Феминистская социология знания

Согласно феминистской социологии, все, что обычно называют «знанием о мире», характеризуется четырьмя аспектами: 1) оно всегда создается с позиций персони­фицированных акторов, объединенных в группы, положение которых в социаль­ной структуре различно; 2) таким образом, оно всегда пристрастно и корыстно и никогда не бывает абсолютным и объективным; 3) оно вырабатывается в рамках группы и отлично в разных группах, а также у действующих субъектов в рамках одной группы; 4) на него влияют отношения власти — независимо от того, фор­мируется ли оно господствующими или подчиненными группами. Такое вос­приятие знания называется «феминистской эпистемологией определенной точки зрения» (Harding, 1986). Феминистская социологическая теория открывается социологией знания, потому что ее сторонники пытаются описать, проанализиро­вать и менять мир с точки зрения женщин. Отталкиваясь от подчиненной пози­ции женщины в социальных отношениях, социологи-феминисты признают, что знание становится частью системы власти, контролирующей создание знания,

[401]

поскольку вообще руководит всем производством в обществе. Феминистская социологическая теория пытается поменять властные отношения в социологическом дискурсе — и в социальной теории, выдвигая позицию женщин в качестве одного из оснований для конструирования социального знания.

Пытаясь построить социологию с точки зрения женщин, ученые-феминисты рассматривают прежде всего, что образует эту точку зрения. Точка зрения есть продукт социальной группы, имеющей свою историю и общность условий для выработки общего знания о социальных отношениях. Феминисты, начиная там, где остановился Маркс, выделили три основных типа групп — собственники, ра­ботники и женщины, — особое отношение которых к процессам социального про­изводства и воспроизводства превращают их в группы с определенными точками зрения. Женщинам при патриархате, в независимости от их классовой и расовой принадлежности, отдавались задачи социального воспроизводства (деторожде­ние, воспитание детей, ведение домашнего хозяйства, приготовление пищи, забота о больных и иждивенцах, эмоциональное и сексуальное обслуживание). Патриар­хат — это такие властные отношения, при которых женщины занимают подчинен­ное положение как работники, чей труд эксплуатируется и присваивается муж­чинами. При этом сплоченность женщин как «класса» в системе патриархального производства нарушается возникновением иных классовых конфигураций, в том числе собственно классовых и расовых. Сложившееся в истории общее для жен­щин отношение к социальному воспроизводству, осуществляемому в структуре подчинения, позволяет создать основу для феминистского притязания на «точку зрения женщин». В то же время в повседневных проявлениях социальной власти гендерное неравенство пересекается с неравенством расовым, классовым, геосо­циальным и неравенствами сексуального и возрастного характера. Это порождает сложную систему групп, наделенных разными возможностями и представляющих различные точки зрения, групп, отношения которых выстраиваются посредством изменяющихся установок и убеждений, приводящих к созданию коалиций или оппозиции. Такие пересечения — неотъемлемая часть феминистского описания и анализа точки зрения женщин.

Понимание знания как продукта групп, имеющих разные точки зрения, выд­вигает проблему: как выработать такой феминистский социологический подход, который был бы одинаково приемлем для социологов и служил бы целям эманси­пации, т. е. как избежать релятивизма, при котором одно описание устраняет дру­гое. Для этого берут на вооружение, по меньшей мере, четыре стратегии. Первая — это утверждение обоснованности «смешанных описаний». Они предполагают описание разного знания об опыте, которое имеется у субъектов или групп, при­держивающихся различных точек зрения, и изложение всевозможных ситуаций, в том числе касающихся динамики власти, которые позволяют субъектам или группам создавать свои версии (Haraway, 1988). Вторая стратегия состоит в том, что описаниям или точкам зрения акторов или групп, наделенных наименьшей властью, отводится привилегированное место. Она обусловливается тем фактом, что в системе неравных властных отношений взгляды господствующих групп в большей мере обладают доверием и в большей степени тиражируются. Выявле­ние точек зрения, которые присущи группам, не обладающим властью, и выдви­жение их в центр, на привилегированное место составляет феминистский проект

[402]

эмансипации, а также корректирует преобладающие социологические теории, изменяя угол понимания социальных процессов (Lorde, 1984). Согласно третьей стратегии, теоретику феминизма нужно четко представлять те стадии, что он (она) проходит, двигаясь от понимания точки зрения, свойственной индивиду или груп­пе, к обобщенному социологическому рассмотрению, дабы эти этапы описать, поскольку переход такого рода является актом власти (P. Collins, 1990, 1998; D. Smith, 1990a). Суть четвертой стратегии заключается в том, что социологу нуж­но определить точку зрения, с которой он (она) выступает, и таким образом уяс­нить свою пристрастность (во всех смыслах данного слова¹) и влияние последней на теорию. Поскольку мы придерживаемся именно этой стратегии, то нам следу­ет заявить о своей точке зрения, в ракурсе которой мы выводим создаваемый тео­ретический синтез. Наша позиция — это точка зрения сравнительно привилегирован­ного класса ученых-теоретиков, занятых в сфере социальных наук и проживающих ныне на территории Соединенных Штатов. Мы выступаем также и с позиции женщин, чье место определяется пересечением векторов угнетения и привиле­гий, отчего ощущаем на себе дискриминационное давление расизма, эйджеизма² и гетеросексуальности. На особенности нашей позиции влияет принадлежность к образованным, имеющим определенную точку зрения группам, которым свой­ственна бедность и черты колониальной зависимости. Подобное сплетение специ­фики нынешнего положения и корней семьи определяет формирование как наших интересов, так и ценностей. Устанавливаемый нами синтез отражает концепцию справедливого общества, которую выдвигают теории угнетения. Согласно ей, справедливое общество — то, которое позволяет всем людям реализовать свое фундаментальное право (именно право, а не уступку нужде и установление награ­ды для «достойного») претендовать на справедливую долю общественных благ — от продуктов, одежды, крова, услуг здравоохранения и образования до ликвидации страха насилия, утверждения позитивной оценки личности в конкретной группе и индивидуальной идентичности.

