I. симультанные системы: принцип и примеры

3-1. Принцип симультанных систем: коннотация и метаязык

Как мы видели, в высказывании Моды предполагается по крайней мере две информационных системы: собственно языковая система, то есть естественный (французский) язык, и система «вестиментарная», в соответствии с которой одежда (набивные ткани, аксессуар, плиссированная юбка, распа­шонка и т.д.) означает либо внешний мир (скачки, весну, зрелый возраст), либо Моду. Эти две системы неразрыв­ны: вестиментарная система как бы покрывается системой языковой. Проблема, возникающая при совмещении двух семантических систем в одном высказывании, была прин­ципиально поставлена Ельмслевом¹. Как известно, лингви­стика различает в языке план выражения (Е) и план содер­жания (С); эти два плана связаны отношением (R), а все вместе два плана и отношение между ними образуют систе­му (ERC); однако созданная таким образом система может сама стать простым элементом некоторой вторичной систе­мы, которая, следовательно, будет более широкой, чем она. Расслоение двух систем может происходить в двух разных точках сочленения: в первом случае первичная система об­разует план выражения вторичной системы - (ERC) R С; при этом система 1 соответствует плану денотации, а сис­тема 2 - плану коннотации. Во втором случае первичная система (ERC) образует план содержания вторичной систе-

¹ Essats, p 43.

мы - Е R (ERC); тогда система 1 соответствует плану язы­ка-объекта, а система 2 - плану метаязыка. Итак, конно­тация и метаязык зеркально противоположны друг другу, различаясь по месту, которое первая система занимает во второй. Эти два симметричных расслоения могут быть по­казаны на следующей огрубленной схеме (на самом деле в языке выражение и содержание совпадают в одном и том же времени):

По Ельмслеву, метаязыки представляют собой опе­рации, и они образуют большинство научных языков, роль которых - придать реальной системе, взятой как означа­емое, комплекс оригинальных дескриптивных означаю­щих. В отличие от метаязыков, коннотации пропитывают собой многие социальные языки, где первичное или бук­вальное сообщение служит опорой вторичному смыслу, обычно аффективному или идеологическому¹. Явления коннотации, несомненно, имеют большое, пока еще недо­оцененное значение во всех языках культуры, и особенно в литературе.

3.2. Комплексы из трех систем: точки сочленения

Для коннотации или метаязыка достаточно двух сис­тем. Ничто не мешает представить себе и комплексы из трех систем; но, поскольку сообщения естественного языка обычно полностью передаются двумя системами (в наиболее соци­ально распространенном случае, которым мы и будем глав­ным образом заниматься здесь, это денотация и коннота­ция), третьим членом таких трехчастных комплексов есте­ственно оказывается какой-то внеязыковой код, субстанци­ей которого служит материальный предмет или образ; на­пример, языковой комплекс, с денотацией и коннотацией, поддерживает первичную знаковую систему вещей. Тогда всего получается две разных точки сочленения: в одной из них мы от реального (вещественного) кода переходим к де­нотативной системе языка, в другой — от денотативной сис-

¹ См. «Мифологии» [Ролан Барт, Мифологии, М., изд-во им. Сабаш­никовых, 1996, с. 235 ел. - Прим. перев.].

темы языка к его коннотативной системе. Этому различию субстанций прямо соответствует оппозиция метаязыка и кон­нотации: когда языковая денотация покрывает собой реаль­ный код, она действует как метаязык, так как этот код ста­новится означаемым некоторой номенклатуры или, можно сказать, чисто терминологической системы; а затем эта двух­частная система включается на правах означающего в зак­лючительную коннотацию, часть последней, третьей систе­мы, которую можно назвать риторической:

Система 3 представляет собой чистую коннотацию; сред­няя система 2 - одновременно и денотация (по отношению к системе 3) и метаязык (по отношению к системе 1). Асиммет­рия точек сочленения (в одном случае означающее, в дру­гом - означаемое) обусловлена различием субстанций: обе системы 2 и 3 являются языковыми системами, и их означаю­щие однородны (это слова, фразы, звуковые формы); напро­тив того, системы 1 и 2 носят смешанный характер, одна из них - реальная, а другая - языковая, и их означающие не могут непосредственно сообщаться между собой; субстанция реального кода не может без всякого опосредования питать собой субстанцию словесного кода; поэтому в процессе рас­слоения систем реальный код покрывается невещественно-кон­цептуальной частью языковой системы, то есть ее означае­мым. Здесь необходим пример; возьмем его из знаков дорож­ного движения - постольку, поскольку они составляют пред­мет преподавания, то есть вербализации.

