Влияние экономического положения на индивида

Установив, что социальная жизнь создает идеи и воззрения, мы можем теперь развить этот тезис несколько подробнее.

Экономическое положение непосредственно побуждает индивида к деятель­ности, принуждает его к известному образу жизни и будит в нем связанные с этим последним идеи и воззрения. Нам известно, что несмотря на самую разнообразную группировку всевозможных обществ, во всех государственных организациях суще­ствует три больших общественных класса, отличающихся друг от друга своим эко­номическим положением, а именно: класс дворян, среднее сословие торговцев и ре­месленников, крестьянское сословие. Каждый из этих социальных классов воспи­тывает своих членов совершенно особым образом, приучает их к кругу своих воз­зрений, нравов, правовых привычек и норм и заставляет их, путем определения их профессии, идти в собственных интересах по тому пути, по которому идет соци­альный класс как целое.

Таким образом, член сословия дворян привыкает господствовать и повелевать, заставлять других, как водится, заботиться о его жизненных удобствах, отсюда, са­мо собой, возникает более высокое мнение о своей личности, отсюда - гордая осанка, третирование других людей и тысячи других характерных черт, свой­ственных аристократам всех времен и стран, независимо от народности, националь­ности, религии, расы и индивидуальных отличий.

В противоположность крестьянское сословие и сословие рабов всех стран и народов питает глубокую, затаенную ненависть, которую оно унаследовало от целых поколений, которая обуздается лишь сознанием духовной приниженности и которая разражается со всей дикостью варварских орд, раз представится тому случай.

Кто не знает, кто не слыхал о всеобщем глубоком недоверии, которое крестья­нин питает к "барину" и которое не в состоянии искоренить никакая убедитель­ность красноречия, никакая доброта, никакая обходительность? С тупым упорст­вом крестьянское сословие замыкается в самом себе, отгораживается от высших сословий, которые, впрочем и ему не открывают своих дверей; привычным ухом не размышляя, слушает он утешение религии, и вину во всех бедствиях приписывает своим господам; но привычка и наследственные воззрения научили его спокойно сносить его тяжелый жребий, что облегчается и внедренным в него чувство уважения к более сильным; однако все эти моменты, взятые все вместе, конечно не заставили бы подчиниться государственному порядку, если бы этот последил не поддерживался рукой государственной власти.

Всякий член среднего сословия воспитывается в традициях "барыша": торговля, ремесло и получаемая от них прибыль с колыбели носятся перед ним как идеал, с видит перед собой массу примеров нажитого богатства. Добиться удачи – это идея которой не знает крестьянин, идея, редко привлекающая дворянина, — эта идея является главной целью всякого индивида, принадлежащего к среднему сословиию. Он уже рано убеждается, что искусная работа и изобретательность ведут к это цели: все его мышление работает в этом направлении.

Крестьянин, прикованный к земле законом или силой отношений, только редких случаях может мечтать об осгавлении наследственного занятия, по общем правилу, он не может даже понять такой мысли. В такое положение он поставлен законом и государственным порядком, которые настолько сильнее его, что ему не приходит даже в голову мысль против них восстать. Следствием такой неподвижности является более или менее узкий горизонт, не выходящий за пределы соседней деревни, и вот ему не остается никакой другой инициативы, как либо покориться и работать, приспособляясь к отношениям, либо возмутиться и страдать от нищеты и наказания.

Совсем другое дело гражданин! Торговля расширяет его горизонт, весь мир открыт для него, и с высоко парящими планами он выступает за пределы стеснительных рамок государственной жизни. Широкий горизонт и тесные рамки – что может быть при этом естественнее идеи пробить последние или их обойти? Горожанин именно и образует фермент социальной борьбы: он первый приводит движение глыбу, которая скатывается по наклонной поверхности социально жизни.

В такой атмосфере создаются жизненные взгляды горожанина, в такой атмосфере дают отпрыски и вырастают его идеи и убеждения. Самодовольному консерватизму господствующих классов духовно развитой горожанин противопоставляет свое вечное недовольство, и он же первый приводит в движение пассивный консерватизм "народа".

Дворянин, горожанин и крестьянин - таковы были бы три типа индивидов, если бы государство осталось при такой примитивной группировке общества, но мы знаем, как многообразно дифференцируются и усложняются общественные образования, как вместе с тем разнообразятся типы индивидов.

Невозможно научно исчерпать эту тему, так как изображать типичное призвано, конечно, только искусство, здесь социология должна уступить первенство художнику и писателю, изображающим социальную жизнь.

Мы дадим еще несколько разъяснений.

