Когнитивный и социологический подходы к истории знания 6 страница

Как и позитивисты, Пирс симпатизировал индукции, заключени­ям от частного к общему, полному обобщению фактического материа­ла; стремился уточнить логические правила этой исследовательской процедуры. Пирс серьезно разрабатывал проблемы соотношения фигу­рирующих в познании элементов. Он пришел к чрезвычайно плодо­творной гипотезе о том, что в основе существования смысла лежит механизм обозначения, когда элемент указывает не только на себя, но и еще на что-то. Пирс разработал первую типологию знаков, пред­ложил важное разграничение между знаками самими по себе, знаками по отношению к обозначаемому предмету и знаками по отношению к интерпретатору.

9. Прагматизм_____________________________________________ 114

Однако некоторые тенденции мысли Пирса отчетливо отделяют его от позитивизма. Для Пирса истинность концепции зависит не от убе­дительности построений и не от полноты учтенного опытного материа­ла (тем более, что эти «убедительность» и «полнота» являются таковы­ми только с каких-нибудь определенных позиций). Гораздо важнее возможность проверки обсуждаемой гипотезы, проверки следствий, которые она влечет за собой. По мнению Пирса, все потенциальное со­держание нашего знания исчерпывается информацией о будущих по­следствиях какого-либо явления или гипотезы. Таким образом, иссле­довательское пространство размыкается; теоретическая конструкция оказывается не итогом исследования, который является или истинным, или ложным, а его промежуточной стадией. За формулировкой версии следует ее мыслительная или практическая проверка, иными словами, предвосхищение и просчет ее прямых и побочных последствий, в том числе, и ее принятия научным сообществом. У Пирса даже есть форму­лировка, что истина - это то, с чем сообществу суждено согласиться.

Показательно сравнение того, как понимают зависимость истины от возможности ее экспериментальной проверки Пирс и Ф. Бэкон. По­следний имел в виду лишь то, что эксперимент покажет, как все есть на самом деле. Пирс уже осознал, что степень человеческого могу­щества достаточно велика, для того чтобы подогнать под гипотезу и результаты эксперимента. Соответственно, критерием удачности гипотезы является именно эта способность определять мировидение и после столкновения с наблюдаемым материалом. Это более честно и более зрело, чем у Бэкона, который не знал, что мы все равно ви­дим материал не таким, «каков он есть сам по себе», а так, как нам хочется; с другой стороны, степень доверия к истине в рамках теории Пирса существенно ниже.

Уильям Джеймс

и снятие жестких границ между данными органов чувств, сомнениями и «ясным теоретическим знанием»

Самым удобным для дальнейшего рассказа о развитии прагматизма может стать указание на то, что Пирс не настаивал на том, что вещи

9. Прагматизм_____________________________________________ 115

даны нам так, как они есть, и в то же время не проповедовал, что мы сами изобретаем их смысл. По Пирсу, у вещей есть такая форма суще­ствования, как данность в опыте. Для самого Пирса эта данность -всего лишь промежуточное состояние между «независимым (от иссле­дователя — А.П.) бытием вещей» и долженствующей отразить это бы­тие хорошей теоретической конструкцией. Однако уже Джеймс по­нял, что это пространство опыта можно сделать универсальной средой, в которой происходит весь познавательный процесс. Тогда окажется, что наше знание о самих себе в рамках этого процесса — не больше и не точ­нее, чем знание о бронтозаврах или смысле жизни; с другой стороны, знание о бронтозаврах или смысле жизни - ничуть не менее досто­верно, чем знание о самих себе. Иными словами, отпадает осознанная И. Кантом и мучившая европейскую гносеологию чуть ли не до сего дня проблема: качественного отличия знания о собственном сознании от информации о внешних вещах.

Джеймс сформулировал эту мысль следующим образом: «чис­тый опыт» это «непосредственный жизненный поток, представляю­щий материал для нашего последующего отражения»¹. Таким образом, оказывается возможным соотнести субъект и объект как два однород­ных образования, как две порции сознания (оно же — «чистый опыт»). В самых первых лекциях уже говорилось о том, что любая теория гума­нитарного познания строится, во-первых, на противопоставлении субъ­екта и предмета, а во-вторых, на необходимости предположить между ними удовлетворительно проводящую познание среду: в случае с праг­матизмом мы имеем еще один вариант решения этой проблемы.