3-3. Дорожные знаки как предмет преподавания

Передо мной три разноцветных сигнала светофора - крас­ный, зеленый, желтый. Мне совершенно не нужен язык, что­бы понять, что это именно сигналы и у каждого из них свой

¹ Дорожные знаки еще, по-видимому, со времен Бюиссенса (E.Buyssens, Les Langages et les discours, Bruxelles, J.Lebegue, 1943, 99 p.) служат опорным примером для размышлений о семиологии; это полезный пример, если только помнить, что код дорожных знаков - очень скудный код.

смысл (запрет, свобода, внимание)¹; мне понадобится только время, чтобы освоиться, и тогда смысл возникнет прямо из ситуаций, в которых употребляется знак: ассоциируя зеленый свет с движением, а красный с остановкой, я в итоге расшиф­рую их семантическое соотношение; передо мной настоящий код, и это реальный, неязыковой код, состоящий из визуаль­ных означающих, которыми вполне могли бы пользоваться и глухонемые. Но предположим, что смысл этих сигналов я узнаю от инструктора, чья речь замещает собой реальный код; а поскольку речь и сама по себе есть знаковая система, то передо мной оказывается двухчастный неоднородный комп­лекс — полуреальный, полуязыковой. В первой системе (коде дорожных знаков как таковом) некоторый цвет (воспринима­емый, а вовсе не именуемый) означает некоторую ситуацию; а в речи инструктора эта семантическая эквивалентность дуб­лируется второй системой, которая и сама по себе носит се­мантический характер, поскольку делает словесную суб­станцию {фразу) означающим некоторого понятия {про­позиции). Итак, на данной стадии анализа я располагаю двумя расслаивающимися системами, организованными со­гласно следующей схеме²:

На этом следует задержаться. Даже если мой инструк­тор достаточно объективен, чтобы буквально, нейтральным тоном, сообщать мне, что «красный свет - знак запрета», то есть даже если его речь достигает строго денотативного отношения к реальности (что довольно утопично), все же замена первичной знаковой системы языком никогда не про­ходит безнаказанно. Если я постигаю правила движения

¹ Заметим, что в этом элементарном коде означаемые сами собой орга­
низуются в структурированную оппозицию: два полярных термина (запреще­
но / разрешено) и один смешанный (одновременно запрещено и разрешено =
будьте внимательны).

² Несовершенство (очевидное) этой схемы обусловлено природой языка,
где в одной субстанции смешиваются означающие и означаемые, так что любое
расширение (специализация) семантической эквивалентности становится ее ис­
кажением. - Понятие - небесспорный термин соссюровской теории; здесь оно
упомянуто лишь для памяти, без обсуждения.

эмпирически (вне языка), то я воспринимаю не качества, а отличия: красный, зеленый, желтый свет обладают (для меня) лишь реальностью своего соотношения, набором оппозиций¹; замена их языком, пожалуй, и дает некоторый выигрыш, по­зволяя не обращаться к таблице функций, но вместе с тем, изолируя и дистанцируя знак, она позволяет «забыть» вирту­альную оппозицию первичных означающих; можно сказать, что в языке эквивалентность красного света и запрета засты­вает, красный становится «естественным» цветом запрета; этот цвет становится из знака символом; смысл уже не форма, он субстанциализируется. Таким образом, распространяясь на другую семантическую систему, язык стремится к ее натура­лизации; такая власть создавать «естественное» - самая соци­альная из институций. Но это еще не все. По сути, речь инст­руктора никогда не бывает нейтральной: по видимости просто говоря мне, что красный свет сигнализирует о запрете, он высказывает еще и другое — свое настроение, свой характер, ту «роль», которую он хотел бы играть в моих глазах, наше отношение ученика и преподавателя; эти новые означаемые передаются не словами преподаваемого кода, правил движе­ния, а другими формами речи (ее «оттенками», оборотами, интонацией - всем тем, что составляет риторику или фразе­ологию инструктора). Иначе говоря, поверх слова как та­кового практически неизбежно надстраивается другая се­мантическая система - по природе своей коннотативная. Итак, в конечном счете перед нами троичная система, со­стоящая из реального кода, терминологической (денотатив­ной) системы и системы риторической (коннотативной), в соответствии с уже намеченной выше теоретической схе­мой, которую теперь достаточно заполнить заново:

