Методология и логика социологического исследования. Возможно ли объективное и научное социальное знание?

Эта книга посвящена методам социологического исследования и рассчитана прежде всего на тех, кто проводит или собирается проводить такие исследова-ния—в практических, прикладных целях либо ради удовлетворения так назы-ваемого академического интереса (последний, как известно, в более долговре-менной перспективе тоже служит практическим целям). Кроме того, она может быть полезна тем читателям, которые хотят стать грамотными потребителями результатов социологических исследований, в частности лицам, принимающим политические и социальные решения на основании социологических данных, заказчикам прикладных исследований (предвыборных, маркетинговых и т. п.), а также тем, кто формирует собственное либо даже общественное мнение, ос-новываясь на цифрах и фактах, приводимых в исследовательских отчетах или газетных публикациях.

Совершенно очевидно, что достоверность фактов и выводов, полученных ис-следователем, зависит от того, каким способом последний пришел к данным фактам и выводам, т. е. от использованного им метода. В повседневной жизни мы также описываем факты, оцениваем их правдоподобие, выводим гипотети-ческие закономерности или опровергаем выводы других людей. Однако в науке все эти повседневные методы получения нового знания подвергаются куда бо-лее тщательной разработке. В повседневной жизни, например, мы легко исполь-зуем понятия «всегда», «никогда» или «очень часто», но такого рода оценки остаются субъективными и относительными, пока они полностью зависят от того, кто оценивает и какие события подвергаются оценке. Частота «один слу-чай из двадцати» будет оцениваться как «очень часто», если речь идет о неудач-ных исходах хирургической операции (особенно если оценку производит паци-ент), и как «почти никогда», если эта частота соответствует шансам конкретно-го абитуриента поступить в университет. Чтобы сделать такого рода оценки более сравнимыми и объективными, в науке используются статистические кри-терии и методы статистического оценивания, позволяющие судить о вероятно-сти реализации определенного события, о сугубо случайном или, наоборот, за-кономерном характере полученного результата (хотя, как мы увидим в дальней-шем, статистическая значимость научного факта не обязательно свидетельствует о его социальной и личностной значимости).

Современная наука—это коллективное предприятие, требующее к тому же не-малых затрат. В силу этих обстоятельств, а также в силу присущих человеку стремления к истине (даже несовершенной и подверженной постоянным пере-смотрам) и способности к критической оценке существующих точек зрения (большей или меньшей, но в общем поддающейся тренировке) проблема «На-учного Метода», позволяющего получить достоверные и надежные результаты

и на их основе прийти к объективным и хорошо обоснованным выводам, неиз-менно пользуется вниманием ученых. Хотя по мере развития науки у ученых оставалось все меньше оснований верить в существование единого и универ-сального «Метода», пригодного для решения всех без исключения научных за-дач, они, тем не менее, стремились разработать все более точные и надежные методы опытной проверки теоретических гипотез, а также определить Крите-рии для оценки объективности и обоснованности нового знания, получаемого в результате проводимых ими исследований.

Методология науки—это дисциплина, изучающая и технические, «процедур-ные» вопросы организации исследования, и более общие вопросы обоснованно-сти используемых методов, достоверности наблюдений, критериев подтвер-ждения или опровержения научных теорий. Такая «всеядность» методологии связана с тем, что большинство сугубо техни-ческих вопросов, возникающих в реальной исследовательской практике, не могут быть решены без обращения к более широким представлениям о том, что в данном случае может служить критерием истинности или обоснованнос-ти, какие факты следует считать релевантными, т. е. относящимися к проверяе-мой теории, а какие—случайными ошибками наблюдения и т. п. С другой сто-роны, непосредственным источником самих нормативных стандартов и критериев, используемых при оценке исследовательских процедур и результатов, служат не только абстрактные и универсальные конструкции формальной логики, но и реаль-ная, «ситуативная» логика конкретного исследования, принимающая во внимание его цели, происхождение стоящей перед исследователем научной проблемы (тео-ретическое затруднение, практическая задача), доступные теоретические и техни-ческие ресурсы и, наконец, научный «фон» исследования —ту теоретическую пер-спективу или, если воспользоваться популярным обозначением, исследовательс-кую программу, в рамках которой и замысел, и методика, и результаты исследования приобретают свой подлинный смысл. Чтобы понять смысл и результаты, напри-мер, экспериментов физика А. Майкельсона по измерению относительной скорос-ти света (вдоль и поперек потока «эфирного ветра»), нужно представлять себе суть спора между сторонниками различных теорий «светоносного эфира» и сторонни-ками теории относительности Эйнштейна'. Точно так же трудно оценить процеду-ру и результаты эксперимента, в котором психолог сначала помещает крыс в лаби-ринт, оставляя их там на некоторое время, а потом, установив в конце лабиринта кормушку с приманкой, измеряет с помощью секундомера время, затраченное кры-сами на прохождение лабиринта. Чтобы понять методику последнего эксперимен-та, следует представлять себе основные положения исследовательской программы бихевиоризма, весьма влиятельного направления в науках о поведении. (Только что описанный эксперимент², в частности играет важную роль в споре о том, cпо-

