А как было "раньше"? 3 страница

Самое печальное здесь еще и то, что нередко приходят креститься и взрослые люди: ребята перед армией, мужчины и женщины разных возрастов, чаще лет тридцати-сорока. "На глазок" можно сказать, что их число составляет что-нибудь около 10 процентов от всех крещаемых. Это совсем немало. Это было в начале 80-х годов. Сейчас ситуация изменилась, по большей части число крещаемых взрослых такое же или даже больше, чем младенцев. И вот здесь крайне огорчительное несоответствие между настроением взрослого человека, решившегося на столь серьезный шаг, и тем, как протекают крестины во многих наших храмах - вместе с младенцами, очень часто даже без какой-либо, хотя бы краткой, предварительной беседы со священником. Несоответствие еще и в том, что значительная часть самого чинопоследования крещения ориентирована именно на крещение взрослого человека, сознательно отрекающегося от служения злу и избирающего служение Христу. Между тем, практика проведения крестин ориентирована на крещение бессознательных младенцев. Ясно, что крещение взрослых следовало бы проводить отдельно, предваряя его беседой, наставлением. Но это как-то не принято и целиком зависит от энтузиазма священника. В итоге праздник вступления в завет со Христом, вступления в новую жизнь стирается, тускнеет. Один мой знакомый, крестившийся в 40 лет в такой вот обстановке, вскоре после этого с горечью признавался мне: "Даже не знаю, крещен я теперь или еще нет".

В качестве примера истинно пастырского подхода к крещению взрослого человека приведу воспоминания Светланы Аллилуевой из ее книги "Только один год" о замечательном московском священнике отце Николае Голубцове, ныне уже покойном.

"Я никогда не забуду наш первый разговор в пустой церкви после службы. Я волновалась, потому что никогда в жизни не разговаривала ни с одним священником. От своих друзей я знала, что отец Николай прост, говорить с ним легко и что он всегда беседует, прежде чем крестить. Подошел быстрой походкой пожилой человек с таким лицом, как у Павлова, Сеченова, Пирогова - больших русских ученых. Лицо одновременно простое и интеллигентное, полное внутренней силы. Он быстро пожал мне руку, как будто мы старые знакомые, сел на скамью у стены, положил ногу на ногу и пригласил меня сесть рядом. Я растерялась, потому что его поведение было обыкновенным. Он расспрашивал меня о детях, о работе, и я вдруг начала говорить ему все, еще не понимая, что это исповедь. Наконец, я призналась ему, что не знаю, как нужно разговаривать со священником, и прошу простить меня за это. Он улыбнулся и сказал: "Как с обыкновенным человеком". Это было сказано серьезно и проникновенно.

В день крещения он волновался. Присев на скамейку и усадив меня рядом, сказал: "Когда взрослый человек принимает крещение, жизнь его может очень сильно измениться, иногда в худшую сторону, как в личном плане, так и во всех отношениях. Подумайте еще, чтобы не пожалеть после". Я ответила, что думала уже много и ничего не боюсь. Он взглянул на меня, усмехнувшись: "Ну, знаете, не боятся только избранные! "

Он крестил меня, дал молитвенник, научил простейшим молитвам, научил, как вести себя в церкви, что делать. Он приобщил меня к миллионам верующих на земле. Он сам, как личность, незабываем. После службы длинная очередь прихожан выстраивалась к нему, чтобы поговорить с ним. Он говорил с каждым, выслушивал любые жалобы. Однажды я простояла в такой очереди полтора часа, так как передо мной была молодая пара, у них что-то не ладилось в семейной жизни. У него было больное сердце, два приступа, после которых он продолжал служить, часами простаивая еще потом с прихожанами. После третьего приступа он умер".

Образ священника, о котором рассказывалось в этом воспоминании, фотографически точен. Я могу это подтвердить, потому что сам сидел на той же скамейке в храме после службы и также сначала смущался, а потом почувствовал себя так легко и просто с этим человеком, от которого исходили замечательная простота, любовь и внимание. Казалось, что никуда не надо торопиться, что в этот момент он занят только тобой и только тем, что с тобой происходит. Да так оно и было. И само крещение, такое простое и одновременно такое запомнившееся по своей какой-то внутренней сути, по ощущению мира и приобщения к чему-то самому важному в жизни.

