Структура юридической науки

Наука, как уже отмечалось, представляет собой сложноструктурированный, многогранный феномен, призванный систематически воспроизводить знания. Таким образом, наука — это не только сумма знаний, но и социальный институт, выражающий потребности общества в определенного вида знаниях, институт по их производству, фиксации, трансляции и применению на практике (в последнем случае наука трансформируется в технологию).

Структуру юридической науки, представленной в виде системы знаний, т. е. теории[109], можно рассматривать с нескольких позиций. Во-первых, с точки зрения содержания ее предмета, о чем речь шла выше. Во-вторых, с точки зрения структурных элементов юридической теории как социального института. Такими структурными элементами можно считать научно-исследовательские программы, ядро которых составляют институционализированные типы правопонимания (юридический позитивизм, социология права, теория естественного права, феноменология права и т. п.). В-третьих, с точки зрения уровней юридической науки. В этой связи традиционно выделяются теоретические знания и эмпирические, отличающиеся тем, что первые служат идеализации (построению модели) изучаемого объекта, тогда как вторые ориентируются на непосредственное изучение объекта. Современное науковедение к ним добавляет «метауровень» — философские основания науки. В связи с этим представляется целесообразным выделить философию права (верхний уровень), теорию права (средний уровень) и эмпирический (нижний) уровень.

Наиболее запутанным и дискуссионным вопросом является дисциплинарное и содержательное определение философии и права. Это связано с тем, что право — сложный, многогранный феномен, являющийся объектом многих наук. В современной юридической литературе не прекращается спор по поводу того, что же такое философия права — составная часть философии (ибо она не может не исследовать такой феномен, как право), самостоятельная научная дисциплина или часть (уровень) теории права.

Попробуем выяснить проблематику и статус философии права. Такая очередность вопросов представляется весьма важной, так как от определения проблематики (т. е. роли, назначения) философии права зависит ее дисциплинарный статус. Каковы же ее функции? Во многих работах, написанных философами философия права предстает как история правовых учений[110]. Такой же подход зачастую используют и достаточно авторитетные юристы[111]. Конечно, в этих работах — весьма содержательных и информативных — обсуждаются философско-правовые проблемы: соотношение права и морали, права и закона, сущность права, роль права в обществе и др. Однако авторы этих работ не объяснили, почему эти вопросы относятся именно к философии права, каков предмет этой дисциплины, ее функции и что такое философия права. В этом случае изложение различных точек зрения даже с хорошим комментарием, предполагающим критику рассматриваемых концепций, следует отнести к такой дисциплине, как «История политических и правовых учений», которая (история), как известно, заканчивается сегодня[112].

Работ, посвященных собственно философии права, в том числе рефлексирующих по поводу проводимого исследования, очень немного. Среди них нужно назвать исследования Д. В. Масленникова, А. В. Полякова, С. Г. Чукина, В. М. Сырых, А. Ф. Закомлистова, В. П. Малахова. Вместе с тем и у перечисленных ученых нет единства позиций по поводу того, каково назначение философии права и что она собой представляет: часть философии, самостоятельную науку или часть теории права. В общем и целом в современной философской и юридической литературе, посвященной философско-правовой проблематике, существует несколько различающихся позиций по поводу содержания, назначения и статуса этой дисциплины. Прежде чем высказать свою точку зрения по данному вопросу, необходимо проанализировать эти позиции.

По мнению Д. А. Керимова, философия права выступает теорией познания правовых явлений и в качестве гносеологии входит в теорию права[113]. Соглашаясь с тем, что философия права входит составной частью в теорию права (аргументация будет приведена ниже), нельзя не отметить, что связывать предмет философии права исключительно с гносеологической функцией означает непозволительно ограничивать его трактовку. Главный вопрос, который хотелось бы задать авторитетнейшему ученому, — почему онтология права оставлена «на откуп» социологии.

