Важные ошо центры в непале 2 страница

Это не значит, что санньяса отрицает магометанское магометанство, или христианское христианство — нет! Это значит, в действительности, прямо противоположное. Это значит, что она даст христианам истинное христианство. Она даст индуистам истинный индуизм, так как чем глубже вы погружаетесь в религию индуистов, в конце концов, вы увидите, что индуизм растворяется, оставляя только чистую религиозность. Чем глубже вы погружаетесь в христианство, тем меньше оно будет похоже на христианство, и тем больше — на религиозность. Тот час же вы достигаете центра религии.

Так что, когда я говорю, что становясь санньясином, вы перестаете принадлежать какой-либо религии, я не имею в виду, что вы начинаете отрицать христианство, индуизм или джайнизм. Вы отрицаете только ту мертвую часть, которая стала отягощать религию. Вы отрицаете только омертвевшую традицию, и открываете и раскрываете снова и снова живой поток, живой поток, скрывающийся за всем омертвевшим — традициями, писаниями, церквями, гурудомами.

Вы открываете живой поток. Он был там всегда, но каждый раз его приходится открывать заново, каждому необходимо открыть его снова. Его невозможно переместить, его невозможно передать. Никто не может вам его дать. Все, что было вам дано, мертво. Вам придется отыскать его глубоко в себе, иначе вы никогда не сможете его найти. Я не даю вам религию, я даю вам только толчок к поиску живого потока. Это будет ваше собственное открытие, оно не может быть ничьим другим. Я вам ничего не передаю.

Есть одна притча...

Однажды, Будда приходит, держа в руке цветок. Он должен проповедовать, но продолжает молчать. Пришедшие послушать его, задаются вопросом: что же он делает? Время идет. Раньше такого никогда не происходило, что же он делает? Они волнуются, заговорит он или нет. И наконец, кто-то спрашивает: «Что ты делаешь? Забыл ли ты, что мы пришли сюда, чтобы тебя послушать?»

Будда отвечает: «Я говорил вам о чем-то. Я говорил вам о том, что не может быть сказано словами. Услышали ли вы, или нет?»

Никто не слышал. Но один ученик, никому неизвестный ученик, упоминающийся здесь впервые, буддистский монах (бхику) по имени Махакашиапа — искренне рассмеялся. Будда сказал: «Махакашиапа, подойди ко мне. Я отдаю тебе этот цветок, и я заявляю, что все то, что может быть передано с помощью слов, я передал вам всем. А то, что действительно имеет значение, то, что не может быть передано словами, я даю Махакашиапе».

Традиция Дзен спрашивала снова и снова, что же было передано Махакашиапе? — передано без слов. Что сказал Будда? Что услышал Махакашиапа? И когда бы ни появлялся тот, что знает ответ, он просто смеется, и история продолжает хранить свою тайну. Когда кто-то понимает, он смеется. Исследователи и ученые, люди, которые много знают и не знают ничего, обсуждают, что же было сказано, и заявляют, что было услышано. Но тот, кто действительно знает, смеется.

Банкей, великий мастер Дзен, сказал: «Будда ничего не сказал. Махакашиапа ничего не услышал».

Как-то его спросили: «Так Будда ничего не сказал?»

«Да», — ответил Банкей. «Да, ничего не было сказано, ничего не было услышано. Это было сказано, и это было услышано. Я тому свидетель».

Кто-то сказал: «Но ведь тебя там не было».

Банкей ответил: «Мне и не нужно было быть там. Когда ничего не сообщается, тогда и свидетели не нужны. Меня там не было, и тем не менее я свидетель». Кто-то рассмеялся, и Банкей сказал: «Он также был свидетелем».

Живой поток невозможно передать. Он всегда есть, но вам нужно к нему придти. Он близко, прямо на углу. Он в вас, вы и есть живой поток. Но вас там никогда не было. Ваше внимание всегда было вовне, вы всегда были ориентированы вовне. Вы закостенели. Ваш фокус омертвел и замер, поэтому вы не можете постичь, что это значит — быть внутри. Даже когда вы пытаетесь попасть внутрь, вы просто закрываете глаза и остаетесь снаружи.

Быть внутри означает пребывание в таком состоянии ума, когда нет ни внутренности, ни наружности. Быть внутри — означает отсутствие границ между вами и всем. Когда снаружи ничего нет, только тогда вы приходите к своему внутреннему потоку. И как только вам удается увидеть хотя бы проблеск, вы трансформируетесь. Вы знаете что-то, что непостижимо, вы знаете что-то, что ум не в состоянии постичь, вы знаете что-то, что ум не в состоянии передать.