Макросоциальный уровень

Здесь и далее наше описание опирается на общепринятые в социологии термино­логические и концептуальные традиции: изложение обустроено благодаря терми­нам макросоциалъное, микросоциальное и субъективный уровень. Несомненно, мно­гое можно почерпнуть в теориях феминизма, которые опираются на какое-либо одно из этих социологических понятий, но, как станет ясно, вычленяемое нами из этих теорий отражает фундаментальную критику утверждений, которые связаны с указанными темами, существующих в социологии. Однако критика на этом не останавливается. Теория феминизма ныне формулирует новый концептуальный словарь социологии, выходящий за пределы бифуркации макросоциальный — микросоциальный/субъективный, показывая, что такое видение реальности уста­рело. В заключительной части данного раздела мы обратимся к самым современ-

¹ Используемое здесь слово partiality, помимо значения «пристрастность, предвзятость, необъектив­
ность» означает также «частичность, неполнота». — Примеч. пер.

² Эйджеизмом называют дискриминацию по возрасту {ageism от англ. age, т. е. «возраст»). — При­
меч. пер.

[403]

ным концепциям, которые показывают, что феминистские социологи переступа­ют границы прежней модели социальной реальности.

феминистская социология макросоциального уровня подчеркивает влияние, оказываемое на субъективное восприятие социальной реальности как социальной структурой (или макрообъективными образованиями), так и идеологией (или макросубъективностью).

Прежде всего, феминистская социология расширяет марксистское понятие экономического производства до более общего — социального производства, т. е. продуцирования всей социальной жизни людей. Наряду с созданием товаров для рынка социальное производство, по мнению сторонников феминизма, включает такие установления, как организация домашнего труда, в результате которого созда­ются необходимые продукты и услуги; половая жизнь, формирующая и удовлетво­ряющая человеческое желание; близкие отношения, формирующие и удовлетворя­ющие эмоциональные потребности человека в одобрении, любви и самоуважении; государства и религии, создающие правила и законы общества; политика, средства массовой информации и научный дискурс, устанавливающие институционализи­рованные, общественные определения ситуации.

Подобным образом изложенная и дополненная марксистская модель межгруп­повых отношений по-прежнему занимает видное место в феминистской модели социальной организации. Каждый из этих различных видов социального произ­водства базируется на установлении, посредством которого некоторые субъекты, контролирующие ресурсы, что имеют существенное значение для определенного рода деятельности, действуют в качестве господствующих индивидов, или «хозя­ев», диктующих условия производства и извлекающих из них выгоду. В каждом секторе производство опирается на труд подчиненных, или «слуг», чья энергия •помогает создать руководимый господами мир, и эксплуатация которых лишает их вознаграждения и удовлетворения от их труда. В феминистской теории более ярко, чем в марксизме, проявляется мысль о тесной связи между хозяевами и слу­гами, которая лежит в основе производства и обусловливает незаменимость тру­да слуг в создании и поддержании всего необходимого для социальной жизни людей. Господство в рамках отношений эксплуатации может выражаться не как принуждение, а как патернализм, «совокупность положительных эмоций по от­ношению к группе с дискриминационными интенциями, направленными на дру­гую группу». Патернализм маскирует обе стороны, но не изменяет отношения господства и подчинения (Jackman, 1994, р. 11). Социальное производство выра­жается в многомерной структуре господства и эксплуатации, организующей класс, гендер, расу, секс, власть и знание в пересекающейся иерархии взаимосвязей меж­ду хозяевами и работниками.

Феминистская модель стратификации в социальном производстве критически направлена против структурно-функционалистского видения общества как си­стемы отдельных институтов, характеризующуейя взаимосвязью ролей. Феми­низм утверждает, что эта модель не является обобщенной, она отражает опыт и Доминирующее положение господствующих слоев общества: белых, взрослых, Мужского пола, принадлежащих к высшему классу людей. Феминистские иссле­дования показывают, что женщины и другие притесняемые группы в своей соци­альной жизни не переходят от одной роли к другой. Наоборот, их роли пропорци-

[404]

онально соотносятся, интересы и ориентации слиты воедино, благодаря чему эти группы способствуют соединению социальных институтов в единое целое. Дей­ствительно, одним из показателей контроля господствующей группы над услови­ями производства является возможность, которой располагают ее члены, добить­ся разделения своего ролевого поведения, что служит воссозданию их контроля над ситуацией. Однако феминистская социология подчеркивает, что это условие зависит от действий подчиненных субъектов, которые не могут подразделять свою жизнь и действия. В самом деле, если бы эти подчиненные субъекты оказались способны осуществлять такое разделение, тогда вся производственная система сложных индустриальных обществ разрушилась бы. В отличие от структурно-функциональной феминистская модель подчеркивает, что слияние ролей, свой­ственное женщинам, в общем смысле аналогично жизни многих других подчинен­ных групп («слуг»), из чьего труда соткана повседневная жизнь. Понимание роли таких подчиненных групп в организации социальной жизни кардинальным обра­зом отличается от того, которое характеризует теорию структурного функциона­лизма; даже определения важнейших социальных институтов разнятся. Приори­тетная роль этих групп в социальной жизни связана с тем, что они необходимы обществу в современном его виде, а также с тем, что их труд позволяет хозяевам ощущать надежность институционально разделенного мира.