Некоторые соображения Джеймса представляются очевидно вер­ными: в частности, о том, что одна и та же, вполне неделимая, порция чистого опыта в одних условиях оказывается объектом, а в других — субъектом. Можно привести пример: когда Джеймс формулировал этот принцип, он был субъектом познания, а когда сейчас о нем говорим мы, он - объект и ничего больше. Другое очень занятное наблюдение: само

¹ Цит. по: Рассел Б. Указ. соч. С. 284. Как мне любезно указал С.Д. Серебряный, в английском оригинале этой цитаты последнее слово - «reflection», так что мо­жет быть более оправдан перевод: «последующего размышления».

9. Прагматизм_____________________________________________ 116

понятие «сознания» в историко-философском плане содержит нагрузку еще до-философских способов мысли; «сознание» — это трансформиро­ванная категория «души». В этом качестве термин и понятие «созна­ния», по мнению Джеймса, скорее должны быть достоянием религиоз­ного, а не философского рассуждения.

Стоит обратить внимание еще на несколько мыслей. Во-первых, в познание, расширенное до границ всего опыта, привносятся различ­ные элементы, выходящие за рамки рационального оперирования: верования, желания, ощущения и т.п. Но в таком случае опыт исчер­пывает собой весь горизонт доступной для нас информации. Кантов-ская и послекантовская гносеология заставляет нас мучиться доста­точно трудными вопросами: как мы можем знать что-то находящееся вне нас? как мы можем рационально выразить нечто полученное принципиально нерациональным способом — через органы чувств и через интуицию? В случае принятия прагматистского представле­ния о сознании мы стоим перед значительно более простой задачей: как сделать так, чтобы наши рационально образованные идеи рацио­нально же казались нам не противоречащими всему прочему. Сфор­мулированная таким образом проблема не только сулит больше на­дежд на успех проекта, но и помогает отдать должное степени влияния обстоятельств на исследователя.

Во-вторых, продолжается тенденция размыкания процесса по­знания. Джеймс делает уже откровенное заявление о том, что познание ищет не результата, а метода; чуть позже Дьюи внесет еще одно ценное уточнение: метод должен предполагать возможности своего собствен­ного исправления. Джеймс развивает прагматистские соображения о том, что истина - не состояние, а процесс, т.е. нечто по определению изменяющееся, нестабильное. Постепенно он приходит к формули­ровке, что истина — это процесс постоянной верификации (= пере­проверки = сомнения). В прагматизме (за что он и был назван «праг­матизмом») истина идеи тождественна ее полезности, точнее -ее оперативной способности, возможностям ее применения. Однако, чтобы это не выглядело слишком плоско, стоит оговориться: знание становится верным не потому, что кому-то стало от этого очень хорошо в конкретный момент, а потому что события продолжают подтверждать полезность определенного содержания информации в отличие от аль-

9. Прагматизм_____________________________________________ 117

тернативного. Вернемся к примеру из начала этой лекции: о прагма­тизме желательно знать столько, чтобы без проблем ответить соответ­ствующий билет на экзамене. Однако может оказаться, что информация о том, как звали основных мыслителей прагматизма, хотя и поможет продемонстрировать экзаменатору, что Вы когда-то что-то читали, тем не менее будет решительно недостаточна, для того чтобы приме­нить прагматистские принципы мышления для определения, например, проблемы собственного дипломного проекта. В этом случае более опе­рациональным знанием о прагматизме оказывается уже не словарная информация, но тренировка в применении прагматистского подхода к процессу собственной исследовательской деятельности.

