—2, с. 64 [71].
98. Венгеров С. А. Критико-библиографический словарь. Спб., 1897, т. 5. Ср.:
Щерба Л. В. Некролог И. А. Бодуэна де Куртенэ.— Изв. Отд. рус. языка и словесно
сти АН СССР, 1930, т. 3, кн. 1, с. 325-326.
99. Мещанинов И. И. Члены предложения и части речи, с. 196.
100. Бодуэн де Куртенэ И. А. Некоторые общие замечания о языковедении и язы
ке, с. 26 [т. 1, с. 68].
101. Щерба Л. В. О частях речи в русском языке.- В сб.: Русская речь, с. 18 [Изб
ранные работы по русскому языку, с. 74].
102. Вандриес Ж. Язык, с. 114.
103. Там же.
104. Там же, с. 116.
105. Там же, с. 130.
106. Петерсон М. Н. Русский язык. М., 1935; его же: Современный русский язык.
М., 1929.
107. Зиндер Л. Р., Строева-Сокольская Т. В. Современный немецкий язык. Л.,
1941, с. 65.
108. Jespersen О. The Philosophy of Grammar. N.-Y., 1924, p. 62 [Есперсен О. Фило
софия грамматики. М., 1958].
109. Белик А. [Рец. на кн.:] Виноградов В. В. Современный русский язык. Л., 1938,
вып. 1 — 2. .Гужнословенски филолог. Београд, 1938—1939, кн. 17, с. 259. Ср. также
статьи: Курилович Е. Derivation lexicale et derivation syntaxique. Contribution a la theorie
des parties de discours. — Bulletin de la societe de linguistique de Paris, 1936, t. 37 [см.
в его кн.: Очерки по лингвистике. М., 1962, с. 57 — 70]; Сергиевский М. В. Современные
грамматические теории в Западной Европе и античная грамматика. Вопросы грамма
тики.-Уч. зап. I МГПИИЯ, 1940, т. 2.