Социальные проблемы организации науки

Из отрасли с занятым в ней мизерным количеством людей еще сто лет назад наука превратилась в гигантскую индустрию по производству нового знания, его использованию и применению во всех сферах общественной жизни. Вместе с тем процесс интенсивного развития науки столкнулся с трудноразрешимыми противоречиями, когда потребовался ответ на вопрос: а насколько наука, ее достижения совмещаются с благом человека? Более того, появились теории, в которых доказывается, что развитие науки приведет к апокалипсису, к полному разрыву с природой, к конфликту между наукой и обществом.

Наиболее уязвимым местом стало нарушение взаимодействия между производством и наукой, между объективными потребностями общественного развития и мерой их удовлетворения с помощью научных разработок и открытий.

Следствием этого стал провал в России научно-технической революции 70–80-х годов, в то же время давшей возможность Западу избежать очередного кризиса и совершить новый технологический рывок. Неспособность отследить этот рывок и возникшее в результате экономическое отставание были активным детонатором, разрушившим советскую систему и вызвавшим события 1991 года. Но факторы, приведшие к распаду великой страны и развалу единого научного пространства, не устранены и в 90-е годы.

Наука не даст должной отдачи, если не будет по-настоящему включена в оперативное и перспективное решение всех проблем общественного развития, и особенно социально-экономических. Предстоит коренным образом изменить подход не только к техническим, технологическим, экономическим вопросам, но и к социальным проблемам организации науки. Социология науки призвана помочь разобраться в том, как и при каких условиях наука отвечает требованиям технического и социального прогресса [4].

На взаимоотношения с обществом, конечно, накладывает отпечаток тот факт, что между наукой и производством образовалась трещина, грозящая стать пропастью. Чтобы преодолеть ее, следует оценить эффективность разнообразных форм, так или иначе способствующих использованию научных новшеств.

Важным звеном в этом направлении является механизм, при котором внедрение науки становится выгодным делом как для людей, предлагающих новшества, так и для организации, которая использует их в своей деятельности.

Вместе с тем многие недостатки, относящиеся к данной проблеме, объясняются не чьей-то злонамеренной ролью, а ситуацией, в которой ученый, специалист и особенно руководитель не видят в этом никаких преимуществ, кроме дополнительных забот. В такой обстановке не помогают ни указ, ни призыв, ни пожелание. Суть вопроса не в том, чтобы призвать, порекомендовать, обязать, а в том, чтобы разобраться в реально действующих экономических и социальных силах, препятствующих или способствующих внедрению научно-технических достижений. В советское время 2/3 новинок «проваливалось в щель» между заводом и конструкторским бюро, НИИ. В лучшем случае предприятие бралось за изделие попроще, но чаще всего успешно «отпихивало» любую новинку (А.А.Зворыкин, 1979).

В ходе реализации научно-технических достижений очень четко вырисовывалось несколько проблем, связанных как с организацией внедрения, так и ролью работника, его заинтересованностью или незаинтересованностью в решении назревших вопросов. Время заставило вернуться к феномену новосибирского «Факела», который в конце 60-х годов не взял из государственной казны ни копейки, зато подарил обществу 50 млн. руб. прибыли. Эта внедренческая фирма полноценно посредничала между наукой и производством, используя энергию и способности студентов и аспирантов, молодых инженеров и ученых, расплачиваясь с ними полставками от скромных окладов лаборантов, инженеров, просто специалистов. Тут случались драмы соперничества, болезненные для профессионального самолюбия, но жесточайше необходимые для прогресса науки. Именно поэтому новые формы организации науки – это альтернатива разобщенности, так как они выступают посредниками между знанием и практикой, между производителями новых идей и их потребителями.

Рациональное взаимодействие науки и производства обеспечивает создание механизма заинтересованности во внедрении новшеств и научных открытий. Здесь накопилось немало нерешенных проблем.

Мы были свидетелями того, как толковые и грамотные решения тонули в бюрократических заседаниях и отписках. Более двух десятков лет в 60–80-е годы обсуждался вопрос о том, чтобы планировать выпуск станков и труб не в тоннах, а в штуках и в метрах. Примерно столько же длилась история вокруг многих изобретений и новшеств, где на каждый вложенный рубль можно было получить доходы, в сотни и тысячи раз превышающие затраты. В результате интересы общества не обеспечивались, а реализовывались цели, не имеющие никакого отношения ни к техническому, ни к социальному прогрессу.

