Микросоциальный уровень

На уровне микровзаимодействий феминистская социология (как и некоторые микросоциологические подходы) уделяет основное внимание тому, как индиви­ды, следуя объективным проектам или разделяя характерные для различных субъек­тов смыслы, принимают Друг друга в расчет. Феминистская социологическая те­ория утверждает, что общепринятые модели взаимодействия (например, в рамках социального бихевиоризма и социального дефиниционизма — см. приложение) описывают, как люди, занимающие равное положение в макроструктурных, наде­ленных властью уровнях, создают общие смыслы и взаимоотношения для реали­зации совместных проектов. Эти модели показывают, исходя из приоритетной позиции господствующих в социальной структуре слоев, как происходит взаимо­действие субъекта с равными и подчиненными ему людьми. Тем не менее феми­нистская теория полагает, что при взаимодействии субъектов, чье положение в со­циальной структуре различно, возникает множество других особенностей, помимо тех, что традиционно указываются. Так, утверждается, что действие носит скорее ответный, нежели целенаправленный характер, что непрерывно устанавливают­ся властные различения, что смысл многих действий не выражен явно или неза­метен, что не всегда даны условия, когда возможным становится создание коллек­тивных смыслов.

Традиционная микросоциология выдвигает модель целенаправленно действу­ющих субъектов, определяющих собственные цели и преследующих их с помощью прямолинейного действия, при осуществлении которого они (индивидуально или коллективно) пытаются соотнести имеющиеся средства и предполагаемые цели.

[406]

По сравнению с этим феминистские исследования показывают, во-первых, что жизнь женщин зависит от случая, поскольку они действуют в рамках меняющих­ся обстоятельств, которые связаны с колебаниями в сфере брака, поступками му­жей, непредсказуемым влиянием детей на жизненные планы женщин, разводом, вдовством и шаткостью положения женщин на работе. Во-вторых, в своей повсе­дневной жизни женщины не столь прямо идут к своим целям, они все время удов­летворяют потребности и требования других. Эта тема поднимается при описании множества различных ситуаций: от анализа эмоционального и родственного сим­биоза, складывающегося в отношениях матери и дочери, описания женских групп, объединенных родственными связями, до анализа ролевых функций женщин как учителей, сиделок, секретарей, администраторов и помощников по офису, а так­же описания выполняемых женщинами ролей жен, матерей, координаторов общи­ны и рода. Называя действия женщин «ответными», мы не воспринимаем их как пассивные реакции; мы создаем портрет людей, которые ориентированы не столько на свои собственные цели, сколько на наблюдение, координацию, оказание помо­щи и регулирование желаний, действий и требований других. Таким образом, вза­мен традиционной микросоциологической модели целенаправленно действую­щих субъектов феминистские исследования выдвигают модель акторов, которые в своей повседневной жизни оказываются в том центре, где переплетаются дей­ствия других людей, и выполняют «ответные» функции, а в перспективе сами попадают под влияние сил, которые они не в состоянии ни предусмотреть, ни про­контролировать.

Традиционная микросоциальная теория полагает, что давление взаимодей­ствия, принуждение к сотрудничеству и созданию смыслов столь велико, что субъекты действуют (при этом макроструктурные соображения выносятся за скобки) по отношению друг к другу на основе равенства. Феминистские иссле­дования, посвященные взаимодействиям женщин и мужчин, опровергают такой вывод, показывая, что они формируются под влиянием макроструктурного кон­текста. На повседневные действия женщин оказывает влияние их подчинение мужчинам, с которыми они взаимодействуют в процессе общения, ухаживания, в браке, семье и на работе. Равенству или даже господству, которого способны до­стичь женщины, оказывается упорное сопротивление в самом процессе взаимодей­ствия. Происходит это под влиянием структурных моделей, наиболее распростра­ненная из них — ся институт гендера. Макроструктурное формирование гендерного неравенства сложным образом структурируется благодаря взаимодействию жен­щин и мужчин. Оно влияет не только на общее разделение труда в плане фор­мулирования и исполнения задач, но даже на детали процесса взаимодействия, отражающие признание авторитета, почтительность в поведении, формах об­ращения и разговоре, взглядах и контроле над пространством и временем. При­знание неравенства как свойства, проявляющегося в ситуациях взаимодействия, становится обостреннее и сильнее, если в аналитический план вовлекаются расо­вые и классовые факторы.