' Интересно отметить, что такое понимание не всегда доступно самому исследователю в момент осуществления исследования. Так, Майкельсон до опубликования основных положений теории относительности Эйнштейна, породившей абсолютно новую иссле-довательскую программу, воспринимал свои опыты не как решающее опровержение

теории эфира, а скорее как подтверждение того, что при движении Земли в эфире не возникает так называемый «эфирный ветер» (либо, если возникает, то очень малень-кий). Подробнее см.: Лакатос И. Фальсификация и методология научно-исследователь-ских программ. М.: Московский философский фонд «Медиум», 1995. ² Данный эксперимент представляет собой упрощенную версию экспериментов, реаль-но проводившихся психологом Э. Толменом.

собны ли внутренние образы окружения, «когнитивные карты», оказывать ре-альное влияние на скорость выработки поведенческих навыков у животных. Для человека, не имеющего представления об этом споре, предварительное помещение крыс в лабиринт выглядит ничего не значащим фактом или, в худ-шем случае, методическим промахом экспериментатора; для сторонника же бихевиористской исследовательской программы—это логически необходимое условие для любых выводов относительно влияния предварительной ориенти-ровки на обучение.)

До недавнего времени в философии и методологии науки господствовал упро-щенный взгляд на логику и процедуру научного исследования, который можно обозначить как «традиционный образ науки». Этот взгляд игнорировал только что описанные сложные взаимосвязи между самыми общими философскими и теоретическими представлениями, входящими в определенную исследователь-скую программу, и более частными предположениями, из которых явно или неявно исходит ученый, планирующий конкретное исследование. «Традицион-ный образ науки» представлял процесс исследования как простую линейную последовательность:

проверяемая общая теория, —> из которой выводится основная теоретическая гипотеза, —> определение основных теоретических понятий в терминах конк-ретных измерительных операций, т. е. их операционализация, —> решающий эксперимент, ведущий к—> однозначному принятию или отвержению гипоте-зы, а заодно и общей теории, из которой гипотеза была выведена.

Предполагалось, что отрицательный результат «решающего эксперимента», т. е. эмпирическая демонстрация ложности предсказаний, выведенных путем логической дедукции из теоретических предпосылок, свидетельствует о лож-ности этих предпосылок. На практике, однако, всегда можно приписать «не-удачное» наблюдение либо неучтенным особенностям исходных условий конк-ретного эксперимента, либо ложности множества вспомогательных гипотез и предположений, используемых при проверке основной теоретической гипоте-зы. Так, в частности, негативный результат всегда может быть приписан не про-веряемой гипотезе, а артефактам используемого метода или погрешностям в операционализации и измерении отдельных показателей³. Кроме того, в теоре-тическую гипотезу, вспомогательные предположения или, наконец, в самые общие теоретические предпосылки исследовательской программы, включаю-щей в себя спорную теорию, почти всегда можно внести разного рода неболь-шие поправки или дополнения (так негативный результат упоминавшихся выше опытов Майкельсона с измерением «эфирного ветра» поначалу объяснялся тем, что движение эфира непосредственно у поверхности Земли столь незначитель-но, что использованная в опыте аппаратура не обладала достаточной точнос-тью для его фиксации). Иными словами, «решающие эксперименты» чрезвы-чайно редки даже в точных науках: влиятельная и пользующаяся поддержкой многих ученых теория имеет большие шансы устоять даже при наличии не-скольких контрпримеров—до тех пор, пока более широкая исследовательская программа, в которую включена теория, не уступит место новой, более плодо-творной и привлекательной. Кроме того, «традиционный образ науки» игнори-

³ Примеры влияния так называемых моделей измерения—вспомогательных гипотез, касающихся используемых социологами шкал и индикаторов, на теоретическую ин-терпретацию результатов исследования, подробнее рассмотрены в гл. 5 и 6.