Джон Дьюи: инструментализм и его импликации для (гуманитарного) исследования

Джеймсу принадлежала еще одна очень интересная мысль: о том, что познание есть часть механизма приспособления человека к окружающей среде. Ее с большой охотой развил третий великий представитель прагматизма - Д. Дьюи. Он предположил, что исследование - процесс взаимного приспособления организма и среды, а, соответственно, че­ловек - такая часть природы, которая способна на сознательное само­изменение. Б. Рассел в своем учебнике упрощает это и говорит, что ис­следование есть только часть процесса взаимной адаптации среды и человеческого организма - та, в которой изменения происходят больше с человеком и с миром его осознанных представлений. Одна­ко в любом случае взаимное приспособление природы и организма подразумевает некоторое равноправие. Пирс некогда развил субъек­тивную сторону этой гипотезы: цель познания состоит в преодолении исследовательской неуверенности, переходе от проблематичной ситуа­ции к непроблематичной (видеть развитие знания в таких терминах по­лезнее, чем говорить об «истине»). Дьюи в своей формулировке, наобо­рот, снимает противопоставление субъективного и объективного: если исследование — процесс приобретения ситуацией большей определен­ности, то оно есть деятельность по организации мира.

9. Прагматизм_____________________________________________ 118

Выводов из такого понимания познания можно сделать множе­ство. Что касается его объективности, то она в большой мере сохра­няется - даже несмотря на то, что такие ощущения, как ощущения истинности и ложности, в принципе больше зависят от исследователя, чем от материала. Да, эти ощущения суть лишь состояния организма. Тем не менее, обуславливаются эти состояния организма извне и харак­теризуют степень его приспособленности к среде. С другой стороны, Дьюи сохраняет прагматистское допущение о единстве жизненного потока (или, если угодно, «чистого опыта»). В рамках этого допуще­ния он делает несколько чрезвычайно важных новых выводов.

Во-первых, Дьюи окончательно отказывается отождествлять чис­тый опыт и поток сознания: делается это ради того, чтобы не осталось сферы (например, материи), которую было бы уместно исключать из области опыта.

Во-вторых, развивая тезисы Джеймса и Пирса, Дьюи уточняет гипотезы об устройстве универсальной познавательной среды. Он об­ращает внимание на то, что поток опыта изначально не расчленен. Не­которую структуру этому потоку придает только исследовательское намерение, которое и обуславливает выбор определенных порций опы­та (фактов). Интеллектуальные операции с фактами предшествуют оформлению идей — планов вторжения в существующие внешние усло­вия. При этом, поскольку любой факт существует лишь по отношению к идее (оперативному плану действия с фактом), он может быть выра­жен именно символическими терминами. Исследовательский интеллект как раз и способен работать только потому, что объект заменяется дру­гим объектом, знаком, — таков характер связи между элементами. Из этого, по мнению Дьюи, следует, что характер смыслополагания у человека задан его намерениями что-то делать с предметами своих размышлений.

В-третьих, Дьюи в очередной раз обогащает понятие опыта. Он указывает, что к этой единственно существующей для познания среде принадлежат не только очевидные средства и объекты познания, но и факторы, затрудняющие познавательный процесс: неведение, ин­теллектуальная и поведенческая инерция, парадоксы, негативные опре­деления (например, определения смерти как окончания жизни или ус­ловия выплаты страховки) и т.п.

9. Прагматизм_____________________________________________ 119

Наконец, еще одно очень важное следствие из фундаментального положения Дьюи о том, что познание является деятельностью по орга­низации мира. Уже говорилось, что деятельность разума состоит не в созерцании вечной истины, а в процессе перепроверки ее про­межуточных значений; иными словами, разум ценен не сам по себе, а потому, что он годится для разрешения проблемных ситуаций, опе­рационален. В таком случае смысл интеллектуальной деятельности состоит в том, чтобы по возможности просчитывать последствия си­туации и влиять на будущее собственными адекватными действиями. А отсюда следует, что разум (да и вообще субъективное участие) не подлежит изъятию из исследовательского процесса, и упорство в стремлении «видеть вещи такими, какие они есть», является обманом тем более опасным, что это самообман.

Наоборот, нужно стремиться к более активному воздействию на объект исследования. Вместо того чтобы пытаться наблюдать те условия, в которых поведение вещей выглядит максимально есте­ственным (хотя из-за наличия наблюдателя это все равно недости­жимо в полной мере), следует сознательно, не стесняясь этого, соз­давать те условия, в которых удобнее будет субъекту наблюдения. Это очень плодотворный принцип, и только на первый взгляд кажет­ся, что он имеет отношение сугубо к естественным наукам и абсолютно неприменим для гуманитариев. Если мы имеем дело, например, с анализом текста, этот принцип оказывается весьма пло­дотворным.

