I. Понятие города и его категории

Определение понятия «города» может быть сделано с весьма различных точек зрения. Общее для них только то, что город пред­ставляет собой замкнутое (хотя бы относительно) селение, населен-

* Цит. по: Вебер М. Город // Вебер М. История хозяйства. Город. / Пер. с нем. под ред. И. Гревса. М., 2001. С. 335-338, 360-365. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 8 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.

ное место, но, во всяком случае, не одно и не несколько отдельно друг от друга расположенных жилищ. Напротив, в городах (хотя и не исключительно в них) дома обычно расположены особенно густо; в наше время, как правило, даже стена к стене. Обычное представ­ление о «городе» связывают с этим понятием, помимо указанного, и количественный признак — большого селения; нельзя сказать, чтобы этот признак отличался неточностью точки зрения социологической: город представляет собой селение, т.е. жительство в тесно друг к другу примыкающих домах, составляющих настолько обширное населенное место, что взаимное личное знакомство жителей друг с другом, отли­чающее соседскую связь, в нем отсутствует. В таком случае только сравнительно обширные селения могли бы именоваться городами и только от общекультурных условий зависело бы, при какой именно величине оно начинает именоваться городом. Этот признак величины далеко не всегда был решающим для тех селений, которые имели в прошлом права городов. Так, в современной России существуют «де­ревни», которые со своим тысячным населением значительно больше иных старых «городов» (например, в Польше и Восточной Германии), которые насчитывают едва несколько сотен человек. Величина сама по себе не может быть решающим признаком точки зрения чисто экономического определения, городом можно назвать такое на­селенное место, обитатели которого в своем большинстве живут не земледельческим трудом, а торговлей и промышленностью. Было бы, однако, неправильным называть все эти селения «городами». Так мы не подвели бы под понятие «города» тот тип поселений — ку­старно-промысловые деревни России и Азии, — которые состоят чуть ли не из родовых общин и заняты однородным наследственным промыслом. Дальнейшим признаком была бы некоторая «многосто­ронность» промысла. Однако сама по себе она еще не может служить решающим признаком. Как правило, происхождение ее может быть двояким и обусловливается наличием господского, преимущественно княжеского двора в качестве центра, при удовлетворении экономи­ческих и политических потребностей которого развиваются ремесла, специализируется производство и происходит торговля. «Городом» нельзя еще назвать и городское или княжеское замкнутое натуральное домашнее хозяйство (ойкос) хотя бы и с весьма значительным посе­лением при нем тяглых ремесленников и мелких торговцев, несмотря на то, что исторически значительная часть важнейших городов воз­никла из таких поселений и работа на княжеский двор составляла во многих из них весьма важный, часто основной, источник существо­вания населения («княжеские города» — Furstenstadte). Дальнейшим признаком города является наличие рынка — не в виде случайного, а

постоянного товарообмена на месте поселения, являющегося суще­ственной составной частью заработка и удовлетворения потребности населения. Но не каждое место, в котором имеется «рынок», есть уже «город». Периодические базары и ярмарки (Messen und Fernhandels-markte, Jahrmarkte), на которые в определенные сроки съезжаются торговцы, чтобы оптом или в розницу, друг другу или потребителю сбывать свои товары, происходили весьма часто в местах, которые мы называем «деревнями». О «городе» в экономическом смысле мы будем говорить лишь в том случае, если местное население удовлетворяет существенную часть своего ежедневного экономического спроса на местном рынке, притом в значительной части предметами, произ­веденными или приобретенными для сбыта населенней местным же или ближайшей округи. Каждый город в указанном смысле является «рыночным местом» (Marktort), т.е. имеет — в качестве экономиче­ского центра поселения — местный рынок (Lokalmarkt), на котором, вследствие существующей экономической специализации произ­водства, наряду с городским населением, взаимно удовлетворяющим потребности своих хозяйств специальными предметами производства, удовлетворяет свои потребности в предметах ремесленного произ­водства и торговли и негородское население. Следует считать обыч­ным, что первоначально город, возникнув как отличное от сельского поселения образование, является одновременно местопребыванием господина или князя и местом рынка, обладает в качестве эконо­мических центров ойкосом и, наряду с ним, рынком, причем часто кроме имеющегося постоянного местного рынка здесь происходят периодические ярмарки приезжающих купцов.