Несколько иначе подходит к выяснению предмета философии права В. С. Нерсесянц. По его мнению, философия права является междисциплинарной наукой, объединяющей начала юридической науки и философии[114], а также выполняющей «ряд существенных общенаучных функций методологического, гносеологического и аксиологического характера»[115]. При этом автор отмечает различие философского осмысления проблематики философии права, когда демонстрируется философский потенциал какой-либо философской концепции в особой сфере права, и юридического, когда доминируют правовые мотивы: смысл, место, значение права и т. д. Главной проблемой философии права В. С. Нерсесянц считает вопрос о том, что такое право, и рассматривает его преимущественно с точки зрения различения и соотношения права и закона[116]. Как видим, здесь проблематика философии права охватывает гораздо более широкий круг вопросов, по сравнению с позицией Д. А. Керимова. Такая позиция представляется вполне приемлемой. Однако вызывает возражение, во-первых, отнесение философии права (и философии) в разряд науки, во-вторых, жесткое различение проблематики философии права с точки зрения собственно философии и юриспруденции[117] и, в-третьих, акцент в онтологии, и гносеологии, и аксиологии права на различение исключительно права и закона.

Мэтр отечественной юриспруденции С. С. Алексеев утверждает, что философия права — это наиболее высокая ступень осмысления права, вершина обобщенных юридический знаний, представляющая собой «науку о праве в жизни людей, в человеческом бытии», призванная «дать мировоззренческое объяснение права, его смысла и предназначения для людей, каждого человека, обосновать его под углом зрения сути человеческого бытия, существующей в нем системы ценностей»[118]. Как и В. С. Нерсесянц, он также различает философию права как исконно философскую дисциплину, рассматривающую право под углом зрения определенной универсальной философской системы, и интегрированную философско-правовую область знаний, «когда на основе определенной суммы философских идей осуществляется проработка правового материала»[119]. Можно согласиться, что философия права — это наиболее высокая ступень осмысления права. Однако эта идея нуждается, как представляется, в более подробной аргументации и обосновании. В то же время отождествление философии права с наукой или самостоятельной дисциплиной вызывает серьезные возражения (это противоречит идее автора об иерархичности юридического знания).

Более последовательной представляется позиция В. М. Сырых (хотя форма ее изложения далека от научной корректности). Правильным представляется его утверждение о том, что связь теории права и философии не зависит от содержания философии[120]. Философия, выполняя мировоззренческие, теоретические, методологические и гносеологические функции, выступает тем самым основанием теории права. Философия исследует всеобщие законы в развитии природы, общества, мышления, является необходимым основанием теории права, так как любое конкретное явление (предмет науки) характеризуется определенной совокупностью всеобщих черт, признаков. Для их выявления и применяются философские (диалектико-материали-стические — у В. С. Сырых) категории[121].

Нельзя не признать справедливым утверждение о том, что правоведение не может изучать конкретику своего предмета без учета воздействующих на право общих социологических закономерностей[122]. Однако «от такого «философского» экскурса никакой философии права образоваться не может»[123]. В пылу критического задора он вообще отказывает в праве на существование философии права, так как с его точки зрения теория познания права — это не что иное, как философия[124], а проявление всеобщих законов в отдельных сферах изучают соответствующие научные дисциплины. Поэтому философ не может за юриста решить проблему сущности права, а юрист за философа — гносеологические проблемы, тем более что они (по утверждению автора) там решены[125]. Правда, ниже автор утверждает, что юристу необходимы знания и философии, и других наук[126]. Как видим, позиция В. С. Сырых достаточно противоречива.

Еще одна интересная позиция по данному вопросу принадлежит С. Г. Чукину. По его мнению, философия права представляет собой философский дискурс права, и является главным средством легитимации права[127]. Философия права, по его мнению, выполняет мета-методологическую функцию (в рамках методологического дискурса) и функцию легитимации права с точки зрения внешних принципов (в рамках дискурса обоснования права, проводимого с позиций предельных оснований)[128] и включает в себя онтологию, эпистемологию и методологию права. Познавательный же дискурс, и это представляется не до конца последовательным, отнесен к ведению юридической науки[129].

В завершение изложения различных точек зрения обратимся к работам зарубежных авторов. М. Ф. Голдинг к предмету философии права относит природу права, проявляющуюся, прежде всего, во взаимоотношении права и морали, цель права, сущность ответственности, а также критерии справедливости при разрешении юридических споров[130]. Интересно, что цель права связывается им с пределами правового регулирования в обществе. Обращает внимание тот факт, что в данном случае полностью отсутствует гносеологическая проблематика в предмете философии права.