Согласно прагматизму, мы не должны пытаться установить тот смысл, который вкладывал в этот текст его автор: мы все равно не сможем этого сделать, поскольку не будем в состоянии ни полностью уподобиться автору, ни сделать вид, будто наши представления ни­чуть не влияют на нашу интерпретацию. Вместо этого мы должны сразу поставить перед собой реальную задачу: по мотивам текста нуж­но прояснить наши собственные представления о структуре, например, нашей же исследовательской мысли. При этом тексты оригинальных авторов будут для нас не источником, а, скорее, чисто вспомогатель­ным инструментом, своего рода «галлюциногеном».

Пример, с точки зрения научной этики, несколько провокацион­ный, но вроде бы неплохой; во всяком случае осознание того, что в по-

9. Прагматизм_____________________________________________ 120

знавательном процессе всегда задействован фактор исследовательской деятельности (не столько даже интеллектуальной, сколько практиче­ски-волевой и даже направленной на удовлетворение каких-то инте­ресов), было вполне своевременным. Выше я уже пытался показать, что Кант, неокантианцы или Вебер признавали неустранимость структуры исследовательского сознания и склонялись к тому, чтобы конструктивно использовать его ограниченность. Точно так же и праг­матисты обнаружили в познавательном процессе неотменяемый инте­рес приспособления к жизненным условиям и поставили вопрос о воз­можности продуктивно использовать этот интерес. Можно это переформулировать: согласно прагматизму, необходимо так ставить исследовательские вопросы, чтобы фактор своего интереса оставался осознанным и не вводил в заблуждение, что такого интереса нет.

Напоследок еще ряд моментов, о которых стоит сказать несколь­ко слов. Во-первых, примечательно соотношение, которое прагматизм устанавливает между областью осознанных, продуманных представле­ний и остальным пространством. В прагматизме здравый смысл и на­учное сознание нераздельны, и наука есть своего рода «верхний этаж», относительно механическая разработка повседневных операций и про­блем. Во-вторых, необходимо обратить внимание на прагматистскую этику — и потому, что она интересна сама по себе, и потому что ее часто довольно беспардонно искажают. Оставим в стороне злопыхательство марксистов советского и постсоветского толка, инкриминировавших прагматистам (читать надо было — «американцам») свою степень под­гонки теории под повседневные нужды. Однако и Б. Рассел в «Истории Западной Философии» перегибает палку, изображая, как будет мучить­ся прагматист, которого спросят, пил ли он утром кофе: прежде чем ответить, ему надо будет просчитать все возможные последствия раз­ных вариантов ответа и, исходя из этого, выбрать нужный. Здесь есть другая сторона, поинтереснее: поскольку сами прагматисты, конечно, сознавали, что их учение может быть понято как легитимация реляти­визма и вседозволенности, они всячески культивировали душевную деликатность и внимание к собеседнику / Другому. При построении своей теории они больше всего заботились как раз о том, чтобы, если уж человек оказался свободен выбирать ценности, он выбирал не

9. Прагматизм_____________________________________________ 121

самые плохие и, по крайней мере, не задавил бы, по своей глубокой невежественности, хорошие. В целом, этика прагматизма является именно этикой плюрализма и ненасилия: выбирать (по возможности) и в поведении, и в исследовании обычно рекомендуется тот вариант, который оставляет наибольшие возможности для существования аль­тернативных себе. Поэтому не стоит однозначно принимать на веру рассуждения о том, что прагматизм как философское направление яв­ляется безнравственным: на мой взгляд, современная этика, пропове­дующая мультикультурализм, терпимость и политкорректность, мно­гим обязана прагматизму и хорошо с ним уживается.