Кроме того, феминизм подчеркивает роль доминирующей идеологии в струк­туре социального господства. Идеология — это сложная паутина убеждений, свя­занных с действительностью и социальной жизнью, паутина, которая закрепляется социальными институтами и оформляется в виде общественного знания, которое распространяется во всем обществе столь эффективно, что становится для всех социальных групп само собой разумеющимся. Таким образом, рассматриваемое феминистами «публичное знание о социальной действительности» есть не всеобъ­емлющая культура, созданный по общему согласию социальный продукт, а толь­ко отражение интересов и деятельности господствующих слоев общества и один из наиболее существенных показателей их власти. Такой взгляд отличается от традиционного марксистского тем, что, с феминистской точки зрения, идеологи­ческий контроль — это базовый процесс господства, а контроль иерархического плана над дискурсом и знанием — ключевой элемент господства на социетальном уровне.

Центральное место в феминистском подходе к макросоциальному порядку от­водится определению макроструктурной модели гендерного угнетения. Теоре­тики феминизма утверждают, что тело женщины — важный источник социально­го производства и воспроизводства и, следовательно, предмет эксплуатации и подавления. Гендерное притеснение воссоздается идеологической системой, свя­занной с социальными институтами и отражающей интересы и опыт мужчин. Кро­ме того, эта гендерная идеология выделяет мужчин как носителей социокультурного авторитета и приписывает им право на господство, устанавливая для женщины вы­полнение обслуживающей функции во всех областях социального производства. Гендерная идеология рисует женщин как объектов мужского желания, обществен­ная значимость которых определяется в соответствии с надлежащим телосложе­нием. Гендерная идеология систематически принижает и извращает суть произ­водственной деятельности женщин. Это достигается с помощью: 1) понимания

[405]

некоторых ее форм, например работы по дому, как незначительных; 2) идеализи­рования других функций женщины, например материнства; 3) отсутствия внима­ния к иной существенной стороне деятельности женщин, например их вкладу в производство рыночных товаров. Эти идеологические процессы, по сути, едины в макроструктурном создании всех видов социального подчинения.

Капитализм и патриархат, представляя собой отдельные формы господства, тем не менее усиливают друг друга. Например, организация производства в обще­ственной и частной сферах и гендерные их характеристики дают выгоду обеим си­стемам доминирования. Выгода капитализма заключается в том, что благодаря труду женщин в частной сфере воспроизводится рабочая сила, при этом система капитализма не несет дополнительных издержек. Кроме того, возлагаемая на жен­щин ответственность за эту приватную сферу делает их маргинальным, но одно­временно вполне подходящим источником дешевого труда, что сбивает уровень заработной платы. И патриархат получает свою выгоду от этой эксплуатации ра­ботающих женщин, поскольку поддерживает их зависимость от мужчин. Препят­ствия для доступа женщин в общественную сферу гарантируют, что при наличии «хорошей» работы, она, прежде всего, будет предложена мужчинам. Тот факт, что женщины подвергаются сексуальному домогательству на работе и оскорблению в общественных местах, признается не каким-то случайным и незначительным со­бытием, а примером отношения власти, в чем сходятся интересы патриархата и ка­питализма. Подобное неравноправие усложняется расовым, возрастным, а также гендерным разделением общественного и частного секторов.

Микросоциальный уровень

На уровне микровзаимодействий феминистская социология (как и некоторые микросоциологические подходы) уделяет основное внимание тому, как индиви­ды, следуя объективным проектам или разделяя характерные для различных субъек­тов смыслы, принимают Друг друга в расчет. Феминистская социологическая те­ория утверждает, что общепринятые модели взаимодействия (например, в рамках социального бихевиоризма и социального дефиниционизма — см. приложение) описывают, как люди, занимающие равное положение в макроструктурных, наде­ленных властью уровнях, создают общие смыслы и взаимоотношения для реали­зации совместных проектов. Эти модели показывают, исходя из приоритетной позиции господствующих в социальной структуре слоев, как происходит взаимо­действие субъекта с равными и подчиненными ему людьми. Тем не менее феми­нистская теория полагает, что при взаимодействии субъектов, чье положение в со­циальной структуре различно, возникает множество других особенностей, помимо тех, что традиционно указываются. Так, утверждается, что действие носит скорее ответный, нежели целенаправленный характер, что непрерывно устанавливают­ся властные различения, что смысл многих действий не выражен явно или неза­метен, что не всегда даны условия, когда возможным становится создание коллек­тивных смыслов.

Традиционная микросоциология выдвигает модель целенаправленно действу­ющих субъектов, определяющих собственные цели и преследующих их с помощью прямолинейного действия, при осуществлении которого они (индивидуально или коллективно) пытаются соотнести имеющиеся средства и предполагаемые цели.