Поэтому главное в современной организации науки – как заинтересовать потенциального потребителя, как достигнуть мировых стандартов и обеспечить более выгодные условия при использовании научных открытий.

Многие считают, что подлинный успех придет тогда, когда и разработка идей, и отбор лучших новинок будут организованы в масштабе не только государства, но каждого производства, когда в полной мере заработают экономические рычаги, стимулирующие и поощряющие каждый новый шаг в решении как фундаментальных, так и прикладных проблем (Г.А.Лахтин).

Однако такие методы не работают в области фундаментальных исследований, результаты которых могут принести плоды через годы, а иногда и десятилетия. Здесь рыночный механизм дает сбои – значит, государство должно в полной мере отвечать за их поддержку и развитие.

В решении социальных проблем организации науки большую роль сыграли наукограды. Такие городки – научные центры возникли в 30–70-е годы с целью выполнения задачи становления СССР как передовой технологической и военной державы. В них сконцентрирован научно-технический потенциал страны. Опыт создания и функционирования Новосибирского академгородка оказался, несмотря на все недостатки и издержки, высокоэффективным и плодотворным. Не менее показателен успех и новых наукоградов, например, Черноголовки – месторасположения Ногинского научного центра. Вслед за Москвой, С.-Петербургом, Н.Новгородом и некоторыми другим крупными городами этот центр вошел в десятку наиболее значимых научных открытых городов страны. А таких центров, в большинстве своем закрытых, в России более 50.

Наукограды – национальное достояние России – заслуживают специального законодательного акта. Все вопросы: выборы органов самоуправления, формирование бюджета и взаимодействие с региональными и местными органами власти – должны решаться не по трафарету, а с учетом того, что в научных центрах сосредоточена интеллектуальная элита страны, которую легко уничтожить под флагом благих преобразований и борьбы с консерватизмом чиновников.

При решении проблем функционирования науки огромную роль играет способность создавать такие научные учреждения, которые бы выполняли функции опережающего развития, нестандартного решения возникающих проблем.

В 20–30-е годы в СССР были созданы государственные научно-исследовательские институты в сфере фундаментальных и прикладных наук, не имевшие аналогов в других «богатых» индустриальных странах, включая США. В число таких учреждений научного профиля вошли Всесоюзный институт электротехники, Институт стали, институт «Гидропроект», Институт растениеводства, Институт машиноведения и др.

Экономическая и политическая «отдача» таких финансовых и организационных мер была реализована многопланово. Снизилась зависимость экономики страны от заимствования зарубежного научно-технического и производственного опыта, открылись возможности проводить радикальную перестройку структуры отечественной промышленности, создавая национальные отрасли тяжелой промышленности. Огромное значение имела государственная политика для обеспечения научно-технического противостояния с интегрированной под эгидой фашистской Германии мощью европейских стран в ходе второй мировой войны, что позволило иметь такие совершенные средства, как танки Т-34, штурмовики-«ИЛы», системы залпового огня «катюши». Еще более впечатляющи итоги научно-технической политики в 60–80-е годы, особенно в научных разработках ядерного и других разновидностей средств массового поражения (А.И.Подберезкин, 1996).

Создание новых и коренное реформирование старых научных структур, по сути дела, связаны с одним важнейшим и перспективным требованием – повышением наукоемкости общественного производства и культуры. И очевидно, что без государственной политики, без поддержки государства такая программа не может быть реализована. Именно по наукоемкости, а не по другим показателям будет характеризоваться в мировой статистике развитие стран в XXI веке.

Одна из важнейших организационных форм сохранения науки, родившаяся в условиях ее кризисного состояния в середине 90-х годов, – это учреждение Государственных научных центров (ГНЦ), в рамках которых осуществляется попытка спасения лидеров российской науки. После учреждения такого института социальной поддержки науки в 1993 году данный статус получило 61 научное учреждение из почти 400 претендовавших на это звание.

Присвоение звания ГНЦ не меняет формы собственности. По словам Н.Горбатенко, это нечто вроде «банта почетного легиона», дающего право временно пользоваться особым расположением государства.

Идея межотраслевых научно-технических комплексов, провалившаяся в конце 80-х годов, вновь замаячила за намерением присваивать звание ГНЦ не только одному, но сразу нескольким родственным учреждениям.