Город (в употребляемом нами значении) есть рыночное поселение (Marktansiedelung). Существование рынка часто основывается на концессии или патронате господина или князя, заинтересованного в наличии постоянного предложения привозных предметов торговли и ремесленного производства и в связанном с этим предложением взимании разного рода пошлин и налогов.

Бывает, что город возникает в виде рыночного поселения на подходящем перегрузочном пункте (Umschlagsplatz) или на осно­вании концессии посторонних господ или князей, или явочным порядком при отсутствии в таком случае касательства, хотя бы терри­ториального, к местопребыванию господина или князя. Так иногда привилегия на основание рынка с привлечением к нему поселенцев давалась отдельному предпринимателю. Не будучи нормальным, это происходило особенно часто в средние века в восточных, северных и среднеевропейских районах возникновения городов. В древности и отчасти в раннем Средневековье на побережье Средиземного моря

город довольно часто возникает и без какого-либо отношения к резиденции князя или каких-либо его концессий, а путем союза пришельцев, мореплавателей, торговых поселенцев или, наконец, просто заинтересованных в посреднической роли туземцев.

Такой город мог быть местом рынка в буквальном смысле слова. Все же еще чаще наблюдается единение между большими княжески­ми или сеньориальными патримониальными хозяйствами, с одной стороны, и рынком — с другой. В таком случае сеньориальное или княжеское хозяйство как один из пунктов соприкосновения города могло удовлетворять свои потребности или преимущественно путем натурального хозяйства, путем барщины или натуральной повинно­сти зависимых от него местных ремесленников и торговцев или же благодаря смежности с городом, выступая там в качестве наиболее платежеспособного покупателя...

П. Западный город

Полной противоположностью азиатскому городу является раз­витие города средневекового Запада, особенно в районах севернее Альп, т.е. там, где развитие носит идеально-типический характер в чистом виде. Подобно азиатскому и восточному городу, он был и местом рынка, и средоточием торговли и промышленности, и кре­постью. И здесь, и там мы видим купеческие гильдии и ремесленные цехи, создававшие для своих членов определенную автономию. Как античный, так и средневековой город на Западе также заключал в себе господские дворы с барщиной и фамильные гнезда, обладавшие большой земельной собственностью, как вне города, так и в нем, притом увеличивавшейся за счет доходов от участия знатных родов в городских деловых предприятиях. Город на средневековом Западе также видел в своих стенах различных покровителей и должностных лиц разных политических властителей. Также отличалось в разных видах и городское земельное право от земельного права в сельских местностях. Существенной, почти всегда, по крайней мере для средневекового города на Западе, неизменной характерной чертой в земельном праве города и сельской местности были: для города — без­условное право продажи, отсутствие обложения или, в крайнем слу­чае, неменяющийся налог и право наследования; для внегородских земель — господская или несвободная крестьянская земля, зависимая от сельской или рыночной общины или связанная повинностями по отношению к ним. Этой все же относительной разнице в земельном праве горожан и сельских жителей соответствовала абсолютная противоположность в их личном правовом положении...