Сторонники социального дефиниционизма полагают, что одним из главных процессов, который протекает во время социального взаимодействия, является конструирование коллективных значений. Субъекты, наблюдая друг за другом, приходят в результате коммуникации к общему пониманию. Феминисты утверж-

[407]

дают, что это представление следует скорректировать, учитывая тот факт, что взаи­модействия на микроуровне — часть макроструктуры, ею обусловлены. Повседнев­ные действия и взаимоотношения женщин с другими людьми осуществляются па идеологическом фоне, связанном с общественным пониманием сути повседневной жизни или ее осознанием в рамках социальных институтов, что вносит свои дефор­мирующие коррективы в деятельность и опыт женщин. Эта идеология формирует значения, которые приписываются тем или иным действиям. Мужчины (господ­ствующие субъекты), взаимодействуя с женщинами, припишут их поступкам те смыслы, что определены макроструктурой гендерной идеологии; у них нет той установки, что следует интерпретировать действия женщин непредвзято или на основе иных моделей макроуровня. Женщины, погруженные в пространство той же самой идеологической интерпретации, оказываются в ситуации диалектиче­ского напряжения, сравнивая эту идеологию со своей реальной жизнью. Это по­рождает огромное число значений. Приверженцы теории социального дефиницио-низма утверждают, что субъекты, имеющие близкие отношения и общающиеся в течение длительного времени, начинают выражать общую точку зрения или созда­ют систему общего понимания. Феминистские исследования, посвященные, веро­ятно, наиболее интимной и наиболее продолжительной по времени связи между мужчиной и женщиной — браку, показывают, что по всем перечисленным выше причинам партнеры остаются чужими друг другу и пребывают в совершенно раз­ных смысловых мирах. Такая «от-чуж-денность» в большей степени характерна для мужчины, охраняющего свои интересы контроля и доминирования, чем для женщины, которая вынуждена лишь приноравливаться к значениям, которые вы­двигает ее господин-супруг.

Этос демократии формирует как социально-дефиниционистское, так и соци­ально-бихевиористское описание взаимодействий. Традиционные модели пред­полагают, что люди обладают равными возможностями и свободой выбора, каса­ющейся вступления в процесс взаимодействия и его прерывания и прекращения. Феминистские же работы демонстрируют, что те взаимодействия, когда жен­щины обладают свободой воссоздавать вместе с другими людьми смыслы, от­ражающие их житейский опыт, случаются, если они общаются с женщинами, имеющими аналогичное положение. Кроме того, такая дружба чрезвычайно привлекательна для женщины по причине практической, эмоциональной и ми­ровоззренческой поддержки, которую она обеспечивает. Однако женщины не об­ладают правом свободно войти в такую среду. Закон, идеология, подавление в сфе­ре взаимодействия ограничивают это общение и принижают его значимость, так что даже сами женщины начинают сомневаться в привлекательности подобных связей. Соответственно, такого рода связь оказывается не свободным и открытым выбором, а подпольной, замкнутой и скрытой от глаз постороннего областью от­ношений и установления смыслов.

Наконец, в феминистском анализе взаимодействия подчеркиваются те разли­чия между мужчинами и женщинами, которые объяснимы с точки зрения глубин­ных психических структур. Воспитание мужчин поощряет индивидуализацию и ведет к отрицанию женского начала; с детства мужчина понимает, что его притя­зания на свое преимущество означают, что надобно отстраниться от женских эта­лонов поведения. Подобным же образом, женщина рано узнает, что одна из обязан-

[408]

ностей женщин — по отношению к мужчинам и друг к другу — признать личность другого человека благодаря жестам, которые проявляются при взаимодействии: оказание знаков внимания, комментарий к сделанному, одобрение и демонстра­ция осведомленности. Такого рода поведение распространено, оно объясняет не только гендерные интеракции, но и взаимодействия, проходящие в рамках групп одного пола. Женщин часто изображают проявляющими больше отзывчивости по отношению к другим и в большей степени следящими за нуждами и желаниями других. Мужчины же склонны ощущать право и обязанность разграничивать свое поведение, реализовывая собственные планы, и чувствовать, что их отзывчивость по отношению к другому человеку — акт великодушия, а не часть ожидаемого от них в процессе взаимодействия поведения.