Вдобавок к этому у организаторов науки существует идея пойти дальше и создать научную биржу, где найдут друг друга технические предложения научных центров и заявки предприятий. Банк данных будет доступен на коммерческой основе как российскому, так и иностранному капиталу, открывая путь в международный рынок труда. Это увеличит шансы малого бизнеса при обслуживании науки, который оказывается более гибким и дешевым в рыночных условиях. Небольшую лабораторию легче закрыть после выполнения задачи, в то время как гиганты перерождаются в самодостаточную систему. Высокая экономическая эффективность такой схемы сделала бы гораздо более привлекательными инвестиции в науку для нового российского бизнеса и банков. При бирже должен быть непременно свой банк развития, из которого без дополнительных бюрократических ступенек финансировались бы как фундаментальные, так и прикладные исследования.

Организация науки предполагает то, что, сохраняя лидирующее положение в поддержке науки, особенно в фундаментальных исследованиях, государство должно поддерживать процесс привлечения других средств в ее развитие. Здесь имеются некоторые сдвиги. Число организаций, основанных на государственной форме собственности, сократилось с 1993 по 1994 год на 17%, на частной выросло на 29% и составило около 4% в общем объеме организаций. Но особенно популярными становятся организации со смешанной (без иностранного участия) формой собственности, составляющие уже пятую часть всех, где ведутся разработки.

55 экспертов III Международного конгресса «Малое и среднее предпринимательство в России» (1995) выразили мнение, что привлечение частных капиталов в науку идет с большим трудом. Коммерческие банки слабо заинтересованы в инновационной деятельности, 20% опрошенных отметили отсутствие у банков к этому какого-либо интереса, 53% сказали, что дальше экспертиз дело не идет, и лишь 15% заявили об участии банков в инвестировании инновационных проектов.

На спонсорскую поддержку коммерческими банками рассчитывать не приходится – лишь 6% экспертов связывают с ней возможность реального прогресса в инновационной деятельности и еще 26% – с получением от банков льготных кредитов. Основной же фактор прогресса, по мнению 70% опрошенных, – изменение государственной налоговой политики в этой сфере.

Прохладное отношение бизнесменов к вложению капиталов в науку объясняется оценкой ее нынешнего положения. По мнению 68% опрошенных, в научно-технической политике преобладают негативные тенденции, и только 6% отметили наличие позитивных.

Вместе с тем даже в этот переходный период есть сферы, которые привлекательны для инновационной деятельности, особенно в производствах, связанных с жизнью человека.

Реализации социальных проблем организации науки способствует научное лобби, влияющее на власть и общественное мнение. Его создание – это прерогатива научного сообщества, если оно действительно хочет участвовать в борьбе за свое существование в виде участия в становлении бюджета и его расходовании, в формировании налоговой политики и подготовке законодательства о науке.

Без «мозгового центра», вырабатывающего научную идеологию развития науки и общества, победить другие лобби невозможно.

Одной из форм такого лоббирования выступает Ассоциация государственных научных центров, которая защищает интересы лидеров российской науки во властных структурах, сохраняет их от угрозы закрытия, ходатайствует о снижении налогового пресса, добивается льгот для них, борется против произвола чиновничества. В газете РАН «Поиск» (№ 12–13 за 1997 г.) приводился пример беззакония по отношению к науке: региональная энергетическая комиссия решила перевести Московский продовольственный ярмарочный центр по оплате электроэнергии в «льготную» группу организаций здравоохранения и образования (!). В том же документе о льготах отказано Центральному коллектору научных библиотек и Институту физических проблем имени В.Ф.Лукина!

Очень несовершенен механизм защиты интеллектуальной собственности. Оплата труда ученых – одна из самых низких в стране. Изобретения и открытия истинных ученых обрастают всевозможными прилипалами, в ряду которых иногда теряется и сам творец.

Требование – сделать экономику восприимчивой к научно-техническому прогрессу, обеспечить жизненность научных достижений – немыслимо без укрепления всех звеньев цепи, соединяющих науку, технику и производство, без создания принципиально новой системы стимулов в науке.

В этой связи нуждается в перестройке работа Академии наук, решение задач поворота академических институтов в сторону расширения исследований, имеющих техническую и социальную направленность, повышение ответственности за создание принципиально новых видов техники и технологии.

Резервов по оптимизации взаимоотношений между наукой и обществом еще много.