Но все же кому-то приходится попытаться — даже с помощью цветка, даже с помощью смеха. Разницы нет, это жесты. Имеет ли значение, использую ли я свои губы, или же руки с цветком? Просто жест непривычен, поэтому он выводит вас из равновесия. По сути же это такой же жест, как и движение губ. Я издаю звук, это жест. Я храню молчание, это жест. Но жест новый, незнакомый вам, поэтому вам кажется, что что-то изменилось. Ничто не изменилось. Живой поток невозможно передать словами, и все же о нем необходимо сообщить — как-то обозначить, как-то показать.

Как только человек понимает, что готов принять санньясу, это становится его решением отправиться на великие поиски, и это жест, сообщающий мне, что он готов совершить прыжок. И когда кто-то готов измениться, утратить былую идентичность, переродиться в новой сущности...Когда кто-то готов, ему не требуется соответствовать каким-либо требованиям, разницы нет. Его готовность и есть единственное требование к нему. Когда кто-то готов, я готов дать толчок. Он необязательно должен достигнуть, но понятно, что ему стоит сделать первый шаг.

Смысл не в том — смысл вообще не в достижении. Но человек начинает, и это начало являет собой нечто великое. Достижение не столь велико. Начинание значимо, так как, когда человек достигает чего-то, значит он на это способен. Но когда человек начинает, он не способен. Вы понимаете меня? Когда человек начинает, он неспособен, поэтому начинание — это чудо.

Будда не есть чудо. Он способен, поэтому он достигает. Это так математически, нет никакого чуда. Но когда кто-то приходит ко мне со всеми своими желаниями, со всеми своими надеждами, со всеми своими ограничениями, и думает начать — это чудо. И если бы мне нужно было выбрать между Буддой и ним, я выбрал бы его. Он — чудо, такой неспособный и такой храбрый.

Меня абсолютно не волнует, к какому завершению вы придете. Меня волнует только начало. Вы начинаете, и я знаю, что если есть начало, значит, завершение уже наполовину в ваших руках. Все дело в начинании. Если только есть начало, вы будете продолжать расти.

Это не вопрос одного или двух дней, это не вопрос времени. Это может произойти в следующее мгновение, это может не происходить несколько жизней, но как только вы начали, вы больше не будете прежним. Это самое решение о принятии санньясы такое чудо перемены. На протяжении жизней вы можете не достичь, но вы не будете прежним. Это будет приходить и возвращаться снова и снова.

Это воспоминание о принятом решении свободы будет с вами всегда, в вашем рабстве и в ваших ограничениях. Ваше решение быть свободным, эта жажда свободы, жажда выйти за пределы, всегда будет с вами, в ожидании своего шанса. Так как же могу я отказать кому-либо в начале? И кого должен я спросить, подходит он или нет? Если сам Бог дарует вам существование, жизнь, и никогда не спрашивает вас: «Вы соответствуете требованиям?», кто я такой, чтобы спрашивать?

Я не даю вам жизнь, я не даю вам существование, я даю вам только превращение. Когда бог готов дать вам жизнь, должно быть, вы соответсвуете со всеми своими ограничениями и слабостями. Он позволяет вам существовать. Должно быть, вы совршенны, даже в глазах божественного — вы совершенны. Так что кто я такой, чтобы отказать вам в начале? Но иногда гуру становятся мудрее самого Бога. Они выбирают, кто подходит, а кто нет. Даже приди к ним сам Бог — они будут решать, подходит он или нет. И когда бы кто бы ни приходил, это приходит сам Бог. Так что не смейтесь: когда бы кто бы ни приходил, это приходит сам Бог, потому что никто больше не может придти.

Кто я такой, чтобы отказать тому, кто ко мне приходит? Он может не знать, он может не осознавать, но я знаю — Бог в поисках себя. Поэтому я не могу отказать ему, я могу только радоваться его начинанию. Именно поэтому нет никаких разделений, никаких требований. И такая санньяса на данный момент необходима всему человечеству. Все человечество нуждается в ней. Мы перестали осознавать живой поток, мы престали осознавать божественное внутри и снаружи, каждому необходимо осознать. Иначе, ситуация уже стала почти безнадежной, и может случиться так, что поправить ее будет невозможно еще в течение века. Она продолжалась и продолжается до сих пор.