Субъективность

В большинстве социологических теорий связываются субъективный уровень со­циального опыта с микросоциальным действием (микросубъективностью) или же (как «культуру» или «идеологию») с макроуровнем (макросубъективностыо) (см. главу 10; приложение). Социологи же феминистского толка настаивают, что ин­дивидуальная интерпретация субъектом целей и отношений должна рассматри­ваться как отдельный уровень. Это требование вытекает из рассмотрения жизни женщин и представляется вполне приложимым к анализу жизни подчиненных групп в целом. Будучи подчиненными, женщины особенно осознают субъектив­ность своего опыта, поскольку их собственные переживания столь часто вступа­ют в противоречие с преобладающими культурными и утверждающимися в процес­се микровзаимодействий определениями. Когда социологи рассматривают уровень субъективности, обычно понимаемый ими как часть микросоциального, они обра­щают внимание на четыре главных вопроса: 1) принятие ролей и знание другого; 2) процесс усвоения норм сообщества; 3) природа «Я» как социального актора; 4) природа сознания в повседневной жизни. В настоящем разделе дается анализ феминистского пояснения этих аспектов.

Согласно традиционной социологической модели личности (в том варианте, что выдвинут теорией Мида [см. главу 6] иШюца), принимая на себя ту или иную роль, субъект учится видеть себя глазами других людей, которые считаются бо­лее или менее на него похожими. Но феминистская социология доказывает, что в процессе социализации женщины учатся видеть себя глазами мужчин. Даже если «значимыми другими» являются женщины, все равно перенимается мужское представление о себе и женщине вообще. На усвоение женщинами свое роли вли­яет тот факт, что они, в отличие от мужчин, должны научиться роли настоящего другого, а не просто какого-либо иного социального субъекта, который во многом схож с ней. Другим для женщины выступает мужчина, и он чужд ей. Для мужчин другие — в первую очередь мужчины, равные ему по гендерному признаку, чему в культуре придается необыкновенное значение. Феминисты считают, что данную формулу усложняет еще пересечение в индивидуальной жизни векторов угнете­ния и привилегий.

Принятие роли обычно рассматривают как наивысшую точку в усвоении норм сообщества, когда социальный актор учится принимать роль «обобщенного дру-

[409]

гого», представляющего собой конструкт, мысленно созданный субъектом из со­вокупности событий макро- и микроуровня, какие образуют его социальную жизнь. Привлечение слова в единственном числе — «другой» — означает, что последовате­ли микросоциологии рассматривают обобщенного другого как цельное, когерент­ное, единственное выражение ожиданий. Однако, по мнению феминистов, в пат­риархальной культуре, где господствуют мужчины, «обобщенный другой» — это набор норм, принятых в сообществе, где господствуют мужчины, и вынуждающие женщину считать, что она «нечто более низкое» или «неравное» по отношению к мужчинам. В той степени, в какой женщине удается сформулировать понимание «обобщенного другого», точно отражающее воззрения, которые господствуют в об­ществе, она нанесет ущерб проявлению чувства собственного достоинства и само­познанию. Феминистская теория опровергает тезис, согласно которому для боль­шинства людей существует единый образ обобщенного другого. Подчиненный субъект пребывает между миром, который управляется свойствами доминирующе­го образа «другого» и соответствующей системой значений, и своим местом в «ис­конных группах», выдвигающих альтернативные воззрения и стандарты такого обобщения. Осознание множества моделей обобщенного другого существенно в плане понимания сложности быть личностью и самореализовываться.