На этом фоне собственных воспоминаний и воспоминаний других о вступлении в жизнь Церкви с поддержкой и руководством настоящего христианского пастыря как ужасно бывает слышать о тех, к несчастью нередких случаях, когда со взрослыми людьми при крещении поступают как с грудными младенцами не только, так сказать, по содержанию, но и по форме. Я имею в виду тех либо слишком уж не по разуму ревностных, либо, по-видимому, просто не вполне психически здоровых священников, заставляющих взрослых новокрещеных раздеваться донага. Одна женщина мне рассказывала, что именно так, лет 20 назад, ее крестил священник Знаменской церкви, что у Рижского вокзала в Москве. Ей было тогда 18 лет. Собственно, и креститься-то она пошла, поддавшись уговорам своей старшей сестры, что это "надо", причем, главным образом, для нее, то есть сестры, спокойствия. Раз уж так надо, то надо, несмотря ни на что, решила эта девушка. И, с трудом преодолевая естественный стыд и ужас, разделась перед незнакомым бородатым мужчиной. И так стояла, дрожа от холода и отвращения, в храме на протяжении 40 или 50 минут, пока были вычитаны все молитвы и совершены все необходимые действия.

Результат вполне естественный - лет 7 она не могла переступить порог храма и только сейчас, будучи взрослой и имея двоих детей, она в состоянии понять, что происшедшее с ней ничего общего с христианством, каким его проповедует Евангелие, не имело.

Если уж говорить о христианском предании, на которое так любят ссылаться ортодоксы, то следует сказать, что во II-III вв., например, когда крещение принимали преимущественно во взрослом состоянии, на крещаемых надевали длинные белые рубашки, и именно в этих крещальных рубашках они спускались с горящими светильниками в руках по ступеням в специальные небольшие бассейны - баптистерии (от греческого слова "баптизин" - "погружать", "омывать"). Это слово на русский язык крайне неудачно переведено словом "крестить". Именно поэтому, между прочим, Иоанн Креститель по-французски звучит как Жан Батист, по-английски - Джон Баптист; отсюда же название "баптисты", то есть христиане, которые принимают крещение только во взрослом состоянии и именно через полное погружение (кстати, в длинных белых рубашках). Здесь необходимо сказать об одном повальном заблуждении в нашей церкви - о крестильных рубашках. По смыслу таинства и по самому названию их следует надевать именно ДО крещения и в них крестить. Иначе какие же они крестильные, если их надевать ПОСЛЕ крещения? Слова священника, произносимые сразу же после погружения в купель: "Облачается раб Божий (имярек) в ризу правды", - имеют духовный смысл и относятся к надеваемому священником на новокрещаемого нательному кресту, а не к рубашке.

Несмотря на все эти, мягко говоря, отрицательные стороны совершения в наших православных храмах таинства крещения, люди приходят креститься сами и приносят сюда своих детей. Однако это не вселяет особого оптимизма. Проблема заключается в том, что из-за отсутствия необходимого наставления - катехизации (от греческого "кагехизо" - "обучаю") - эти крещения в большинстве случаев не есть результат обращения людей именно ко Христу, а представляют собой лишь оформление естественного религиозного чувства в рамках того религиозного культа, который более других сохранился в нашей стране. Из-за этого в таинстве крещения часто отсутствует собственно христианская специфика, как-то: вера в Воскресение Христа, в богодухновенность Священного Писания, решение в жизни своей следовать за Христом, подражать Ему, призывание во всяком деле помощи Святого Духа и др. Повторяю, за этим стоит лишь естественное религиозное чувство - смутное ощущение какого-то иного невидимого бытия, от которого мы, возможно, каким-то образом зависим и к которому обращаются либо на всякий случай (хуже не будет), либо когда все естественные средства явно исчерпаны (крайняя опасность, смерть близкого). И священник, совершающий таинство Крещения, обычно выступает здесь не как наставник веры, учитель, открывающий перед новообращенным совершенно новые духовные перспективы жизни со Христом, а лишь как жрец некоего таинственного культа, совершающий ритуальные действия, благодаря которым человек устанавливает какие-то ему самому не вполне ясные отношения с потусторонним миром. Во всяком случае, достигается некая гарантия благосклонности со стороны этого иного бытия к принявшему крещение. Дальнейшая жизнь будет, разумеется, идти по нормам этого мира, особенно для младенцев, но самое главное, с точки зрения родителей, все-таки сделано.

