Мария Сеньчукова, обозреватель портала «Православие и мир», научный сотрудник сектора философии религии Института философии РАН

Отец Даниил никогда не был ни моим духовником, ни близким другом. Мы встречались несколь­ко раз, иногда я через общих знакомых просила его молитв, иногда общие знакомые передавали от него привет. Впе­чатление он оставлял самое светлое, но мог сказать самую нелицеприятную правду прямо в лицо, с улыбкой и любо­вью, как верно отметил священник храма Апостола Фомы отец Иоанн в проповеди перед отпеванием отца Даниила. Видимо, именно этим он покорял души обращенных им ко Христу бывших мусульман. И именно поэтому я ни­когда не разделяла высказываемого некоторыми мнения, что его проповедь дурна, несет ненависть, превозношение и не имеет любви.

Впрочем, каюсь, я приходила к батюшке в ЖЖ и иногда тоже начинала его учить христианской добродетели: что же Вы, батюшка, людей обижаете, это не по-христиански, по­мягче надо. А он отвечал, что не может говорить помягче, а должен говорить прямо и честно, потому что он знает истину, а они ошибаются. И если он до людей эту исти­ну не донесет, то они пойдут в вечную гибель, а он им зла не хочет, он хочет, чтобы они спаслись. И что он Господу скажет как пастырь, если будет бояться называть вещи сво­ими именами? «Ну и самомнение!» — думала я.

Услышав о смерти отца Даниила, я, не отойдя от шока, бросилась перечитывать его журнал. Как же так, только что читала... И случилось нечто странное: я вдруг увиде­ла те же строки иначе, как будто они осветились. Просто возникли в потоке света. Про расколы, про гнев Божий, про уранополитизм, про наказание безбожникам, то, с чем соглашалась, и то, с чем спорила, — все стало освещено

светом. Я не люблю эмоционально описывать религиозные переживания, но тут ничего не поделаешь — это было при­косновение святости, ясное, светлое и радостное, прикос­новение на уровне сердца. И прорывающееся сквозь слезы: «Господи, слава Тебе! Я была знакома со святым!»

Потом настала будничная суета, а эта мысль все не отпускала, как не отпускает и до сих пор.

В субботу 21 ноября я пошла в храм на Иерусалим­ском подворье, стала подавать записки, заказала сорокоуст по отцу Даниилу. А в понедельник его отпевали в храме Апостолов Петра и Павла в Ясеневе. После отпевания ко мне подошла моя хорошая знакомая и говорит: «Батюш­ка предчувствовал свою смерть и просил заказать по нему сорокоусты на Иерусалимском и Афонском подворье. Ты закажи на Иерусалимском». А я уже выполнила просьбу отца Даниила, и так мне грустно стало, тем более что одна из наших личных встреч как раз запомнилась мне беседой о Святой Земле.

Я хорошо помню ту встречу. Отец Даниил должен был прийти на одно мероприятие в Институт философии, но сильно опоздал, и вместо мероприятия мы большой компанией просто пошли гулять, услышав, с какой любо­вью батюшка говорит о евангельских местах, я выразила желание когда-нибудь съездить на Святую Землю вместе с ним. По пути мы остановились у входа в магазин, и тут к батюшке подходит совершенно пьяный парень и начи­нает что-то спрашивать. Наши ребята попытались его от­править, а отец Даниил их остановил и очень по-доброму, вдумчиво стал отвечать, при этом сделал тактичное заме­чание о ненадлежащем для христианина поведении. И па­рень уже внимательно слушает, поблагодарил, извинился. На меня эта сцена произвела очень сильное впечатление.

Помню еще один интересный разговор: как-то в при­сутствии отца Даниила зашла речь о политике, и, как это часто бывает, стали ругать Америку, говорить о «Мо­скве — третьем Риме». И тут батюшка всех останавлива­ет: «Да что вы все «третий Рим, третий Рим»! Удерживаю­щим, которым был Рим, уже давно являются США. Они сдерживают наступление ислама. Надо это признать и по­нять, что мы одна христианская цивилизация». Многие не согласились, я тоже не могу сказать, что полностью раз­деляю этот взгляд, но меня совершенно потрясло, до какой степени политика для него была вторична по отношению к вере. Очень четко расставлялись приоритеты — инославные христиане (а батюшка очень жестко относился к ересям и расколам) для него были все-таки христиане, а значит, хоть и заблуждающиеся в чем-то, но братья.

Еще одна замечательная «встреча» с отцом Даниилом у меня произошла после его смерти. Через несколько дней после его погребения в одном из блогов шла весьма бур­ная полемика по поводу взглядов батюшки. Какие-то па­триотически настроенные граждане ругали его за уранополитизм, и тут одна прихожанка отца Даниила очень грамотно поддержала его взгляды — приводила цитаты из Писания, из отцов Церкви, спор вела корректно и веж­ливо. Я написала ей, что даже странно, что мы еще друг друга не читаем. И тогда она мне прислала личное сооб­щение следующего содержания: «Представляете, Маша, буквально в последнее воскресенье перед своей мучениче­ской кончиной отец Даниил благословил меня с Вами по­знакомиться! Я подошла ко кресту, стала что-то спраши­вать, а он вдруг говорит: «Ты читаешь Машу Сеньчукову в ЖЖ? Обязательно читай». Я была приятно удивлена, что он меня хорошо помнил. Значит, молится у престола Божия за меня!