Согласно предлагаемому приверженцами микросоциологией описанию, соци­альный актор видит повседневный мир как нечто, подчиненное частным интересам. Социологи-феминисты подчеркивают: женщины могут оказаться настолько огра­ничены своим статусом, что идея строить собственные планы в мире оказывается бессмысленной и чисто умозрительной. Кроме того, женщины могут не считать жизненный мир чем-то, что осваивается в соответствии с собственными частными интересами. В результате социализации они, вероятно, станут осознавать мир как место, где субъект уравновешивает разнообразные интересы других акторов. Жен­щины не обладают опытом самостоятельного контроля над определенными сфера­ми пространства. Аналогично и их понимание времени редко следует элементарной модели «первое — значит, первое», поскольку их жизненная реализация состоит в уравновешивании интересов и проектов других. Таким образом, женщины способ­ны строить планы и действовать, заботясь о различных интересах — своих собствен­ных и чужих, способны действовать в интересах сотрудничества, а не руководства; способны воспринимать имеющийся баланс ролей не как конфликт, не как ролевое раздробление, а как реакцию на социальную жизнь.

Феминистские социологи критически отнеслись к тезису о цельном характере сознания в повседневной жизни, который принят сторонниками традиционной микросоциологии. Феминистские социологи подчеркивают, что женщинам свой­ственно «раздвоенное сознание», обусловливающее «линию разлома», проходя­щую между их личным, пережитым и обдуманным опытом и общепринятыми со­циальными описаниями этого опыта (D. Smith, 1979, 1987). Таким образом, повседневная жизнь разламывается для подчиненных субъектов на два рода дей­ствительности: с одной стороны — реально пережитых, обдуманных событий, с дру­гой — существование социальных моделей. Женщины, понимающие, насколько их собственный опыт отличается от имеющегося у мужчин, с которыми они взаимодей­ствуют, не допустят разделение личности. Как биологические и социальные суще-

[410]

ства, чьи действия не в полной мере регулируются патриархатом, женщины раз­личают время как пережитый опыт и время как социальную обязанность. Фе­министская социология личности, вероятно, сначала бы задала вопрос: как люди выживают, если их собственный опыт не соответствует установленным соци­альным образцам опыта? Одни выходят из положения, не размышляя над этим, другие — осознавая индивидуальные типы, чтобы осмыслить свой опыт; третьи — стремясь найти общность с другими, принимающими такую раздвоенную дей­ствительность; четвертые — отрицая обоснованность собственного опыта.

Представленные в обобщенном виде положения, касающиеся личности женщин, верны и в отношении личности всех других подчиненных субъектов. 1. Принятие ими роли осложняется пониманием, что необходимо принять ожидания дру­гого, являющегося в силу обладания властью чужим. 2. Они связаны не с одним, а многими образами «обобщенного другого», свойственного как культуре мо­гущественных групп, так и различным субкультурам, которые либо наделены меньшей властью, либо не наделены ею вовсе. 3. Они не ощущают себя целе­направленно действующими субъектами, способными выстраивать собственную жизнь — хотя им ( прежде всего, в границах американского этоса) постоянно го­ворят, что они могут это делать. 4. Они живут с раздвоенными сознанием, ощу­щением раскола между своим собственным опытом и тем, чтоутверждается гос­подствующей культурой.

Наше рассмотрение подразумевало цельного субъекта, т. е. индивида (женщи­ну или мужчину), обладающего беспрерывным, поступательным сознанием и осознанием себя. Представление о цельном субъекте имеет существенное значе­ние для феминистской теории, поскольку именно такой субъект способен испы­тать боль и угнетение, именно он выносит ценностные суждения и именно он либо оказывает сопротивление, либо примиряется с положением вещей. Цельный субъект — важнейший агент социальных изменений. Но нас интересует, насколь­ко целостен такой субъект; выдвигается проблема субъекта, чей обобщенный дру­гой — поистине «другой» или «чужой», субъекта, сталкивающегося не с одним каким-либо обобщенным другим, но со множеством таких образов, субъекта, чье сознание раздвоено, а личность, способная развиваться и изменяться, должна рас­сматриваться скорее как процесс, а не как продукт. Такое понимание «Я» как в качестве состоящего из отдельных частей, а не становящегося цельным, свой­ственно феминистским теориям личности, более того — это самая суть фемини­стских идей о сопротивлении и переменах. Восприятие «Я» как раздробленного наиболее сильно в критическом постмодернистском феминизме (рассмотренном выше), сторонники которого сомневаются в самой возможности «единого субъек­та или сознания». Но если личность, любое «Я», постоянно пребывает в измене­нии, если можно сказать в любой момент, что «это не я», то как вообще можно найти основания для утверждения личности? Феминисты, критикующие пост­модернизм, обращаются к исследованию повседневной жизни женщин. Те, гово­ря: «Я тогда не была собой» или «До сих пор я не была собой», допускают нали­чие некоего устойчивого «Я», от которого они отклонились, и, более того, самими этими утверждениями предполагается наличие такого «Я», которое знает об этом отклонении.