[406]

По сравнению с этим феминистские исследования показывают, во-первых, что жизнь женщин зависит от случая, поскольку они действуют в рамках меняющих­ся обстоятельств, которые связаны с колебаниями в сфере брака, поступками му­жей, непредсказуемым влиянием детей на жизненные планы женщин, разводом, вдовством и шаткостью положения женщин на работе. Во-вторых, в своей повсе­дневной жизни женщины не столь прямо идут к своим целям, они все время удов­летворяют потребности и требования других. Эта тема поднимается при описании множества различных ситуаций: от анализа эмоционального и родственного сим­биоза, складывающегося в отношениях матери и дочери, описания женских групп, объединенных родственными связями, до анализа ролевых функций женщин как учителей, сиделок, секретарей, администраторов и помощников по офису, а так­же описания выполняемых женщинами ролей жен, матерей, координаторов общи­ны и рода. Называя действия женщин «ответными», мы не воспринимаем их как пассивные реакции; мы создаем портрет людей, которые ориентированы не столько на свои собственные цели, сколько на наблюдение, координацию, оказание помо­щи и регулирование желаний, действий и требований других. Таким образом, вза­мен традиционной микросоциологической модели целенаправленно действую­щих субъектов феминистские исследования выдвигают модель акторов, которые в своей повседневной жизни оказываются в том центре, где переплетаются дей­ствия других людей, и выполняют «ответные» функции, а в перспективе сами попадают под влияние сил, которые они не в состоянии ни предусмотреть, ни про­контролировать.

Традиционная микросоциальная теория полагает, что давление взаимодей­ствия, принуждение к сотрудничеству и созданию смыслов столь велико, что субъекты действуют (при этом макроструктурные соображения выносятся за скобки) по отношению друг к другу на основе равенства. Феминистские иссле­дования, посвященные взаимодействиям женщин и мужчин, опровергают такой вывод, показывая, что они формируются под влиянием макроструктурного кон­текста. На повседневные действия женщин оказывает влияние их подчинение мужчинам, с которыми они взаимодействуют в процессе общения, ухаживания, в браке, семье и на работе. Равенству или даже господству, которого способны до­стичь женщины, оказывается упорное сопротивление в самом процессе взаимодей­ствия. Происходит это под влиянием структурных моделей, наиболее распростра­ненная из них — ся институт гендера. Макроструктурное формирование гендерного неравенства сложным образом структурируется благодаря взаимодействию жен­щин и мужчин. Оно влияет не только на общее разделение труда в плане фор­мулирования и исполнения задач, но даже на детали процесса взаимодействия, отражающие признание авторитета, почтительность в поведении, формах об­ращения и разговоре, взглядах и контроле над пространством и временем. При­знание неравенства как свойства, проявляющегося в ситуациях взаимодействия, становится обостреннее и сильнее, если в аналитический план вовлекаются расо­вые и классовые факторы.

Сторонники социального дефиниционизма полагают, что одним из главных процессов, который протекает во время социального взаимодействия, является конструирование коллективных значений. Субъекты, наблюдая друг за другом, приходят в результате коммуникации к общему пониманию. Феминисты утверж-

[407]

дают, что это представление следует скорректировать, учитывая тот факт, что взаи­модействия на микроуровне — часть макроструктуры, ею обусловлены. Повседнев­ные действия и взаимоотношения женщин с другими людьми осуществляются па идеологическом фоне, связанном с общественным пониманием сути повседневной жизни или ее осознанием в рамках социальных институтов, что вносит свои дефор­мирующие коррективы в деятельность и опыт женщин. Эта идеология формирует значения, которые приписываются тем или иным действиям. Мужчины (господ­ствующие субъекты), взаимодействуя с женщинами, припишут их поступкам те смыслы, что определены макроструктурой гендерной идеологии; у них нет той установки, что следует интерпретировать действия женщин непредвзято или на основе иных моделей макроуровня. Женщины, погруженные в пространство той же самой идеологической интерпретации, оказываются в ситуации диалектиче­ского напряжения, сравнивая эту идеологию со своей реальной жизнью. Это по­рождает огромное число значений. Приверженцы теории социального дефиницио-низма утверждают, что субъекты, имеющие близкие отношения и общающиеся в течение длительного времени, начинают выражать общую точку зрения или созда­ют систему общего понимания. Феминистские исследования, посвященные, веро­ятно, наиболее интимной и наиболее продолжительной по времени связи между мужчиной и женщиной — браку, показывают, что по всем перечисленным выше причинам партнеры остаются чужими друг другу и пребывают в совершенно раз­ных смысловых мирах. Такая «от-чуж-денность» в большей степени характерна для мужчины, охраняющего свои интересы контроля и доминирования, чем для женщины, которая вынуждена лишь приноравливаться к значениям, которые вы­двигает ее господин-супруг.

Этос демократии формирует как социально-дефиниционистское, так и соци­ально-бихевиористское описание взаимодействий. Традиционные модели пред­полагают, что люди обладают равными возможностями и свободой выбора, каса­ющейся вступления в процесс взаимодействия и его прерывания и прекращения. Феминистские же работы демонстрируют, что те взаимодействия, когда жен­щины обладают свободой воссоздавать вместе с другими людьми смыслы, от­ражающие их житейский опыт, случаются, если они общаются с женщинами, имеющими аналогичное положение. Кроме того, такая дружба чрезвычайно привлекательна для женщины по причине практической, эмоциональной и ми­ровоззренческой поддержки, которую она обеспечивает. Однако женщины не об­ладают правом свободно войти в такую среду. Закон, идеология, подавление в сфе­ре взаимодействия ограничивают это общение и принижают его значимость, так что даже сами женщины начинают сомневаться в привлекательности подобных связей. Соответственно, такого рода связь оказывается не свободным и открытым выбором, а подпольной, замкнутой и скрытой от глаз постороннего областью от­ношений и установления смыслов.