¹ Фактически это утопическая ситуация: поскольку я культурный индивид, то даже и вне языка я могу иметь о «красном» только мифичес­кое представление.

По поводу этой схемы следует сделать два замечания.

3.4. Различение систем

Прежде всего, поскольку обе низших системы полнос­тью содержатся в высшей системе, то их целое непосред­ственно воспринимается на уровне риторики; конечно, я получаю объективное сообщение красный свет - знак зап­рета (доказательство - то, что я могу в дальнейшем сооб­разовывать с ним свои поступки), но реально я переживаю речь инструктора, его фразеологию; если, например, эта фразеология вызывает робость, то и значение красного цвета фатальным образом станет включать для меня некоторый страх; в скоротечном (для переживания) процессе переда­чи сообщения я не могу разложить по одну сторону означа­ющее терминологической системы, а по другую - означае­мое системы риторической, различить красный свет и страх. Различение двух систем может быть только теоретическим или же экспериментальным, оно не соответствует никакой переживаемой ситуации, так как перед лицом запугиваю­щей речи (всегда коннотативной) человек редко сохраняет способность отделять in petto¹ денотативное сообщение (со­держание речи) от коннотативного (запугивания); напро­тив, второе сообщение насквозь пропитывает собой первое, порой даже подменяет его и мешает его пониманию; угро­жающий тон приказа может настолько испугать, что сам приказ станет совершенно невнятным; и наоборот, различе­ние двух систем позволяло бы дистанцировать сообщение второй системы и, следовательно, «объективировать» его оз­начаемое (скажем, тиранию); вероятно, именно так и дела­ет врач, когда его бранит пациент, - он не дает себе смеши­вать непосредственное означаемое агрессивной речи и образу­емый ею невротический символ; но если бы этот врач вышел из экспериментальной ситуации и столкнулся с такой же ре­чью в реальной ситуации, различать стало бы куда труднее.

3.5. Иерархия систем

Это подводит нас ко второму замечанию. Даже если наши три системы удастся различить, в них подразумевает­ся неодинаковая открытость коммуникации. Реальный код предполагает практическую коммуникацию, основанную на обучении и, следовательно, на некоторой длительности; то

' В душе (лат.). - Прим. перев.

есть, вообще говоря, это коммуникация простая и узкая (скажем, правила дорожного движения, правила посадки самолета на палубу и т.д.). Терминологическая система пред­полагает коммуникацию непосредственную (для своего осу­ществления ей не нужно времени, слово позволяет сэконо­мить на длительном обучении), но концептуальную - это «чистая» коммуникация. Коммуникация, устанавливаемая риторической системой, в каком-то смысле шире, так как в этой системе сообщение открывается в социальный, аффек­тивный, идеологический мир; если определять реальность как реальность социальную, то именно риторическая систе­ма окажется самой реальной из всех, тогда как терминоло­гическая система, которая более формальна и сродни логи­ке, будет менее реальной; но вместе с тем этот денотатив­ный код и более «отборный», он более всего свидетельству­ет о собственно человеческом усилии - собака может пони­мать код первый (сигналы) и последний (интонации хозяи­на), но не может понимать денотативное сообщение, дос­тупное только человеку. Если иерархизировать три систе­мы с антропологической точки зрения, соизмеряя способно­сти человека со способностями животного, то можно сказать, что животное в состоянии принимать и издавать сигналы (пер­вую систему), что оно может лишь воспринимать последнюю систему¹ и не способно ни принимать, ни производить вто­рую; напротив того, человек в состоянии создавать из предме­тов знаки, превращать эти знаки в членораздельную речь, а буквальное сообщение - в коннотативное.