Дарвин считал, что мы были животными; теперь считается, что мы автоматы. У животных по крайней мере есть душа! И у нас была; теперь нет. И вскоре мы перестанем быть также и хорошими автоматами, компьютеры и механизмы нас превзойдут; вы будете не просто машиной, но еще и очень посредственной.

Это убеждение — это не знание — насаждалось на человеческий ум на протяжении трех веков. Теперь оно бросается в глаза. Это такое же убеждение, как и любое другое убеждение. Даже не смотря на то, что его поддерживает наука, оно остается убеждением. И как только человечество в него поверит, будет очень сложно оживить человеческие души.

Грядущие дни, оставшаяся часть века, станут определяющими. Оставшаяся часть века решит судьбу последующих веков. Она станет определяющей, в том смысле, что убеждение в том, что люди являются не более, чем машинами, естественными механическими устройствами, станет общепринятым. И когда оно станет общепринятым, станет очень сложно вновь обрести потерянный затаенный поток. И будет становиться все сложнее и сложнее; это не просто уже сегодня. На свете так мало людей, которые действительно знакомы с живым потоком — их можно пересчитать по пальцам.

Все те, что говорят, просто болтают. Очень немногие действительно знают, и с каждым днем их количестыо сокращается. Тех, кто знает, невозможно заменить. С каждым днем людей, которые знают о живом потоке, о реальности позади всего, о сознании, о божественном, становится все меньше.

Этот век, его оставшаяся часть, станет решающим. Так что тех, кто более или менее готов начать, я инициирую. Если десять тысяч инициированы, и хотя бы один из них достигнет цели, оно того стоит. И всех тех, кто знает хоть что-то о внутреннем мире, я попрошу пойти и стучать в каждую дверь, и встать на крыши, и объявить о том, что божественное, бессмертное, блаженное — есть.

Будьте свидетелем, пойдите и станьте тому свидетелем; иначе, механическое убеждение станет общепринятым. Легче проверить сейчас, будет непросто возместить это потом. И ум по-своему пластичен, более пластичен сегодня — готов лечь под любой трафарет. Так как все старые верования былы отняты, ум свободен, и жаждет принадлежать хоть чему-то — будь то хотя бы механическое убеждение. Любой абсурд, способный дать вам ощущение принадлежности, способный убедить вас в том, что вы знаете, что такое реальность, поймает ваш ум в ловушку. И ваш ум будет пленен им.

Так что нельзя тратить ни секунды. Тем, кто знает хотя бы немного, тем, кто увидел хотя бы мельком, следует рассказать об этом другим. И оставшаяся часть века не так мала, как кажется. Она велика, и даже по-своему больше, чем века. Так как скорость перемен так высока, и эти тридцать лет подобны тридцати векам. То, что было невозможно сделать за тридцать веков, можно выполнить за тридцать лет, три десятилетия. Стремительность перемен столь велика, что время, кажущееся маленьким, на самом деле таковым не является.

Существует три убеждения, которые убьют, уничтожат последний мост между человечеством и божественными неявными силами. Первое заключается в том, что ум — это всего лишь машина. Второе — коммунизм, уверяющий в том, что человек и его отношение к обществу есть не более, чем экономическое явление. Тогда нет сердца, тогда человек ничего не решает — все решает экономика. Человек оказывается в руках экономической силы, слепой силы. Сознание ничего не решает, а социальная структура решает все. Маркс говорит, что не сознание определяет общество, а общество определяет сознание. Сознание — ничто. Если оно ничего не решает, значит, его нет.

Третье заключается в понятии об иррациональности. Их три: дарвинистское представление, обратившееся убеждением в том, что человек — это машина; марксистское представление, обратившее сознание в форму проявления физиологических процессов, эпифеноменализм экономической силы; и фрейдистское представление об иррациональности, уверяющее в том, что человек находится во власти природных сил, инстинктов. Он должен делать то, что делает, и сознания нет, есть только иллюзия того, что сознательны.

В этих трех концептах, религии не превалируют. Ни магометанизм, ни христианство, ни индуизм, ни буддизм. Будда не является больше пророком, так же как и Махавира, Магомет, Христос. Современными пророками являются Фрейд, Дарвин и Маркс. И все три против свободы, и все три против бессмертия.