[411]

К обобщающей теории

Картина социальной организации, возникающая в рамках феминистской социо­логической теории, носит обобщенный характер. Она соединяет экономическую деятельность с другими видами социального производства (воспитание детей, эмоциональная поддержка, содержание домашнего хозяйства, половая жизнь и т. д.); считает материальное производство взаимосвязанным с производством идеологическим; описывает переплетение представляющихся автономными со­циальных институтов с произвольными индивидуальными действиями и отно­шениями; связывает структуру с взаимодействием и сознанием. Представляя мир таким образом, феминистская социологическая теория обращается к двум дихотоми­ям в социологической мысли: вопросам соотношения структуры и воли и разделе­ния «макроуровня» и «микроуровня».

Первый вопрос — спор о том, каким образом должны строиться социологиче­ские объяснения, о том значении, которое имеет для этого объяснения произволь­ное действие (люди, которые действуют относительно независимо, оказывают воздействие на социальную жизнь) или структура (влияние коллективных соци­альных установлений, определяющих ограничения индивидуального действия) (см. главу 11). Феминистская социологическая теория подключилась к рассмот­рению этих проблем, исследуя взаимосвязи между структурой и волей с точки зре­ния феминизма на социальную жизнь как ту, что определяется конфликтом меж­ду борьбой за свободу и угнетением. С одной стороны, феминистская теория говорит о крупных, устойчивых, вводящих ограничения социальных структурах патриархата, капитализма и расизма. С другой стороны, она сосредоточена на оп­позиционной политике, а в методологии — на персонифицированном субъекте, таким образом утверждая значимость человеческих действий в истории и их роль для социального анализа. Индивиды осмысливаются как живущие и действующие в рамках пространства власти, которым они детерминируются и которое они сво­ими действиями одновременно воспроизводят и с которым борются. Социальная жизнь воспринимается как цепь актов угнетения, что осуществленных агентами, причем их обязанность воспроизводить систему господства оценивается как не­пременное условие, даже если эти акты можно объяснить социальными структу­рами. Социальную жизнь можно понимать и как ряд индивидуальных и группо­вых реакций на притеснение: преодоление, отрицание, вызов, свержение, протест, сопротивление — как политику сопротивления, при которой индивидуальные и коллективные действия противостоят структурам и агентам господства. Суще­ственное значение для этой оппозиционной политики имеет наличие и устойчи­вость точек зрения разных групп. Эти точки зрения представляют собой способы понимания общества, возникающие из социально-структурных установлений и мотивирующие индивидуальное и групповое воспроизведение системы господ­ства или сопротивления ей (P. Collins, 1998). Если приверженец структурного де­терминизма утверждает, что точка зрения является продуктом социальных струк­тур, то феминистский анализ указывает на неизменное чудо и тайну человеческой способности надеяться и действовать для достижения лучшего даже в обстоятель­ствах самого жестокого угнетения. Последний подход подчеркивает эмоциональ-

[412]

ную восприимчивость персонифицированных индивидуальных субъектов по от­ношению к структурам, их способность реагировать гневно или обращать гнев на созидательные цели. Эмоциональную реакцию в виде гнева — и желание обратить его в сопротивление несправедливости — или требование справедливости нельзя объяснить порождающими их структурами угнетения (Lorde, 1984). В этом утверж­дении феминизм выражает надежду на освободительную политическую деятель­ность и предлагает разрешение теоретической проблематики, отраженной в деба­тах о структуре/деятельности.