Господствующее сословие с прогрессом культуры и расширением государства переносит свои функции на особые органы и, таким образом, распадается на сословие бюрократов, военных и крупных земледельцев.

Каждая из этих групп имеет свои особые интересы, свое общее занятие и обусловленный этим одинаковый образ жизни. Различные способы и характер участия в государственном господстве обуславливаются этим делением высшего сословия на отдельные группы. Представьте только различие между генералом, который остается "солдатом" и видит свою (солдатскую) честь в том, чтоб исполнять приказы монарха даже против своих убеждений; министром, который видит свою (политическую) честь в том, чтоб из-за всякого факта, который ему не нравится, или, из-за несогласия во мнениях со своим монархом, подать в отставку; и наконец "большим барином", который охотно принимает от своего монарха приглашение на охоту, но вежливо отклоняет министерский портфель, чтобы не лишиться своей свободы.

Как различно складываются взгляды на жизненные задачи и принципы! Как различно складываются убеждения и воззрения даже в одном господствующем классе благодаря социальной дифференциации занятий!

Точно то же и в среднем классе! Как различно складывается миросозерцание и направление мыслей у ремесленника, купца или судовладельца! Да и между самими купцами создается совершенно различный дух в зависимости от того, что один сидит в своей лавке, другой ведет экспортную торговлю, третий играет на бирже. И заметьте, что таким образом влияют не индивидуальные, а социальные разли­чия, социальная зависимость.

Как своеобразно должны складываться характер и взгляды - с одной стороны, у детей ремесленников, которые привыкли к непрерывной работе в семье, неболь­шому заработку и монотонности жизни мелкого промышленника, - с другой сто­роны, в кругу биржевиков с быстрым чередованием богатства и бедности, с вечны­ми волнениями ажиотажа, с переменой счастья в биржевой игре, в которой удача зависит от изменчивых условий мировых событий.

А как многочисленны ученые профессии - врачей, адвокатов, судей, ученых, чиновников, техников, инженеров, - профессии, на которые опять-таки дифферен­цируется среднее сословие. Каждый из этих классов создает, так сказать, свой дух, т.е. каждый из них создает свойственную ему и окружающую его моральную атмо­сферу принципов, идей, воззрений, понятий, в этой атмосфере живут и дышат при­надлежащие к нему индивиды, в ней рождается и воспитывается молодое поко­ление.

Как уже было сказано, бесконечное множество здесь возникающих типов недос­тупно науке: изображение этих типов - дело искусства, мы же пытаемся только выяснить, каким образом индивид, его мышление и поведение, его чувства и стремления создаются не в нем, но в его социальном кругу, каким образом все это создается отнюдь не свободно и не путем определения, а, так сказать, навязывается индивиду, незаметно для него самого.

Но если социология не может исчерпать бесконечного разнообразия типов, в которых она видит продукт социальной жизни и самых разнообразных агентов и влияний, то все-таки ее дело установить некоторые принципиальные моменты в этом процессе создания индивида группой.

Уже из сказанного до сих пор следует, что только моральные моменты и влияния ведут за собой ассимиляцию индивида с группой, группа образует индивида с его моральной стороны, выросши в ее моральной атмосфере, в мире ее идей, он из почвы извлекает свои жизненные соки. В этом процессе момент кровного про­исхождения, генеалогической связи не играет решающей роли. Если бы индивид довольно рано, не испытавши влияния своей группы, попал в чужую группу, был в ней воспитан и духовно обработан, как её собственный материал, то он ассими­лировался бы с нею, как будто бы он был рожден в этой группе. Поэтому в то время как антропологи уверяют нас, что на свете больше нет ни одной расы, в то время как ежедневный опыт показывает нам разнообразнейшие антропологичес­кие типы в одних и тех же социальных классах и группах - сочлены всякой группы морально представляют один общий тип. Антропологическое разнообразие и моральное единство - есть характер каждого социального общества, и не только в ЕВРОПЕ, но и во всех частях света! Впечатление, производимое на нас моральным типом, так сильно, что перед ним совершенно исчезает более слабое впечатление от типа антропологического. Так как в человеке человеческое, т.е. интеллектуальное и моральное, интересует нас вообще живее, чем животное, то при взгляде человека у нас запечатлевается сильнее социальный тип, между тем как антропологический ускользает от нашего внимания. Поэтому всегда получается, что при наличности известных внешних отличий, как одежда, прическа и т.п., которые указывают на принадлежность к известной группе, мы в индивиде, прежде всего замечаем моральный тип этой группы, антропологического же типа мы замечаем или ошибаемся на его счет, если нас не поражают отличительные черты, слишком бьющие в глаза.