Лекция 10 НЕОПОЗИТИВИЗМ

Теория познания в начале XX века. «Карта гносеологии»

и удобство выделения определенных «полюсов» - например,

аналитической (неопозитивистской) программы

На прошлых занятиях речь шла о расшатывании классической методо­логии гуманитарного знания — о том, как неокантианство и прагматизм пытались совместить требование объективности исследования с фактом зависимости его результатов от структуры сознания наблюдателя. В какой-то мере классические варианты ответа на основные методо­логические вопросы продолжают воспроизводиться и в XX, и в XXI веке: сейчас также сосуществуют позитивистские, интуитивистские и критические варианты гносеологии. Однако уже менее определен­но, чем в позапрошлом столетии, можно говорить о чистоте фило­софских школ; у любого автора можно найти и аналитические, и ирра-ционалистические, и релятивистские аргументы. Есть еще одна сложность: когда мы начинаем размышлять о философии 1950-х или даже 1900-х годов, оказывается, что у нас нет концептуального ап­парата для говорения с внешних, беспристрастных позиций. В слиш­ком заметной степени мы наследники, пользователи и пленники той системы категорий и противоречий, которая была выработана именно в начале XX века. Такие трудности заставляют стремиться к определенным упрощениям при характеристике ситуации в гумани­тарной гносеологии.

Прежде всего, хотелось бы ввести допущение, что на карте мето­дологических учений первой половины XX века существует некоторый полюс, от которого можно будет впоследствии отсчитывать коорди­наты других концепций. Этот полюс можно было бы обозначить как «аналитическую программу», понимая под таковой очередную попытку

10. Неопозитивизм__________________________________________ 123

строить знание исключительно рациональным образом. Рациональность познания должна сделать исследование подконтрольным, проверяе­мым, подающим надежды на то, что количество проверенного и хоро­шего знания будет медленно, но увеличиваться. Слово «аналитическая» уместно здесь в том смысле, в каком его употреблял Б. Рассел. В упро­щенном виде аналитическая программа означает намерение получать знание путем анализа: самым несомненным способом, только из уже имеющегося, без добавления новых проблематических суждений. Та­ким образом, аналитизм не хочет оперировать теми теоретическими образованиями, которые могут оказаться неоднозначными. Как фор­мулирует Рассел, «анализировать - значит переводить высказывание в более адекватное словесное выражение, значения которого выступают именами «данностей» — чувственных или логических»¹.

Здесь сохраняется та же стратегия, которая была и у позитиви­стов: кропотливо собирать все знание, достойное доверия, и ни за что не допускать в корпус науки информацию, которая не может быть обос­нована полностью. Ради выполнения этой задачи следует каленым же­лезом выжигать все уже успевшие проникнуть в знание предрассудки, логические ошибки, намеки и прочее. Последователи этой аналитиче­ской программы также позаботились о том, чтобы нам было несложно их идентифицировать и описывать. Большинство ранних неопози­тивистских текстов, в которых делается отчаянная попытка сконструи­ровать и описать логику науки, происходит из очень немногочислен­ных исследовательских центров: т.н. Венского кружка, Львовско-варшавской школы и Берлинского кружка. Это все 1920-е — 1930-е го­ды: Р. Карнап, М. Шлик, Г. Райхенбах, К.Г. Гемпель, А. Тарский, К. Айдукевич, К. Гедель и другие². Этих авторов принято объединять при помощи термина «неопозитивисты'», весьма удачно отражающего близость их ценностей к исследовательской программе первого позити­визма, который, как уже говорилось, также настаивал на логичности и верифицируемости любых исследовательских построений.

Цит. по: Юдина Н.С. Аналитическая философия // Современная западная фи­лософия: Словарь. М., 1998. С. 19.

² Там же. С. 18-23.

10. Неопозитивизм__________________________________________ 124

Нередко к этому кругу присоединяют еще двух чрезвычайно ав­торитетных мыслителей: многократно упоминавшегося здесь Б. Рассела и претендующего на звание самого крупного философа XX века Л. Витгенштейна. Они, однако, не так однозначно могут быть отнесены исключительно или даже по преимуществу к неопозитивистам, и тот, и другой несколько подозрительно относились к возможности строгого варианта анализа за пределами узко логической тематики. Помимо это­го, Витгенштейн вообще является почти уникальной фигурой в истории мысли: в годы Первой мировой войны он создал очень мощную науч­ную теорию, как раз рекомендующую строго логический анализ того, «о чем можно говорить». Всего несколько десятилетий спустя (в опубли­кованной посмертно, в 1953 году, работе «Философские исследования») он доказал, что логично говорить нельзя вообще ни о чем и существуют только языковые игры. Однако сейчас нам важно, что в работах Рассела, раннего Витгенштейна и неопозитивистов действительно формулиру­ется вполне обозримая и ясная программа мышления и исследования, в том числе и гуманитарного.

