Жизнь и смерть больших американских городов» Джейн Джекобс

Знаменитая книга Джейн Джекобс «Жизнь и смерть больших американских городов», вышедшая в 1961 году, не рассматривает проблемы архитектуры и ее связи с социальными вопросами в качестве главных или основных в организации жизни городов. Улицы и тротуары – главные общественные места (public places) в городе и его самые жизненные органы (vital organs), считает автор [50. – C. 37].

Их значение она видит в обеспечении безопасно­сти в общих зонах [50. – C. 37], обеспечении публичных контактов как основы общественной жизни [50. – C. 72] и ассимиляции детей к городской жизни [50. – C. 97].

Главные идеи автора: идея городского разнообра­зия, интенсивности и жизненности как «городского балета»; идея смешанного зонирования; идея активной уличной жизни как основы общественной жизни.

Роль архитектуры Джекобс видит, в том числе, в создании разнообразия. Джекобс считает, что города – это инкубаторы новых идей и предприятий, это их есте­ственная экономическая среда. Это касается и бизнеса, и некоммерческих организаций [50. – С. 189].

Для формирования среды, в которой расцветает разнообразие, необходимы четыре условия:

смешанное использование улиц и районов для по­стоянного присутствия людей;

• короткие кварталы с достаточно частой возмож­ностью повернуть;

смешение зданий по возрасту и условиям;

высокая концентрация людей [50. – С. 196, 197].

Как пример визуального разнообразия Джекобс приводит Пятую Авеню в Нью-Йорке, которая потря­сающе разнообразна с ее большими и маленькими мага­зинами, офисными зданиями, церквями и институтами. Но при этом она не выглядит дезорганизованной или фрагментированной [50. – С. 295].

Более того, Джекобс считает, что город не может быть произведением искусства [50. – С. 485].

«Подходить к городу или даже к городскому сосед­ству как к большой архитектурной проблеме, в которой можно навести порядок, превратив в упорядоченное произведение искусства, означает делать ошибку, пыта­ясь заместить жизнь искусством.

Результат такого глубокого смешения между ис­кусством и жизнью – это не жизнь и не искусство. Это таксидермия. На своем месте таксидермия может быть и полезной, и подходящей. Тем не менее это заходит слишком далеко – образцы, выставляемые напоказ, это выставка мертвых набитых городов» [50. – С. 486].

Джекобс считает, что искусство имеет прикладное значение в городах – оно может использоваться для про­яснения смысла и порядка городской жизни. Главное

в городской структуре – интенсивность и разнообра­зие, поэтому она не может быть упорядочена в единый «скелет». Вместо структурирования – ориентация. Важ­нейшие ориентационные ключи – границы и достопри­мечательности. Т.е. архитектурным объектам Джекобс отводит роль ориентиров [50. – С. 500].

Джекобс считает, что автомобили в городах не­обходимы для поддержания интенсивности городской жизни. Слишком большое пристрастие к личному авто­транспорту разрушает город – он становится городом для автомобилей, а не для пешеходов. Необходимо соз­дание условий, менее пригодных для автомобилей и бо­лее пригодных для пешеходов. Джейн выступает против бесконечного расширения дорожного полотна для авто­мобилей, так как тогда получается замкнутый порочный круг – больше дорог, больше потребность в парковках, увеличение расстояний, увеличение потребности в ав­томобилях [50. – C. 454; 473, 474].

«Проектирование городов» Эдмунда Н. Бэкона

Эдмунд Н. Бэкон в работе «Проектирование горо­дов» (1967) на исторических примерах доказывает, что городские формы – это не случайные явления, а воле­вые действия человека [51. – С. 13].

Говоря об архитектурном проектировании, Бэкон считает, что «основной элемент архитектурного про­ектирования состоит из двух компонент: массы и про­странства, а сущность проектирования – это установ­ление соотношения между этими двумя элементами. В нашей культуре преобладающая составляющая – масса, причем до такой степени, что многие проектировщики являются «пространственными слепцами» [51. – С. 15].

И далее о форме и пространстве: «Архитектурная форма является местом соединения массы и простран­

ства. Определяя точку соединения массы и простран­ства, архитектор находит точку взаимодействия челове­ка со Вселенной.

