Психологически-эмоциональная концепция Л.И. Петражицкого
Особое место в русском неокантианстве занимал Лев Иосифович Петражицкий (1867-1931). Анализируя это обстоятельство, Новгородцев указывал на два главных отличия позиции Петражицкого: 1) последовательный упор на психологизацию норм и всего социального целого; 2) известная близость к позитивизму53.
Петражицкий — фигура переходного плана; с одной стороны, его не удовлетворяет грубый натурализм позитивистской социологии, с другой — очевидная ненаучность претензий критического идеализма. В отличие от всех других неокантианцев он хорошо усвоил правило — критический дух исследования важен не только при анализе идей противников, но и для уточнения собственных. Поэтому в его работах неоднократно сталкиваешься с кощунственными, с точки зрения правоверного неокантианства, замечаниями типа «научной идеалистической философии не существует» или «не следует думать, будто учения неокантианцев отличаются особенной научностью, осторожностью, критицизмом» и т.п.
Петражицкий был в резкой оппозиции к тем, кто видит в обществе игру сверхчеловеческих сил. На этом основании он определяет социологию как науку, призванную изучать именно человеческое участие в процессах социальной жизни54. мыслилось ему как особого рода психическая деятельность индивидуального характера. В изучении ее социология должна опираться на субъективную психологию человеческих мотивов, принцип «интроспекции», теорию «естественного права». Именно Петражицкий первый выступил с идеей гальванизации теории «естественного права», которую позднее активно поддержали Струве, Новгородцев и др.
Свои основные положения Петражицкий защищал с редкой последовательностью и цельностью, что и снискало ему немало адептов. Так, в Германии многие его идеи использовал Р. Штаммлер, в России его широко поддерживали Г. Иванов, А.Н. Круглевский, К.Н. Соколов, П.И. Люблинский, Г.Д. Гурвич, М.Я. Лазерсон. Американский социолог Роучек, имея в виду факты этого влияния, сравнивал Петражицкого с Дюркгеймом55. И действительно, среди всех других представителей русского неокантианства взгляды Петражицкого больше всего обсуждались в печати с различных философских позиций56.
Для успешного построения социальных или «гуманитарно-психологических наук», полагал Петражицкий, требуется: 1) методологическая критика способов образования общих гуманитарных понятий, построение «сознательно научной социальной гносеологии»; 2) перестройка существующей психологической теории. Рассмотрим обе посылки его концепции.
Методологическая критика, которой он подвергает социологию, является традиционно неокантианской в своих главных установках.
Все основные социологические понятия, пишет Петражицкий, — хозяйство, общество, государство, культура, ценность и мн. др. — образованы далеко не научно, метафоричны, многозначны. Их использование поэтому приводит социологию к ложным обобщениям и классификациям, «систематическому нарушению правил логики». Главная заслуга критицизма, полагает Петражицкий, заключается в его попытке бороться против «научно-методологической спячки» натурализма. Источником темного социологического словоупотребления служит практика обыденного сознания и жаргонов — профессионального, регионального и т.п. Все это напоминает ситуацию, пишет Петражицкий, когда объединенные в одну группу с кулинарной точки зрения растения — «зелень» механически переводятся в ранг научных ботанических понятий. Очевидная нелепость, но в гуманитарных науках, в области изучения человеческого поведения чаще всего дело обстоит подобным образом57.
Выход ему видится в построении только таких понятий, которые будут являться элементами в системе знания с четко очерченной спецификой объектов. Анализируя структуры различных понятий, Петражицкий с особой силой подчеркнул необходимость адекватной систематизации обобщений и семантического единства между исходными понятиями. Если взять особый класс явлений— «сигары определенного веса», то о них можно высказать массу истин механического характера (допустим, их подверженность земному притяжению), а также биологического, химического, экономического и т.п. Все это могло бы составить толстые томы и было бы абсолютно справедливым и все же было бы пародией на науку, так как здесь не выдержан принцип адекватности теорий. Содержание высказываемого в них истинно и по отношению к более обширным классам и неспецифично для данного класса. Теории, в которых сказуемое отнесено к слишком узкоочерченным классам объектов, он называет «хромыми»58. Подобные теории — неизбежное следствие натуралистического редукционизма. Помимо «хромающих» теорий в области общественных наук существует противоположная их крайность — теории в логическом отношении «прыгающие», т.е. распространяющие выводы далеко за границей класса объектов, в отношении которого они правильны. «Здесь мы имеем перед собой картину все возрастающего множества конкурирующих теорий, из которых каждая возводит какой-либо особый фактор или элемент человеческой жизни в „основу” всей общественной жизни и его истории, всех общественных процессов». И далее: «...социология представляет своего рода музей научной патологии, а именно обильную коллекцию разных прыгающих теорий»59.
В чем заключается специфика социального класса явлений и их познания? Что же следует считать «центральным научным термином социологии»? Традиционно таким понятием было «общество», затем было выдвинуто новое понятие — «ценность». Но ни то, ни другое не было методологически основательным60.Оба понятия не выясняют «мотивационной силы» нормативных переживаний, их «давления на поведение» индивида. Подлинно центральным понятием Петражицкий считает «социальное поведение» и его «мотивы» (импульсы). Причем социологическое понятие «мотив» имеет научный психологический синоним «эмоции», которые являются прототипом психической жизни вообще.
