Маркс — Энгельс и их предшественники: от выискивания предвосхищений к предвидению 1 страница

Что касается оригинальности и теоретического содержания Марк-совой материалистической концепции истории (но не практического влияния Маркса) в настоящий момент... видимо, нет возможности ут-

⁵¹ Pitirim A. Sorokin, Sociological Theory of Today (New York: Harper & Row, 1966).

верждать, что Маркс привнес хоть одну новую идею в эту область или дал новый и лучший в научном отношении синтез идей, существовавших до него (ССТ, 520п, курсив мой).

В своей прежней работе Сорокин продолжает повторять, что ни в конкретных идеях, ни в теоретическом синтезе Маркса и Энгельса нет ни толики оригинальности; заканчивает он классическим кредо искателя предвосхищений:

Первое: с чисто научной точки зрения, что касается ее здравых эле­ментов, в их теории нет ничего, что не было бы сказано более ранними авторами; второе: действительно оригинальные идеи являются совершен­но ненаучными; третье: единственное достоинство их теории в том, что в ней в несколько более сильном и расширенном виде обобщены идеи, вы­сказанные до Маркса... Нет никаких оснований считать их научный вклад более чем средним (ССТ, 545).

В своей более поздней работе Сорокин, продолжая сильно кри­тиковать теорию Маркса⁵² и обоснованно утверждать, что она не воз­никла ex nihilo*, готов признать за ней особую интеллектуальную (а не просто политическую) роль.

Карл Маркс и Фридрих Энгельс, разделив социокультурные отно­шения на два класса — «производственные отношения, [которые] состав­ляют экономическую структуру общества», и «идеологическую надстрой­ку, «...дали новую жизнь и полное развитие экономической разновидное-

⁵² Сама же теория Маркса, касающаяся исторического развития науки и мышле­ния, конечно, предполагает, то ex nihilo nihil fit. Как выразился Маркс при известной попытке отделить прежнюю массу накопленных идей от своих собственных допол­нений к ней: «...мне не принадлежит ни та заслуга, что я открыл существование клас­сов в современном обществе, ни та, что я открыл их борьбу между собою. Буржуаз­ные историки задолго до меня изложили историческое развитие этой борьбы клас­сов, а буржуазные экономисты — экономическую анатомию классов. То, что я сделал нового, состояло в доказательстве следующего: 1) что существование классов связано лишь с определенными историческими фазами развития производства, 2) что классо­вая борьба необходимо ведет к диктатуре пролетариата, 3) что эта диктатура сама составляет лишь переход к уничтожению всяких классов и к обществу без классов». (Письмо Маркса Иосифу Вейдемейеру от 5 марта 1852 г. — К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., изд. второе, М., Госполитиздат, 1962. — т. 28, ее. 424—427.) Нет необходимости принимать самооценку Маркса за чистую монету; два из этих трех вкладов сомни­тельные проекты относительно будущего, и, как свидетельствует поздний Сорокин, Маркс внес вклад не только в теорию общественных классов. Дело в том, что и в письме Маркса, и у позднего Сорокина есть попытка различить простое предоткры-тие и аналитические или синтетические дополнения, развивающие знания. — При­меч. автора.

* из ничего, на пустом месте (лат.).

ти дихотомических теорий. Почти все недавние теории такого рода пред­ставляют собой разновидности и разработки этого различия, проводимо­го Марксом и Энгельсом... Теория Маркса, по сути, является прототи­пом всех рассмотренных мною более поздних теорий (СТС, 289, 296; кур­сив мой).

Если более позднюю работу Сорокина взять за образец, то мы, возможно, наблюдаем сдвиг в сторону более дифференцированного подхода к развитию социологических идей. Это только идет на пользу. Если отказаться от выискивания предвосхищений, то социологи смо­гут непредвзято сосредоточиться на выяснении того, в каком именно отношении более новые разработки идей построены на прежних, что­бы проанализировать характер и условия преемственности в социо­логической науке.

Гуманитарный и естественнонаучный аспекты социологии

Контраст между отношением точных и гуманитарных наук к ве­ликим классическим трудам отмечался часто. Он вызван глубокими различиями в типах избирательной аккумуляции, происходящей в цивилизации (куда входят наука и техника) и в культуре (куда входят гуманитарные науки и ценностные формы)⁵³. В более точных науках избирательная аккумуляция знаний означает, что классический вклад, сделанный гениальными или необыкновенно одаренными людьми в прошлом, во многом развивается в более поздних работах и часто людьми явно менее талантливыми.