Наконец, в феминистском анализе взаимодействия подчеркиваются те разли­чия между мужчинами и женщинами, которые объяснимы с точки зрения глубин­ных психических структур. Воспитание мужчин поощряет индивидуализацию и ведет к отрицанию женского начала; с детства мужчина понимает, что его притя­зания на свое преимущество означают, что надобно отстраниться от женских эта­лонов поведения. Подобным же образом, женщина рано узнает, что одна из обязан-

[408]

ностей женщин — по отношению к мужчинам и друг к другу — признать личность другого человека благодаря жестам, которые проявляются при взаимодействии: оказание знаков внимания, комментарий к сделанному, одобрение и демонстра­ция осведомленности. Такого рода поведение распространено, оно объясняет не только гендерные интеракции, но и взаимодействия, проходящие в рамках групп одного пола. Женщин часто изображают проявляющими больше отзывчивости по отношению к другим и в большей степени следящими за нуждами и желаниями других. Мужчины же склонны ощущать право и обязанность разграничивать свое поведение, реализовывая собственные планы, и чувствовать, что их отзывчивость по отношению к другому человеку — акт великодушия, а не часть ожидаемого от них в процессе взаимодействия поведения.

Субъективность

В большинстве социологических теорий связываются субъективный уровень со­циального опыта с микросоциальным действием (микросубъективностью) или же (как «культуру» или «идеологию») с макроуровнем (макросубъективностыо) (см. главу 10; приложение). Социологи же феминистского толка настаивают, что ин­дивидуальная интерпретация субъектом целей и отношений должна рассматри­ваться как отдельный уровень. Это требование вытекает из рассмотрения жизни женщин и представляется вполне приложимым к анализу жизни подчиненных групп в целом. Будучи подчиненными, женщины особенно осознают субъектив­ность своего опыта, поскольку их собственные переживания столь часто вступа­ют в противоречие с преобладающими культурными и утверждающимися в процес­се микровзаимодействий определениями. Когда социологи рассматривают уровень субъективности, обычно понимаемый ими как часть микросоциального, они обра­щают внимание на четыре главных вопроса: 1) принятие ролей и знание другого; 2) процесс усвоения норм сообщества; 3) природа «Я» как социального актора; 4) природа сознания в повседневной жизни. В настоящем разделе дается анализ феминистского пояснения этих аспектов.

Согласно традиционной социологической модели личности (в том варианте, что выдвинут теорией Мида [см. главу 6] иШюца), принимая на себя ту или иную роль, субъект учится видеть себя глазами других людей, которые считаются бо­лее или менее на него похожими. Но феминистская социология доказывает, что в процессе социализации женщины учатся видеть себя глазами мужчин. Даже если «значимыми другими» являются женщины, все равно перенимается мужское представление о себе и женщине вообще. На усвоение женщинами свое роли вли­яет тот факт, что они, в отличие от мужчин, должны научиться роли настоящего другого, а не просто какого-либо иного социального субъекта, который во многом схож с ней. Другим для женщины выступает мужчина, и он чужд ей. Для мужчин другие — в первую очередь мужчины, равные ему по гендерному признаку, чему в культуре придается необыкновенное значение. Феминисты считают, что данную формулу усложняет еще пересечение в индивидуальной жизни векторов угнете­ния и привилегий.

Принятие роли обычно рассматривают как наивысшую точку в усвоении норм сообщества, когда социальный актор учится принимать роль «обобщенного дру-

[409]

гого», представляющего собой конструкт, мысленно созданный субъектом из со­вокупности событий макро- и микроуровня, какие образуют его социальную жизнь. Привлечение слова в единственном числе — «другой» — означает, что последовате­ли микросоциологии рассматривают обобщенного другого как цельное, когерент­ное, единственное выражение ожиданий. Однако, по мнению феминистов, в пат­риархальной культуре, где господствуют мужчины, «обобщенный другой» — это набор норм, принятых в сообществе, где господствуют мужчины, и вынуждающие женщину считать, что она «нечто более низкое» или «неравное» по отношению к мужчинам. В той степени, в какой женщине удается сформулировать понимание «обобщенного другого», точно отражающее воззрения, которые господствуют в об­ществе, она нанесет ущерб проявлению чувства собственного достоинства и само­познанию. Феминистская теория опровергает тезис, согласно которому для боль­шинства людей существует единый образ обобщенного другого. Подчиненный субъект пребывает между миром, который управляется свойствами доминирующе­го образа «другого» и соответствующей системой значений, и своим местом в «ис­конных группах», выдвигающих альтернативные воззрения и стандарты такого обобщения. Осознание множества моделей обобщенного другого существенно в плане понимания сложности быть личностью и самореализовываться.