Помню, меня совершенно перевернула последняя про­поведь отца Даниила. А после его погребения мы сидели довольно большой компанией, поминали батюшку, и реши­ли еще раз послушать эту проповедь (видео уже было в Ин­тернете). Она была посвящена преодолению склок между христианами. Среди нас был один человек, с которым я на­ходилась в ссоре: уже много месяцев мы даже не разговари­вали, чтобы лишний раз не ругаться, боясь быть отлучен­ными от причастия. Смотрим мы проповедь отца Даниила, и вдруг мне стало так неловко за нашу глупую ссору, стало ясно, что все наши мелкие, да и крупные разногласия — полная ерунда по сравнению с настоящей святостью, кото­рая примиряет всех, кто хочет мира. «Блаженны миротворцы, яко тии сынове Божии нарекутся» (Мф. 5, 9).

До сих пор мне обидно до слез, что я не успела вдо­воль пообщаться с этим человеком, при жизни казавшим­ся слегка юродствующим чудаком. «...Будь безумным, чтобы быть мудрым. Ибо мудрость мира сего есть безумие пред Богом, как написано: уловляет мудрых в лукавстве их» (Кор. 3, 18-19). Человеком, без которого на земле стало так много лишних квадратных метров и даже километров. Но это нехорошие слезы, потому что никогда в жизни не было у меня тако­го явственного ощущения, что он тут, рядом, буквально не расстается с нами.

И это его присутствие утверждает уже не только веч­ное обетование: «Смерти нет!», но и радостное: «Дивен Бог во святых Своих!»

Раз с нами святые, значит, с нами Бог.

Молитвами убиенного иерея Даниила, Господи, по­милуй и спаси нас.

Лилия Иванова, друг семьи

Познакомились мы с отцом Дании­лом очень давно, в 1997 году.

Я живу в Коломенском, и недалеко от нас расположен храм иконы Казанской Божией Матери. В то время отец Даниил с семьей только переехали в Коломенское, и там, в храме, я повстречалась с матушкой Юлией. Их стар­шая дочка Устина и моя средняя дочка Зоя — ровесни­цы, мы подружились, после службы домой шли всегда вместе, много разговаривали, вели интересные беседы, даже расходиться не хотелось. Матушка пригласила нас к себе в гости, так я и познакомилась с батюшкой, тогда еще диаконом.

Я пришла к ним в гости, а он только вернулся из оче­редной паломнической поездки. Как раз тогда вокруг него собирались люди, которые в будущем стали его ду­ховными чадами, и они часто ездили по святым местам. Распахнулась дверь, и вошел бодрый, энергичный отец Даниил, с широченной улыбкой, просто — человек-порыв! Он бурно начал рассказывать что-то интересное, при этом он не говорил, а глаголал. Он вообще выделялся своей ма­нерой говорить, любил вспомнить смешные, казусные си­туации, даже какие-то анекдотические моменты. Хохотал, и невозможно было вместе с ним не смеяться.

Он всегда из паломнических поездок приезжал вдох­новленный, окрыленный, тут же начинал делиться своими впечатлениями, хотел донести до нас все в мельчайших под­робностях. Каждый раз, возвращаясь откуда-то, он собирал у себя множество гостей, и все рассказывал, рассказывал, делился своими впечатлениями, как умел делать только один он. И я каким-то внутренним чутьем каждый раз чув­ствовала, что надо все вбирать, надо внимательно слушать, запоминать. Каждый раз, от встречи к встрече, я понимала, что отец Даниил — человек недюжинного ума.

Надо сказать, что я действительно каждую минуту считала, что рядом со мной находится какой-то необык­новенный человек. Таких людей, как отец Даниил, сейчас очень мало, может быть, их нет совсем. После каждого об­щения с батюшкой коренным образом хотелось изменить свою жизнь, начать работать над собой, поднимать свой духовный уровень. Понимала— нужно срочно что-то де­лать, так дальше жить нельзя, необходимо ежедневно читать Библию, изучать Евангелие. Я брала Библию, на­чинала читать, могла читать ночь напролет. Я изучила жи­тие своей святой — ветхозаветной Лии, полюбила читать про ветхозаветных Патриархов. Когда я что-то не понима­ла, отец Даниил многое объяснял, он всегда находил время объяснить, растолковать.

Хорошо помню батюшкино возвращение из палом­нической поездки в Переславль-Залесский. Едва войдя в дом, он начал рассказ о святом Никите-столпнике, о том, как его вериги несло против течения реки. В тот день он подарил мне иконку Никиты-столпника, она и сейчас сто­ит в нашем святом уголке.