Египетские пирамиды являются совершенным выражением формы, возникающей из земли, как доми­нирующей массы. Это утверждение неизменных абсо­лютов.

Китайская архитектура, напротив, выражает гар­монию с природой без доминирования над ней. Вогну­тость крыши символизирует скромность человека, вос­приимчивость его структур к мировому пространству, которое подобные крыши грациозно принимают и ко­торое становится центром архитектурной композиции дворов.

В исламской архитектуре использование формы и пространства иное. Великолепные купола, которые яв­ляются центральным элементом множества исламских произведений зодчества, суть отражение внутреннего пространства, которое, стремясь к выражению, вытал­кивает оболочку, создавая напряжение, устанавливает форму» [51. – С. 16].

Пространство в архитектуре, по Бэкону, должно обозначаться, сочленяться, соотноситься со временем и движением, включая человека с его переживаниями

[51. – С. 17–23]. Архитектура при этом – это сочленение пространства таким образом, чтобы создавать у зрителя определенное пространственное переживание, соотне­сенное с предыдущими и ожидаемыми переживаниями пространства [51. – С. 21].

Бэкон отмечает, что на протяжении истории ар­хитекторы щедро уделяли свое внимание той части зда­ний, которая встречается с небом.

«Теперь, слишком часто, мы устанавливаем обыч­ный пол и бездумно повторяем его сверху. Произошел отказ от размышлений по поводу Неба. Мы выметаем

наш мусор наружу и используем его в качестве венчаю­щего элемента нашего дизайна – коробки кондиционе­ров и антенны телевидения становятся символами на­шего отношения к пространству.

Линия горизонта города долго была основным эле­ментом городского дизайна и должна быть воссоздана как базовый элемент городского проектирования»

Автор отмечает важность того, как здания соединя­ются с землей, наличие у них углубляющихся проекций и дизайна в глубину, спусков и подъемов, выпуклостей и вогнутостей, соотнесенности зданий с человеческой фигурой [51. – С. 24–28].

Одной из важнейших в книге является идея одно­временных систем передвижения. Автор считает, что для формирования связного ощущения пространства у жителей города современного мира (человек испы­тывает непрерывные переживания при перемещении в пространстве), где параллельно существуют разные способы перемещения, необходимо создавать проекты для городов, в которых эти системы рассматриваются одновременно, а не автономно или последовательно, и задают свои требования к зданиям [51. – C. 252].

«Левиттаун» Герберта Ганса и архитектура

Герберт Гaнс в работе «Левиттаун» (1967) исследу­ет урбанизацию в ее новом проявлении – переселении в пригороды (субурбия). Изучив Левиттаун как класси­ческий город «Ужас урбаниста», Ганс приходит к выводу, что жизнь там не так уж и плоха, и отмечает, что в дан­ном случае строились не отдельные дома, а комьюнити. Говоря об архитектуре пригородов, автор считает, что это не архитектура, а тип жилья – дом на одну семью с зе­мельным участком [367. – C. 4]. Необходимо отметить,

что в 1990 году половина жителей Америки жила в при­городах.

«Форма дома и культура» Амоса Раппопорта и социология архитектуры

Книга американского архитектора и специалиста по кросс-культурным исследованиям Амоса Раппопорта «House Form & Culture» («Форма дома и культура»), вы­шедшая в 1969 году, стала первой работой по влиянию социо-культурных факторов на физические формы до­мов и строений [52].

После выхода книги интерес специалистов по жилью, архитекторов и урбанистов к теме Vernacular Architecture (народная, традиционная архитектура) суще­ственно возрос.

Vernacular Architecture демонстрирует множество успешных решений, созданных без усилий профессио­налов. Это архитектура без архитектора. Успешность принятых решений доказана временем.

Основные характеристики:

• отсутствие теоретических или эстетических при­тязаний;

• работа с местом и микроклиматом,

уважение к другим людям и их домам, а следова­тельно, ко всему окружению – как рукотворному, так и природному;

работа в одном стиле с вариациями в рамках одно­го порядка [52. – С. 5].