Согласно предлагаемому приверженцами микросоциологией описанию, соци­альный актор видит повседневный мир как нечто, подчиненное частным интересам. Социологи-феминисты подчеркивают: женщины могут оказаться настолько огра­ничены своим статусом, что идея строить собственные планы в мире оказывается бессмысленной и чисто умозрительной. Кроме того, женщины могут не считать жизненный мир чем-то, что осваивается в соответствии с собственными частными интересами. В результате социализации они, вероятно, станут осознавать мир как место, где субъект уравновешивает разнообразные интересы других акторов. Жен­щины не обладают опытом самостоятельного контроля над определенными сфера­ми пространства. Аналогично и их понимание времени редко следует элементарной модели «первое — значит, первое», поскольку их жизненная реализация состоит в уравновешивании интересов и проектов других. Таким образом, женщины способ­ны строить планы и действовать, заботясь о различных интересах — своих собствен­ных и чужих, способны действовать в интересах сотрудничества, а не руководства; способны воспринимать имеющийся баланс ролей не как конфликт, не как ролевое раздробление, а как реакцию на социальную жизнь.

Феминистские социологи критически отнеслись к тезису о цельном характере сознания в повседневной жизни, который принят сторонниками традиционной микросоциологии. Феминистские социологи подчеркивают, что женщинам свой­ственно «раздвоенное сознание», обусловливающее «линию разлома», проходя­щую между их личным, пережитым и обдуманным опытом и общепринятыми со­циальными описаниями этого опыта (D. Smith, 1979, 1987). Таким образом, повседневная жизнь разламывается для подчиненных субъектов на два рода дей­ствительности: с одной стороны — реально пережитых, обдуманных событий, с дру­гой — существование социальных моделей. Женщины, понимающие, насколько их собственный опыт отличается от имеющегося у мужчин, с которыми они взаимодей­ствуют, не допустят разделение личности. Как биологические и социальные суще-

[410]

ства, чьи действия не в полной мере регулируются патриархатом, женщины раз­личают время как пережитый опыт и время как социальную обязанность. Фе­министская социология личности, вероятно, сначала бы задала вопрос: как люди выживают, если их собственный опыт не соответствует установленным соци­альным образцам опыта? Одни выходят из положения, не размышляя над этим, другие — осознавая индивидуальные типы, чтобы осмыслить свой опыт; третьи — стремясь найти общность с другими, принимающими такую раздвоенную дей­ствительность; четвертые — отрицая обоснованность собственного опыта.

Представленные в обобщенном виде положения, касающиеся личности женщин, верны и в отношении личности всех других подчиненных субъектов. 1. Принятие ими роли осложняется пониманием, что необходимо принять ожидания дру­гого, являющегося в силу обладания властью чужим. 2. Они связаны не с одним, а многими образами «обобщенного другого», свойственного как культуре мо­гущественных групп, так и различным субкультурам, которые либо наделены меньшей властью, либо не наделены ею вовсе. 3. Они не ощущают себя целе­направленно действующими субъектами, способными выстраивать собственную жизнь — хотя им ( прежде всего, в границах американского этоса) постоянно го­ворят, что они могут это делать. 4. Они живут с раздвоенными сознанием, ощу­щением раскола между своим собственным опытом и тем, чтоутверждается гос­подствующей культурой.

Наше рассмотрение подразумевало цельного субъекта, т. е. индивида (женщи­ну или мужчину), обладающего беспрерывным, поступательным сознанием и осознанием себя. Представление о цельном субъекте имеет существенное значе­ние для феминистской теории, поскольку именно такой субъект способен испы­тать боль и угнетение, именно он выносит ценностные суждения и именно он либо оказывает сопротивление, либо примиряется с положением вещей. Цельный субъект — важнейший агент социальных изменений. Но нас интересует, насколь­ко целостен такой субъект; выдвигается проблема субъекта, чей обобщенный дру­гой — поистине «другой» или «чужой», субъекта, сталкивающегося не с одним каким-либо обобщенным другим, но со множеством таких образов, субъекта, чье сознание раздвоено, а личность, способная развиваться и изменяться, должна рас­сматриваться скорее как процесс, а не как продукт. Такое понимание «Я» как в качестве состоящего из отдельных частей, а не становящегося цельным, свой­ственно феминистским теориям личности, более того — это самая суть фемини­стских идей о сопротивлении и переменах. Восприятие «Я» как раздробленного наиболее сильно в критическом постмодернистском феминизме (рассмотренном выше), сторонники которого сомневаются в самой возможности «единого субъек­та или сознания». Но если личность, любое «Я», постоянно пребывает в измене­нии, если можно сказать в любой момент, что «это не я», то как вообще можно найти основания для утверждения личности? Феминисты, критикующие пост­модернизм, обращаются к исследованию повседневной жизни женщин. Те, гово­ря: «Я тогда не была собой» или «До сих пор я не была собой», допускают нали­чие некоего устойчивого «Я», от которого они отклонились, и, более того, самими этими утверждениями предполагается наличие такого «Я», которое знает об этом отклонении.

[411]

К обобщающей теории

Картина социальной организации, возникающая в рамках феминистской социо­логической теории, носит обобщенный характер. Она соединяет экономическую деятельность с другими видами социального производства (воспитание детей, эмоциональная поддержка, содержание домашнего хозяйства, половая жизнь и т. д.); считает материальное производство взаимосвязанным с производством идеологическим; описывает переплетение представляющихся автономными со­циальных институтов с произвольными индивидуальными действиями и отно­шениями; связывает структуру с взаимодействием и сознанием. Представляя мир таким образом, феминистская социологическая теория обращается к двум дихотоми­ям в социологической мысли: вопросам соотношения структуры и воли и разделе­ния «макроуровня» и «микроуровня».