Как-то весной мы все вместе поехали к моему ду­ховному отцу — отцу Адриану, насельнику Псково- Печерского монастыря. Я позвонила матушке Юлии и предложила ей поехать в монастырь. Матушка легка на подъем, она любила посещать святые места и с радо­стью согласилась ехать. Когда отец Даниил узнал, куда мы собираемся, то заявил, что обязательно поедет с нами. Матушка была за рулем, батюшка же был штурманом. Он рассказывал обо всех городах и селениях, мимо ко­торых мы проезжали, о святых, которые подвизались в том или ином месте, кто и когда в этом месте рожден, рукоположен, какие здесь были святыни, храмы. На меня вылился шквал интереснейшей информации, и я пони­мала, что обязательно надо запоминать все, что я слышу, и тогда-то я поняла, что передо мной — человек энцикло­педических знаний.

Встречи с отцом Адрианом всегда для меня были со­пряжены с большим волнением и большой радостью. Так было и в тот раз. Я очень волновалась — хотелось погово­рить с духовным отцом, исповедаться, излить свои горести и переживания. Но сразу же нас не приняли: батюшка отец Адриан плохо себя чувствовал. Необходимо было ждать, и мы стояли и ждали. Волнение мое нарастало. На руках маленький ребенок, жара, страшно хочется пить. Опять вышла келейница, сообщила, что батюшке не легче. Я чуть не плачу, смотрю на отца Даниила, но он тих и кроток, на лице полное спокойствие. Вновь выходит келейница и сообщает, что именно нас батюшка отец Адриан примет во второй половине дня, и никого больше в этот день при­нимать не станет.

В назначенное время мы все стоим у кельи отца Адри­ана, молимся. Я стою в жутком напряжении, а отец Даниил опять спокоен. И вот нас впускают в келью, и счастью мое­му нет предела. Я помню, как старец посмотрел на отца Да­ниила. В этом взгляде я увидела и любовь, и кроткую неж­ность, и строгость. Отцу Даниилу было дано наставление, как потом стало ясно, на всю оставшуюся жизнь. Казалось, были сказаны самые простые слова, но с течением време­ни, когда я стала все больше узнавать семью отца Даниила, их быт, уклад, самого батюшку, я поняла, что каждое слово старца имело огромное значение.

Отец Адриан одарил нас просфорами, а отцу Даниилу вынес просфору просто огромную, и я тогда почему-то по­думала, что это совсем неслучайно. Мы выпили у святого источника воды, съели просфоры, и вдруг меня окутало со­стояние тишины и покоя.

Мы хотели покинуть монастырь на следующий день, рано утром, а отец Адриан не благословлял уезжать, не­сколько раз сказал, чтобы мы оставались. Однако отец Да­ниил очень торопился на службу, он тогда служил на Бол­гарском подворье, и ему было просто необходимо быть на всенощной.

Утром мы проснулись очень рано. В эту весеннюю пору в Печорах стоят белые ночи, и было ощущение, словно мы не спали совсем. Вышли из ворот — яркое ясное солн­це, кругом ландыши, птицы поют. И по дороге мы попадаем

в жуткую аварию... Перед этим у нас был привал, разожгли костерок, достали съестные припасы. Отец Даниил резвил­ся с моим старшим сыном, тоже Даниилом, он умел перево­площаться в возраст того человека, с которым общался. Они бегали, смеялись, играли во что-то, а мы сидели у костра, наслаждались тишиной леса, отдыхали. И не знали тогда, что как раз в этот момент отца Даниила укусил энцефа­литный клещ, которого обнаружили только в Москве. Едем дальше. Мы находились около Ржева, когда вдруг ощути­ли сильный толчок. Помню страшный шум в голове, поко­реженную машину, что-то валится со всех сторон, но все живы. Села на обочину, кормлю Антония. Вдруг останав­ливается машина, а в ней люди, которые едут на богомолье в Псково-Печерский монастырь, и оказывается, что они знают священника Алексия Сысоева — родного отца ба­тюшки! Они сразу же бросились нам помогать, остановили какую-то машину, посадили в нее меня с детьми, мы уехали, а отец Даниил с матушкой остались ждать милицию.

На следующий день я помчалась в храм заказать бла­годарственный молебен. Подходит ко мне монахиня Ири­на, я ей радостно: «Матушка, мы живыми из такой страш­ной аварии выбрались!» А она: «Это кто ж у вас там святой в машине ехал?» Отец настоятель с большой теплотой и пониманием отнесся ко мне, отслужили молебен, выхожу из храма, а навстречу — матушка Юлия, тоже хочет от­служить молебен!

Мы разъехались на лето, а осенью, вернувшись с дачи, узнаю от матушки Юлии, что отец Даниил был укушен энцефалитным клещом и очень сильно болел, и то, что он вообще остался жив — просто чудо. С тех пор у него нача­лись сильные головные боли.

Помню именины матушки Юлии, 31 мая. Их дом всег­да был полон людьми, батюшкиными духовными чадами, которые приходили просто побеседовать с батюшкой, ре­шить свои сложные духовные вопросы, а в дни семейных торжеств и праздников квартира просто ломилась от го­стей. Люди шли, шли, шли... Честь и хвала матушке — вынести такой народный натиск может далеко не всякая хозяйка. Нам-то всем очень нравилось, что нас встречали, привечали, угощали, а матушка несла все на себе.