Рассматривая эмоции как самый содержательный причинный компонент социального поведения, он провозглашает предметом социологии понимание социального действия. Поэтому основной метод в области социальных явлений — интроспекция в лучшем случае дополненный наблюдением «внешних проявлений психического переживания в поведении».
Теоретической союзницей такой социологии и должна стать новая психология — «эмоциональная», т.е. теория мотивов поведения. Содержание последней было обосновано и изложено Петражицким в ряде работ с помощью «своеобразной, трудно перевариваемой варварской терминологии».
Существенный порок традиционной психологии, по Петражицкому, состоит в неумении найти элементарные формы психических процессов, из которых конструируются основные формы духовной жизни. Благодаря Канту сложилось и стало общепринятым одностороннее деление психической жизни на элементы: познание, чувство, волю. Два первых носят пассивный характер, последний — активный. Подобное слишком рационализированное деление как бы повисает в воздухе, ибо никак не связано с биологическим основанием и функциями психики. Произошло это из-за того, что был якобы упущен из виду подлинный хозяин психики, передаточное звено между первым физиологическим этажом поведения и его высшим этажом (чувство — воля), а именно — эмоции, носящие двусторонний, пассивно-активный характер. Эмоции —истинный двигатель, мотив поведения человека61.
«С историко-эволюционной точки зрения, — продолжает Петражицкий, — представляется весьма вероятным, что первоначальною основою развития психики были именно эмоции и что воля и чувства представляют собой продукты эволюции и дифференциации эмоций. Но с их появлением изменился и старый аппарат эмоций — появились в итоге наши теперешние эмоции»62.
Однако построить предмет социологии на одной априорной предпосылке об определяющей роли эмоций в психической жизни, а последней в социальной — нельзя63. В таком случае Петражицкий выделял бы лишь один уровень социальной онтологии — поведение и не имел бы выход в более широкую систему отношений. И он вынужден ввести в свои конструкции понятие групповой, народной психики, интерпретируемой откровенно-идеалистически.
Посредником между «народной психикой и конкретным поведением являются социальные нормы или «нормы — законы», как их называл Петражицкий.
Вот как он понимает теперь любую социальную систему, допустим хозяйство. Хозяйство — это индивидуальное и коллективное поведение, людей, определяемое типической мотивацией, исходящее из институтов гражданского права64.
Получается, что подлинной детерминантов общественных институтов и отношений является метафизическая «народная психика», эманирующая из себя таинственным образом универсальные, сверхгрупповые, общеклассовые нормы (право и мораль)ступают в двоякой функции: импульсивной (когда они препятствуют либо способствуют действию мотива) и педагогической (когда нормы способствуют развитию или ускорению определенных психических склонностей65.
Любая социальная система, рассматриваемая нормативно, по Петражицкому, является преходящей ступенью социального поведения и социального воспитания. По мере выполнения своих функций она неизбежно заменяется новой, более соответствующей достигнутому уровню в эволюции народной психики. По отношению к этому уровню каждая последующая система норм выступает в виде идеала. Общим идеалом является достижение «совершенного социального характера, совершенное господство действенной любви в человечестве»66.
С этой позиции история человечества есть постоянный рост разумности норм и учреждений, увеличения гуманности средств реализации норм и ускорения социального действия. Поздние системы «играют свой психический концерт на лучших, более социальных человеческих душах»67. Но если раньше это историческое взаимодействие норм, институтов и поведения людей осуществлялось путем «бессознательно-эмпирического приспособления», то цель практической социальной науки (Петражицкий называет ее «политикой права» ) — сознательно вести человечество в направлении к общему благу.
Несостоятельность социологических представлений Петражиц-кого обусловлена рядом взаимосвязанных моментов.
1. Необоснованное противопоставление эмоционально-чувственных детерминант социального поведения рациональным (сходные идеи настойчиво развивал В. Парето). Отсюда абсолютизация и чрезмерно широкая интерпретация системы эмоции — мотивы. Многие реальные мотивы поведения (например, интересы, потребности) при этом просто не учитываются. Кроме того, сфера эмоций неправомерно расширяется, захватывая даже нормативное сознание, моральное, правовое.
2. Связь между субъективно-эмоциональной ориентацией и объективной социальной системой стирается. Более того, субъективизм и идеализм Петражицкого идут еще глубже. Он начинает отрицать вообще наличие объективного, естественноисторического характера общественных отношений и их развития. Крайности его номинализма просто бросаются в глаза. Содержание любого социального явления — правового, морального, эстетического, хозяйственного, пишет он, состоит не в объективном отношении, связи двух (или более) людей, внешних по отношению к переживающему это явление субъекту. «Принципиально ошибочно думать, что оно является реальным феноменом, онтологическим модусом среды или людей, которым приписывается. На деле оно существует реально в психике того, кто изучает его, переживает в данную минуту»68.
3. Когда же Петражицкий обращается к конкретным вопросам — природе экономических кризисов, классовой структуре общества, природе власти, государства и идеологии, трудности его позиции обнаруживаются еще острее69. Будучи открытым для методологической критики в рамках теоретической конструкции, его субъективизм в решении этих конкретных задач требует введения малосодержательного понятия — «любви», т.е. идеальной цели к благу как таковому. По справедливым словам Кистяковского, «любовь в качестве начала социального строительства» есть не научный, а «религиозный принцип».