Первый вопрос — спор о том, каким образом должны строиться социологиче­ские объяснения, о том значении, которое имеет для этого объяснения произволь­ное действие (люди, которые действуют относительно независимо, оказывают воздействие на социальную жизнь) или структура (влияние коллективных соци­альных установлений, определяющих ограничения индивидуального действия) (см. главу 11). Феминистская социологическая теория подключилась к рассмот­рению этих проблем, исследуя взаимосвязи между структурой и волей с точки зре­ния феминизма на социальную жизнь как ту, что определяется конфликтом меж­ду борьбой за свободу и угнетением. С одной стороны, феминистская теория говорит о крупных, устойчивых, вводящих ограничения социальных структурах патриархата, капитализма и расизма. С другой стороны, она сосредоточена на оп­позиционной политике, а в методологии — на персонифицированном субъекте, таким образом утверждая значимость человеческих действий в истории и их роль для социального анализа. Индивиды осмысливаются как живущие и действующие в рамках пространства власти, которым они детерминируются и которое они сво­ими действиями одновременно воспроизводят и с которым борются. Социальная жизнь воспринимается как цепь актов угнетения, что осуществленных агентами, причем их обязанность воспроизводить систему господства оценивается как не­пременное условие, даже если эти акты можно объяснить социальными структу­рами. Социальную жизнь можно понимать и как ряд индивидуальных и группо­вых реакций на притеснение: преодоление, отрицание, вызов, свержение, протест, сопротивление — как политику сопротивления, при которой индивидуальные и коллективные действия противостоят структурам и агентам господства. Суще­ственное значение для этой оппозиционной политики имеет наличие и устойчи­вость точек зрения разных групп. Эти точки зрения представляют собой способы понимания общества, возникающие из социально-структурных установлений и мотивирующие индивидуальное и групповое воспроизведение системы господ­ства или сопротивления ей (P. Collins, 1998). Если приверженец структурного де­терминизма утверждает, что точка зрения является продуктом социальных струк­тур, то феминистский анализ указывает на неизменное чудо и тайну человеческой способности надеяться и действовать для достижения лучшего даже в обстоятель­ствах самого жестокого угнетения. Последний подход подчеркивает эмоциональ-

[412]

ную восприимчивость персонифицированных индивидуальных субъектов по от­ношению к структурам, их способность реагировать гневно или обращать гнев на созидательные цели. Эмоциональную реакцию в виде гнева — и желание обратить его в сопротивление несправедливости — или требование справедливости нельзя объяснить порождающими их структурами угнетения (Lorde, 1984). В этом утверж­дении феминизм выражает надежду на освободительную политическую деятель­ность и предлагает разрешение теоретической проблематики, отраженной в деба­тах о структуре/деятельности.

Теоретики феминизма разрабатывают словарь, чтобы описать различные со­существующие реалии микро- и макроотношений. Дороти Смит ввела понятия «отношений господства», «обобщенных, анонимных, безличных текстов» и «ло­кальных условий переживаемого опыта» (Smith, 1987, 1990а, 1990b). Термин отно­шения господства подразумевает сложные, отдельные, хотя и сложно взаимосвязан­ные социальные действия, направленные на контроль за социальным производством. Это социальное продуцирование, по своей материальной природе, осуществляется в определенное время в локальных условиях переживаемого опыта — т. е. там, где не­кий реальный человек, например, пишет или читает книгу (или высаживает огород­ные растения, или шьет). Отношения господства в период позднего капиталистичес­кого патриархата проявляются в текстах, которые характеризуются присущими им свойствами анонимности, обобщенности и власти. Эти тексты предназначены для того, чтобы моделировать и переводить специфический, индивидуализированный опыт реальной жизни в языковую форму, приемлемую для отношений господства. Критерий «приемлемости» удовлетворяется, если текст отражает свойственное гос­подствующим субъектам определение ситуации. Тексты могут варьироваться от договоров и полицейских отчетов до официальных бюллетеней, школьных аттес­татов и медицинских записей. Повсюду они изменяют материальную действитель­ность, по-новому интерпретируя то, что произошло, определяя то, что возможно. Таким образом, вступая во взаимоотношения с системой господства, пусть даже на локальном уровне, индивид (например, студент, нанимающийся на летнюю ра­боту в ресторане, принадлежащем другу его семьи) обнаруживает, что должен за­полнить определенные текстовые образцы (например, налоговые бланки), которые были установлены не его непосредственным работодателем, а господствующим ап­паратом. Эти тексты приводят к тому, что постоянно пересекаются отношения гос­подства и локальные условия переживаемого опыта. Важно отметить, что это пе­ресечение двояко: в определенные моменты действующие субъекты, будучи каж­дый на своем индивидуальном месте, сидя за партами, компьютером или столом переговоров, создают формы, которые станут элементом господства.