В этой связи более последователен В. Кубеш, который к философско-правовой проблематике относит фундаментальные знания о правовой реальности и о месте права в обществе, определение условий значимости этих знаний для отдельных юридических дисциплин и обобщение результатов исследований отдельных юридических дисциплин, в результате чего формируется научное правовое мировоззрение[131]. Задачами философии права, по его мнению, являются: исследование сущности права; способов его познания; анализ идеи права, его смысла и цели; обоснование логики в сфере права и логической структуры основных правовых понятий; дифференциации юридических наук; формулирование правового мировоззрения[132]. Вместе с тем формулирование общеюридических понятий относится с его точки зрения, именно к философии права, а не юридической догматике, которая лишь систематизирует и интерпретирует правовой материал, применяя нормативные и телеологические методы[133].

Как видим, и в отечественной и в зарубежной литературе нет единства мнений по поводу предмета философии права. Для того чтобы аргументировать какую-либо точку зрения по данному вопросу, необходимо, как представляется, выяснить вопрос о соотношении (взаимосвязи) философии и науки[134].

Отношение между ними в ХIХ—ХХ вв. протекали, как известно, достаточно сложно. Философия из «науки наук» первоначально была превращена позитивистами в лженауку, досужий вымысел, но уже постпозитивистами была с почетом возвращена на причитающееся ей место в структуре научного знания в качестве одного из его оснований в связи с неустранимостью социокультурного и исторического измерения науки. Это связано также с тем, что при любом подходе к описанию и объяснению научного знания оно неизбежно опирается на некоторое предпосылочное знание, априори. Теория парадигм Т. Куна, научно-исследовательских программ И. Лакатоса, неявного знания М. Полани, традиции Л. Лаудана, тематических структур Дж. Холтона, концептуальных установок Я. Хинтикки — все это хорошо описанные в литературе примеры такого предпосылочного знания. Все они оказывают непосредственное влияние на научную деятельность и влияют на ее результат.

Значительный интерес относительно понятия, структуры и функций философских оснований науки представляют идеи В. С. Степина. Они, с его точки зрения, включают в себя нормы и идеалы исследования, научную картину мира и философские идеи и принципы, с помощью которых обосновывается картина мира и эксплицируются нормы и идеалы исследования[135]. Тем самым основания науки выполняют эвристическую и адаптационную функции: детерминируют научный поиск, адаптируя социокультурные факторы до- (вне-) научного порядка к данной отрасли научного знания.

Исходя из вышеизложенного философия науки (этой конкретной научной дисциплины) является не отдельной областью знаний, существующей вместе (рядом) с этой наукой, а ее «верхним» уровнем — уровнем ее оснований. На этом уровне происходит соприкосновение философии и этой научной дисциплины — философские знания (в том числе, обыденные знания, подвергшиеся философской рефлексии) применяются для онтологического и гносеологического ее обоснования. Так как философия представляет собой рефлексию над основаниями бытия и сознания, она включает в себя два главных раздела — онтологию (учение о бытии) и гносеологию (учение о сознании)[136]. Аксиология, традиционно относимая к философскому знанию, как и этика и эстетика, представляет собой, на наш взгляд, подраздел социальной онтологии. В свою очередь, методология (исследование научных методов, норм и принципов познания) — не что иное, как важнейший раздел гносеологии. Как видим, философия науки (как ее соответствующий уровень) — это не наука, но такое знания, без которого наука (в нашем случае юридическая) невозможна.

Таким образом, философия права — это «верхний» уровень юриспруденции, призванный способствовать онтологическому и гносеологическому обоснованию государства и права. Необходимо заметить, что такое обоснование невозможно без участия всех трех уровней науки — и философского, и теоретического, и эмпирического. Эту функцию философия права (как уровень юридической науки, а не какая-то самостоятельная дисциплина) осуществляет особым способом — привлекая именно философское знание. Как именно?

Прежде всего, философия права проясняет смысл наиболее фундаментальных понятий юриспруденции — права, государства, нормы права[137] и др. Тем самым осуществляется один из этапов формирования этих предельно общих для юридической науки понятий, дополняемых данными догмы права и практической юриспруденции. При этом используется аналогия из других областей знаний, метафоризация[138], метонимия. Тем самым исходные онтологические допущения, входящие важнейшим компонентом в картину мира, «переводятся» в юридическую сферу — предмет юридической науки. Привлечение данных других наук, т. е. проведение междисциплинарных исследований, также относится в разряд философско-правовых исследований. К онтологическим аспектам философии права принадлежит ко всему прочему определение роли и значения права в обществе.