О наличии подлинно кумулятивного знания свидетельствует тот факт, что сегодня человеку с заурядными способностями по силам решение задач, к которым не могли подступиться великие умы про-

⁵⁵ Различие между обществом, культурой и цивилизациейи было подчеркнуто Альфредом Вебером в «Prinzipiellen zur Kultursoziologie: Gesellschaftsprozess, Zivilisationsprozess und Kulturbeweguag», Archivfur Sozizlwissenschaft und Sozialpolitik, 1920,47, 1—49. Похожий анализ см.: R.M. Masciver, Society: Its s Structure and Changes (New York: Long & Smith, 1931), 225—236, и более позднее обсуждение: Merton, «Civilization and Culture», Sociology and Social Research, нояб.-дек. 1936, 21, 103—113. Примеры тенденции к смешению истории и систематики теории см. краткие обзо­ры понятий «культуры» и «цивилизации», использованных Гердером, Гумбольдтом, Гизо, Э. Дюбуа-Реймоном, Вундтом, Фергюсоном, Морганом, Тайлором, Боклем, Гете, и т. д. в следующих работах: Paul Barth, Die Philosophic der Geschichte als Soziologie (Leipzig: Reisland, 1922), 597—613; Y.S. Stoltenberg, «Seele, Geist und Gruppe», Schmollers Jahrbuch, 1929. LV, 105ff.; R. Euken, «Geschichte und KritikderGrundbegrifie der Gegenwart» (Leipzig: 1878), 1871T. Сорокин дает критический обзор этой систе­мы анализа в своих Sociological Theories of Today, глава 10. — Примеч. автора.

шлого. Студент-математик умеет идентифицировать и решать зада­чи не поддавшиеся усилиям Лейбница, Ньютона или Коши⁵⁴.

Поскольку в более точных науках теория и данные довольно да­лекого прошлого в большой мере входят в состав современного куму­лятивного знания, то упоминание великих авторитетов прошлого главным образом приходится на историю дисциплины; а ученые на своих рабочих местах и в трудах в первую очередь пользуются недав­ними достижениями, развившими эти прежние открытия. В резуль­тате прежние и часто более весомые научные достижения часто пре­даются забвению (за редкими и иногда существенными исключения­ми), поскольку их поглощает более поздняя работа.

В гуманитарных областях все обстоит иначе: с каждой классичес­кой работой — каждым стихотворением, драмой, эссе или истори­ческим исследованием — последующие поколения гуманитариев зна­комятся непосредственно. По образному выражению Дерека Прай­са, «кумулятивная структура естественных наук имеет фактуру с пос­ледовательным соединением элементов, подобно вязанию, тогда как фактура гуманитарной области больше напоминает беспорядочное плетение, в котором любая точка с равной вероятностью может быть связана с любой другой»⁵⁵. Короче говоря, личное знакомство с про­изведениями классиков играет малую роль в физических и биологи­ческих науках и очень большую в работе гуманитариев.

Кесслер, другой специалист по информационным системам в на­уке, изложил эту мысль в намеренно провокационной, если не воз­мутительной манере:

В научной литературе даже шедевры со временем потеряют всю цен­ность, кроме исторической. В этом основная разница между научной и художественной литературой. Немыслимо, например, чтобы человек, серьезно изучающий английскую литературу, не читал Шекспира, Миль­тона или Скотта. А тот, кто всерьез занимается физикой, может спокой­но проигнорировать первоисточники Ньютона, Фарадея и Максвелла⁵⁶.

Стиль Кесслера на то и направлен, чтобы вызвать возмущение читателя. И действительно, с точки зрения гуманизма и истории на-

⁵⁴ Charles С. Gillespie, The Edge of Objectivity: An Essay in the History of Scientific Ideas
(Princeton University Press, 1960), 8. «...каждый первокурсник колледжа знает физику
в большем объеме, чем Галилей, который в первую очередь заслужил честь считаться
основателем современной науки, и знает больше Ньютона, ум которого превосходил
все другие, обращавшиеся к природе». — Примеч. автора.