Таким образом, западный город как в древности, так и в России был тем местом, где совершался переход из несвободного в свободное со­стояние, благодаря возможности дохода, предоставляемой денежным хозяйством. То же самое даже в значительно большей степени можно сказать про средневековый город, особенно если он находился внутри страны, и чем длительнее была эта деятельность, тем несомненнее совершался этот переход, потому что здесь, в отличие почти от всех других известных нам процессов развития, городское население вело вполне сознательно на то направленную сословную политику. В ран­нюю пору развития этих городов при широкой возможности заработ­ка все жители его были заинтересованы в том, чтобы использовать эту политику, расширив шансы на доход каждого горожанина путем облегчения притока извне. Вследствие этого все были заинтересованы также и в том, чтобы господин не отзывал своего только что разбо­гатевшего в городе крепостного под предлогом поставить его в ряды домашней прислуги или конюхов, а зачастую лишь для того, чтобы заставить этим крепостного выкупиться на волю. Это практиковалось дворянством Силезии зачастую еще в XVIIIв., а в России — в XIX в. Поэтому городское население начинает нарушать господские права, что было самым великим революционным новшеством средневеко­вых западноевропейских городов в сравнении с остальными. В го­родах Северной и Центральной Европы возник известный принцип: «городской воздух делает свободным», потому что по прошествии разного, но в общем всегда короткого времени господин терял право собственности на своего крепостного или раба. Степень потери этого права была весьма различна. Очень часто, в свою очередь, города должны были отказываться от принятия несвободных; впрочем, это ограничение по мере ухудшения положения с продовольствием мало соответствовало городским интересам. Однако, как правило, этот принцип сохранял свою силу. Таким образом, сословные различия в городе исчезали — по крайней мере постольку, поскольку они ка­сались обычного понятия свободы и несвободы...

Еще одним и решающим признаком античного и средневекового города является то, что эти города представляли собой общественную организацию официального характера, союз «горожан» как таковых, подчиненных одному, общему для всех них праву и являющихся, следовательно, в классовом отношении «товарищами по праву»...

И развитой античный полис, и средневековый представляли собой прежде всего союз, основанный на братстве, соответству­ющим религиозным символом которого служил в глазах горожан городской бог или святой.

Фердинанд Теннис

Сведения о Ф. Теннисе даны в разделе 1 (подраздел 1.2). Ниже приведены фрагменты из приложения «Результаты и перспективы», имеющегося во всех изданиях основной его работы «Общность и общество» (1887/1935). Здесь Ф. Теннис изложил свое, альтерна­тивное концепции Маркса представление о двух социокультурных «эрах» в истории человечества, соотношение между которыми весьма драматично. Суть этого представления Ф. Теннис вынес в первом из­дании своей книги в подзаголовок: «О коммунизме и социализме как эмпирических формах культуры»; первые слова этого подзаголовка стали также названием заключительного параграфа приложения.

Как показано в базовом пособии учебного комплекса (см. гла­ву 1), особенность социально-исторической концепции Тенниса состоит в том, что две эры в истории человечества — эру общности и эру общества — он выделил на основе двух типов социальной воли. Но также существенно, что этим понятиям соответствуют разновид­ности совместной жизни, преобладающий род занятий и основная направленность работы духа. Так, общности соответствует жизнь семейная, деревенская и в небольших городах; а обществу — жизнь крупногородская, национальная, космополитическая.

Н.Л.

[«ЭРА ОБЩНОСТИ» И «ЭРА ОБЩЕСТВА]* ДВЕ ЭРЫ

Подводя итог всему вышеизложенному, можно сказать, что в рамках великих культурных эволюции друг другу противостоят две эры, причем эра общности предшествует эре общества. Первая характеризуется социальной волей в форме единодушия, обычая и религии; вторая — социальной волей в форме конвенции, поли­тики и публичного мнения. Этим понятиям соответствуют, в свою очередь, разновидности совместной жизни, которые я подразделяю следующим образом:

А. Общность

1. Семейная жизнь = единодушие. Объемлет человека со всеми его настроениями. Подлинным ее субъектом является народ.

* Цит. по: Теннис Ф. Общность и общество. / Пер. с нем. Д.В. Скляднева. СПб., 2002. С. 378—385. Цитируемый текст иллюстрирует содержание раздела 3 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.

2. Деревенская жизнь = обычай. Объемлет человека со всем его нравом. Ее подлинным субъектом является интегральное существо.

3. Городская жизнь = религия. Объемлет человека вместе с его совестью. Подлинным субъектом тут выступает церковь.