Я буду продолжать подталкивать всех к внутреннему миру, надеясь, конечно, надеясь вопреки всему, что кто-то все-таки обнаружит живой поток, сатчитананда, и сможет выразить его всем своим существом — жить им. Даже если только несколько людей живут им сегодня, все грядущее человечество будет другим. Но это может произойти только не через учение, а через проживание. Именно поэтому я настаиваю на санньясе, это начало жизни.

Но есть и другая причина. Вы можете сказать: «Если никаких внешних изменений не требуется, то к чему одевать робу, к чему менять имя?». Я хочу, чтобы санньяса стала заразительной. Вам это помогает не забывать. Для других это может стать отправной точкой, откуда они начнут думать об этом. Они могут быть за или против, но не могут остаться безразличны. Как только кто-то увидит вашу цветную робу, он будет либо за, либо против; никто не останется безразличен. Они будут думать об этом; а если не будут, то просто посмеются. Они либо подумают, что кто-то отрекся, либо, что кто-то сошел с ума, но они начнут думать. И если эти робы будут продолжать поражать, если людям придется сталкиваться с ними ежедневно, часто, робы станут заразительными. Люди не смогут продолжать пренебрегать ими. Им придется что-то по этому поводу решить.

Я хочу, чтобы религия стала действующим диалогом. А ведь она совсем таковой не является. Никто не говорит о ней. Все говорят о политике; никто не говорит о религии. Если кто-то о ней говорит, другим просто приходится терпеть ради приличия. Они проповедуют, слушают или внемлют только из чувства социального долга. Никого не заботит, что происходит с его душой. Так что религию необходимо сделать горячей темой, диалогом. Должно быть использовано любое средство, она должна стать живым символом.

Куда бы вы ни шли, вы распространяете волны мыслей, волны эмоций. Даже проходя мимо, просто проходя мимо, вы пускаете волну, атмосферу, ситуацию. Именно поэтому я настаиваю на переменах. Но есть и другие причины. Цвет охры помогает многими путями, так как любой цвет обладает своей длинной волны, любой цвет обладает определенной поглощающей способностью. Вы не сможете быть одинаковыми в робах разного цвета. Вы будете разными.

Когда вы в белой робе, вы отличаетесь от себя, одетого в черную робу. В черном вы будете ощущать грусть, поглащающую вас. Вы бессознательно станете грустными. В этом мире, в этом существовании, все имеет значение, все несет свой смысл. Все заключает в себе определенную атмосферу.

Охровый цвет выбран по многим причинам. Во-первых, в нем вы чувствуете себя, словно утренняя заря; это цвет восходящего солнца. Вся атмосфера оживает, она стоит того, чтобы на нее смотреть. Все оживает. Утренние лучи окрашены в охровый цвет. Они создают живую атмосферу — живую и вибрирующую. Так что цвет этот был выбран для того, чтобы вы вибрировали божественным. Ожили от божественности. Никакая грусть не будет способна скрыться в вас, никакому горю не будет позволено найти укрытие в вас.

Вы должны быть в настроении танцевать двадцать четыре часа в сутки — это танцующий цвет. Он сохранит ту же атмосферу, что была утром, вокруг вашего тела. Сохранит на весь день. Если вы можете почувствовать это, взаимодействовать с этим, вы поймете разницу. И когда один человек носит охру, это одно; а когда тысячи одеты в этот цвет, результат абсолютно другой. Количество переходит в качество.

Будда придет в город, где есть десять тысяч бикху, одетых в охровый цвет. Весь город будет окружен новой атмосферой, это мощная атака! Весь день селение сохраняет утреннюю свежесть, везде цвет охры. Ежемоментно, каждый помнит. Охра обладает психологической ассоциацией.

Вы знаете, что полицейский становится обычным гражданином, когда не одет в свою униформу. Вы увидите даже как переминилось его лицо — он такой обыкновенный. А когда он в униформе, он становится кем-то другим — совсем другим человеком. Он больше не тот человек, все его поведение будет отличаться. Он будет стоять по-другому, и идти по-другому.

Охровый цвет стали ассоциировать с санньясой. Его использовали на протяжении тысяч и тысяч лет. Он стал частью коллективного ума. И вам следует знать, что санньяса изначально — понятие восточное; оно рассвело в восточном уме. На протяжении по крайней мере десяти тысяч лет, Восток использовал охровый цвет. Во многих ваших жизнях, в охровый цвет окрашивали робы санньясинов. Это часть вашего коллективного ума, вашего коллективного бессознательного. Это сильная ассоциация.