Онтологическая проблематика философии права предполагает также разработку вопросов взаимосвязи юридической науки и социальной практики. Эти вопросы включают, во-первых, адаптацию социокультурных факторов применительно к юриспруденции (в том числе, формулирование социального заказа для юридической науки и практики) и, во-вторых, выработку критериев оценки юридической практики, т. е. разработку вопросов эффективности права, смыкающуюся с определением значения юридической реальности в обществе. Все это относится к «политике права» как элементу философии права.

К этой онтологической проблематике примыкает определение предмета юридической науки. Так как предмет науки — это гносеологическое отношение субъекта и объекта познания, зависящее от того, как предварительно определяется объект — соответствующая реальность (в данном случае — правовая), то определение предмета данной конкретной научной дисциплины включает в себя вопросы и онтологии и гносеологии. При этом важно иметь в виду, что это именно философско-правовая проблематика, так как определить предмет юриспруденции (как и любой другой научной дисциплины), оставаясь в рамках юридической науки, невозможно[139]. Для этого необходимо произвести рефлексию над ней, а это в состоянии сделать только философия права, привлекая, конечно, сугубо юридические (в том числе и практические) знания. К этой же проблеме примыкает вопрос о структурировании юридических наук и определения их предметов, хотя здесь связь с проблематикой науки теории права еще более наглядна; в то же время решить вопрос о структуризации правовой системы без привлечения философского знания нельзя.

К гносеологической проблематике философии права относится определение критериев научности юридического знания — применение общих критериев научности к области юридического знания. Другая важная составляющая гносеологии права — адаптация общенаучных методов применительно к познанию правовых явлений[140].

К рассмотренной проблематике философии права примыкает ее мировоззренческая функция, связанная с формированием «правовой картины мира», т. е. современной социокультурной и исторической ситуацией социума, правосознанием. Именно философия как мировоззрение обусловливает, например, предпочтение естественноправовой ориентации теоретика права, а не позитивистской или социологической.

Отмеченные проблемы — функции — философии права, обозначенные выше, чрезвычайно сложны, неоднозначны, особенно в ситуации постмодерна и нуждаются в специальных исследованиях.

Таким образом, философия права — это онтологическое и гносеологическое обоснование права философскими методами (определяющее что есть право, каково его значение в обществе, каков социальный заказ и критерии оценки юридической практики, предмет юридической науки, критерии ее научности и методы научного познания правовых явлений), представляющее собой «верхний» уровень юридической науки, обеспечивающий взаимодействие философии (рефлексии над основаниями культуры) с правоведением.

Средний уровень юридической науки, по мнению С. С. Алексеева и некоторых других ученых, представлен догмой права (специально-юридической теорией или общей позитивной теорией)[141] в виде традиционной для теории права проблематики. С таким мнением можно согласиться лишь отчасти. Если исследователь не является сторонником юридического позитивизма, то это совсем не обязательно должна быть формально-догма-тическая теория права.

Вообще сам термин «теория среднего уровня» был введен в научный оборот знаменитым американским социологом Р. Мертоном в основном для критического анализа структурного функционализма Т. Парсонса[142]. С точки зрения Р. Мертона, такие теоретические конструкции, как исторический материализм Маркса, теория социальных систем Парсонса и интегральная социология Сорокина, — это скорее общие теоретические интерпретации, чем строгие системы типа общей теории в физике[143]. Чтобы связать эти философские концепции с эмпирическими фактами как раз и необходимы теории среднего уровня, значительно менее абстрактные и более верифицируемые, нежели первые.

В теории права в принципе структурные элементы предмета и образуют подобные теории. При всех содержательных различиях сторонников позитивизма, социологии права или теории естественного права сюда традиционно относятся теория правовых норм, теория правоотношений, теория правонарушений, теория юридической ответственности и некоторые другие. Одновременно к юридическим теориям среднего уровня относятся также отраслевые дисциплины, такие как теория уголовного права, теория гражданского права, теория административного права и т. д. В этой связи возникает вопрос о соотношении теории права с отраслевыми науками, входящими в состав юриспруденции. Это взаимоотношение в некотором роде может быть представлено по аналогии соотношения социологии с частными социологическими дисциплинами. Теория права (как и социология) выступает философским уровнем, теоретико-методоло-гической базой для отраслевых юридических наук. Это проявляется, прежде всего, в роли общеюридических понятий, без которых не обходится практически ни одна категория отраслевых дисциплин. Все общеюридические понятия, такие как «норма права», «правоотношение», «правонарушение» и другие, вырабатываются именно теорией права. С другой стороны, теория права выполняет эвристическую функцию относительно отраслевых юридических исследований. Она определяет их предмет, «угол зрения» на частноюридические феномены, принципы познания, конкретизируемые в частнонаучных методах и методиках. Предмет отраслевых наук, как и предмет правового регулирования соответствующих отраслей права, формулируется опять-таки в рамках теории права и конкретизируется в соответствующих дисциплинах. Теория права также вырабатывает критерии оценки уровня, состояния и перспектив этих дисциплин, в частности критерии эффективности права как такового.