⁵⁵ Derek J. De Solla Price, «The scientific foundations of science policy», Nature, ап­
рель 17, 1965, 206, № 4981, 233-238. - Примеч. автора.

⁵⁶ M.M. Kessler, «Technical information flow patterns», Proceedings, Western Joint
Computer Conference, May 9, 1961, 247—257. — Примеч. автора.

I

уки, это утверждение кажется выражением современного невежества. Многим из нас трудно отделить свой преисполненный признатель­ности прошлому интерес к истории, к трудам основоположников от увлеченности работой, направленной на развитие современной на­уки и почти не требующей непосредственного знакомства с Principia Ньютона или Traite Лавуазье. Тем не менее такое же замечание, как у Кесслера, красноречиво высказал один из основателей современной социологии. Рассматривая основное предназначение науки — вклю­чение новых знаний и тем самым расширение ее сферы через призму личности ученого, Макс Вебер отмечает:

...каждый из нас знает, что сделанное им в области науки устареет через 10, 20, 30, 40 лет, такова судьба, более того, таков смысл научной работы, которому она подчинена и которому служит, и это как раз со­ставляет ее специфическое отличие от всех остальных элементов культу­ры, всякое совершенное исполнение замысла в науке означает новые «вопросы», оно по своему существу желает быть превзойденным. С этим должен смириться каждый, кто хочет служить науке. Научные работы могут, конечно, долго сохранять свое значение, доставляя «наслаждение» своими художественными качествами или оставаясь средством обучения научной работе. Но быть превзойденным в научном отношении —- не толь­ко наша общая судьба, но и наша общая цель. Мы не можем работать, не питая надежды на то, что другие пойдут дальше нас. В принципе этот про­цесс уходит в бесконечность⁵⁷.

Социологи, балансируя между представителями естественных и гуманитарных наук, испытывают давление в ориентации на класси­ческие достижения с обеих сторон и не торопятся брать на себя обя­зательства, описанные Вебером. Лишь некоторые из них уступают и полностью принимают либо естественнонаучную ориентацию, пред­ложенную Вебером, либо гуманитарную. Большинство, по всей ви­димости, колеблются, а некоторые пытаются их объединить. Эти по­пытки соединить естественнонаучную и гуманитарную ориентации обычно приводят к смешению систематики социологической теории с ее историей.

То, что в процессе кумуляции знаний социальные науки находят­ся между естественными и гуманитарными, убедительно подтверж­дается так называемым исследованием ссылок, где сравниваются рас­пределения дат публикаций, на которые ссылаются в нескольких оп­ределенных областях. Полученные данные исключительно закономер­ны. В естественных науках — представленных такими журналами, как

⁵⁷ М. Вебер. Наука как призвание и профессия. — В М. Вебер. Избранные произ­ведения. — М.: Прогресс, 1990, с. 712. — Примеч. автора.

«физикалревю» и «Аапрофизикал джорнал», — примерно от 60% до 70% ссылок относятся к публикациям, появляющимся за предшествующие пять лет, в гуманитарных науках — представленных такими журнала­ми как «Американ хисторикал ревю», «Арт Бюллетин» и «Джорнал ов Истетикс энд арт критисизм», — соответствующие цифры колеблют­ся от 10% до 20%. Между ними социальные науки — представленные такими журналами, как «Американ социолоджи кал ревю», Американ джорнал ов социолоджи» и «Бритиш джорнал ов сайколоджи», — где от 30% до 50% ссылок относятся к публикациям предшествующих пяти лет⁵*. Другие исследования ссылок подтверждают, что эти данные ти­пичны в общих чертах.

В одном отношении социология принимает ориентацию и прак­тику естественных наук. Исследование движется от рубежей, установ­ленных кумулятивной работой прошлых поколений; социология, имен­но в этом отношении, отличается исторической близорукостью, узос­тью кругозора и плодотворности. Но в другом отношении социология сохраняет свое родство с гуманитарными науками. Она не желает от­казаться от личного знакомства с классическими произведениями со­циологии и предсоциологии как от неотъемлемой части работы соци­олога qua социолога. Каждый современный социолог с претензией на социологическую грамотность непосредственно и многократно встре­чался с работами основателей: Конта, Маркса и Спенсера, Дюркгей-ма, Вебера, Зиммеля и Парето, Самнера, Кули и Веблена и других та­лантливых людей, оставивших неизгладимый след в современной со­циологии. Поскольку я тоже обращался к наследию прошлого, даже до того, как нашел этому разумное обоснование, и поскольку отчасти и сейчас не желаю отказаться от общения с классиками, это может по­служить достаточным основанием для размышления о характере и при­чинах этого нежелания.