Внезапно отцу Даниилу стало плохо, приступ силь­нейшей головной боли, поднялось давление. Матушка быстро среагировала, она ведь врач, сделала внутривен­ный укол. Через какое-то время батюшка вышел к гостям, как ни в чем не бывало, балагурил, смеялся, шумел, шутил, и все это с детским, только ему свойственным задором. Я сама рядом с ним в такие минуты превращалась в ре­бенка, и жить становилось легче. Был гостеприимный дом, близкие люди, и — никаких бед.

Помню, был конец апреля, Страстной Четверг. К нам в гости пришла Устина, дочка отца Даниила. Они с Зоей смеялись, играли, прыгали и опрокинули вазон. Земля рас­сыпалась по полу, я стала собирать землю, остатки разбитого вазона, и на чтение 12 страстных Евангелий опоздала, оста­лась без огонька. Звоню отцу Даниилу, и говорю: «Батюш­ка, я без огонька осталась...». Он, конечно, пожурил меня, но по-доброму, как будто и не поругал вовсе. «Ну, приходи, получишь огонек». Пришла к батюшке с матушкой, а у них так хорошо, мирно, спокойно, и уже Пасхой пахнет. Уходя, говорю: «Хорошо у Вас тут, батюшка!» А он: «А ты приходи к нам чаще!» Ничего особенного, все просто, только на душе от таких простых слов тишина наступала, и домой я шла в таком настроении, словно на службе побывала.

Как-то в очередной раз они с матушкой собрались в паломничество на Святую Землю, и отец Даниил гово­рит мне: «Лия, а ты? Когда к своей святой поедешь? Со­бирайся с нами». Но я не сумела поехать, теперь, конечно, очень жалею, уверена — эта поездка была бы незабываема.

Первая его книга, которую я прочитала, была «Лето­пись начала. Шестоднев». Книга мне очень понравилась, я и теперь время от времени ее перечитываю. И каждый раз я спрашиваю себя: «Откуда один человек может столь­ко знать? Как можно вместить столько знаний, держать в голове столько информации?» Потом мне стало ясно, что это — необыкновенный, особый дар от Бога. Как мне хотелось, чтобы эту замечательную книгу прочитали буквально все! Однажды к нам домой пришел преподава­тель физики моей дочери, я и дала ему «Летопись начала». Пришел-то он материалистом, но после того, как книгу прочитал, перестал так рьяно отстаивать свои материа­листические идеи, изменился в своих взглядах.

Огромное количество своих книг отец Даниил писал как бы мгновенно, они словно рождались — это, конечно, Божия благодать. Господь ему помогал, реализовывал его идеи, замыслы. Господь его очень любил, это правда. Отец Даниил сам как-то сказал: «Я чувствую, как Господь стоит совсем рядом, Он мне руку помощи протягивает!»

Наверное, поэтому батюшка вообще не боялся бе­сов. Я-то жутко боялась всякой нечисти, просто паниче­ски, куда бы я ни приехала, все святой водой окроплю, к ночи мне совсем страшно, я и молитвы все прочи­таю — все равно страшно. А батюшка мне говорит с такой усмешкой: «А чего их бояться-то? Лия, надо себя воспи­тывать». И рассказал, как, будучи семинаристом, пошел к кому-то на свадьбу, возвращался в семинарию поздно, ворота монастыря уже были закрыты, ничего ему не оста­валось, как лечь под березками у стен Троице-Сергиевой лавры. «Среди ночи просыпаюсь, а на меня такая рожа смо­трит страшная, окаянная. Я ее перекрестил, перевернулся на другой бок и опять уснул». Я таких вещей не вмещала в себя, не понимала.

Он рассказывал, как ночью трижды слышал голос Ма­тери Божией: «Подними меня, подними меня!» «Я встал, — рассказывал батюшка, — пошел в детскую комнату, а там икона Божией Матери на полу, поднял ее, поставил в иконный уголок и лег спать».

Однажды, по дороге к дому, он задержался в нашем дворе и громогласно заявил на всю округу, что собирает­ся поехать куда-то далеко, в Казахстан или в Киргизстан, в миссионерскую поездку. Вскоре он возвращается из по­ездки и так же громогласно, на весь двор, радостно сообща­ет, что там он крестил огромное количество людей. И так было не один раз, он каждый раз называл какие-то тыся­чи. «А мне часовню разрешили построить!» — восклицал батюшка радостно. Речь шла о часовне где-то в Киргиз­стане. Ведь надо же, никому не разрешили, а ему раз­решили! К сожалению, невозможно передать ту радость, то вдохновение, с каким он говорил.

