Что посол рассказал о Чингисхане
Не надо говорить плохо ни про кого в его отсутствие, ибо земля может передать ему все это.
Восточная поговорка
Векиль предложил монгольскому послу следовать за ним и провел его кривыми и запутанными переходами дворца в круглую комнату с высоким куполом. Около стен стояли черные сундуки, окованные железом. В узких нишах на полочках лежали запыленные бумажные свитки.
«Шахская библиотека!» – решил Махмуд-Ялвач и несколько успокоился. Он ожидал попасть в сырой подвал на допрос с мучительными пытками.
На ковре сидел сухой, согнувшийся старик с белоснежной бородой и красными, слезящимися глазами. Рядом с ним склонился над пачкой бумаг молодой писарь с миловидным, нежным лицом, похожий на девушку.
Векиль, сославшись на срочные обязанности, удалился.
Посол, высокий, дородный, в искусно закрученном тюрбане и красном шелковом халате, оставив при входе зеленые туфли, степенно подошел к старику, поднявшемуся со словами привета. После его приглашения посол опустился на колени. Оба прошептали молитву, провели ладонями по бороде и обменялись вопросами о здоровье.
Посол заговорил:
– Великий падишах приказал мне рассказать тебе все, что я знаю о татарском владыке. При нем я обычно нахожусь переводчиком, а сейчас исполняю обязанности посла…
– Я тебя с усерднейшим вниманием слушаю, наш почтенный и редкий гость. Мне мой великий падишах приказал то же самое: узнать от тебя полезные для нашей родины сведения и вписать все услышанное в дворцовую тайную книгу летописей.
Махмуд-Ялвач опустил глаза и оставался некоторое время безмолвным. «Все, что я скажу, – думал он, – через несколько дней будет известно всем дворцовым сплетникам. Как избегнуть опасности и со стороны шаха, который разгневается, если я не скажу ничего важного, и со стороны великого кагана татар, который узнает об этой ночной беседе? Лазутчики Чингисхана уже проникли всюду…»
Посол, сделав грустное, озабоченное лицо, начал перебирать перламутровые четки, намотанные на левую руку.
– Я расскажу про многие вещи, от которых отрекается разум, – сказал он. – Так далеки они от всего привычного. Часто я сам не верю истине этих рассказов… Но если я скажу, что все они ложь, то все же ты захочешь узнать, что это за ложь? Поэтому я буду говорить то, что я слышал. Все люди ошибаются. Если кто-нибудь станет утверждать, что он достиг непогрешимости, то с ним нечего и разговаривать!..
Махмуд-Ялвач остановился и, подняв брови, следил с удивлением, как быстро записывал его слова молодой писарь. Тростниковое перо легко бегало по листу бумаги, и слово за словом ложилось ровной строкой, начертанное красивой арабской вязью.
– Зачем этот юноша записывает все? Ведь я еще ничего не начал говорить о татарах!
– Это не юноша, – ответил летописец Мирза-Юзуф. – Это девушка, Бент-Занкиджа… Я стал слепнуть, и рука у меня дрожит. Но мне стала помогать внучка. Она так легко и красиво пишет, точно лучший арабский каллиграф. Но я не уверен, что эта девушка надолго останется моей помощницей. Она уже сочиняет песни про «радость черных глаз» и про «родинку на щеке», поэтому я боюсь, что она скоро покинет меня… Тогда мне придется сложить руки на груди и лечь лицом к священному камню…[83]
– Я не оставлю тебя, дедушка! – сказала она, не поднимая глаз и продолжая писать.
Старик снова обратился к послу:
– Падишах обещает тебе высокую награду за все, что ты скажешь, за все важное, что нам полезно знать. Было бы прискорбно, если бы из-за нашей беспечности страна ислама вдруг подверглась нападению сильных врагов! Ведь ты правоверный, как и все мы? Сумеешь ли ты вовремя предостеречь нас? Великая награда ожидает тебя…
– Мне ничего не нужно! – сказал посол, вздыхая. – Пусть наградой за все понесенные мною труды в скитаньях по вселенной будут молитвы за меня благочестивых правоверных, дабы в день последнего суда я проснулся в ряду воскресших праведников!
Насмешливая улыбка скользнула по устам девушки. Она вскинула недоверчивый взгляд на посла, на его упитанное тело и руки с золотыми перстнями. Посол молчал, обдумывая каждое слово.
– Да будет так! – сочувственно сказал старый летописец.
Тощий слуга-раб с длинными седыми волосами принес серебряный поднос с различными сластями и поставил перед гостем. Он налил из глиняного кувшина темно-красного вина в серебряную чашу.
– Испробуй старого вина из дворцового подвала, – сказал летописец. – Первое, что нам важно знать, – что это за народ монголы и татары? Где они живут? Сколько их? Какие они воины? Они появились на нашей границе так внезапно, точно страшные яджуджи и маджуджи, выброшенные из огненного чрева земли лукавым Иблисом.[84]
Посол стал объяснять:
– И монголы и татары – степняки; живут они рядом, в восточных отдаленных странах, и неспособны к оседлой жизни. Их обширные земли представляют пустыню, травообильную и маловодную, пригодную коню, барану и верблюду, потому что этот скот потребляет много травы и мало воды…
Летописец прервал посла:
– Нам важно знать, опасны ли они для нас как войско?
– Я был бы предателем ислама и подлым лгуном, если бы сказал, что монголы и татары менее опасны для соседей, чем страшные яджуджи и маджуджи…
– Да спасет нас Аллах! – воскликнул старик Мирза-Юсуф.