Предстоит серьезно изменить облик, назначение и роль отраслевой науки. Дело в том, что анализ опыта ее развития показал, что она серьезно отстала от требований времени, оторвалась от конкретных нужд производства, во все большей мере превращалась в организацию по удовлетворению групповых и личных интересов или в ведомство, которое являлось придатком к бюрократическим структурам. Для отраслевой науки первостепенное значение приобретает преодоление оторванности институтов, проектно-конструкторских организаций от производства, реальное участие в конкуренции на рынке идей.

Важным резервом является вузовская наука, возможности которой используются пока не полностью. Между тем, по имеющимся оценкам, вузы могут увеличить объем научно-исследовательских работ в 2–2,5 раза.

Но самое главное – это труд ученых, конструкторов, технологов, изобретателей, ибо от них самым непосредственным образом зависит отбор наиболее значимых научных предложений и скорейшее их внедрение.

СОЦИАЛЬНЫЙ КЛИМАТ НАУКИ

Развитие науки в нашей стране в 60–80-е годы ознаменовалось нарастанием серьезного кризиса. Значительные достижения в ряде областей научного знания (в математике, в ядерной физике, в освоении космического пространства и некоторых других) не могли заслонить тот факт, что в целом лишь небольшое количество научных разработок превышало уровень зарубежных аналогов. С этой целью следует проанализировать состав кадров, занятых в сфере науки, тот социальный климат, в условиях которого творят и дерзают сотни тысяч людей, вовлеченных в эту сферу жизнедеятельности.

Анализ показывает, что с точки зрения количественного роста темпы более чем показательны: за неполных 50 лет – с 1940 по 1988 год – численность научных кадров выросла более чем в 15 раз. Однако качество их работы оставляет желать лучшего. Так, в 1988 году только 9,5% завершенных работ по новой технике превышали уровень отечественных и зарубежных разработок.

Одной из причин разрыва между количеством и качеством являлись, во-первых, серьезные изъяны в комплектовании. Набор в аспирантуру, на работу в научные учреждения был донельзя формализован, когда обращалось внимание на внешние характеристики и очень мало – на потенциальные творческие способности человека. В результате в сфере науки выросла прослойка людей бесталанных, но уже определивших свое место в жизни и не собирающихся его никому уступать.

Другая беда в комплектовании кадров науки пришла в 90-е годы. Престиж ученого резко упал. Снизились конкурсы в аспирантуру. Многие молодые ученые покинули исследовательские лаборатории и занялись более прибыльными и доходными видами деятельности. В результате стал образовываться опасный разрыв между поколениями в науке, когда опыт ученых старшего возраста будет просто некому передавать.

Во-вторых, в сфере науки не были (или были плохо) обеспечены условия для творчества. Еще при сталинизме, а затем в годы застоя получили возможность пользоваться благами выделенными государством для науки, люди бесчестные, карьеристы, вред от деятельности которых трудно подсчитать. Достаточно напомнить систематические расправы над учеными в 20-е годы (высылка за границу), в 30-е годы (запрещение и разгром многих научных направлений и физическое уничтожение научных кадров), в конце 40-х годов (обвинение в космополитизме и отказ от новаторских поисков), а также мимикрию и приспособленчество в 60–80-е годы. Именно эта обстановка породила такие одиозные фигуры, как Лысенко, Митин, таких жандармов науки, как Жданов и Трапезников. Но и до сих пор актуальны выводы П.Л.Капицы, которые он сделал в 1935 году: «Трагедия нашего правительства в том, что... наука выше их понимания, они не умеют отличить знахарей – от докторов, шарлатанов – от изобретателей и фокусников и черных магов – от ученых. Им приходится полагаться всецело на чужое мнение».

В-третьих, в науке сложилась такая парадоксальная ситуация: продвижение по служебной лестнице, получение различных благ и званий во все большей мере касалось организаторов науки, а не ее творцов. Никто не отрицает значения организаторов науки, но вопрос о том, насколько правомерно отождествлять их с теми, кто лишен (или не хочет проявлять) организаторских способностей: ведь ценность видения и прозрения ученого несоизмерима ни с каким талантом организатора. В результате этих и других причин произошла коренная коррозия этики науки, что самым пагубным образом повлияло на ее авторитет и влияние, на социально-психологическую ситуацию в научных коллективах.