Помню, как-то, тоже в нашем дворе, мы стояли и раз­говаривали с директором православной гимназии, в кото­рой учился мой старший сын. Идет отец Даниил, радост­но нас приветствует и сразу же начинает рассказывать о своей очередной идее, об очередной книге, которую он собирается написать. Вдруг появляется какой-то пьяный человек, заговаривает о чем-то с отцом Даниилом, спорит с ним, и тут батюшка буквально «на пальцах» объяснил ему, почему Бог есть, почему Его надо бояться и почему нехорошо иметь такой неблагообразный вид. И пьяница ушел даже пристыженный...

Но все это было так мирно, тактично, беззлобно, даже с шутками, батюшка вообще умел делать замечания, не обижая человека. Он умел отругать, но так по-доброму, что после этого хотелось исправиться раз и навсегда, на всю жизнь.

Какое-то время мой старший сын Даниил алтарни- чал на Крутицком подворье, когда отец Даниил служил там, и мы часто ездили туда на службы. Дело было на Пас­ху, заканчивалась Литургия, а сын заснул в алтаре. Отец Даниил уже вынес Чашу, вскричал «Христос Воскресе!», а потом добавил, глядя в алтарь с улыбкой: «И Дании­лы все пускай просыпаются!» Запомнилось, что в тот год батюшка велел украсить храм яблоневыми ветками — Пасха была поздняя, весна стояла теплая и уже цвели яблони. Окна храма были распахнуты настежь, и служба проходила, словно в саду...

А однажды в храме забыли Устину, на Рождество. Все после службы вывалили дружной гурьбой на празд­ничный фейерверк. Не сразу обнаружили, что Устина отсутствует, не сразу нашли ключи от храма, но всей си­туации батюшка сумел придать шутливый тон, вызволи­ли Устину и все дружно смеялись, всем было весело. Это была сказочная рождественская ночь.

Отец Даниил всегда после лекций, бесед устраивал совместные чаепития. Он подчеркивал, что совместная трапеза объединяет христиан, люди ближе узнают друг друга. На самом-то деле это он всех объединял, он умел сближать людей. Он имел такой дар — объединять. Мы любили у него собороваться, народу набивалось в их квар­тиру огромное количество. Соборование всегда проходи­ло легко, непринужденно, было замечательно находиться в атмосфере любви. Ну и, конечно же, все ждали совмест­ной трапезы, на которой батюшка, как всегда, рассказывал много интересного.

Отец Даниил дружил с моим мужем Кириллом, они любили встречаться и беседовать. Это были такие поси­делки «без галстуков», домашние, за столом, со вкусными яствами — мой муж умеет и любит вкусно готовить. С от­цом Даниилом они могли засидеться за разговорами и бе­седами до утра. Особенно нравилось им собираться летом, когда семьи уезжали на дачи, они вдоволь общались.

На Крутицком подворье работал Центр помощи больным людям, страдавшим алкогольной зависимостью, наркоманам, пострадавшим от тоталитарных сект. Отец Анатолий Берестов, организатор Центра, призвал на по­мощь отца Даниила, и батюшка, с присущей ему энергич­ностью, с головой окунулся в эту нелегкую работу, потому что помогать таким людям было крайне тяжело. У этих двух прекрасных отцов были очень разные проповеди: у отца Анатолия они были горячие, хлесткие, он просто кричал: «Люди, идите на помощь, создавайте организа­ции по борьбе с наркоманией и алкоголизмом! Не будьте безразличны!» Он взывал, он бился как истинный воин, выходил на бой с огненным мечом. И в противовес отцу Анатолию — проповеди отца Даниила были, прежде все­го, о Боге, они были тихие, спокойные, даже с тонким юмо­ром, этим-то они и были прекрасны. Запомнился зимний морозный вечер, всенощная на Крутицах на праздник Иоанна Кронштадтского, и проповедь отца Даниила, ко­торая сильно запала мне в душу. Еду домой, холодно, мо­роз, а на душе тепло, светло, тихая радость.

Когда я в очередной раз собралась ехать к отцу Адриану, отец Даниил уже хотел строить храм, но слабо верилось в осу­ществление его замысла. Где брать деньги? С чего начинать? Но батюшка ни минуты не сомневался в том, что в храм будет построен, и его уверенность меня потрясала. Он попросил меня взять у отца Адриана благословение на строительство храма, благословение от Владыки уже было. И отец Адриан сказал мне тогда: «Храм-то он построит, да кто служить в нем будет?» Я вернулась домой и, как услышала, так и сказала. Матушка Юлия растерялась, она всегда очень сильно пере­живала за отца Даниила. А он, как всегда, с шуткой, с юмо­ром: «Да это меня убьют!» Я вскричала: «Батюшка, да как Вы можете говорить такое! Как можно!» Но он уже тогда смерти не боялся, и потом, год от года, все чаще говорил: «Да убьют меня». И при этом был совершенно спокоен, интонация уже изменялась, он уже утешал нас... Я же этого не вмещала.

Как-то раз мы сидели у нас на кухне, он и заявляет: «Мне опять угрожали, опять обещали убить». И Юля уже не ска­зала, как обычно: «Да брось ты, отец Даниил, хватит тебе!», а только спросила: «На кого ж ты нас оставишь?» — «Ниче­го, ничего, все будет у вас хорошо. Матерь Божия не оставит вас» — таков был его ответ.