ровал то обстоятельство, что далеко не всегда исходной точкой исслсдователь-ского процесса служит вполне сложившаяся абстрактная теория. Источником исследовательских гипотез и в социальных науках, и, например, в биохимии или физике часто становятся случайное наблюдение, личный «вненаучный» опыт ученого, неожиданные результаты, полученные при использовании новой ме-тодики или технического прибора. В попытках объяснить необычный факт ис-следователь формулирует пробные теоретические предположения, которые пока не могут быть привязаны ни к какой из существующих абстрактных теорий (и тем более не могут быть выведены из нее дедуктивно). Некоторые из возник-ших таким образом догадок повышают «теоретическую чувствительность» ис-следователя и ведут к формулировке новых рабочих гипотез, введению новых описательных понятий или даже, в конечном счете, к возникновению новых исследовательских программ⁴. Так, например, непосредственно в процессе включенного наблюдения за взаимодействием членов некоторой организации проводимого социологом, у последнего могут возникнуть весьма полезные до-гадки, касающиеся существующей в этой организации статусной иерархии. (Подробнее о возможностях теоретического обобщения полевых данных гово-рится в гл. 2⁵.) Таким образом, налицо значительное несоответствие между вы-шеописанным «традиционным образом науки» и реальной логикой исследова-ния. Это несоответствие становится особенно очевидным, когда мы обращаем-ся к области социальных наук:

1) где существует сравнительно мало развитых формальных теорий, из которых можно было бы строгим образом вывести проверяемые гипоте-зы, а для каждой из таких гипотез уже в момент ее выдвижения можно найти множество контрпримеров;

2) где возможности экспериментального метода заведомо ограничены, а имеющиеся данные о естественно случающихся событиях либо о резуль-татах специальных опросов редко позволяют разделить главные и побоч-ные эффекты;

3) где, наконец, одновременно существует несколько очень влиятельных исследовательских программ (например, бихевиористская, интерпрета-тивная и структуралистская), каждая из которых обладает собственным набором методологических норм, излюбленных исследовательских тех-

ник и образцовых теоретических интерпретаций⁶.

Воспользуемся наглядным примером, взятым из области социальных наук В социальной психологии, социологии и экономике существуют довольно убе-

⁴ О том, как происходят такого рода научные революции, можно подробнее узнать из книги Т. Куна «Структура научных революций». См.: Кун Т. Структура научных рево-люций. М.: Прогресс, 1977.

⁵ Важно помнить, что за подобными догадками стоят не столько мистическая интуиция или «внутреннее знание», сколько целая система «обыденных социологических тео-рий», на которой основывают свои повседневные решения и интерпретации и профес-сиональные социологи, и обычные люди. «Обыденные теории», подобно научным, впол-не могут оказаться как полезными, так и бесполезными, как верными, так и ошибочны-ми—поэтому они также нуждаются в формализации, операционализации и проверке. *' Подробнее о соотношении исследовательских программ, теоретических моделей и методов исследования в социальных науках см.: Девятко И. Модели объяснения и ло-гика социологического исследования. М.: ИСО РЦГО-TEMPUS/TACIS, 1996.