⁵⁸ Я благодарен Дереку Дж. де Солла Прайсу за то, что получил доступ к его еще не опубликованным данным, основанным на 154 подшивках журналов в различных областях науки. Огромное количество упоминаний включает: Р.Е. Burton and R.W. Keebler, «'Half-life' of some scientific and technical literatures», American Documentation, •960, 11,18—22; R.N. Broadus, «An analysis of literature cited in the American Sociological Review», American Sociological Review», июнь 1952, 17, 355—356, и «A citation study for sociology», The American Sociologist, февраль 1967, 2,19—20; Charles E. Osgood and Louis V. Xhignesse, «Characteristics of bibliographical coverage in psychological journals published ш 1950 and 1960». Institute of Communications Research, University of Illinois, март 1963. В Дифференцированных исследованиях ссылок необходимо, конечно, различать ссыл­ки на исследования и на «необработанные данные», т.е. исторические документы, стихотворения и другую литературу далекого прошлого, которые критически заново оценивают гуманитарии. — Примеч. автора.

Эрудиция и оригинальность

Влечение социологов к работам своих предшественников не оку­тано тайной. Во многом социологическую теорию, представленную новыми членами этого прославленного генеалогического древа, от­личает непосредственная связь с прошлым, и современная теория отчасти откликается на многие до сих пор не решенные проблемы, выделенные предшественниками.

Однако интерес к классическим произведениям прошлого так­же вызвал интеллектуально дегенеративные тенденции в истории идей, Первая из них — это слепое благоговение почти перед каж­дым высказыванием блистательных предков. Оно не раз звучало в самоотверженном, но в целом бесплодном для науки толковании комментатора. На этот обычай как раз и ссылается Уайтхед в эпиг­рафе к данной главе: «Наука, которая не торопится забыть своих ос­нователей, обречена». Вторая дегенеративная форма — это превра­щение в банальность. Ведь один из способов превратить истину в заезженный и все более сомнительный штамп — это чтобы ее часто повторяли, желательно в неосознанно искаженном виде, те, кто ее не понимает. (Примером является часто высказываемое предполо­жение, что Дюркгейм отводил огромное место насилию в обществен­ной жизни, развив концепцию «принуждения» как одной из харак­теристик социальных фактов.) Превращение в банальность — от­личное средство истощить истину, выжав из нее все соки.

Короче говоря, изучение классических произведений может быть или прискорбно бесполезным, или удивительно полезным. Все зави­сит от того, какую форму принимает это изучение: бесплодного про­стого толкования классики и превращения истины в банальность или активного развития и разработки теоретических наметок авторитет­ных предшественников. Огромная пропасть разделяет эти два подхо­да и обусловливает двойственное отношение ученых к постоянному чтению первоисточников.

У этой двойственности есть исторические и психологические кор­ни. Со времени зарождения современной науки доказывалось, что ученым надо знать работу предшественников, чтобы исходить из того, что уже сделано, и отдать должное тем, кто этого заслуживает. Даже самый ярый проповедник антисхоластики Фрэнсис Бэкон считал это само собой разумеющимся: «Когда человек, готовясь и приступая к какому-либо исследованию, прежде всего отыскивает и изучает ска­занное об этом другими, затем он прибавляет свои соображения и по­средством усиленной работы разума возбуждает свой дух и как бы

призывает его открыть свои прорицания»⁵⁹. С тех пор такая практи­ка закрепилась в требованиях к научным статьям: в них должен быть обзор теории и исследований, имеющих отношение к рассматрива­емым проблемам. Логическое обоснование этого и понятно, и зна­комо: незнание прежних работ часто обрекает ученого на открытие того, что уже известно. Вот как Сорокин изложил это для нашей об­ласти знаний:

Не зная, что конкретная теория была давно разработана или что кон­кретная проблема тщательно изучена многими предшественниками, со­циолог вполне может потратить время и силы на открытие новой социо­логической Америки, когда ее уже давно открыли. Вместо того чтобы с удобствами пересечь научную Атлантику за короткий период времени, необходимый для изучения достигнутого ранее, такой социолог вынуж­ден перенести все испытания Колумба лишь для того, чтобы обнаружить уже после напрасной траты времени и сил, что его открытие давно сдела­но и все испытания были впустую. Обнаружить такое — трагедия для уче­ного и пустая трата ценного для общества и социологии дарования⁶⁰.