В. Общество

1. Крупногородская жизнь = конвенция. Полагает человека со всеми его стремлениями. Подлинным ее субъектом является общество как таковое.

2. Национальная жизнь = политика. Полагает человека со всей его расчетливостью. Подлинным субъектом такой жизни является государство.

3. Космополитическая жизнь = публичное мнение. Полагает человека со всей его сознательностью. Здесь подлинным субъектом является республика ученых.

С каждой из этих категорий связывается, далее, преобладаю­щий род занятий и обусловленная ими основная направленность духа. Их взаимная соотнесенность может быть представлена сле­дующим образом:

А

1. Домохозяйство: основано на расположенности, а именно на склонности и любви ко всякому порождению, созиданию, сохранению. Нормы его задаются взаимопониманием.

2. Земледелие: основано на привычке, а именно на регулярно повторяющемся труде. Мера и направление совместного труда указываются обыкновением.

3. Искусство: основано на памяти, а именно на полученной выуч­ке, усвоенных правилах и собственных идеях. Воля искусных людей скрепляется их верой в свою миссию и свое дело.

В

1. Торговля: основана на осмотрительности, а именно на вни­мании, сравнении, расчете, составляющих основное условие всякой сделки. Торговля [Handel] есть чистое (т.е. произволь­ное) действие [Handlung]. А контракт есть торговое обыкно­вение и предмет веры в торговле.

2. Промышленность: основана на принятии решений, а именно на разумном и эффективном применении капитала и на про­даже рабочей силы. На фабрике все подчиняется уставу.

3. Наука: основана на понятиях, что очевидно само по себе. В форме ученых мнений она устанавливает для себя свои собственные законы и выражает свои истины и воззрения, которые затем проникают в литературу, в прессу и тем самым в общественное мнение.

ПОДРАЗДЕЛЕНИЕ НА ЭПОХИ

В более раннюю эру основной тон задает семейная жизнь и до­мохозяйство, в более позднюю — торговля и крупногородская жизнь. Но если мы ближе рассмотрим эру общности, то сможем обнаружить в ней несколько эпох. Все ее развитие направлено на приближение к обществу, в то время как общность, с другой стороны, сохраняет свою — пусть и убывающую — силу и остается реалией социальной жизни также и на всем протяжении общественной эры. Но первая эпоха формируется под воздействием нового базиса совместной жизни, возникающего с началом возделывания земли и почвы, т.е. под влиянием соседства, действующего наряду с древним и по-прежнему сохраняющимся базисом кровного родства, под влиянием деревенской общины наряду с родовой. Вторая эпоха начинается, когда деревни развиваются в города. Общим для тех и других является пространственный принцип совместной жизни, в противополож­ность временному принципу семьи (племени, народа). Ведь если последняя возводит свое происхождение к общим предкам, то ее невидимые, метафизические корни как бы скрываются под землей. Ныне живущих связывает здесь последовательность предшествую­щих и последующих поколений, прошлое и будущее. В первом же случае наиболее прочные связи и отношения обусловлены дей­ствительной, физической почвой, постоянным местом обитания, видимой, реальной землей. Однако в течение общностной эры действенность этого более молодого, пространственного принципа сдерживается более старым, временным. С началом общественной эры он вырывается на передний план и вызывает к бытию феномен крупного города. Последний, как показывает уже само его имя, в то же время представляет собой крайнее, избыточное проявление пространственного принципа в его городской форме, которая, благодаря такой возможности и ее действительному воплощению, оказывается решительно противоположна сельской форме того же самого принципа, деревенскому поселению, которое существенным и даже необходимым образом пребывает в состоянии скованности. Отсюда становится ясно, в каком смысле весь ход развития можно

понимать как прогрессирующую тенденцию городской жизни и сущности. «Можно сказать, что вся экономическая история обще­ства (т.е. история современных наций) резюмируется в движении противоположности между городом и селом» {Marx К. Das Kapital. Bd.I. S.364¹). Говоря точнее: существует определенная точка, начи­ная с которой города, если их оценивать по универсальной действен­ности и значению, в масштабах совокупного населения получают перевес надлежащей в их основе земельно-сельской организацией, так что отныне последней приходится расходовать на пропитание и развитие первых большее количество своих собственных сил, чем то, которым она может пожертвовать без ущерба для собственного воспроизводства. Это означает, что она близится к своему распаду, за которым неминуемо последует распад вышеупомянутых обуслов­ленных ею органов и видов деятельности.