И тем не менее даже в этой не сформулированной и неясной вере есть что-то глубоко трогательное и серьезное. Здесь видится смутная надежда на то, что в жизни есть что-то еще кроме работы, очередей, трудного быта, тяжелых отношений со свекровью и прочих жизненных неурядиц. Есть что-то такое, ради чего стоит идти в странное здание, называемое церковью. В этом есть утверждение едва угадываемой таинственной реальности духовного мира, каких-то иных, отличных от повседневных, законов бытия. И как печально, что это чувство иного бытия, столь упорно сохраняющееся в нашем народе, получает столь слабый отклик со стороны нашей Церкви. Здесь действительно происходит лишь то, что на суконно-казенном языке законодательства о культах еще до недавнего времени называлось "удовлетворением религиозных потребностей граждан". Церковь не раскрывает им своих объятий как посланница Христа на земле, радующаяся каждой приходящей душе, наставляющая ее на путь веры во Христа, принимающая ее в свою особую общность-семью, живущую по совершенно иным, отличным от мира законам, а лишь равнодушно удовлетворяет смутно сознаваемые "религиозные потребности", которые таинственным образом пробиваются в сердцах наших соотечественников.

Сказанное выше относилось к ситуации в нашей Церкви в начале 80-х годов. К сожалению, в большинстве приходов ситуация не изменилась: так же, как и десять лет назад, от желающего принять таинство крещения не требуется ни знания Символа Веры, ни хотя бы основ православного вероучения, а только желание и 15 рублей денег (плата за совершение таинства).

Справедливости ради следует сказать, что в некоторых храмах, во всяком случае в Москве, все-таки установился порядок, согласно которому каждый желающий принять крещение должен вначале хотя бы побеседовать со священником, то есть получить то или иное наставление. В весьма немногих храмах есть попытки организовать катехизаторские классы для желающих принять крещение. Правда, там, где среди духовенства нет единодушия в этом вопросе, эти занятия носят довольно-таки случайный характер, наталкиваясь на упорное сопротивление, как не приносящие ничего, кроме хлопот. Есть также один (пока) приход, где крещению предшествует довольно длительная (около года) хорошо продуманная система подготовки. Не все, правда, ее одолевают - имеется некоторый отсев, но зато остающиеся не только принимают крещение, но и становятся реальными членами общины этого храма. Собственно, так происходит возрождение такого понятия, как христианская община. Человек, принимающий крещение, становится с этого момента не просто членом Русской Православной Церкви, но членом данной, конкретной общины. Впрочем, препятствий для перехода в другую общину формально нет, однако здесь важно, что человек вступает в некую христианскую семью, что он, приняв крещение, не остается предоставленным самому себе, а становится членом христианской общины.

Надо отдать должное новому патриарху Алексию II, который уже в июне 1990 г., то есть буквально через две недели после избрания, встретился с московским духовенством. Глава нашей Церкви призвал к необходимости, по крайней мере там, где это возможно, проводить катехизацию перед крещением. Но, к сожалению, большинство нашего, даже московского, духовенства без особой готовности отнеслось к призыву первоиерарха, восприняв его лишь как энтузиазм митрополита, недавно ставшего патриархом. Так же как и призыв к обязательной проповеди, хотя бы в воскресные дни, призыв к катехизации завяз в нежелании большинства нашего духовенства сменить проторенную колею привычного требоисполнительства, по которой так хорошо "ехалось" многие годы, на активную творческую позицию служителей Христовых, призванных не только крестить, но и научить всему, что Он заповедал.