Так что, как только вы оденете его, весь ваш древний коллективный ум вновь оживет. Ваши воспоминания вновь придут и окружат вас. Они изменят вашу личность, они изменят вас. Они изменят внутреннюю структуру вашего ума. Использовать другой цвет можно, но создать столь же мощную ассоциацию теперь будет очень сложно, а времени мало и момент решающий.

Многие спрашивали меня, почему охра? Почему не новый цвет? Новый цвет можно было использовать, но он не был бы так полезен. Если бы я располагал десятью тысячами лет, тогда я бы изменил цвет, но времени мало, момент решающий и критический, грядет великий кризис. Поэтому я использую опыт ваших прошлых жизней.

Если вы думаете, что если кто-то придет ко мне, я просто дам ему санньясу, вы ошибаетесь. Я могу сказать, что давал санньясу любому, кто ко мне приходил, но все не так просто. Это выглядит так, но это не так. Как только кто-то приходит ко мне, я многое про него узнаю, даже то, что он сам про себя не знает.

Вчера, кто-то подошел ко мне утром, и я сказал ей принять санньясу. Она была в замешательстве. Она попросила время на раздумья и принятие решения, по крайней мере два дня. Я сказал ей: «Кто знает, что будет через два дня? Ты слишком многого просишь...прими сейчас, в этот же момент». Но она была в нерешительности, поэтому я дал ей два дня. На следующий день она пришла и приняла ее. Она не использовала два дня, только один. Я спросил у нее: «Почему? У тебя было два дня, почему ты вернулась так рано?». Она ответила: «В три часа ночи, я неожиданно проснулась, и что-то глубоко во мне сказало «Прими санньясу». Это не она приняла решение, оно было принято ее глубинным сознанием. Но в первую секунду, как только она зашла в комнату, я знал ее, я знал это сознание, о котором она узнала только двадцать часов спустя.

Поэтому когда я говорю, примите санньясу, для этого существует множество причин внутри людей, которым я это говорю. Либо они были санньясинами в прошлой жизни, либо где-то на протяжении длинного пути, они были санньясинами.

Вчера я дал ей одно имя, но сегодня мне пришлось его изменить, так как то имя я дал ей в ее нерешительности. Сегодня я даю ей другое имя, которое ей поможет. Когда она пришла этим утром, она была решительна. То, другое имя уже было не нужно. И я назвал ее Ма Йога Вивек, потому что решение пришло через ее вивек — ее осознанность, ее сознание.

Ма Йога Дао здесь, например. Она трижды была санньясинкой. Я назвал ее Дао, потому что в прошлой жизни она была китайцем и даосским монахом. Она может не знать об этом, но я назвал ее Дао. Однажды она вспомнит, и тогда она поймет, почему я дал ей китайское имя. Сейчас это неважно, но как только она вспомнит, что была даосским монахом, она поймет, почему получила такое имя. Все имеет значение. Это может быть не столь очевидно, и может быть невозможно вам это объяснить. Очень многое останется необъясненным еще долгое время, но чем чувствительнее вы будете становиться, тем больше я смогу объяснить. Чем глубже ваша способность сочувствовать, тем глубже истина, которую можно открыть. Чем рациональнее обсуждение, тем меньше правды может открыться, так как только незначительным истинам можно дать объяснение и найти причину. Глубинной истине невозможно найти объяснение.

До тех пор, пока я не почувствую, что вы настолько сочувственны, что причины и объяснения не нужны, я не смогу сказать вам. Мне приходится о многом молчать — не потому я что-то от вас скрываю, а потому что вам это не поможет, а наоборот, может навредить.

- Ошо, Я — врата

Что такое инициация?

ВОЗЛЮБЛЕННЫЙ МАСТЕР,

ЧТО ОЗНАЧАЕТ БЫТЬ ПОСВЯЩЕННЫМ В ДУХОВНУЮ ЖИЗНЬ? В ЧЕМ СОСТОИТ ГЛУБИННОЕ МИСТИЧЕСКОЕ И ЭЗОТЕРИЧЕСКОЕ ЗНАЧЕНИЕ ИНИЦИАЦИИ? КАКОГО ТИПА ИНИЦИАЦИЮ ТЫ ДАЕШЬ НЕ-САННЬЯМИНАМ И САННЬЯСИНАМ? ПОЖАЛУЙСТА, РАССКАЖИ ОБ ЭТОМ ПОПОДРОБНЕЕ.