Таков всеобщий закон соотношения органической (раститель­ной) и животной (сенситивной) жизни, каким он неизменно видится при нормальном и вместе с тем по возможности наиболее благопри­ятном ходе развития животного, а у человека, поскольку животная жизнь и воля складываются у него в особую разновидность, в мен­тальную жизнь и воление, может помимо всеобщего приобрести еще и особенное значение. Ведь, следуя своему разуму, человек способен дойти до саморазрушения: как непосредственно, исходя из разума, так и опосредованно, поскольку, преследуя надлежащие цели, он способен сам определять свою судьбу и, таким образом, продлевать, но также и укорачивать свою жизнь; а также потому, что его разру­шение, как и вся его жизнь, может быть выражено в одной только ментальной сфере, помимо его животного бытия, а иногда продол­жается даже и за пределами последнего. Так что в той мере, в какой принимаются во внимание эти (ментальные) феномены, собственно животное существование остается как бы на полпути между ними и феноменами растительной жизни и с известными оговорками может быть причислено либо к первым, либо ко вторым.

Итак, если в нормальном ходе развития различается его вос­ходящая линия, где растительное преобладает над животным, и линия нисходящая, где это отношение меняется на обратное, то это развитие хотя и сохраняет свою всеобщую значимость, а следова­тельно, и значимость для человека, однако может здесь приобретать еще и особенное содержание, в котором животное, поскольку оно

¹ Ср.: Маркс К. Капитал. Т. 1. Гл. XII // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 3—5. — Прим. сост.

выражается в ментальном, проходит это развитие, и потому, со­размеренное с ним, все прочее животное совпадает с растительным и понимается в единстве с ним, насколько оно выражает послед­нее. Поэтому в восходящей линии, знаменуемой преобладанием растительно-животного, различаются три категории и ступени, в зависимости от того, как оно выражается: 1) в растительном как таковом, 2) в животном и 3) в ментальном. Соответствующая триада различается и в нисходящей линии, которая характеризуется пре­обладанием животно-ментального.

Согласно такой идее, в народной жизни растительно-животному соответствовала бы сельская, а животно-ментальному — городская сущность; первая — поскольку она сохраняет свою значимость и в городе и даже позволяет организму в целом достичь расцвета и наивысшей точки своего развития, вторая — поскольку в крупном городе она высвобождается и, отчасти способствуя созреванию плодов, отчасти их потребляя, существует будто бы за счет самой себя, но в то же время, мало-помалу подчиняя себе целое, отчасти пользуется имеющимися у него силами, отчасти же (и, пожалуй, именно поэтому) его разрушает.

О КОММУНИЗМЕ И СОЦИАЛИЗМЕ

Все движение в целом, в его первичном (и проходящем так­же сквозь все последующие) проявлении, может быть понято как движение от изначального (простого, семейного) коммунизма и от происходящего из него и на него опирающегося (деревенско-город-ского) индивидуализма — к независимому (крупногородскому и уни­версальному) индивидуализму и учреждаемому им (государственному и интернациональному) социализму. Последний подразумевается уже в самом понятии общества, хотя поначалу лишь в форме фак­тической сопряженности капитализма и всех его возможностей с государством, которое, словно его доверенное лицо, поддерживает и обеспечивает порядок сообщения и связей; но постепенно переходит к попыткам использовать государственный механизм для того, чтобы сосредоточить в единой инстанции управление этим сообщением и самим трудом, что, однако, привело бы к упразднению общества и общественной цивилизации в целом...