«Хотя народность ограничена в диапазоне выра­жений, в то же время она подходит ко многим разным ситуациям и всегда уместна. Конечно, именно эта огра­ниченность в выражении делает любую коммуникацию возможной. Чтобы коммуницировать, каждый должен

выучить язык, что предполагает признание власти, до­верие и общий лексикон» [52. – С. 5].

«Другая характеристика народности – это ее до­полнительное качество, ее неспециализированность, ее природная незавершенность, так отличающаяся от закрытых, законченных форм, типичных для боль­шинства творений дизайна высокого стиля» [52. – С. 6].

Автор дает нижеследующую типологию архи­тектур.

Первобытная, примитивная (primitive):

• очень мало типов строений,

• модели с несколькими индивидуальными вариа­циями,

• строения возводятся сообща.

Доиндустриальная народность (preindustrial ver­nacular):

много типов строений,

более индивидуальные вариации модели,

возводятся ремесленниками.

Высокий стиль и современность (high-style and modern):

• огромное множество специализированных типов строений,

• каждая постройка почти всегда оригинальна,

разрабатывается и строится множеством профес­сионалов и специалистов [52. – С. 8].

Форма домов зависит от климата, регилии, соци­альных причин, отношения к природе и месту, материа­лов и технологий [52. – С. 18–45].

Основная гипотеза Раппопорта состоит в том, что форма дома – это не просто результат действия физических сил или какого-то случайного фактора, но последовательность воздействий целого спектра социально-культурных факторов в самом широком смыс­ле [52. – С. 47].

«Даже в случае с современными американскими зданиями, где, казалось бы, экономические аспекты доминируют, было замечено, что рост небоскребов в XIX веке в Чикаго в то время не имел экономическо­го оправдания из-за проблем с фундаментом и прочими факторами, но суть в том, что каждый город хочет иметь высокое здание как элемент престижа. Подобные аспек­ты могут до сих пор влиять на жилье в разных сферах»

Предоставление укрытия есть пассивная функция дома. Как считает автор, его подлинное предназначе­ние – в создании окружения, наилучшим образом при­способленного к образу жизни людей, другими словами, социальной единицы пространства [52. – С. 46].

Среди социальных факторов, влияющих на форму дома, автор отмечает особенности зон приватности в раз­ных культурах, например, в Японии «сильная» приватная зона находится за пределами дома, а степень внутренней приватности внутри дома низкая. На Западе приват­ность вне дома низкая, но внутри, наоборот, очень высо­кая. Тип жилища определяется системой поселения, ког­да, например, все пространство поселения используется для жизни, а дом остается приватной, закрытой зоной, как это свойственно для англо-американского города со­временной архитектуры. На форму жилища влияют так­же тип семьи и религия [52. – С. 54–57].

Раппопорт показал, что для американцев и англи­чан [можно добавить и других европейцев, в том чис­ле и россиян – прим. М.В.] дом – это символ. Дом меч­ты окружен деревьями и травой, находится в деревне или пригороде и должен быть в собственности. Дети США и Англии представляют именно такой образ дома, причем многие из них никогда не жили в таких домах. Несмотря на серьезный прогресс в строительных тех­нологиях, материалах и т.д., культурная форма дома, ко­

торую воспроизводят дети, остается неизменной [52. –

C. 132–134].

То есть можно говорить о том, что у европейцев и американцев архетип дома существует в виде здания в колониальном стиле на одну семью с землей и деревья­ми. В российском варианте – это деревенский дом-сруб.

«Город, имеющий форму» и «Сформированный город» Спиро Костофа в социологии архитектуры

Спиро Костоф по профессии – историк архитек­туры. Его цель при написании книги «Город, имеющий форму» – задать специфическую позицию архитектур­ного историка, которая заключается в описании жизни городов как социально-культурного процесса, отражаю­щегося на форме города.

Это отличает его от историков городов, которые описывают социальный процесс и не отражают изме­нения физической формы. А также от архитекторов­проектировщиков, которых в городе интересует только форма. Автор считает, что его подход позволяет устра­нить многие ошибки в понимании архитектуры и про­ектирования городов [368. – С. 9].

При анализе городской формы С. Костоф выде­ляет два типа городов: «созданные» (ville crèèe) и «спон­танные» (ville spontanèe). Подробно анализируя эти типы городов, автор приходит к выводу, что регулярность спланированного города условна, а иррегулярность «неспланированного» города также вопрос ее степени

[368. – С. 43].