Человек существует будто бы во сне. То, что известно под бодрствованием — тоже сон. Инициация означает быть в тесном контакте с тем, кто пробудился. До тех пор, пока вы не вступите в тесный контакт с тем, кто пробужден, вы не сможете очнуться от своего сна, потому что ум способен вообразить, что пробужден. Ум может представить себе, что больше не спит, но как и в любом сне, вы не можете знать, что спите. Вы можете понять это, только проснувшись.

Вы никогда не сможете распознать сон сразу же. Вы осознаете его только, когда он прекращается. Никто не может сказать: «Это сон». Настоящее время не может быть использовано применительно ко сну. Вы говорите, что это был сон, потому что сон сам по себе очень реалистичен. Если сон не кажется реалистичным, он прерывается. Сон может существовать, только при наличии реалистичности.

Когда я говорю, что человек спит, это важно понимать. Мы постоянно видим сон, двадцать четыре часа в сутки. Ночью, мы закрыты для внешнего мира, видим сны внутри. Днем, наши чувства открыты для внешнего мира, но внутренний сон продолжается. Закройте глаза хоть на момент, и вы снова погрузитесь в сон. Это внутренняя продолжительность. Вы осознаете внешний мир, но сознание все еще спит. Эта осознанность окутывает спящее сознание, она навязана ему, но внутренний сон продолжается. Именно поэтому, мы не можем различить, что реально, даже когда мы, так сказать, пробуждены. Мы навязываем свои сны реальности. Мы не видим, что есть на самом деле, мы видим только собственные проекции.

Если я смотрю на вас, видя сон, вы станете объектом проекции. Я перенесу свой сон на вас, и что бы я о вас не понимал, смешается с моим сном, с моей проекцией. Если я люблю вас, вы будете казаться одними. Если я не люблю вас, вы покажетесь кем-то абсолютно другим. Вы не будете одними и теми же. Я использую вас как экран и проецирую на вас свой сон. Когда я люблю вас, сон другой, и вы кажетесь другими. Когда я не люблю вас, вы все те же, экран тот же, но проекция отличается. Теперь я использую вас как экран для другого своего сна. И сон может снова измениться. Я могу снова начать любить вас, и вы снова покажетесь мне другими. Мы никогда не видим, что есть на самом деле. Мы всегда видим только наши сны, проецированные на реальность.

Спящий ум создает вокруг себя мир, не являющийся реальным. Именно это имеется в виду подмайя, иллюзией. Иллюзия не означает, что мира нет, что шума на улице нет. Все это есть, как оно есть. Но мы никогда не узнаем, что это на самом деле, до тех пор пока спящий ум не остановит свой внутренний ход. Кому-то шум может показаться музыкой, а кому-то просто нарушителем покоя. В определенный момент вы можете не осознавать шум, а в следующий уже можете осознавать. В один момент вы терпите его, а в следующий — шум становиться невыносимым, нестерпимым. Шум один и тот же, улица все та же, движение на дорогах то же, но ваш спящий ум изменяется.

Со спящим умом, все вокруг приобретает новые краски. Когда мы говорим, что мир есть иллюзия, майя, это не означает, что мира нет; он есть. Но то как мы его видим — наше видение — это иллюзия. На самом деле этого нет. Поэтому, когда кто-то пробуждается, мир не исчезает, просто тот мир, который был известен ему до пробуждения, исчезает навсегда. Абсолютно новый мир, объективный мир, приходит на его место. Все цвета, в которые вы окрашивали свой мир, все формы, все смыслы и интерпретации, которые вы давали миру в соответствии со своим спящим умом, исчезают.

В мире иллюзий, в мире майя, в мире проекций, мы никогда не живем только в одном мире. Каждый живет в своем собственном мире. И миров столько, сколько и спящих людей. И для каждого из вас я разный. Каждый из вас проецирует что-то на меня. Но я только один, насколько мне известно. Но если и сам я тоже сплю, то и для самого себя я ежемоментно меняюсь. Так как каждый миг интерпретация меняется. Если же я пробужден, то я буду оставаться одним и тем же. Будда как-то говорил, что проверить, просветлен ли человек можно по тому, остается ли он всегда неизменным, словно морская вода. Всегда и везде, она соленая.