Такие противоположные начала, их развитие и противоборство свойственны двум культурным массивам и народным пластам, отно­сительно которых мы можем, по-видимому, располагать познаниями в астрономических масштабах: более раннему — южноевропейскому,

античному, — который в Афинах достигает расцвета, а в Риме нахо­дит свою смерть, и более позднему — североевропейскому, или со­временному, — который всюду следует непосредственно за первым, во многих отношениях порождается и поддерживается им...

— Опираясь на предложенные понятия и приобретенные зна­ния, мы надеемся понять те течения и противоборства, которые, зародившись в последние столетия, продолжаются в современную эпоху и распространяются за ее пределы. В виду этого мы мыслим германскую культуру, — выросшую на развалинах римской импе­рии и ставшую ее наследницей в условиях повсеместного перехода к исповеданию христианской религии и плодотворного влияния церковной власти, — как охваченную постоянным прогрессивным и в то же время регрессивным развитием, и именно в этом развитии порождающую те противоположности, которые легли в основу вы­шеизложенного воззрения.

Фредерик Трашер

Фредерик М. Трашер (1892—1962) родился в штате Индиана, со­циологическое образование получил в Чикагском университете, где сформировался в качестве активного сотрудника Чикагской школы в золотой век ее существования под руководством Роберта Парка. Школа специализировалась на проблемах социологии города. Трашер избрал своим направлением изучение подростков в диф­ференцированной городской среде Чикаго. Он собрал материал о жизни, лидерстве, внутренних конфликтах, формах делинквентного поведения 1313 подростковых клик в этом городе. Книга, посвя­щенная анализу жизни этих групп и способов их формирования и организации, была опубликована в 1927 г. издательством Чикагского университета. Наряду с такими исследованиями, как работа Томаса «Неприспособившаяся девушка», эта работа представила лицо Чи­кагской школы. Далее Трашер продолжает свою карьеру в Универ­ситете Нью-Йорка. Здесь он продолжает исследование подростков в Бруклине и других частях города, изучая влияние культурной среды на поведение молодежи, обращая внимание на источники девиант-ного поведения подростков и на роль пеницитарных учреждений. Широко пользовался методом фотосоциологии. Описание и объ­яснение изучаемых им явлений оказали значительное влияние на социальную педагогику и на практику предотвращения и борьбы с юношеской преступностью. Мы приводим отрывок из книги Ф. Трашера «Банда», в котором детально раскрывается механизм

групповых связей, освещающий пути взаимодействия в любой более или менее изолированной группе. Работа Трашера используется здесь как пример исследования девиантного поведения в город­ской среде, которое охарактеризовано в базовом пособии учебного комплекса (глава 8). Она иллюстрирует способы формирования и воспроизводства крайне негативных чувств к чужакам, возникно­вения наиболее примитивных обычаев и правил поведения (вплоть до кровной мести) в самоизолирующихся группах.

A3.

СОЦИАЛЬНЫЕ СТАНДАРТЫ И БАНДИТИЗМ*

Втрущобах Чикаго действуют два взаимосвязанных фактора, которые приводят к возникновению детских банд¹. Это пренебре­жение детством и его подавление. Взрослые преступления и пороки представлены в этих группах с избытком. Они естественным образом отражаются в деятельности безнадзорных банд и бандитских шаек. В условиях пояса нищеты, разлагающего соседства, трущобного быта практически отсутствует понимание интересов подростков и ситуаций, с которыми они сталкиваются в повседневной жизни. Родители подростков в иммигрантских сообществах были большей частью воспитаны в регулируемых традицией сельских общинах. Или же они были выходцами из городской среды Старого света, где ситуации, связанные с нарушением порядка, не были столь уж частыми. Теперь их дети столкнулись на улицах Чикаго с пестрым букетом различных обычаев, с одной стороны, и новыми ситуаци­ями — с другой. Поэтому у них появились потребности, о которых родители не могли и помыслить.