Технологические рекомендации неопозитивизма

Чуть выше о неопозитивизме уже говорилось, что самым главным в нем является стремление к достоверно обоснованному знанию — пусть даже очень маленькому, но зато несомненному. Для того чтобы достиг­нуть такого знания, надо осуществить следующие шаги.

Во-первых, выбрать такой предметный материал, относительно которого знание возможно. Таким материалом может быть корпус научного знания, совокупность утверждений и умозаключений языка науки. Она по своей природе обладает значением и доступна для ин­теллектуальных операций. Она находится на том же уровне, что и су­ждения о ней - в отличие от того мира фактов, который предлагали исследовать первые позитивисты, и от мира психологических ощуще­ний, который пытались анализировать вторые, эпохи Э. Маха и Р. Аве­нариуса.

Во-вторых, этот материал нужно организовать в проверяемую и легко контролируемую структуру. Его следует разбить на элементар-

10. Неопозитивизм__________________________________________ 125

ные, протокольные предложения, относительно которых можно будет однозначно сказать, истинны они или нет¹. Научная процедура, с точки зрения неопозитивистов, состоит в прояснении какого-либо корпуса информации: например, исследовательского текста по истории или за­писи наблюдений за поведением микрочастиц в синхрофазотроне. Сам процесс разложения сложного образа представлений о каком-нибудь предмете на элементарные проверяемые суждения называется верификацией. Все, что не может быть проанализировано таким обра­зом, иными словами, любое знание, которое нельзя со стопроцентной дедуктивной точностью вывести из уже ставшего несомненным, под­лежит устранению из настоящей науки, которая должна заниматься лишь трансформациями высказываний об опытных наблюдениях, но никогда — метафизическими спекуляциями. Для указания на сю­жет разграничения науки и различных ненаучных конструкций, таких как религия, философия и т.п., иногда используют термин «проблема демаркации» (имея в виду «проведение границ» между научным и не­научным знанием).

Наконец, в-третьих, нужно формализовать механику исчисления этих простых предложений и построить сложные, безукоризненно пра­вильные теории; установление этих правил исчисления и есть основная цель неопозитивистов. Последние стремились построить идеальные алгоритмы исчисления значений и идеальный синтаксис научного языка. Вот один пример: допустим, мы хотим выяснить, может ли неопозитивизм быть эффективной стратегией в гуманитарном знании. В этом случае мы возьмем какие-нибудь классические неопозитивист­ские тексты (скажем, «Преодоление метафизики логическим анализом языка» Р. Карнапа и статьи из «Логики объяснения» К.Г. Гемпеля), произведем тщательный анализ предлагаемой авторами аргументации и их наблюдений над языком философов и историков. Мы постараемся подтвердить или опровергнуть то, что их принципиальные рекоменда­ции по тому, как ученые должны строить свои мысли, логически верно выводятся из корпуса определений, принимаемых неопозитивистами, и из их наблюдений за профессиональной письменной речью гуманита-

¹ См. Никифоров АЛ. Протокольные предложения // Современная западная философия: Словарь. М., 1998. С. 339 - 340.

10. Неопозитивизм

риев. Далее мы постараемся применить эти рекомендации (например, «теорию охватывающих законов» Гемпеля — см. ниже) или к корпусу исследовательских высказываний или к протоколу данных историче­ского материала. Нас будет интересовать, какой процент защищенных в нашем университете диссертаций по истории выдержит проверку на соответствие неопозитивистским стандартам логики. В зависимости от этого мы или провозгласим неопозитивизм достаточно эффективной методологией, или решим, что наша эмпирическая база - диссертации -была выбрана очень неудачно, или придем к выводу, что в гуманитар­ном знании потенциал применения неопозитивизма крайне ограничен и лучше считать все это пространство доменом изящной словесности.

Годится ли неопозитивизм для

использования в гуманитарном знании?