Надо сказать, что я неоднократно говорила ему, что боюсь смерти, что я не готова к ней, для меня это страшно. Сначала он меня утешал, успокаивал, гово­рил, что ничего страшного, просто подготовиться надо. Как-то посоветовал приходить на его беседы, велел поча­ще исповедоваться. Проходило время, а я все жаловалась на боязнь смерти. И вот, помню, он как-то воскликнул: «Ну неужели за все эти годы ты так и не перестала боять­ся смерти, Лия, как же можно!? Ты христианка или кто? Читай мою книгу, она скоро выйдет — «Инструкция для бессмертных»!» Последняя моя встреча с отцом Да­ниилом была 7 июня 2009 года. Это была неделя Троицы, он и матушка Юлия были у нас в гостях, и «Инструк­ция для бессмертных» как раз вышла в свет. В тот вечер я увидела, что передо мной сидит человек, который аб­солютно не боится смерти, который давно уже перешел грань всякой боязни и ушел далеко вперед, он как будто даже ждал того момента, когда это все-таки свершится. Как много я всего почувствовала в тот вечер! Вот матуш­ка Юлия, вот дети его, еще маленькие девочки. Как так можно? Для меня, женщины, существуют важные земные ценности: детей вырастить, поставить их на ноги, дать им основы жизни, веры, а тогда можно и помирать. А тут я вижу человека, которому слова «не боится смерти» со­всем не подходят, он даже не подсмеивался надо мной, как раньше, а просто жалел меня, что я все еще боюсь.

А он давным-давно уже считал себя гражданином Неба. Тогда я поняла, что нужно, наконец-то, полюбить Небесное гражданство, Небесное Отечество. Однажды мы говорили с батюшкой о патриотизме, и он сказал, что у хри­стианина нет национальности, наша национальность — православный христианин. Богу совершенно неинтересно, какого мы происхождения, какое у нас лицо и какие глаза. Я, конечно: «Батюшка, ведь надо Родину любить, нашу зем­лю...». А он мне ответил: «Лия, наша Родина на Небесах». И в тот вечер, 7 июня, словно был подведен какой-то итог, потому что он говорил о Небесной Родине так, будто он уже и есть гражданин Небесной Родины. Отец Даниил все по­вторял: «Я — уранополит, гражданин Неба».

Больше я отца Даниила не видела, с моим мужем они еще встречались, куда-то ездили, но со слов мужа знала, что и с ним отец Даниил говорил о своей скорой кончине, говорил совершенно спокойно. Он был готов.

Дня за два до 19 ноября мы вдруг включили наш окружной телевизионный канал, обычно мы его никогда не смотрим. Видим отца Даниила. Ему задают вопросы, он отвечает. Собрались всей семьей перед телевизором, стали смотреть. А несколько лет назад я была на исповеди в Свято-Даниловом монастыре. Обычно я исповедовалась у ныне покойного иеромонаха Александра, к нему всегда стояло много народа, а рядом исповедовал иеромонах Ни­кон, очередь к нему была значительно меньше. Думаю, не пойти ли исповедоваться к отцу Никону, посмотрела в его сторону, и меня пронзил его взгляд. Это был даже не взгляд, он смотрел внутрь тебя, насквозь. А через не­делю отца Никона не стало, он умер. И вот тогда, у теле­визора, я думаю: «Как батюшка изменился.... стал совсем другим человеком, что-то в нем новое появилось...». Ско­рее всего, дело было в том, что в нем совсем не осталось того бунтарского духа, который когда-то переполнял его целиком. Кротость, нежность, теплота исходила от него, он и говорил теперь иначе, чувствовалась совершенно осо­бая любовь к людям. Это был совсем другой отец Даниил.

А потом настала пятница, 20 ноября. Рано утром я ушла из дома, и где-то в городе получила сообщение от мо­его мужа: «В храме вчера поздно вечером был убит отец Даниил».

Как будто кто-то вышиб у меня из-под ног землю, охватила сильнейшая слабость. Я позвонила матушке Юлии, что-то ей говорила, что-то говорила мужу. В пол­ном оцепенении поехала к сыну в больницу, сказала ему, что отца Даниила убили, вернулась домой и заболела, от­нялись ноги. Наверное, это все плохо, неверно, христиане не должны так переживать, нельзя так реагировать. Но, видно, такая уж я христианка. Муж мой вообще не мог говорить, онемел. Они как раз собирались на днях встре­титься с батюшкой, только что созванивались. Как будто все перевернулось с ног на голову, грязными, погаными лапами у меня вырвали из жизни светлое и дорогое. «Кто, кто посмел?!» — стучало в голове.

Мы жили как у Христа за пазухой. Жили и знали, что, когда назреют вопросы, тут же позвоним батюшке и все поймем, все решим. Отец Даниил говорил: «Вы всегда зво­ните, когда есть вопросы, хоть ночью». Мы и звонили всегда, так все и шло. По любому, даже незначительному вопросу обращались к батюшке, мы просто избаловались. Я оправ­дывала себя, говорила себе: «Он же пастырь овец православ­ных, а я пасомая овца, кто меня поведет, если не пастырь?» Я и считала, что раз батюшка сказал, значит, право имею, не стеснялась — звонила, спрашивала. Ведь отец Даниил знал все, мог ответить на все вопросы. Вот с такой радостью мы и жили, легко и непринужденно, горя не знали.