Далее он анализирует, в том числе, такие явления как административное объединение нескольких сосед­них деревень в город, что Аристотель называл «сино­эцизмом», образование религиозных центров в городах, влияние религии на городские формы и их «сплани­рованную живописность» (спланированную спонтан­ность) [368. – С. 59, 60].

Много внимания в работе уделено «гиподамовой сетке» – «решетке» в планировании городов [368. – С. 95–157].

Автор, описывая решетку, подчеркивает, что ре­шетка – это очень гибкая и разнообразная планировоч­ная система. На плоской поверхности это разумный ме­тод деления земли. Но решетка также легко взбирается на горы или огибает реку… Достоинство решетки, отме­чает Костоф, в ее нескончаемой гибкости.

Единственная вещь, которая является общей для всех решеток – ортогональная уличная система – сохра­няющееся правило прямых углов и параллельных улиц. Но и это правило непостоянно. Паттерн может обхо­дить по кривой неправильности земли без нарушения целостной логики, считает Костоф [368. – С. 96].

Автор приводит примеры универсальности ре­шетки и отмечает, что исторически она служила двум главным целям. Первое – это облегчение организации поселения, колонизация в широком смысле. Другое при­менение решетки – ее использование как инструмента модернизации и контраста с предыдущей неорганизо­ванностью городов [368. – С. 102].

Особое значение для города, по мнению Костофа, имеет линия городского горизонта. Он отмечает, что до наступления индустриальной революции городской горизонт был отмечен институциональными ориенти­рами, зданиями общественного значения, имевшими от­ношение к религии и политической власти. Источник богатства и экономической власти был сам по себе иног­да институционализирован в представительских здани­ях. С приходом индустрии началось смешение приори­тетов горизонта: частные здания стали превосходить

коллективные символы города [368. – С. 282]. В итоге во многих случаях произошла приватизация горизонта. Если раньше горизонт строился от башен бога к башням человека, то затем все стало наоборот. Классический вид приватизированного горизонта: Нью-Йорк и Лон­дон [368. – С. 279; 300].

Автор считает, что горизонты – это городские подписи, определяющие городскую идентичность. Го­родские ориентиры отмечают символы веры и особые достижения, фокусируя форму города и выявляя го­родской портрет. Этот образ меняется медленно и со­знательно. Радикальные трансформации – атака труб фабрик или корпоративных башен – указывают на куль­турный переворот. Старые ценности ослабляются или превышаются… Образ города уступает рекламным нуж­дам частных предприятий [368. – С. 296].

Костоф считает, что местные сообщества должны занять активную позицию по отношению к проектиро­ванию города и его горизонта, забрав инициативу у деве­лоперов и городских властей, и уверен, что коллектив­ный голос горожан должен окончательно решить форму города… [368. – С. 335].

Спиро Костоф в работе «Сформированный город» продолжает развивать свой взгляд. Он рассмат ривает такие части города как границы, районы, улицы, общие места. Определяя типологию общих мест, выделяет пло­щади треугольные, трапециевидные, прямоугольные, круглые и полукруглые [369. – С. 146, 147]. Говоря о гра­ницах, рассматривает виды контроля над ними: созда­ние зеленых поясов, регулирующие градостроительные планы, аннексия [369. – С. 55–69].

Говоря об урбанизме, C. Костоф полагал его про­цессом, т.е. множеством путей, которыми физическая структура города приспосабливается к потребностям времени (изменяющимся нуждам).

Он считает, что форма города никогда не суще­ствует отдельно от социального наполнения: она явля­ется матрицей, внутри которой мы организуем нашу по­вседневную жизнь, имея твердые о ней представления

[369. – С. 8 ].

Рассуждая об истории архитектуры, Костоф выде­ляет классический подход, рассматривающий историю стилей и зданий, и подход Джованни Ботеро, который в XVI веке писал, что город – это совокупность людей, проживающих совместно. Костоф – сторонник объеди­нения этих двух подходов в один. Утверждение вполне в духе социологии архитектуры, но на этом утвержде­нии все и заканчивается [369. – С. 7].