Если я пробужден, то для себя я остаюсь неизменным — и не только в этой жизни, но и во всех своих прошедших жизнях. Я был одним и тем же на протяжении вечности. Настоящий я всегда один и тот же. Он неизменен, изменяется только проекция. Экран один, а фильмы разные, картинки разные. Экран же всегда остается невидимым. Вы видите проецируемую картинку. Когда фильма нет, вы видите экран, иначе же экран никогда не увидеть. И экран всегда остается одним и тем же. Меняется картинка, и вы видите перемену во мне. Если я пробужден, для себя я буду неизменным, но вы будете смотреть на меня по-разному, так как вы пришли ко мне со своим спящим умом, готовым проецировать. Для кого-то я буду выглядеть как друг, а для кого-то — как враг. Каждый проецирует самого себя. Мы создаем мир вокруг себя, и каждый живет в своем собственном мире. Именно поэтому возникает противоречие; миры сталкиваются, ваши миры и мой. И когда двое начинают жить в одной комнате, в ней находятся и два мира, столкновение неизбежно. В комнате живет не только два человека, для двух людей в ней достаточно пространства — но в ней не хватит места для двух миров. Когда бы в комнате ни находилось два человека, в ней находится и два мира.

Конфликт общества, взаимоотношений, возникает между мирами, а не между людьми. Если я в действительности человек без мира, созданного моими снами, и ты тоже человек без мира, созданного твоими снами, мы можем жить в одной комнате вечно, без столкновений, потому что в комнате достаточно места для двоих. Но для двух миров и всей планеты не хватит. Существует так много миров, ведь каждый индивидуум имеет свои мир. И он живет в своем мире замкнуто. Это и есть сон. Вокруг вас тонкая пленка из проекций, идей, понятий, концепций, интерпретаций. Вы словно прожектор, беспрестанно проецирующий то, чего нет, то, что есть только внутри вас, и весь мир становится для вас экраном. Сами вы не сможете осознать, что находитесь в глубоком сне.

Был один суфийский святой, которого звали Хиджра. во сне к нему пришел ангел. Он говорит ему, что тот должен спасти как можно больше воды, так как завтра утром вся вода на планете будет отравлена дьяволом, и каждый, кто отведает этой воды, сойдет с ума. Поэтому факир всю ночь проводит, спасая столько воды, сколько может. И предвещенное сбывается. На следующее утро все сходят с ума. И никто не знает, что весь город безумен. Только факир сохранил здравость рассудка, но весь город считает, что тот сошел с ума. Он знает, что на самом деле безумны все остальные, но никто не верит ему. Он продолжает пить свою воду и остается один, но больше так не может. Весь город существует в абсолютно другом мире. Никто не слушает его, и идет слух, что скоро его поймают и посадят в тюрьму.

Однажды утром они пришли, чтобы схватить его. Либо к нему будут относиться, как к больному, либо посадят за решетку. Свободу ему даровать они не могут. Ведь он потерял рассудок. Что бы он ни говорил, невозможно понять, он говорит на ином языке. Понять факира чрезвычайно затруднительно. Он пытается помочь им вспомнить их прошлое, но они все позабыли. Они не помнят ничего из своего прошлого, ничего из того, что случилось до утра, когда случилось сумасшествие. Они не могут понять, факир стал непостижим. Они окружили его дом и поймали его.

И факир говорит: «Дайте мне минутку. Я себя вылечу». Он подбегает к колодцу, пьет воду и становится нормальным. Весь город счастлив. Факир поправился. Он больше не безумен. На самом-то деле он только сейчас сошел с ума! Но теперь он неотъемлемая часть всего мира. Если все спят, ты никогда не сможешь осознать, что тоже спишь. Если все безумны, и ты в том числе, ты никогда не сможешь этого осознать.

Под инициацией имеется в виду то, что вы сдаетесь кому-то уже пробудившемуся. Вы говорите: «Я не понимаю этого. Я не могу понять, и я часть мира, безумного и охваченного сном. Я постоянно вижу сны. Причины, которые я привожу, ложны, потому что, что бы я ни делал, я действую от иррациональной части своего ума. Я всегда действую неосознанно, и только позднее понимаю это. Я влюбляюсь, и только затем начинаю рационализировать, почему я влюблен — в чем причина? Процесс таков. Сначала мне начинает что-то нравиться, затем я нахожу тому причины. Но расположение приходит первым, рационализация следует после. Пристрастие иррационально.