Только после того, как в третий раз поехала опро­щаться с ним, приложилась к его руке, стало чуть легче, отпустило немного. За год до смерти отца Даниила умер наш духовник, отец Сергий. Мы с мужем его очень почита­ли, любили, он нас венчал и был нам дорог. Но его смерть мы пережили совсем по-другому. Тогда была тихая грусть, печаль, а теперь крик души, вопль: «Как можно? Кто по­смел? Кто?!» Как вопрос Архангела Гавриила (у отца Да­ниила есть книга с таким названием): «Кто, как Бог?», этот вопрос рвался из души.

Он — на Небесах, он за нас молится, но его не хвата­ет нам. Хочется, чтобы как раньше, выглянуть в окно, — а он идет по дороге, на ходу книгу читает, подрясник раз­вевается. Или во дворе, гуляя с детьми, вдруг услышать: «А-а-а, Лия, здравствуй! А я сегодня стольких людей кре­стил!» И услышишь невероятную цифру, и вот радость, и подойдешь под благословение...

Батюшка умел из обычной бытовой мелочи сделать праздник. Мои дети до сих пор вспоминают, как мы приш­ли к Устине на именины. Матушка Юлия на кухне гото­вила угощения, дети лепили что-то из глины, входит отец Даниил, уже в облачении, собирается молебен служить, и запел: «Как на Устинины именины испекли пирог из гли­ны». Дети смеялись, всем было весело.

Незабываемые впечатления об одной рождественской службе, во время которой была крещен ребенок, девочка, и отец Даниил сделал оговорку, что так принято по древ­ней традиции, именно в момент Литургии крестят чело­века. И без того длинная рождественская служба стала еще длинней, но это было так необычно и очень радостно, вокруг стояли близкие люди, духовные чада отца Даниила.

В одной из бесед выяснилось, что я неправильно ис­поведовала Духа Святаго. Батюшка все объяснил. Про­шло года три, он меня спрашивает: «А помнишь, как ты неправильно исповедовала Святого Духа? Я надеюсь, ты покаялась в этом?» «Батюшка, да почему ты мне не сказал, что я должна покаяться? А если бы я за это время умер­ла?» Он очень растерялся, даже загрустил и говорит: «Ну

ты пойди покайся». Конечно, я в ближайшее время пошла на исповедь. Но в его глазах увидела тогда, как он пере­живает. Так он переживал за каждого, за любого человека.

В жизни нашей семьи был тяжелый случай: мой сын Данила сломал себе ногу, со смещением кости. Мои дети и дети отца Даниила катались на каруселях во дворе, и мой сын на большой скорости упал под карусель. Пер­вым выскочил на помощь отец Даниил, он сгреб Данилу в охапку, на руках занес в скорую. При переломе была за­дета зона роста кости. Операция длилась несколько часов, и врач, сделавший операцию, предупредил, что в этом месте вполне может быть нарост или искривление, может быть замедление роста ноги. Но сложилось очень хоро­шо, по молитвам батюшки. Нога срослась идеально, рост не замедлился. Отец Даниил приходил к нам домой собо­ровать сына, причащать. Мой сын прочитал тогда отрывок из Библии, где патриарх Иаков боролся с Богом, у Иакова была повреждена бедренная кость, и он стал после этого хромать. Сын сильно впечатлился этим сюжетом, а отец Даниил долго беседовал с ним об этом, что-то объяснял.

Мой старший сын болел очень тяжело. Было благо­словение прочитать над ним специальные молитвы, про­ще говоря, совершить отчитывание. Отец Даниил легко и без боязни согласился сделать это, взял на себя такой подвиг. Он помогал всем моим детям, дочке Зое помог по­пасть на консультацию к отцу Анатолию Берестову, кото­рый мгновенно поставил диагноз, который затем подтвер­дился медицинскими исследованиями. Моя дочь была очень тяжело больна — не ходила, плохо двигалась. Мно­го сил тратилось на ее восстановление, постоянно дово­дилось сталкиваться с бюрократическими сложностями. Дела складывались очень непросто, но я была настроена очень решительно: нужно бороться, сражаться, не оста­навливаться, не смиряться. И как-то отец Даниил сказал: «Лия, смотри, не надорвись. Побереги силы». А я ему: «Ба­тюшка, мне столько дел делать надо, некогда беречься!» Я считала, что надо жить на полную катушку, о золотой середине я тогда ничего не знала. А через некоторое время

силы стали меня покидать, произошел какой-то срыв, вну­тренний надлом. Когда же сбавила темп, немного успо­коилась, подавила свою горячность — и проблемы стали решаться как-то иначе. Батюшка-то со стороны видел, по­нимал, в каком я состоянии, и он просто дал мне понять, что то же самое можно делать по-другому — спокойнее и с молитвой.