Кроме того, нельзя не сказать о курсах катехизаторов, начавших работу по инициативе патриарха в Москве. Замечателен энтузиазм, с каким откликнулись на это наши молодые христиане - более 300 молодых людей (мужчин и женщин) регулярно посещают занятия, которые проводятся несколько раз в неделю.

К сожалению, все это пока "не делает погоды", и в большинстве храмов крестины проводятся так же, как и десять лет назад. Вероятно, здесь нельзя ограничиться просто призывами к нерадивому духовенству - надо принимать какие-то более решительные меры. Но отрадно, по крайней мере, то, что начало катехизаторской работе уже полагается. Есть надежда, что в скором времени принятие таинства крещения всегда будет сопровождаться предварительным наставлением в вере и станет не просто неким действием на всякий случай, .а действительно началом для каждого новокрещаемого новой жизни во Христе Иисусе.

Отпевание

И еще боль за тех молодых и старых людей, приходящих в храм совсем по другой, печальной причине. Рождение и смерть. Начало жизни и конец. Две самые таинственные точки в загадке жизни. Отпеваний совершается примерно столько же, сколько крестин. Чаще, правда, отпевают "заочно", то есть усопшего не привозят в церковь, и отпевание совершается без него. В былые времена так отпевали утонувших в море. Печально, что из-за перестроечной неразберихи часто стало невозможным привезти покойника в храм для отпевания - "не хватает транспорта". Также из-за нехватки, как говорят агенты похоронных бюро, мест на кладбище, приходится прибегать к кремации даже тогда, когда это противоречит желанию родных и самого усопшего. Очевидно, что все это просто форма вымогательства взяток, для многих непосильных. Интересно, что венчаний всегда совершалось меньше, чем отпеваний, - 2-3 в месяц (это в 1980 г., сейчас до 40 в месяц, но это все равно значительно меньше, чем отпеваний). Вероятно, в отношении брака люди надеются больше на свои собственные силы. Когда же дело идет о всей предстоящей жизни или о прощании с навсегда ушедшим, то здесь возникает естественная потребность связать это с каким-то особым ритуалом, отличным от повседневности, поскольку человек предстает перед чем-то совершенно неведомым и непостижимым.

Мне посчастливилось учиться у игумена о. Марка Лозинского, профессора Московской Духовной Академии. Он рано умер (в 33 года). Преподавал он у нас гомилетику - науку о проповедничестве. Помню, как он наставлял нас: "Особенно внимательны будьте к проповедям, которые вы будете произносить во время отпевания. Проводить умершего в храм приходят люди, которые в другом случае никогда сюда бы не попали. От вас зависит, чтобы это посещение храма стало для них не последним, а по-настоящему первым".

Действительно, трудно представить себе более подходящий момент для того, чтобы человек всерьез задумался над тем, зачем он живет? что такое вообще жизнь? что ждет нас после смерти? В нашем православном богослужении заупокойные службы, пожалуй, одни из самых глубоких и трогательных. И мелодии, и молитвословия как нельзя более подходят к скорби и тайне, окружающим смерть:

Кая житейская сладость пребывает печали непричастна,

кая ли слава стоит на земле непреложна (неизменно)?

Вся сени немощнейша (слабее тени),

вся соний прелестнейша (зыбко, как сновидение),

единем мгновением и вся сия смерть приемлет...

(в одно мгновение все поглощается смертью).

И как бывает обидно, когда все это богатство забывается. Проповеди при отпевании практически никогда не произносятся. Вместо, пусть небольшого, но хорошего хора, поют кое-как три-четыре старушки. Батюшка не очень-то внятно, скороговоркой, произносит молитвословия. Пришедшие с покойником люди с благоговейной растерянностью не знают, куда себя деть. Бойкие церковные женщины их расставляют "как надо", чтобы не мешали батюшке. И для них, и для самого батюшки - это привычная повседневная работа. И все отпевание, так сказать, "держится" лишь самой атмосферой храма, тем, что уже есть, без усилий со стороны тех, кто мог бы сделать эту молитву об усопшем глубоким, незабываемым прощанием и одновременно светлой надеждой на "вечную память" и "жизнь бесконечную".