Теоретики феминизма разрабатывают словарь, чтобы описать различные со­существующие реалии микро- и макроотношений. Дороти Смит ввела понятия «отношений господства», «обобщенных, анонимных, безличных текстов» и «ло­кальных условий переживаемого опыта» (Smith, 1987, 1990а, 1990b). Термин отно­шения господства подразумевает сложные, отдельные, хотя и сложно взаимосвязан­ные социальные действия, направленные на контроль за социальным производством. Это социальное продуцирование, по своей материальной природе, осуществляется в определенное время в локальных условиях переживаемого опыта — т. е. там, где не­кий реальный человек, например, пишет или читает книгу (или высаживает огород­ные растения, или шьет). Отношения господства в период позднего капиталистичес­кого патриархата проявляются в текстах, которые характеризуются присущими им свойствами анонимности, обобщенности и власти. Эти тексты предназначены для того, чтобы моделировать и переводить специфический, индивидуализированный опыт реальной жизни в языковую форму, приемлемую для отношений господства. Критерий «приемлемости» удовлетворяется, если текст отражает свойственное гос­подствующим субъектам определение ситуации. Тексты могут варьироваться от договоров и полицейских отчетов до официальных бюллетеней, школьных аттес­татов и медицинских записей. Повсюду они изменяют материальную действитель­ность, по-новому интерпретируя то, что произошло, определяя то, что возможно. Таким образом, вступая во взаимоотношения с системой господства, пусть даже на локальном уровне, индивид (например, студент, нанимающийся на летнюю ра­боту в ресторане, принадлежащем другу его семьи) обнаруживает, что должен за­полнить определенные текстовые образцы (например, налоговые бланки), которые были установлены не его непосредственным работодателем, а господствующим ап­паратом. Эти тексты приводят к тому, что постоянно пересекаются отношения гос­подства и локальные условия переживаемого опыта. Важно отметить, что это пе­ресечение двояко: в определенные моменты действующие субъекты, будучи каж­дый на своем индивидуальном месте, сидя за партами, компьютером или столом переговоров, создают формы, которые станут элементом господства.

Все эти три аспекта социальной жизни — отношения господства, локальные условия переживаемого опыта и тексты — являются распространенными, неиз­менными, устойчивыми чертами организации социальной жизни и системы доми­нирования. Все они могут и должны изучаться как одновременно действия и про­дукты конкретных субъектов. Каждое измерение обладает своей особой внутренней динамикой — побуждение к контролю в отношениях господства, побуждение к про­изводству и коммуникации в локальных условиях, побуждение к объективизации и отражению действительности в обобщенных текстах. Этому миру присущи ген-

[413]

дерные характеристики и одновременно расовые. Хотя никто не может избежать жизни в локальных условиях, поскольку каждому человеку приходится находить­ся где-то во времени и в пространстве, женщины гораздо более глубоко вовлече­ны в непрерывный процесс сохранения локальных условий, тогда как мужчины намного свободнее, будучи господствующими субъектами. Такое же разделение повторяется в случае представителей подчиненной и господствующей расы. Тек­сты, стремящиеся к объективации и отражению действительности, составлены так, что становится невозможным равное участие всех субъектов в деятельности, которая организована текстом, и это неравенство создается по линиям расы, ген-дера, класса, возраста, местожительства — т. е. различие выступает организацион­ным принципом текстов в рамках отношений господства. Здесь перекрещиваются детали структуры и взаимодействий. Существование господства и производства становится проблематичным, и их проявления включают и, таким образом, погло­щают давнее социологическое разграничение макросоциальных, микросоциальных и субъективных аспектов социальной реальности. В этом теория феминизма впол­не сближается со многими работами, которые рассматриваются в третьей части дан­ной книги, посвященными проблемам интеграции микро- и макроуровней и соот­ношения индивидуального действия и социальной структуры.