Однако между теорией права и отраслевыми юридическими дисциплинами существует и обратная связь. Она состоит в том, что последние являются «питательной средой» теории права, в достаточно большой степени выступает ее эмпирической базой. Отраслевые юридические науки далее предъявляют теории права «социальный заказ», демонстрируя те практические проблемы, которые нуждаются в теоретическом осмыслении.

Таким образом, теория права обобщает, оценивает, теоретически интерпретирует данные отраслевых юридических наук, без которых она превратилась бы в спекулятивную, схоластическую дисциплину.

При очевидной целесообразности выделения теорий среднего уровня нельзя не отметить и проблемы, нерешенные вопросы, возникающие в этой связи. Прежде всего, между философским и теоретическим уровнями нет однозначной связи. Одна и та же теория среднего уровня может быть обоснована, с некоторыми модификациями, различными философскими концепциями, и наоборот (эта же проблема относится и к нижнему уровню теории права — эмпирическому). Вызывает некоторые вопросы и статус таких дисциплин, которые традиционно именуются прикладными — теория криминалистики, теория судебной бухгалтерии, теория судебной медицины. Не менее дискуссионным является статус криминологии.

Эмпирический уровень — это уровень фактов, полученных в результате конкретных исследований. Эмпирия — это знания о мире в его существовании, т. е. в его внешних проявлениях. Эмпирический факт представляет собой индивидуальную характеристику, данную в непосредственном опыте, он представляет объект в его единичном существовании.

Неверно отождествлять «факт» лишь с чувственным отражением определенных сторон объективного мира, рассматривать его исключительно как чувственный образ того или иного события, явления. Чувственных образов как таковых, «очищенных» от рациональных компонентов мышления, просто не существует. Любая фактическая информация о конкретном, единичном событии или явлении всегда фиксируется в языке науки и тем самым становится (может стать) всеобщим достоянием. Фактуальные предложения научного языка практически всегда включают в себя специальные термины, смысл которых может быть понят лишь в контексте определенной научной теории. Поэтому фактами науки могут быть лишь те данные, которые «ассими-лированы» определенной теоретической концепцией, включены в систему научного знания путем их отображения в понятийной системе некоторой теории. Например, те или иные данные (результаты анализа, наблюдения и т. д.) о нормах права станут научными фактами только тогда, когда будут интерпретированы в соответствии с представлением о норме права (например, как о статье нормативно-правового акта или как фактическом состоянии общественных отношений). При этом процедура интерпретации следует не за эмпирическим исследованием, а всегда вместе с ним, одновременно. Поэтому выделить эмпирический уровень теории государства и права в чистом виде, без теории практически невозможно, но можно аналитически.

Таким образом, связь между теоретическим и эмпирическим уровнями чрезвычайно тесная, а их различие не имеет абсолютного смысла. Но относительное различие все же имеется. Оно связано с тем, что теория фиксирует более или менее постоянные (инвариантные) свойства и отношения объектов в понятиях и связях между ними. Эмпирия (факты) описывает текучесть, непостоянство объектов, что связано с изменчивостью их количественных характеристик.

В заключение заметим, что эмпирический уровень теории права зачастую опосредован данными отраслевых юридических и смежных общественных дисциплин.

Если науку (теорию государства и права в нашем случае) рассматривать в качестве социального института, как это, например, делают представители социологии науки[144], то в структуре науки выделяются несколько иные элементы. Сторонники социологии науки пытаются выявить (и доказать) социальную обусловленность научных положений, поэтому основной единицей анализа для них является научное сообщество, производящее знание. Большое влияние на становление этого подхода в науковедении сыграла работа Т. Куна, в которой структурная единица науки — парадигма — отождествляется прежде всего с научным сообществом, разделяющим общие правила «решения головоломок»[145]. В связи с этим основным объектом анализа социологии науки являются научные школы — устойчивые институционализированные образования, определяющие специфику научной деятельности конкретных ученых (от выбора темы исследования, до определения социального статуса того, кто волею судьбы попал под влияние именно этой научной школы).