Исповедь

Есть в жизни нашей Церкви таинство, веками игравшее огромную роль в духовной жизни христиан. Причем успех или неудача здесь больше, чем где-либо, зависят уже не столько от внешних условий, сколько от чуткости, ума и сердца самих священнослужителей. Речь идет о таинстве покаяния - исповеди - откровенной и, одновременно, сокровенной беседе между тем, кто исповедуется, и тем, кто принимает исповедь. Исповедующийся при этом максимально искренне рассказывает о самых главных своих проблемах - в чем он виноват перед Богом и людьми, а священник помогает ему глубже осознать, что с ним происходит, поддерживая, ободряя, где-то указывая на необходимость более строгого отношения к самому себе. Причем очевидно, что здесь, как нигде, следует помнить слова пророка Осии, повторенные Христом: "милости хочу, а не жертвы!" В самом деле, особенно если говорить о людях, пришедших в церковь впервые, или находящихся в ней недавно, то это чаще всего приход от житейских невзгод и трудностей, быть может, из какого-то жизненного тупика или катастрофы. Словом, приходят люди очень неблагополучные к священнослужителям - людям вполне благополучным, приобщенным, казалось бы, к самому высокому, что только есть на земле. У кого, как не у этих людей, искать понимания, поддержки и утешения?

Безусловно, есть, и не так уж мало, священники, которые понимают это состояние вновь пришедших и не дают волю "строгости", с которой можно было бы обличить этих людей, живших многие годы по законам "века сего". Но, к сожалению, нередко вновь пришедший наталкивается на такое законническое и прямо-таки жестокое отношение, что становится просто странно, как такое может случаться в Церкви.

Одна женщина рассказывала о том, как она, подобно многим нашим женщинам, в возрасте где-то около 50 лет, решила, по совету знакомой, начать ходить в церковь. Ее знакомая, по-видимому, человек вполне, что называется, церковный, посоветовала ей для начала поехать в Загорск, в Лавру, и там исповедаться за всю жизнь. Каково же было потрясение этой бедной женщины, когда иеромонах, к которому она попала на исповедь, отстояв длинную очередь, стал спрашивать исключительно об ее интимной жизни с мужем. Она услышала вопросы о таких вещах, которые она в своей жизни и выговорить бы не решилась. И все это где? - в Лавре, в святом месте. "Я, - говорит, - подхватилась и бегом оттуда. Чтобы я еще в церковь пошла, - да ни за что в жизни!"

Кто даст ответ за оскорбленную душу? Этот монах, или его игумен, или тот, кто наставлял их и рукополагал? Как здесь не содрогнуться от ужаса и не помолиться горячо о том, чтобы Бог наставил таких пастырей на путь любви и элементарного здравомыслия и Сам исцелил сотни, а быть может, тысячи, кто знает, таких оскорбленных душ. Ведь целая очередь стояла к этому иеромонаху, и он исповедует не год и не два.

Про другой сходный случай нам рассказывал уже упомянутый мною о. Марк Лозинский. Как-то в Лавру пришел пожилой человек, полковник в отставке. Он был крайне возмущен и резок. Искал монаха, который велел его жене с ним развестись. Дело оказалось вот в чем. Его жена стала ходить в церковь. Он был не против - "ходит, ну и пускай ходит, если это ей нравится". Сам он отрекомендовался человеком неверующим, но против веры других, в том числе своей жены, ничего не имеет. По прошествии какого-то времени жена его тоже поехала в Лавру исповедоваться. Ну, естественно, вопросы все вокруг семейной и половой жизни. Это бы еще полбеды. Но вдруг:

- А с мужем венчалась?

- Нет, батюшка, он ведь и в церковь-то не ходит.

- А раз так, то ты все это время в блуде с ним жила!

- Да что вы, батюшка, у нас уж и дети выросли, внучата народились.

- Все равно, - уперся монах, - или венчайся, или разводись!

Что делать? Ведь монах в Лавре сказал! Это прямо как голос Божий с неба. Ну и ультиматум мужу. Он ни в какую: "Что же я пойду венчаться, если я неверующий?" - "Тогда - развод!"