Резюме

Феминистская социологическая теория вырастает из теории феминизма в це­лом — нового учения о женщинах, стремящегося создать систему воззрений, ко­торые бы характеризовались тем, что женщина выступает как объект и субъект, способный действовать и обладающий знанием.

Современный феминизм стремится привлечь внимание социологов к гендерным отношениям и жизни женщин. Сейчас в рамках многих социологических направ­лений исследуются эти вопросыШакросоциальные теории — функционализм, ана­литическая теория конфликта и неомарксистская теория мировых систем — рас­сматривают, какое место занимает домашнее хозяйство в рамках социальных систем, разъясняя, почему положение женщин в обществе является подчинен­ным. Символический интеракционизм и этнометодология — микросоциальные те­ории — исследуют способы продуцирования и воспроизводства гендера в межлич­ностных отношениях.

Феминизм вырастает из четырех главных вопросов: «А как насчет женщин?», «Почему же тогда все именно так, как есть?», «Каким образом мы можем изме­нить и улучшить социальный мир, чтобы сделать его более справедливым для жен­щин и для всех людей?», «Каковы различия между женщинами?». Ответы на эти вопросы порождают различные варианты теории феминизма. В данной главе от­мечены четыре основных ее направления. Согласно теориям гендерного различия, положение женщин отличается от того, которое занимают мужчины. Эти направ­ления феминистской мысли объясняют такое различие, исходя из обусловленно­сти биосоциальными факторами, социализации, социального взаимодействия и онтологической трактовки женщины как «Другого». Теории гендерного неравен­ства, представленные, главным образом, либеральным феминизмом, подчеркива-

[414]

ют требование фундаментального права женщин на равенство и описывают струк­туры неодинаковых возможностей, которые оказываются следствием дискрими­нации по половому признаку. Теории гендерного угнетения — это феминистская психоаналитическая теория и радикальный феминизм. Первая разновидность объясняет притеснение женщин, основываясь на психоаналитическом описании психического стимула мужчин к господству; вторая — с точки зрения способно­сти и желания мужчин использовать насилие для подчинения женщин. Теории структурного угнетения — это феминизм социалистического толка и теория пе­ресечений. Первая из двух вариаций связывает угнетение с патриархальной и ка­питалистической попыткой контролировать социальное производство и воспро­изводство. Теория пересечений указывает то влияние, какое оказывают факторы классовой и расовой принадлежности, гендера, предпочтений в любви, местожительства на переживание событий, формирование точек зрения, свойственных определенным группам, и отношения, складывающиеся между женщинами.

Феминистская теория выделяет шесть основных причин для пересмотра обще­принятых социологических теорий. Во-первых, построение социологической тео­рии должно опираться на социологию знания, признающую пристрастность любого знания и утверждающую, что его носитель персонифицирован и имеет определенное социальное положение, а функция власти состоит в воздействии на то определение, что обретает форму знания. Во-вторых, макросоциальные структуры укоренены в процессах, которые контролируются господствующими слоями, действующими в своих интересах, и осуществляются подчиненными, чей труд благодаря господству­ющей идеологии оказывается незамеченным и недооцениваемым даже самими ис­полнителями. Таким образом, доминирующие субъекты контролируют и при­сваивают производительный труд общества, в том числе не только экономическое производство, но и женскую работу в плане социального воспроизводства. В-треть­их, социальные процессы микровзаимодействий являются актами властных уста­новлений господства/подчинения, которые по-разному трактуются влиятельными

. и подчиненными субъектами. В-четвертых, эти условия порождают у женщин «раз­двоенное сознание» по линии разлома, вызываемого сопоставлением патриархаль­ных идеологий с пережитыми женщинами жизненными реалиями. В-пятых, ска­занное по поводу женщин относится ко всем подчиненным субъектам, — здесь обнаруживается очевидное сходство, хотя и не тождественность. В-шестых, над­лежит подвергнуть сомнению категории, выработанные в рамках дисциплины, где традиционно доминировали мужчины, особенно разделение ее на микро- и макро­социологию.

[415]

Часть III