дительные теории, относящиеся к единой исследовательской программе и опи-сывающие поведение человека как эгоистическое, направленное на достиже-ние максимального удовлетворения потребностей индивида. С точки зрения этих теорий, в частности, даже самые идеальные мотивы скрывают за собой рацио-нальный расчет, направленный на увеличение личных «активов», в том числе материальных благ, социального престижа, политического влияния. Самым ра-циональным, таким образом, будет поведение, которое позволяет максимизи-ровать доступные индивиду блага—материальные и нематериальные—для данного набора индивидуальных возможностей, т. е. ресурсов, которыми этот индивид располагает. Соответственно деятельность ученого, проводящего Тру-доемкие изыскания без какой-либо материальной поддержки, или поступок филантропа, жертвующего деньги на благотворительность, также рассматри-ваются с точки зрения скрытых вознаграждений, удовлетворяющих эгоисти-ческие потребности: ученый рассчитывает завоевать признание коллег, по-лучить хорошо оплачиваемую работу в престижном университете; филант-роп заинтересован в удовлетворении собственного тщеславия и создании благоприятного общественного мнения о себе. В конкретном исследовании данная исследовательская программа (назовем ее «концепцией экономичес-кого человека») принимает форму гипотез, описывающих ожидаемое поведе-ние людей в ситуациях определенного типа (например, «Если в ситуации S для достижения максимального вознаграждения А нужно сделать В, то испытуемый X сделает В»). Получаемые в результате исследования данные могут соответ-ствовать либо не соответствовать тому, что предсказывает гипотеза. Следова-тельно, результаты будут рассматриваться как подтверждающие или не подтвер-ждающие выдвинутую первоначально гипотезу. Всякое удачное предсказание будет вести к относительному подтверждению гипотезы (для данного типа си-туаций). Интереснее, однако, то, что происходит, когда теоретические предска-зания не сбываются или сталкиваются с контрпримерами⁷. «Концепция эконо-мического человека», в частности, сталкивается с трудностями, если требуется предсказать поведение в ситуациях неопределенности, когда выбор основан на недостаточной информации и окончательная «цена» того или иного решения в принципе не может быть определена заранее. В таких ситуациях самой разум-ной с точки зрения «экономического» подхода стратегией обычно является слу-чайное угадывание. Однако эксперименты и наблюдения за поведением отдель-ных людей или групп показывают, что они практически никогда не основывают свой выбор на простом подбрасывании монетки. Напротив, они всячески стре-мятся обосновать свой выбор и придумать какую-то «стратегию принятия ре-шений», исходя при этом из ложных или заведомо непроверяемых представле-ний. Еще сложнее сторонникам описанного подхода справиться с другого рода контрпримерами, демонстрирующими слепое подчинение разума вполне нера-зумным целям либо рациональное стремление увеличить или уменьшить не собственное, а чье-либо еще благо. Человек, совершающий самоубийство, впол-не способен осуществить задуманное самым экономичным и рациональным

⁷ Полезно различать негативный результат исследования, специально предназначен-ного для проверки предсказаний теории, и контрпример—наблюдение или исследова-тельский результат, который противники научной теории предлагают в качестве крити-ческого, предположительно не имеющего объяснения с точки зрения этой теории (т. е. контрпример —это такой факт, для которого из теории не удается дедуктивно вы-вести гипотезу, его предсказывающую).

способом. Возможно, конечно, утверждать, что при этом он достигает макси-мального блага, или, если воспользоваться специальным жаргоном, реализует свое «наибольшее предпочтение», но в таком случае нам придется признать свою неспособность дать независимое определение того, что следует считать «разумным желанием»—рациональной будет выглядеть любая цель, мотиви-рующая реальное поведение. Более того, так как люди часто стремятся пред-ставить любые свои поступки в качестве разумных, «рационализировать» их, то нам будет весьма трудно отличить истинно расчетливые поступки от «раци-онализации», изобретаемых для оправдания уже свершенного. Трудности в оп-ределении ключевых понятий приведут к трудностям в их операционализации, и в результате эмпирическое подтверждение или отвержение отдельных гипо-тез, выводимых из «концепции экономического человека», будет полностью за-висеть от используемых показателей или методов измерения рациональности поступков. Кроме того, результат, противоречащий теоретическим предсказа-ниям, всегда может быть отнесен на счет несовершенства этих методов. Суще-ствуют и такие контрпримеры, которым обсуждаемая концепция (являющаяся, напомним, не отдельной теорией, а обширной исследовательской программой) не может дать сколько-нибудь удовлетворительного объяснения. Так, иногда люди совершают добрые поступки анонимно (вносят благотворительные по-жертвования, возвращают потерянные кошельки и т. п.). Ученый из вышепри-веденного примера может тратить значительные силы не на собственные тру-ды, а на то, чтобы любой ценой воспрепятствовать публикации трудов коллеги. «Концепция экономического человека» может многое объяснить в том, как люди расчетливо используют наличные средства для достижения максимально воз-можного счастья (так определял рациональное поведение Гоббс), но она мало-пригодна для объяснения того, как человек может руководствоваться стремле-нием к счастью или несчастью другого человека⁸. Такая «ограниченная под-тверждаемость» (обратной стороной которой является «ограниченная опровергаемость») скорее типична для социальных наук. Сильная взаимосвязь между теорией, методом и получаемыми «на выходе» эмпирическими данны-ми, характерная для реальной логики всякого научного исследования, здесь ста-новится еще более очевидной в силу наличия конкурирующих теоретических перспектив, каждая из которых располагает большим количеством контрпри-меров, ставящих под сомнение базисные предположения остальных⁹.