Однажды я надолго легла в больницу с больным по­звоночником, отец Даниил не остался безразличным, несмотря на свою загруженность, предлагал меня посо- боровать, но в больнице, где я лечилась, была церковь, там я и пособоровалась, причастилась, батюшку Даниила не пришлось тревожить.

Еще один тяжелый период в моей жизни: у нас были соседи-наркоманы, настоящие наркоманы, а это очень страшно. Надо признаться, что ничего, кроме страха и пренебрежения, я к ним не испытывала. «За что же мне такое испытание, почему я должна это терпеть?» — зада­вала я вопрос отцу Даниилу. «А ты постарайся полюбить этих людей, ведь Господь их любит. Ты измени к ним свое отношение», — был ответ. Там происходили жуткие вещи, кошмарные вопли, драки, а я должна полюбить этих лю­дей? Дети у меня маленькие, мне их надо растить, а рядом такой ужас! «Все в руках у Господа, ни на что не пытайся найти ответ, прими все это как данность, как есть», — сказал батюшка. Нет, не понимала. Зачем мне это все? И все-таки, по мере того, как понемногу менялось мое от­ношение к этим несчастным (как я теперь понимаю) лю­дям, менялась и ситуация.

Отец Даниил часто говорил: «Не ищи ответа в дру­гих, ищи ответ в себе, нужно что-то изменить в себе, и из­менится все». Решили мы продать эту квартиру, описать все, что было пережито, невозможно. Батюшка успокаива­ет: «Не волнуйся, скоро Господь все управит. Все разре­шится». И вдруг в день Входа Господня в Иерусалим наш наркоман выбрасывается из окна, его, еще живого, зано­сят в скорую. В Страстную Пятницу он умирает. Меня, конечно, это потрясает: значит, девять дней будет в Пас-

хальную седмицу! А батюшка опять: «Что ты пытаешься в судьбы Господни лезть? Смирись и молись за него». — «Молиться?» — «Да, возьми и молись, прости его. Мы же ничего не знаем о нем, почему он такой, сколько он в жиз­ни настрадался, что его привело к такой жизни. Задача христианина — только молиться», — отвечает отец Да­ниил. Тяжело было все это принять. И как раз на Пасху к нам пришли первые, они же и последние, покупатели нашей квартиры, которая была вообще непродаваемой из-за такого соседства. Мы ее продали по самой высокой цене, и сумели приобрести очень удачный вариант. Про­давали же мы ее в общей сложности всего месяц, хотя люди годами мучаются, занимаясь квартирным вопро­сом. И все происшедшее показалось тогда просто сказкой.

Отец Даниил учил любить тех, кто действитель­но нуждается в нашей любви, учил христианской люб­ви, на которой все и зиждется. Чаще в жизни случается так, что мы любим тех, кто нас любит, а убогих любить не получается. Это я только сейчас начинаю понимать, а тогда в полной мере всех его слов не вмещала. Пожа­ловалась как-то отцу Даниилу, что тяжело стало ходить на Литургию. Раньше — никаких сложностей, бегу лег­ко и радостно, а теперь с трудом себя заставляю. И чув­ствую, что рвения того уже нет, что раньше было. Ба­тюшка рассмеялся, говорит: «Лия, а как же ты хотела? Тогда тебя Господь за руку вел, а теперь ты должна сама потрудиться, время пришло! Надо через силу». И доба­вил: «Немного потрудись, скоро легче станет». Умел он спокойно все объяснить. У него хватало сил нянчиться с людьми, как с малыми детьми. Как-то он поехал в оче­редную паломническую поездку в Дивеево, поехали и моя мама с дочкой. Они прибыли поздно ночью, конечно же, очень уставшие. Людей не хотели пускать на ночлег, объ­яснили, что расселение будет только утром, что чело­век, ответственный за это, уже спит. Тогда отец Даниил сказал, что все сейчас сядут в автобус и поедут к этому человеку домой. Ему дали телефон, он дозвонился, до­говорился, всех благополучно расселили. Но ведь люди могли бы поспать и в автобусе, могли подождать до утра. Здесь важно то, что для отца Даниила люди всегда были на первом месте, и, если надо было хлопотать о людях, он просто брал и хлопотал. Он жил для людей. Никогда не стеснялся просить прощения, если был неправ, у кого угодно. Так, конечно, каждый должен поступать, мы же христиане, но не у всех это получается. В их семье всегда была ревность о Боге, я просто видела ее в нем и в матуш­ке Юлии. Любое действие, любой шаг батюшка начинал только с молитвы, с общей молитвы начиналась самая обычная наша встреча. Когда мы познакомились, как они просто горели любовью к Богу, и как потом, с течением лет, все менялось, переходило на другой уровень, на дру­гую степень развития. Я видела, как отец Даниил возрас­тал от степени к степени, от уровня к уровню, я просто видела, как идут эти стадии роста — еще, еще, еще...

Мы дружили двенадцать лет, а все уложилось в не­сколько страниц воспоминаний.