В-четвертых, отсутствие стимулов научного труда привело к таким явлениям, как резкое сокращение престижа научного труда, отлив одаренных людей в другие отрасли народного хозяйства, бурная феминизация науки. Долголетняя практика оплаты лишь за научные степени и звания без учета творческой отдачи привела к образованию довольно значительного числа людей, рассматривающих их как пожизненную ренту, на которую практически ничто не могло повлиять, тем более что система отбора лучших кадров «не работала». И в то же время, как справедливо отмечают Д.А.Керимов и Н.М.Кейзеров, защита интеллектуальной собственности ученого практически не обеспечена, что не стимулирует потребность соединить воедино творчество для других и для себя [5].

И наконец, социальный климат в науке в значительной, если не определяющей степени зависит от тех отношений, которые складываются в обществе, от того, насколько признается авторитет ученого. Разве не этим пронизан вопрос нобелевского лауреата академика А.А. Прохорова, заданный им в «Известиях» 7 сентября 1994 года: «Нужен ли я своей стране?» Если этим вопросом задаются академики, мирового уровня ученые, то что же говорить о тысячах докторов и кандидатов наук, потенциал которых значителен и весом при решении фундаментальных и прикладных задач. Такое отношение к интеллектуальному потенциалу оборачивается еще одной бедой: потерей их влияния на общество, ростом культурной коррозии, снижением конкурентоспособности всей страны.

Признание авторитетности и заслуг ученых находит отражение в оплате их труда. Исследование, которое провели в конце 1995 года сотрудники Центра исследований и статистики науки Миннауки и РАН, показали (было опрошено 2510 научных сотрудников академической, вузовской и отраслевой науки), что 42% опрошенных в 1995 году не имели дополнительной работы, 37 – имели ее лишь время от времени, и лишь 21% регулярно подрабатывали. Дополнительная работа у 60% из тех, кто ее имел, полностью или частично совпадала с основной деятельностью, а 23% осуществляли ее вне рамок своего научного учреждения и далеко не всегда в научных организациях. Иначе говоря, для многих опрошенных (47%) источники доходов сконцентрированы в родном учреждении (оклады, надбавки и т.д.). Определенная часть ученых и инженеров (хотя и небольшая, 19%) в качестве подспорья имеет гранты – отечественные и зарубежные. Пока не слишком велика доля тех (11%), кто пользуется возможностями рыночной экономики (предпринимательская деятельность, доходы от акций и т.д.). Очень немногие – всего 1 % – имеют возможность заработать на жизнь во время поездок за рубеж.

В целом же механизм создания условий для эффективной работы ученого слаб, несовершенен и не создает глубокой заинтересованности в результатах своего труда.

Как же оценивают социальный климат науки сами ученые?

По данным С.А.Кугеля, Г.Н.Волкова, Д.Д.Райковой, ученые считают, что нет должных условий для проявления талантов и творческой инициативы, для самоуправления, равноправной состязательности, конкурентности научных идей и мнений [6].

Отношения с руководителями научных учреждений нередко оцениваются как неблагоприятные, ибо очень часто в действиях руководителей видят не защиту интересов науки и их подчиненных, а утилитарные, политизированные и карьеристские цели и задачи.

Что касается взаимоотношений внутри научных коллективов, то они далеко не всегда устраивают их членов, ибо в организации их труда не соблюдаются элементарные требования, часто не бывает перспективы, поддержки новаторских идей, права на поиск и эксперимент.

Прагматический подход к науке привел к тому, что общество не обеспечивает приток новых сил в эту сферу, плохо стимулирует их труд, не создает необходимые приоритеты для творчества. По мнению Ваядова, необходимо максимально использовать такие стимулы научного поиска, как справедливая его оценка со стороны научного сообщества, общественное признание, создание условий для выдвижения талантливых ученых, демократизация управления наукой, развертывание дискуссий, обновление каналов научных коммуникаций.

И, наконец профессиональная культура исследователя становится как никогда показателем того, насколько велика отдача его как ученого. Как бы ни было велико значение творческого коллектива, двигателем прогресса в науке будут определенные идеи, творцом которых всегда является конкретный ученый. Но условия для выявления талантов слишком размыты.

Все это позволяет сделать вывод, что социальный климат науки серьезно деформирован и в настоящее время не представляет серьезного резерва для повышения ее эффективности.

Литература

1. Современная западная социология. Словарь. М., 1990. С.206.

2. Социальное положение ученых России. М., 1995.

3. См.: Поиск. 1996. №44. 26 октября– 1 ноября.

4. Социология науки: Энциклопедический социологический словарь. М., 1995. С.330-332.

5. Керимов Д.А., Кейзеров Н.М. Интеллектуальная собственность. М., 1993.