Ту же картину не раз отмечали и в других областях науки. Гени­альный физик Кларк Максвелл (проявлявший огромный, хотя и не профессиональный интерес к социологии того времени) заметил на заре своей научной карьеры: «Я читаю старые книги по оптике и на­хожу в них много такого, что гораздо лучше, чем новое. Зарубежные математики сейчас сами открывают методы, хорошо известные в Кем­бридже еще в 1720 году, но ныне забытые»⁶¹.

Так как политика и отчасти практика поиска предшествующей литературы давно стали правилом в науке, научные исследования перестали нуждаться в каком-нибудь другом документальном подтвер­ждении. Но противоположная тенденция, не получившая официаль­ного признания, но все же часто проявляющаяся на практике, требу­ет обширного документального подтверждения, если мы хотим по­нять двойственное отношение ученых к эрудиции.

Примерно на протяжении последних четырех столетий выдающи­еся ученые мужи предупреждали о возможных опасностях эрудиции. Исторические корни этого отношения кроются в неприятии схолас­тического подхода комментатора и толкователя. Так, у Галилея зву­чит громкий призыв:

⁵⁹ Фрэнсис Бэкон Веруламский. Новый органон. — Л.: Соцэкгиз, 1935. — Афо­
ризм LXXXII, с.149. — Примеч. автора.

⁶⁰ Sorokin, Contemporary Sociological TheoriesXVIII—XIX. — Примеч. автора.

⁶¹ Lewis Campbell and William Garnett, The Life of James Clerk Maxwell (London:
Macmillan and Co., 1884), 162. — Примеч. автора.

...человеку не стать философом, если его все время будет волновать написанное другими, и он никогда не посмотрит своими глазами на тво­рения природы, пытаясь распознать в ней уже известные истины и ис­следовать некоторые из бессчетного числа тех, которые еще предстоит открыть. Так, я считаю, философом никогда не станешь, а будешь всего лишь учеником других философов и знатоком их работ⁶².

Уилльям Харви вторит ему (выразительностью сказанного глубо­ко поразив Кларка Максвелла, тоже испытывавшего противоречивые чувства к эрудиции):

Все те, кто читает авторов, а не выводит сам посредством своего ума истинные утверждения о вещах (выражая свое авторское понимание), воспринимают не истинные идеи, а лишь обманчивые идолы и фанто­мы; тем самым они создают себе некие тени и химеры, и вся их теория и размышления (которые они зовут наукой) есть не что иное, как сны на­яву и фантазии больного воображения⁶³.

Со временем эту двойственность по отношению к эрудиции не­которые превратили в выбор между ученостью и творческой научной работой. К концу семнадцатого века Темпль, апологет древних мыс­лителей, знавший о естественных науках лишь понаслышке, был го­тов высмеять современных авторов, которые не хотели ограничиваться древней мудростью:

Окажись эти рассуждения верными, я уж тогда не знаю, на какие преимущества могут претендовать современные Знания по сравнению с теми знаниями, которые мы получаем от Древних. В этом случае люди скорее многое потеряют, а не приобретут, возможно, они ослабят Силу и Развитие своего Гения, сдерживая его и формируя на основе чужого, бу­дут меньше иметь собственных знаний, удовольствовавшись знаниями тех, кто был раньше... К тому же, кто знает, а вдруг ученость ослабит Твор­ческое начало в человеке, имеющем огромные преимущества от Приро­ды и Рождения, вдруг весомость и количество идей и понятий у такого множества других людей подавят его собственные или затруднят их дви­жение и пульсацию, из которых и возникают все открытия⁶⁴.

То, что Темпль от полного незнания ученых считал смешным, было всерьез воспринято великими учеными позже. Их двойствен­ное отношение к эрудиции было выражено недвусмысленно. Напри-

⁶² Le Opere di Galileo Galilei, Edizione Nazione (Firenze: Tipographia di G. Barbera,
1892), III, i. 395. — Примеч. автора.