Этим объясняется известный факт, что все китайцы кажутся нам похожими др на друга: наш глаз, пораженный известными внешними признаками, как, напр. гладко выбритой головой, косой и т.п., замечает лишь моральный тип, а между тем, среди китайцев есть столько разнообразных антропологических типов, как и среди всех других народов.

Точно так же негру в европейском гренадерском полку все солдаты, вероятно, кажутся вполне похожими друг на друга, так как он, помимо одинаковости одежде, прическе и т.п., может подметить еще только моральный тип – выражение, мину, осанку. А между тем антрополог в таком полку мог бы найти достаточно данных для сложной классификации солдат на множество рас и антропологических типов!

Мы видели, что существуют одни общественные классы, которые теснее сомкнуты, которые, так сказать, компактнее и обладают большей силой сцепления, другие, которые менее сомкнуты, обладают меньшей силой сцепления. Эта степень сцепления зависит, как мы раньше видели, от количества обобществляющих моментов, т.е. от количества интересов, связывающих общественный класс, а так же от того, постоянны ли эти интересы, переходят ли они по наследству и сохраняются ли в будущем, или они преходящи, эфемерны и моментальны. Эта различная сила сцепления социальных групп имеет громадное влияние на создание постоянство морального типа. Мы не остановимся перед формулировкой следующего социологического закона: неизменность и постоянство морального типа прямо пропорциональны степени сцепления и прочности структуры социального класса, каковая зависит, в свою очередь, от количества обобществляющих моментов.

Большее количество их как бы теснее прикрепляет индивида к группе, так как преимущественно социальным классам с высокой степенью сцепления свойственно воспитывать твердый характер. Индивиды таких классов точно вылиты по одной форме, так как они плоть от плоти и кровь от крови своей социальной группы. Они не что иное, как часть этой последней. Отсюда стихийная моральная сила людей за свой класс, за свое сословие, за свою народность, которой они принадлежат всеми обобществляющими моментами, а потому и всеми фибрами своего сердца, и, наоборот, легко понять колебания и бесхарактерность тех людей, у которых отсутствует один из моментов, порвана одна из связей, соединяющих их со «своими», легко понять неестественность и ходульность лица, которое выступает в качестве представителя группы, с которой его связывает лишь какая-нибудь тонкая, эфемерная связь при полном отсутствии большинства естественных, обобществляющих моментов. В этом и состоит вечный комизм положения parvenu и этот комизм встречается нам не только там, где "безродный выскочка" хвастает своими интимными отношениями с графами и князьями (кто не знает такого типа!), но и в тех случаях, когда горожанин хочет вести себя среди крестьян, как крестьянин, или когда аристократический кандидат развивает перед своими деревенскими избирателями свою политическую и экономическую программу! Комичность во всех этих случаях состоит в недостатке всех естественных обобществляющих моментов между индивидом и той социальной группой, к которой он хотел бы принадлежать и от имени которой он пытается говорить. Ведь неестественность всегда комична. Сравните с такими комичными фигурами всегда и всюду заслуживающих уважения и импонирующих своей простотой и естественностью индивидов, выступающих в роли представителя своей социальной группы. К самому малозначащему индивиду в таком случае должно относиться серьезно, так как все его поступки проникнуты, так сказать, естественностью и справедливостью.

Но социальная жизнь не проходит в строго замкнутых социальных классах, из природы вещей, из сущности политического и социального развития следует веч­ное стремление индивидов туда и сюда, вечное возвышение и падение, вечные столкновения, при которых социальные классы перекрещиваются в разнообраз­ных комбинациях и индивиды попадают в разнообразнейшие положения, как отно­сительно своих, так и чужих социальных групп.

Итак, жизнь старательно позаботилась о том, чтобы доставить нам самый пест­рый переход от светлой шутки к горькой скорби, от забавного комизма к потря­сающему трагизму. Эти бесчисленные оттенки индивидуальных образований и положений - неблагодарное поле для науки, но тем благодарнее оно для истории и искусства.

НРАВСТВЕННОСТЬ

Мы попытались выяснить процесс создания морального типа индивида его социальной группой. Мы уже заметили, что социальная группа создает и образует не только идеи и воззрения, взгляды и чувства индивида, но и то, что мы называем моралью, эта мораль есть не что иное, как внедренное социальной группой в дух ее членов убеждение в пристойности образа жизни, к которому они принуждаются самою же группой. Это убеждение, это сокровенное мнение личности о своем поведении и о поведении других является в развитии морали вторым моментом, которому предшествует первый, привитый привычкой и воспитанием, образом жизни и характером деятельности, стремлений и поступков. Это известные формы и принципы, которые индивид получает от своей группы и которые касаются всех сторон его жизни, всевозможных житейских положений.