Научная школа представляет собой малую группу (в социологическом смысле), объединенную неформальным лидером (его статус может совпадать с формальным) и соответствующей научно-исследовательской программой[146]. В социальной психологии науки к этим признакам научной школы также добавляют единство стиля мышления, переходящее от учителя к ученикам[147]. Критерии научной школы достаточно условны и не являются четко зафиксированными в каких-либо нормативных документах. По мнению В. П. Карцова, в качестве таковых можно рассматривать: единство программы деятельности, в том числе предмета исследования; непосредственное общение членов научной школы, включая общение учеников с учителем; идентичность школы как коллектива (имеется в виду психологическое отличие от других коллективов); потребность в кооперации деятельности[148]. Для экспликации характеристик научных школ в юриспруденции автором в 2003 г. было проведено анкетирование представителей юридического научного сообщества г. Санкт-Петербурга из числа преподавателей вузов города.

Было опрошено 25 преподавателей, практически все — кандидаты юридических наук, пятая часть — доктора юридических наук. На вопрос, существуют ли в современной юриспруденции научные школы, положительно ответили 19, отрицательно — 3, практически не существуют — 2, отсутствует мнение — 1. В отношении того, какие научные школы можно выделить, мнения респондентов разделились: по типу правопонимания (либертарная, нормативистская и т. п.) — 15 ответов[149]; по региональному критерию — 14[150]; по наименованию дисциплины — 11[151]; по институциональному критерию — 2[152]; затруднились с ответом — 4; таковые отсутствуют — 3 ответа. Эти данные интересно соотнести с ответами на открытый вопрос о критериях научной школы. Подавляющее большинство (22) в качестве такового указали наличие научной концепции, направления исследования (интересны некоторые уточнения: для 4 важен «качественно иной подход к научной проблеме», для 4 — метод исследования, для 3 — «не любые взгляды, а концептуальные»); единство научного сообщества — главный критерий для 14 респондентов; наличие лидера — для 5; институциональный критерий — для 2[153]. В качестве лидеров научных школ набрали более двух голосов: Е. А. Суханов — 4, Л. И. Спиридонов — 4, В. С. Нерсесянц — 3, А. П. Сергеев — 2, Ю. К. Толстой — 2, В. А. Четвернин — 2, Д. М. Шаргородский — 2, Д. А. Шестаков — 2, С. С. Алексеев — 2, И. Л. Честнов — 2. Не назвали ни одного лидера — 3.

На вопрос, относите ли себя к какой-либо из существующих школ, отрицательно ответили 7 респондентов, положительно (к Петербургской — 6) — 15, трое затруднились с ответом. Положительно ответили на вопрос о существовании научных школ в прошлом 23 респондента; лидерами среди них стали: историческая школа права — 4, социологическая — 4, московская — 3, санкт-петербургская — 3, психологическая — 3, позитивистская — 3.

На наш взгляд, научная школа находится внутри научной дисциплины и не может представлять ее целиком. Обязательным условием существования научной школы является научная концепция с соответствующим предметом и методом познания реальности. Эти исходные установки видения (предмет) и познания (метод) реальности, выраженные в «классических» (для этой школы) трудах, должны разделяться некоторым количеством сторонников. При этом одно (концепция) предполагает второе (научное сообщество), так как вне ученых, тех, кто воспринимает некоторые идеи, знания как такового не существует (что бы по этому поводу не писал К. Поппер, в частности о «третьем мире»). В то же время лидер научной школы может существовать как реально, так и виртуально — в «классических» трудах прошлого времени.

Другим критерием структурирования науки является дисциплинарная ее институционализация. Научная дисциплина (от лат. discipulus — ученик) — это, прежде всего, трансляция знаний, единица процесса обучения, а также воспроизводство научных кадров. Эмпирическим показателем формирования научной дисциплины в США является наличие кафедр с таким названием в более чем десяти университетах[154]. Внутри научной дисциплины выделяются научные направления и научные специальности, границы между которыми весьма условны. Главным показателем институционализации научной дисциплины, научного направления и научной специальности является классификатор наук, например тот, что ведется ВАКом (Высшей аттестационной комиссией) при правительстве РФ для присуждения ученых степеней и научных званий[155].