Все эти три аспекта социальной жизни — отношения господства, локальные условия переживаемого опыта и тексты — являются распространенными, неиз­менными, устойчивыми чертами организации социальной жизни и системы доми­нирования. Все они могут и должны изучаться как одновременно действия и про­дукты конкретных субъектов. Каждое измерение обладает своей особой внутренней динамикой — побуждение к контролю в отношениях господства, побуждение к про­изводству и коммуникации в локальных условиях, побуждение к объективизации и отражению действительности в обобщенных текстах. Этому миру присущи ген-

[413]

дерные характеристики и одновременно расовые. Хотя никто не может избежать жизни в локальных условиях, поскольку каждому человеку приходится находить­ся где-то во времени и в пространстве, женщины гораздо более глубоко вовлече­ны в непрерывный процесс сохранения локальных условий, тогда как мужчины намного свободнее, будучи господствующими субъектами. Такое же разделение повторяется в случае представителей подчиненной и господствующей расы. Тек­сты, стремящиеся к объективации и отражению действительности, составлены так, что становится невозможным равное участие всех субъектов в деятельности, которая организована текстом, и это неравенство создается по линиям расы, ген-дера, класса, возраста, местожительства — т. е. различие выступает организацион­ным принципом текстов в рамках отношений господства. Здесь перекрещиваются детали структуры и взаимодействий. Существование господства и производства становится проблематичным, и их проявления включают и, таким образом, погло­щают давнее социологическое разграничение макросоциальных, микросоциальных и субъективных аспектов социальной реальности. В этом теория феминизма впол­не сближается со многими работами, которые рассматриваются в третьей части дан­ной книги, посвященными проблемам интеграции микро- и макроуровней и соот­ношения индивидуального действия и социальной структуры.

Резюме

Феминистская социологическая теория вырастает из теории феминизма в це­лом — нового учения о женщинах, стремящегося создать систему воззрений, ко­торые бы характеризовались тем, что женщина выступает как объект и субъект, способный действовать и обладающий знанием.

Современный феминизм стремится привлечь внимание социологов к гендерным отношениям и жизни женщин. Сейчас в рамках многих социологических направ­лений исследуются эти вопросыШакросоциальные теории — функционализм, ана­литическая теория конфликта и неомарксистская теория мировых систем — рас­сматривают, какое место занимает домашнее хозяйство в рамках социальных систем, разъясняя, почему положение женщин в обществе является подчинен­ным. Символический интеракционизм и этнометодология — микросоциальные те­ории — исследуют способы продуцирования и воспроизводства гендера в межлич­ностных отношениях.

Феминизм вырастает из четырех главных вопросов: «А как насчет женщин?», «Почему же тогда все именно так, как есть?», «Каким образом мы можем изме­нить и улучшить социальный мир, чтобы сделать его более справедливым для жен­щин и для всех людей?», «Каковы различия между женщинами?». Ответы на эти вопросы порождают различные варианты теории феминизма. В данной главе от­мечены четыре основных ее направления. Согласно теориям гендерного различия, положение женщин отличается от того, которое занимают мужчины. Эти направ­ления феминистской мысли объясняют такое различие, исходя из обусловленно­сти биосоциальными факторами, социализации, социального взаимодействия и онтологической трактовки женщины как «Другого». Теории гендерного неравен­ства, представленные, главным образом, либеральным феминизмом, подчеркива-

[414]

ют требование фундаментального права женщин на равенство и описывают струк­туры неодинаковых возможностей, которые оказываются следствием дискрими­нации по половому признаку. Теории гендерного угнетения — это феминистская психоаналитическая теория и радикальный феминизм. Первая разновидность объясняет притеснение женщин, основываясь на психоаналитическом описании психического стимула мужчин к господству; вторая — с точки зрения способно­сти и желания мужчин использовать насилие для подчинения женщин. Теории структурного угнетения — это феминизм социалистического толка и теория пе­ресечений. Первая из двух вариаций связывает угнетение с патриархальной и ка­питалистической попыткой контролировать социальное производство и воспро­изводство. Теория пересечений указывает то влияние, какое оказывают факторы классовой и расовой принадлежности, гендера, предпочтений в любви, местожительства на переживание событий, формирование точек зрения, свойственных определенным группам, и отношения, складывающиеся между женщинами.

Феминистская теория выделяет шесть основных причин для пересмотра обще­принятых социологических теорий. Во-первых, построение социологической тео­рии должно опираться на социологию знания, признающую пристрастность любого знания и утверждающую, что его носитель персонифицирован и имеет определенное социальное положение, а функция власти состоит в воздействии на то определение, что обретает форму знания. Во-вторых, макросоциальные структуры укоренены в процессах, которые контролируются господствующими слоями, действующими в своих интересах, и осуществляются подчиненными, чей труд благодаря господству­ющей идеологии оказывается незамеченным и недооцениваемым даже самими ис­полнителями. Таким образом, доминирующие субъекты контролируют и при­сваивают производительный труд общества, в том числе не только экономическое производство, но и женскую работу в плане социального воспроизводства. В-треть­их, социальные процессы микровзаимодействий являются актами властных уста­новлений господства/подчинения, которые по-разному трактуются влиятельными

. и подчиненными субъектами. В-четвертых, эти условия порождают у женщин «раз­двоенное сознание» по линии разлома, вызываемого сопоставлением патриархаль­ных идеологий с пережитыми женщинами жизненными реалиями. В-пятых, ска­занное по поводу женщин относится ко всем подчиненным субъектам, — здесь обнаруживается очевидное сходство, хотя и не тождественность. В-шестых, над­лежит подвергнуть сомнению категории, выработанные в рамках дисциплины, где традиционно доминировали мужчины, особенно разделение ее на микро- и макро­социологию.

[415]

Часть III