Рассмотрим человека, который прочно прирос к своей группе: ни в каких житейских обстоятельствах, которые доступны группе по ее природе и положе­нию, он не будет затрудняться в выборе образа действий, ибо он владеет привитым ему мерилом, которое никогда не бросит его на произвол судьбы, он владеет моралью, которая всюду служит ему путеводной звездой. Но это продолжается только до тех пор, пока простая, единообразная группа (small and simple aggregat Спенсера) составляет весь мир и притом единый мир индивида - т.е. так бывает в примитивной орде, в диком первобытном состоянии. Здесь индивид знает и сознает, что правильно, пристойно и позволительно по отношению к своим, и что - по отношению к чужим. Но с момента организации господства одних над другими, со времени соединения двух или нескольких социальных групп и индивидов друг с другом возникают различные моральные воззрения. Новое соединение не может уже пользоваться этой примитивной моралью, чтобы существовать, оно должно иметь другую. Отношение господства одних над другими настойчиво требует и создает уже другое житейское поведение, другие жизненные правила, а вместе с тем и другую мораль. Ставши необходимыми, новые учреждения, цель которых -охрана господства, путем привычки прививаются к духу "сочленов" нового соединения и рождают в них новые воззрения относительно того, что правильно, пристойно, позволительно и хорошо. Новая форма жизни вырабатывает новую мораль. И из этой новой морали, которая приспособлена к усложненному социаль­ному обществу, к вновь сложившемуся политическому строю, с развитием и усовершенствованием этого политического строя возникает право, т.е. установленная и провозглашенная политическая норма, за нарушение которой установлены наказание и кара.

Поэтому между правом и моралью существует генетическое различие, поскольку первое есть продукт столкновения различных социальных элементов, а после, нее - продукт отношений между простым социальным элементом и индивидом. Право возникает всегда и всюду только в социальном соединении, хотя бы и самом простом; необходимым предположением права является организация господства; мораль возникает уже в примитивнейшем социальном элементе, в примитивнейшем племени, в орде.

Однако так как всякое более развитое и сложное социальное соединение независимо от содержащихся в нем общественных групп образует само по себе тоже социальную группу, так как совокупность его составных частей удерживается вместе с известными обобществляющими связями, и так как каждое соединение представляет социальное единство, то нет ничего удивительного в том, что простой факт существования этой социальной коллективности создает общую мораль, руководящую всеми его сочленами. Впрочем, эта мораль, соответствующая больше свободе взаимной связи, более ничтожному сцеплению этой совокупности, ни коем случае не будет обладать той проникающей силой и интенсивностью, которою обладает мораль социальных элементов, поэтому она вступает в частный конфликт с последним и часто побеждается им. Можно смело выставить положение, что большая часть преступлений и правонарушений, совершающихся в государстве, возникает из этих конфликтов общей морали с моралью социальных элементов. Так, напр., охотник в горах не поступает против морали своей социальной группы, охотясь за дичью, несмотря на это, он своим поступком вступает в конфликт не только с правом, но и с моралью государственного целого. Точно так же и бесчисленные правонарушения в торговом мире являются результатом противоречия между моралью торгового мира и моралью государственного целого (проценты и.п.). Такие частные конфликты служат доказательством того, что высшему единству государства еще не удалось растворить социальные элементы единое социальное общество и привить всем индивидам в государстве ту высшую мораль, которая так же нужна для счастья целого, как примитивная мораль орды для счастья орды.

Разрешение этой задачи - высшая цель государства, к которой оно стремите сознательно или бессознательно и, хотя бы ее никогда не суждено было достигнуть, все-таки нельзя представить себе никакой более высокой санкции, никакого более глубокого оправдания для государства, как это его назначение - работать над воспитанием человечества для высшей морали. Идея этой морали не может исчерпаться национальным чувством, которое есть не что иное, как усложненно чувство орды: оно должно обнять, по меньшей мере, все цивилизованное способное к цивилизации человечество.

Путь к осуществлению этого идеала морали открыт образованием системы государств так называемой европейской, которая со временем растворит сперва европейское человечество в одно, хотя и некрепко сплоченное социальное единство, после чего этот процесс может распространиться на другие части света. И хотя осуществление этого идеала и лежит в непредвидимой дали будущего, цивилизованное человечество должно крепко держаться за него, если оно не хочет совсем погибнуть в слепом естественном процессе, и, конечно, лучшая часть задачи социальной науки - констатировать тот трудный путь, по которому человечество, истекая кровью, идет к своей далекой цели.