Сообщество из более широкого мира — мира банд — влияет на подростков ничуть не лучше, чем сами семьи иммигрантов. И хотя социальная мобильность в этих районах обеспечивает под-

* Цит. по: Thrasher KM. Social Patterns and the Gang. From "The Gang" (2-nd rev. Edition. Chicago, 1927)//Theory of Society. Foundation of Modern Sociological Theory. Ed. T. Parsons et all. The Free Press of Glencoe, 1961. УII. P. 929-934. Переводчик — В.Г. Кузь-минов, ред. перевода — А.Г. Здравомыслов. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 8 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.

¹ В названии книги и в тексте используется термин "The Gang", что может быть также переведено на русский язык как «шайка». Мы остановились на термине «банда», поскольку от него происходит слово «гангстер». Важно иметь в виду, что в исследовании Трашера отнюдь не все банды являются криминальными группами (В.К.иА.З.).

ростку множество контактов, они в основном носят разлагающий характер. Американское общество пыталось исправить ситуацию путем создания специальных поселений и подростковых клубов, однако, при всей пользе подобных институтов, они слишком мало­численны, чтобы удовлетворить потребности обитателей огромной территории.

Таким образом, в условиях, когда здоровое влияние со сторо­ны семьи и общины практически отсутствует, подростковая банда усваивает стандарты, которые являются престижными в ее собствен­ной социальной среде, выбирая и устанавливая те из них, которые ей больше всего подходят и обеспечивают групповой контроль за членами банды.

Изолированность мира банд

Некоторая степень обособленности присуща практически любой профессиональной, религиозной или культурной группе большого города. Каждая из них культивирует свои собственные эмоции, установки, коды, даже собственный язык, которые могут быть понятны для других в лучшем случае лишь частично. Мир банд и законопослушное американское общество разделены барьером непонимания; социальная слепота и отсутствие сочувствия не по­зволяют этим мирам проникнуть в жизнь друг друга. Эта изолиро­ванность отрицательно сказывается на социальном мироощущении подростков, вовлеченных в банды; такому подростку не хватает контактов, которые бы позволили ему подготовиться к жизни в условиях нормального социального порядка.

Большей частью эта изолированность возникает благодаря тому, что в Чикаго подросток обычно живет в колонии иммигран­тов, которая сама образует своего рода отдельный социальный мир. Американское общество не поощряет участие иммигрантов в жизни (настоящих) американцев. Контакты ребенка из семьи иммигрантов с американцами носят обычно поверхностный и лишенный сердечной теплоты характер и ограничиваются лишь официальным общением со школьными учителями, работодателями или полицией. Помимо этого и само иммигрантское сообщество часто сопротивляется американизации, чтобы повысить значимость национальных ценностей, которые подавлялись за границей. Тем самым дети иностранцев лишаются контактов с тем лучшим, что есть в американском обществе, и, при отсутствии контроля со сто­роны родителей, становятся американизированными лишь в плане усвоения наших пороков.

Значение этой ущербной коммуникации с большим миром трудно переоценить при объяснении жизни и организации банды. Практически все сведения из области истории, географии, искусства, музыки, политики, которыми располагает обычный школьник из семьи, принадлежащей к среднему классу, находятся вне понимания и опыта подростка из банды. Он вращается только в своей вселенной, в то время как другие миры окутаны для него пеленой неразгаданной тайны. Об этих мирах у него складывается лишь смутное представ­ление, поскольку он редко сталкивается с ними, Двигаясь по своей орбите. Встречаются, конечно, исключения, так как некоторые банды менее изолированны, чем другие, но описанная ситуация характерна для их подавляющего большинства.

В результате подросток из банды не принимает участия в обще­ственной жизни, да и роль его в жизни собственного изолирован­ного сообщества весьма незначительна. Он знаком с окружающим миром лишь поверхностно. Обычно он воспринимает его только как источник репрессий и угроз его свободе, связанных с законом и полицией, тюремными камерами и решетками. Так или иначе, он лишен широкого доступа к богатству культурного наследия господ­ствующего социального строя.