Вот как бывает, комментировал свой рассказ о. Марк, когда священник ставит собственный авторитет выше авторитета Священного Писания. Разве не сказано в Послании к Коринфянам, что "муж неверующий освящается женой верующей"? И что "жена, которая имеет мужа неверующего, и он согласен жить с ней, не должна оставлять его" (I Кор. 7: 13-14)?

Тот же о. Марк предупреждал: "Когда будете говорить слово на общей исповеди, ни в коем случае не уподобляйтесь некоторым батюшкам, любящим подробно распространяться о разного рода "плотских" грехах. А то нередко начинают говорить такое, что просто ужас! Вот и подумаешь - придет на исповедь молодая девушка и там впервые услышит о таких мерзостях, о которых раньше и не. подозревала. И где? В церкви!"

Такая озабоченность именно сексуальными грехами имеет свои причины. Одна из них в том, что из-за своего низкого духовного и культурного уровня многие монашествующие проводят жизнь, в сущности, бедную событиями, и разговорами о сексе они как бы компенсируют отсутствие собственной семейной жизни. К этому примешивается еще и бессознательная зависть. В результате вокруг интимной жизни в браке создается атмосфера отношения к ней как к какой-то постыдной грязи, которую сами монашествующие (и не монашествующие), тем не менее, смакуют в своих расспросах на исповеди. Обычно в качестве желаемого примера для подражания рассказывается о какой-либо супружеской паре (обычно это священник или диакон), решившей, несмотря на еще совсем не старый возраст и цветущий вид, жить, "как брат с сестрой". Как писал один христианский автор, есть совершенно особый вид зла, состоящий в том, что человек, отказавшийся от каких-либо удовольствий в жизни, например курения или карточной игры, решительно осуждает всех тех, кто не следует его примеру.

Другая причина такой озабоченности 7-й заповедью (не прелюбодействуй) в том, что священнику легче всего "уличить" пришедших на исповедь именно в этой сфере. При этом чаще всего забывается, что человек на исповеди должен каяться лишь в тех грехах, которые он совершил с момента последней исповеди. В курсе пастырского и догматического богословия особо подчеркивается, что если человек раскаялся в том или ином грехе и священник отпустил ему этот грех, то священник уже больше не должен даже напоминать об этом, поскольку грех прощен и разрешен именем Христа. В противном случае, какой же смысл исповеди и разрешительной молитвы, если все равно остается необходимость каяться в том же самом? В этом запрете учитывается и то обстоятельство, что всякие разговоры об уже раскаянием грехе могут вызвать совершенно излишние воспоминания о нем. Другое дело, когда по разным причинам человек сам снова и снова говорит священнику о том грехе, который он уже исповедовал раньше. Здесь могут быть необходимы поддержка, утешение, выяснение глубоких корней совершенного с тем, чтобы помочь совести верующего принять прощение, которое дарует нам Христос. Все это, однако, забывается, так как проще всего терзать человека, как на допросе: "Нарушала?.. Делала? Ну, вот! Смертный грех! Слезами кровавыми должна плакать..." и т. п. и т. д.

Доходит просто до комизма. Помню, исповедовал один батюшка. На исповеди было двое - явно беременная молодая женщина и дряхлая старуха. Батюшка, тем не менее, стал проводить "общую" исповедь, то есть говорить слово о грехах. О чем же он говорил целых минут 20? Ну, конечно же, про аборты. Другой, более актуальной темы для этой аудитории у батюшки не нашлось. Дело, конечно, просто в том, что он всегда говорил один и тот же текст, то есть всегда про аборты.