6. См. подробнее: Волков Т.Н. Социология науки. М., 1968; Кугель С.А. Профессиональная мобильность в науке. М., 1983; Ценностные аспекты развития науки. М., 1990.

Темы для рефератов

1. Генезис идей социологии науки: а) в зарубежной, б) отечественной социологии.

2. Социальные функции науки.

3. Кризис в науке и возможные выходы из него.

4. Академическая наука: характеристики и проблемы развития.

5. Прикладная наука: состояние и пути совершенствования.

6. Вузовская наука и ее возможности.

7. Новые формы организации науки.

8. «Утечка мозгов» как феномен российской науки.

Вопросы и задания для повторения

1. Предмет социологии науки.

2. Каковы взаимоотношения науки и общества в современной России?

3. Почему упал престиж науки и ученых?

4. Почему значима роль фундаментальной науки?

5. Современные формы и методы организации науки.

6. В чем состоит социальный климат науки?

Глава 4 СОЦИОЛОГИЯ КУЛЬТУРЫ

Культура – понятие многоплановое, сложное, неоднозначное. Многообразие научных подходов породило различные трактовки роли, места и сущности культуры в контексте мировой цивилизации. Не претендуя на характеристику всех возможных вариантов при объяснении феномена культуры, остановимся на главных из них, сосредоточимся на том, как ее развитие отражается в социологии.

Прежде всего, обратим внимание на концепции, которые к культуре относят все, что было создано человечеством за весь период его существования во всех сферах общественной жизни. Такое расширительное толкование культуры отождествляет ее (в явной или скрытой форме) с понятием общества и с точки зрения социологии делает его малопродуктивным. Более того, отмечает Э.В.Соколов (1972), «то, что Тэйлор, Боас, Малиновский именовали культурой, Конт, Спенсер, Вебер и Дюркгейм называли обществом» [1]. Такая особенность характеризует в определенной степени работы современных исследователей – Л.Г.Ионина, И.Е.Дискина и др.

Полагая, что данное понятие требует гораздо большей определенности, Е.А.Вавилов и В.П.Фофанов считают, что сформировались две основные концепции: одна из них состоит в понимании культуры как творческой деятельности, вторая интерпретирует культуру как способ («технологию») деятельности [2].

Что касается первой концепции, то она нашла отражение в работах А.И.Арнольдова, Э.А.Баллера, В.М.Межуева, Н.С.Злобина, Л.Н.Когана, Ю.Р.Вишневского и др. «Культура – это творческая деятельность человечества во всех сферах бытия и сознания, как прошлая, овеществленная в тех или иных культурных ценностях, так и сегодняшняя и будущая, основывающаяся на освоении культурного наследия, направленная на превращение богатства человеческой истории во внутреннее достояние личности, на всемерное развитие сущностных сил человека» [3].

Культура как способ (технология) деятельности рассматривается в трудах В.Е.Давидовича, Ю.А.Жданова, Э.С.Маркаряна и др. «Культура есть общий способ человеческого существования, способ человеческой деятельности и объективированный в различных продуктах (орудиях труда, обычаях, системе представлений о добре и зле, прекрасном и уродливом, средствах коммуникации и т.д.), результат этой деятельности, который может включать в себя как элементы, имеющие положительное значение для функционирования социальной системы, так и отрицательное значение» [4].

Кроме того, в отечественной науке получила определенное развитие трактовка культуры как духовной жизни общества, ее духовной сферы. Наиболее последовательно ее отстаивали историки [5]. Но имеется такое мнение и среди философов и социологов, которые включили сюда проблемы образования, науки, религии, массовой коммуникации и т.д.

Эвристическая ценность перечисленных подходов для социологии невелика. Если взять за основу культуры творческую деятельность, то мы вынуждены будем освещать ее и в сфере производства (что является компетенцией социологии труда), и в сфере политики (что соответственно интересует политическую социологию), и в сфере управления (на что не может не обращать внимание социология управления). Не менее спорна и трактовка культуры как способа и результатов деятельности, что дает возможность отождествлять ее с процессом функционирования экономики, морали, эстетики и т.д.

Что касается трактовки культуры как духовной сферы, то она является весьма ограниченной, потому что исключает из этого понятия как материальную культуру, так и культуру общественной деятельности, и сосредоточивает внимание на институтах и организациях, в компетенцию которых входит весьма широкий круг «духовных» проблем – от образования до искусства, от религии до науки, от проблем личности до средств массовой информации.