⁶³ Campbell and Gavnett, op. cit., 277. — Примеч. автора.

⁶⁴ Sir William Temple's, Essays on Ancient and Modern Learning, изданные J.E. Spingarn
(Oxford: Clarendon Press, 1909), 18. — Примеч. автора.

мер, Клод Бернар допускает, что человек науки должен знать работу своих предшественников. Но, продолжает он, чтение даже такой «по­лезной научной литературы... не должно заходить слишком далеко, чтобы не иссушить ум и не задушить изобретательность и научное творчество. Какую пользу можем мы извлечь, выкапывая источенные червями теории или результаты наблюдений, полученные без долж­ных методов исследования?». Словом, «неправильно понятая эруди­ция была и до сих пор является одной из главных преград на пути развития экспериментальной науки»⁶⁵.

Такая широта ума, как у Бернара, явно позволяла относительно легко справиться с этим двойственным отношением, остановившись на выборочном чтении работ, непосредственно относящихся к соб­ственной экспериментальной и теоретической работе. Математик Литтлвуд, подобно самому Бернару, решил эту проблему, обратив­шись сначала к своим собственным идеям, а потом проверив их по предшествующей литературе, прежде чем опубликовать свои резуль­таты⁶⁶. Тем самым Бернар и Литтлвуд «замкнули цикл», вернувшись к практике, которую отстаивали светила в науке задолго до них⁶⁷.

⁶⁵ Claude Bernard, An Introduction to the Study of Experimental Medicine (New York:
Henry Schuman, 1949; впервые опубликовано в 1865 г.), 145, 141. — Примеч. автора.

⁶⁶ J.E. Littlewood, A Mathematician's Miscellany (London, Methuen Publishing Co.,
1953), 82—83. «Это, конечно, хороший способ — и я часто прибегал к нему — начи­
нать, не слишком погружаясь в существующую литературу» (курсив мой). Charles
Richet, The Natural History of a Savant, trans by Sir Oliver Lodge (New York: George H.
DornCo., 1927), 43—44, формулирует этот способ так: «Информированный человек...
может знать слишком много о том, что напечатано другими, и не сохранить ориги­
нальность своего подхода. Наверно, было бы лучше никогда не публиковать резуль­
таты эксперимента, тщательно не изучив соответствующую библиографию, и все же
лучше не отягощать себя слишком большими знаниями перед проведением экспери­
мента». — Примеч. автора.

" Д-р И. Бернар в письме Джону Коллинзу 3 апреля 1671 г.: «Книги и экспери­менты хороши в сочетании друг с другом, но, взятые отдельно, страдают недостатка­ми, поскольку работу человека неосведомленного невольно предвосхитят труды древ­них, а начитанного вводит в заблуждение вымысел вместо науки». Stephen Peter Rigaud, ed. Correspondence of Scientific Men of the 17th Century (Oxford: at the University Press, •841), 1,158. О взаимосвязи эрудиции и личных наблюдений см. также высказывание врача XVII—XVIII веков Джона Фрейнда: «Каждый врач хочет и должен делать зак­лючения, исходя из своей врачебной практики; но он сможет высказать лучшее суж­дение и дать более справедливое заключение, сравнивая то, что читает и что видит. Когда я говорю, что и то, и другое стало бы более плодотворным и совершенным благодаря поиску и изучению мнений и методов тех, кто жил раньше, не стоит счи­тать мои слова оскорблением для интеллекта любого человека, особенно учитывая то обстоятельство, что ему никто не мешает самому рассуждать и он не обязан вдаваться ^в понятия автора больше, чем сочтет разумным и применимым к практике. Поэтому не надо опасаться, что чтение скажется на его природной сообразительности, какова