Вообще говоря, тема абортов действительно является на исповеди большинства священников самой актуальной. Во-первых, большинство прихожан - женщины. Во-вторых, жизнь, к сожалению, такова, что практически нет женщин, не сделавших в своей жизни хотя бы одного или двух абортов. Так что здесь открывается необъятный простор для обличении, увещеваний и, в конце концов, унижения. Такие батюшки именуются у народа "строгими". На самом же деле здесь происходит явное злоупотребление властью и авторитетом священника и очевидное вымещение на несчастных женщинах собственных комплексов. Вместо утешения, наставления и поддержки человек на такой исповеди подвергается просто унижению и приводится к ощущению своего полного ничтожества и банкротства. Бог в этом случае предстает не как любящий Отец, Который Сына Своего не пожалел ради нас, а как мстительный полицейский с дубинкой, готовый покарать нас за малейший промах.

Я всегда с болью смотрю на этих заплаканных женщин, подходящих к причастию. По всему видно, что многие из них пришли впервые или, во всяком случае, впервые попали к такому "строгому" батюшке. В большинстве случаев они больше не приходят. Они так и не узнали в церкви о том, каков наш Бог, не узнали Христа. Потому что все совершенно не похоже на отношение, которое такие же вот бедные, израненные люди находили у Иисуса из Назарета. Ведь нигде в Евангелии мы не найдем, чтобы Иисус обличал лично какого-либо пьяницу, жулика или блудницу. Самое большее, что Он говорил в подобных случаях: "И Я не осуждаю тебя: иди и впредь не греши". Напротив, самые гневные осуждения из уст Иисуса были направлены в адрес людей благочестивых, кичившихся своей праведностью, своим стремлением в точности исполнить все предписания законов и преданий. Эти люди. создавшие для самих себя образ мелочного, мстительного бога, заинтересованного в скрупулезном выполнении обычаев и обрядов, забывали о самом главном - милости и сострадании. Именно эта праведность, возводимая исключительно человеческими усилиями, ставшая преградой между религиозными лидерами древнего Израиля и Богом, привела к казни Иисуса.

Следует отметить, что такие "строгие" батюшки пользуются неизменным уважением у некоторой части нашего церковного народа, в основном у тех, которые и сами "строги" со случайно зашедшей в храм молодежью. Здесь происходит какая-то странная встреча жестокого стремления унизить грешника "ради его же блага", в целях исправления, и, с другой стороны, прискорбного желания быть, в свою очередь, самому униженным более авторитетным лицом.

Эта идея - исправления через унижение - пользуется большой популярностью у консервативно настроенных людей, С восторгом выслушиваются и передаются истории о том, как в древних монастырях монахи стяжали необычайное смирение и, впоследствии, святость через исполнение всевозможных нелепых и бессмысленных приказаний. Соответственно, рассказы о том, что наш последний великий святой - Серафим Саровский - встречал всех без исключения приходящих к нему словами "Радость моя!", пользуются куда меньшим спросом. Причина ясна: подражать Серафиму Саровскому гораздо труднее, чем этим мифическим монахам.

К счастью, таких "строгих" батюшек не так уж много, и такого рода подводные камни нашей церковной жизни нетрудно обойти, особенно если есть друзья, которые сами уже "воцерковились" и могут посоветовать, к кому лучше пойти на исповедь. Надо заметить, что и среди, так сказать, простых священников есть немало людей вполне благоразумных и даже мудрых. Я сам слышал, как один из таких батюшек наставлял более молодого собрата: "Особенно много не говори. Что ты думаешь? От наших слов придет человеку прощение? Господь это делает". К сожалению, среди таких батюшек много просто равнодушных, исповедующих 40-60 человек в течение 10-15 минут. Но лучше уж такое равнодушие, чем ревностная, не по разуму, жестокость. Надо заметить еще и следующее - хотя таких "ревностных" батюшек совсем немного, но они все же довольно заметно "делают погоду", так как им не откажешь в активности. Это, естественно, привлекает людей. А то, что вместо евангельской любви и правды такой батюшка в большей мере насаждает средневековую жестокость, то в этом разобраться довольно трудно, особенно вновь пришедшему.

Здесь надо еще сказать, что в последние десятилетия жизни нашей Церкви дело исповеди, по существу, пущено на самотек. Ни епархиальное начальство, ни благочинные, ни даже настоятели не интересуются тем, как проводят исповеди священники, что они говорят в качестве вступительного слова на общей исповеди, о чем спрашивают и как разговаривают с кающимися.