Науки с догматической и науки с философской установкой

Итак, естествоиспытатели отзываются о математике и всякой эйдетике скептически, однако в своей эйдетической методике поступают догматически. К счастью для них! Ведь великим естествознание стало благодаря тому, что не долго думая отодвинуло в сторону буйным цветом расцветший античный скептицизм и отказалось от того, чтобы преодолевать его. Вместо того чтобы предаваться странным и мучительным вопросам относительно того, как вообще возможно познание «внешней» природы, как решать те трудности, какие уже древними были обнаружены в такой возможности познания, оно предпочло мучиться над вопросом о правильном методе познания природы, по возможности совершенного, какое предстояло действительно воплотить в действительность, над познанием в форме точного естествознания. Однако наука, совершив такой поворот, открывший пред ней путь реального исследования, наполовину отказывается теперь от него, поскольку вновь уступает скептической рефлексии и позволяет ограничивать себя в своих рабочих возможностях тенденциям скептицизма. Скептицизм вследствие преданности предрассудкам эмпиризма оказывается вне игры лишь в сфере опыта, однако отнюдь не в сфере сущностей. Ибо для науки недостаточно того, что она будет допускать эйдетическое в круг своих исследований лишь под фальшивым флагом эмпиризма. С подобными переоценками могут еще смириться старые эйдетические дисциплины, основанные в давние времена и по праву обычая не подвергающиеся уже никаким нападкам, — таковы математические дисциплины, — между тем как (на что мы уже указывали) для обоснования новых дисциплин такие предрассудки не могут не функционировать как весьма эффективные тормоза. Вот какова правильная позиция, какую можно занимать внутри догматической в хорошем смысле слова дофилософской сферы исследований, к какой принадлежат все опытные науки (но и не одни только они), — это вполне сознательно отодвигать в сторону любой скептицизм вместе со всей его «натурфилософией» и «теорией познания» и принимать любые предметности познания, где бы они действительно ни обретались, — какие бы трудности ни открывала задним числом в возможности подобных предметностей теоретико-познавательная рефлексия.

В царстве научных исследований необходимо осуществить неизбежное и важное размежевание. По одну сторону тут занимают свое место науки с догматической установкой — они обращены к вещам и нимало не заботятся о какой бы то ни было теоретико-познавательной или же скептической проблематике. Они исходят из данности своих вещей в самом первоисточнике (и, проверяя свое познание, все время возвращаются назад к ней), спрашивая, в качестве чего же дают себя вещи непосредственно и что может быть опосредованно раскрыто на основе такового относительно этих и вообще всех вещей соответствующей области. По другую сторону занимают свое место научные исследования с познавательно-теоретической, специфически философской установкой, изучающие скептические проблемы возможности познания и решающие их поначалу в их принципиальной всеобщности, чтобы вслед за тем, применяя полученные решения, делать отсюда выводы касательно окончательного смысла и познавательной ценности достигнутых догматическими науками результатов. По крайней мере при существующей сейчас ситуации — пока вообще недостает высокоразвитой и достигшей совершенной строгости и ясности критики познания — правильно держать границы догматического исследования закрытыми перед любой «критицистской» проблематикой. Другими словами, нам представляется сейчас правильным позаботиться о том, чтобы теоретико-познавательные (как правило, скептические) предрассудки, о правомерности и неправомерности которых должна судить философская наука, о которых, однако, не обязан беспокоиться догматический исследователь, не мешали ходу изысканий последнего. А ведь именно в том-то и состоит скептицистский нрав, что он располагает к столь неблагоприятному торможению.

Тем самым обрисовано и своеобразное положение дел, из-за какого становится необходимой теория познания — в качестве науки с своим особым измерением. Пусть чисто вещно направляемое и несомое усмотрением познание и будет вполне довольно собою, — как только познание рефлективно обращается на себя само, так сразу же представляется возможным, что все разновидности познания и даже все созерцания и усмотрения в своей значимости отягощены вводящими в заблуждение неясностями и почти что неразрешимыми трудностями, и все это в особенности в аспекте той трансценденции, на какую перед лицом познания притязают объекты познания. Не откуда-то, а именно отсюда и происходят те скептицизмы, какие могут заявлять о себе вопреки любому опыту и усмотрению и какие в дальнейшем способны проявить себя как тормоза практически-научной деятельности. Мы все эти тормоза в форме естественной «догматической» науки (термин этот отнюдь не должен означать здесь какого-либо пренебрежительного отношения) выключаем тем, что уясняем себе лишь самый предельно общий принцип любого метода, принцип изначального права любых данностей, именно его сохраняя в живом виде в уме и при этом игнорируя любые содержательные, столь многообразные проблемы возможности различных разновидностей и корреляций познания.