Другие преодолевают свое двойственное отношение к эрудиции главным образом тем, что отказываются от всякой попытки сделать хорошее знание предшествующей литературы необходимым услови­ем продвижения в своей собственной работе. В социальных науках есть свой ряд примеров такого приспособления к ситуации. Давным-давно Вико готов был с радостью процитировать замечание Гоббса, что если б он прочитал так же много, как другие, то и знал бы так же мало⁶⁸. Герберт Спенсер — о котором можно сказать, что никто до него не писал так много, зная столь мало о том, что уже написано по такому же широкому кругу вопросов, — превратил и свое неприятие авторитетов по отношению к авторитетам, и свою болезнь (у него от чтения кружилась голова) в философию исследования, не предпола­гавшую знакомство с работами предшественников⁶⁹. И Фрейд тоже неоднократно и вполне осознанно в своих клинических исследова­ниях и в своей теории не считал нужным обращаться к предшествую­щим работам. Как он однажды выразился: «Я на самом деле очень мало знаком со своими предшественниками. Если мы когда-нибудь встретимся в мире ином, они меня, конечно, заклеймят плагиатором. Но это такое удовольствие исследовать что-то самому, а не читать об этом литературу». И еще: «В последние годы я отказал себе в огромном удовольствии читать работы Ницше из тех соображений, чтобы моей работе над впечатлениями, полученными в ходе психоанализа, не ме­шали никакие ожидания, полученные извне. Так что мне нужно быть готовым — и я с радостью готов — отказаться от всех притязаний на при­оритет во многих случаях, когда тщательное психоаналитическое ис­следование может лишь подтвердить истины, которые этот философ постиг интуитивно»⁷⁰.

Заметим, что именно основоположнику социологии удалось дове­сти этот способ адаптации к конфликту между эрудицией и творчеством до абсурда. В течение двенадцати лет, посвященных написанию «Кур­са позитивной философии», Конт следовал «принципу умственной

бы она ни была, сбивая с пути и вводя в заблуждение. History of Physic (London: 1725— 1726), I, 292. — Примеч. автора.

⁶⁸ The Autobiography of Giambatista Vico. Перевод Max Harold Fisch and Thomas
Goddard Bergin (Ithaca, New York: Great Seal Books, 1963). — Примеч. автора.

⁶⁹ Autobiography of Herbert Spencer (New York: D. Appleton & Co., 1904). — Примеч.
автора.

⁷⁰ Первое замечание — из письма Фрейда к Пфистеру, 12 июля, 1909 г.; второе —
из его «Истории психоаналитического движения», Collected Papers, I, 297. Фрейд не
зря предвидел, что позднее откопают всякого рода предвидения его работ; см. под­
борку как давних, так и недавних «предвидений» в Lancelot Law Whyte The Unconscious
Before Freud (New York: Basic Books, Inc., 1960). — Примеч. автора.

гигиены» — он очистил свои мозг от всего, кроме собственных идей, с помощью простого способа: не читая ничего, что хотя бы отдаленно относилось к его теме. Он с гордостью писал об этом А.Б. Джонсону: «Что касается меня, я не читал ничего, кроме великих поэтов, древних и современных. Умственная гигиена действует на меня чрезвычайно благотворно, особенно способствуя сохранению оригинальности свой­ственных только мне рассуждений»⁷¹. Таким образом, мы видим, как Конт проводит окончательное — и в своей крайности абсурдное — раз­граничение истории и систематики социологии. Как историк науки он пытался воссоздать ее развитие, довольно обстоятельно познакомив­шись с трудами классиков, тогда как в качестве зачинателя позитивис­тской системы социологической теории он преднамеренно игнориро­вал непосредственно предшествующие ему идеи — в том числе и идеи своего бывшего наставника Сен-Симона, — чтобы добиться специфи­чески понимаемой им оригинальности своих суждений.

Как мы уже видели, исторически повторяющееся противостоя­ние эрудиции и творчества — это проблема, которую еще предстоит решить. С семнадцатого века ученые предупреждали, что эрудиция часто толкает на чисто схоластические толкования прежних трудов вместо нового эмпирического исследования и что сильное увлечение прежними идеями сковывает творчество, лишая мышление гибкос­ти. Но, несмотря на эти опасности, великие ученые смогли соеди­нить эрудицию и творческий поиск ради продвижения науки, либо читая лишь самые последние исследования по своей проблеме, кото­рые, по-видимому, вбирают в себя соответствующие накопленные в прошлом знания, либо изучая более далекие источники только после завершения своего исследования. Однако экстремальные попытки освободиться от предшествующих идей — как это сделал Конт — мо­гут переродиться в осознанное пренебрежение всей существенной теорией прошлого и в искусственное разделение истории и система­тики теории.