Приведенный пример показывает, что чрезмерно упрощенный «традиционный образ науки» и основанные на нем методологические рекомендации едва ли могут оказаться полезными при разработке и оценке исследовательских мето-дов для социальных наук. Это, однако, не означает, что нам следует отказаться от разработки критериев рационального и объективного научного исследова-ния, основанных на более адекватном представлении о научной практике.

⁸ Заметим, не вдаваясь в детали, что выход из такого теоретического тупика можно най-ти в принятии базисных предположений других исследовательских программ, напри-мер психоаналитической, но за это обычно приходится платить отказом от собствен-ных базисных предположений.

⁹ Так, например, холистские исследовательские программы, объясняющие поведение отдельных действующих надындивидуальными, структурными факторами, противостоят индивидуалистским программам, сводящим любое социальное целое к мотивам и по-ступкам отдельных людей.

Во-первых, всякое исследование в социальных науках направлено на поиски объяснения человеческого поведения, и, следовательно, ориентировано на по-иск некоторой гипотетической закономерности, обладающей большей или меньшей степенью общности, но всегда требующей эмпирического подтверж-дения и критического сопоставления с другими альтернативными гипотезами. Источником таких гипотез, как мы уже видели, могут быть и сложившиеся на-учные концепции, и—реже— «обыденные теории». Далее, возможность объяс-нения и предсказания в общественных науках основана на признании причин-ной обусловленности объясняемых событий. Даже объясняя поведение людей их целями, представлениями и убеждениями, социолог стремится продемонст-рировать работу некоторого причинного механизма, обеспечивающего взаимо-связь целей и идей (рациональных или иррациональных, истинных или лож-ных) с поведением. Изучение чисто логических отношений согласованности между целями и средствами деятельности, элементами системы верований или, например, брачными правилами, существующими в некотором сообществе, само по себе еще не позволяет объяснить, почему произошли или не произошли не-которые события. Логические отношения между идеями или высказываниями (отношения импликации) позволяют осуществлять логический вывод—от од-ного формально истинного высказывания к другому, но не позволяют предпо-ложить, что произойдет (или произошло) в действительности. Из совокупнос-ти высказываний можно логически вывести лишь другую совокупность выска-зываний. (Человек, логично рассуждающий о преимуществах любви к ближнему, как известно, не обязательно следует собственным рассуждениям на практи-ке ¹⁰.) Поэтому, вопреки рецептам некоторых сторонников «гуманистической модели» социальных наук, социологи не ограничиваются интерпретацией того, что люди говорят, либо того, во что они верят.

Оценка существующих теорий и гипотез в социальных науках, как и в науках естественных, предполагает введение определенных критериев эмпирической проверяемости и истинности теоретических высказываний, а также разработку и применение соответствующих этим критериям методов исследования.

Таким образом, процесс социологического исследования неизбежно включает в себя:

1) стадию осознания теоретической или практической недостаточности существующего знания (источники такого осознания, как говорилось выше, могут лежать и в области теории, и в области повседневного опыта или социальной практики);

2) стадию формулировки проблемы и выдвижения гипотетического объяс-нения, а также

3) стадию эмпирической проверки сформулированной гипотезы, за кото-рой нередко следует

4) стадия переопределения и уточнения проблемы или гипотезы, дающая начало новому исследовательскому циклу.

Разнообразие существующих в социологии исследовательских программ, а так-же реальных контекстов исследования, т. е. теоретических и практических це-лей исследования, возможностей, которыми располагает исследователь, а так-же возникающих в исследовательской практике технических и этических огра-

¹⁰ Впрочем, для всякого «проступка» обычно находится другое объяснение.

ничений, ведет к тому, что конкретные реализации описанного процесса иссле-дования могут существенно различаться. Ведущие методы социологического исследования и представляют собой такие конкретные реализации, или стра-тегии, процесса социологического исследования.