– Они природные воины, сто лет они враждуют друг с другом, одно племя против другого племени… Сегодня какой-нибудь татарский хан имеет тысячу лошадей, огромное стадо баранов и сотню полуголых пастухов, всегда недовольных, всегда голодных, потому что у каждого пастуха есть голодная жена и голодные дети… Когда хан видит, что его пастухам стало невтерпеж и они рычат, как звери, он им приказывает: «Идем войной на соседнее племя! Мы вернемся сытыми и богатыми!» Хан отправляется со своими пастухами в поход… А резня кончается тем, что иногда этого хана с колодкой на шее продают вместе с его скотом и пастухами по четыре дирхема за голову, а покупает их третье соседнее племя или купцы, скупщики рабов…
– Для чего ты все это рассказываешь? – укоризненно сказал летописец. – Нам важно знать не о рабах или других таких мелочах, а о войске татарского хана, о его оружии, о числе и о военных качествах его воинов!
Посол не торопясь отпил вина.
– Для того чтобы пройти к горе, – сказал он, – иногда приходится сперва обойти встречные реки, озера и солончаки…
– Почтенный гость, расскажи нам сперва не о солончаках, а о татарском падишахе.
– Хорошее, душистое вино в подвалах хорезм-шаха! – невозмутимо продолжал Махмуд-Ялвач. – Желаю царствовать ему без горя до конца жизни… Среди воинственных татарских ханов один, по имени Темучин, отличался особой удачей в битвах, жестокостью к врагам, щедростью к сторонникам и стремительностью в нападениях. Этот хан Темучин раньше видел немало бедствий. Рассказывают, что юношей Темучину пришлось быть даже рабом и с деревянной колодкой на шее исполнять самые тяжелые работы в кузнице враждебного племени.[85]Но он бежал оттуда, убив своей цепью сторожа, и потом много лет провел в войнах, стремясь к власти над другими ханами… Ему было уже пятьдесят лет, когда ханы провозгласили его великим каганом и подняли на «белом войлоке почета» в надежде, что Темучин будет исполнять желания знатнейших ханов… Но Темучин подчинил всех своей воле, избрал себе новое имя – «Чингисхан», что означает «посланный небом», разгромил и обратил в рабство непокорные племена, а их вождей сварил живыми в котлах…
– Как это ужасно! – вздохнул летописец. – Но ты рассказываешь страшные сказки, а не говоришь о войске великого владыки татар!
Посол выпил еще чашу вина, и летописец уже посматривал на него с боязнью. «Дворцовое вино крепкое… Успеет ли посол рассказать все, что нужно хорезм-шаху, или заснет?» А тощий старый слуга опять подлил вина в серебряную чашу.
– Я именно говорю о войске, – спокойно возразил посол. – С того дня, как Чингисхан был объявлен великим каганом, все татары, раньше враждовавшие, стали его единым покорным войском. Он сам разделил татар на тысячи, сотни и десятки и сам назначил над ними своих тысяцких, сотников и десятских, отвергнув родовых ханов, если он им не доверял. Он также провозгласил через гонцов новый закон, что ни один кочевник не смеет враждовать с другим кочевником, грабить или обманывать другого кочевника, за каждый такой проступок последует от него одно наказание – смерть!
– А разрешает ли закон Чингисхана грабить и обманывать людей другого, не татарского племени?
– Разумеется! – сказал посол. – Это даже считается у них особой доблестью: ограбить, обворовать или убить человека другого, не татарского племени.
– Понимаю, – прошептал летописец. – А что сказали простые скотоводы? Уменьшился ли их голод?
– Чингисхан провозгласил, что подчиненные ему племена составляют единственный во вселенной, избранный небом народ, что они будут носить отныне имя «монголы», что означает «побеждающие»… Все же остальные народы на земле должны стать рабами монголов. Непокорные ему племена Чингисхан вычистит с равнины земли, как сорные, вредные травы, и останутся жить одни монголы.
Летописец всплеснул руками.
– Значит ли это, что татарский каган и к нашей границе пришел с требованием, чтобы правоверные ему подчинились?.. Но у нашего падишаха огромное войско смелых воинов, которые сражаются, как львы, под священным зеленым знаменем ислама. Ведь это безумие, это детская сказка думать, что такое доблестное мусульманское войско, такой прославленный полководец, как хорезм-шах Алла эд-Дин Мухаммед, покорятся безумному хану простых скотоводов! Священная тень самого пророка витает над нашим войском и ведет его к победам!
Посол сложил пухлые руки на грузном животе, вздохнул и закрыл глаза.
– Я же предупреждал тебя, что ты назовешь мои рассказы баснями и сказками!
– Нет, нет, почтенный гость! Говори дальше! Я слушаю тебя, хотя слишком необычно, невероятно все, что ты говоришь.
Посол выпрямился. Девушка заметила, что глаза его горели умом и бодростью, но он снова как будто устало закрыл их и вяло продолжал:
– Татарский каган видел, что жадность ханов не уменьшилась, что голод и нужда простых пастухов усилились, что татарский народ накопил силу, которую он раньше тратил бесплодно во взаимной резне… Поэтому, чтобы простые скотоводы не пошли против своих ханов, Чингисхан решил направить эту накопленную силу в другую сторону… Он созвал курултай (совет) знатнейших ханов и сказал им: «Вам скоро предстоит великий поход. Вы вернетесь с войны увешанные золотом, гоня табуны коней, стада скота и толпу искуснейших рабов. Я досыта накормлю беднейших пастухов, я оберну их животы драгоценным шелком, каждому дам несколько пленниц… Мы покорим богатейшую страну, и все вы вернетесь такими богачами, что у вас не хватит вьючного скота, чтобы притащить добычу к вашим юртам…» Весной, когда степь зазеленела хорошим подножным кормом, Чингисхан повел конное голодное войско на древний богатый Китай… Он разметал встречные китайские войска, он носился, как буря, по стране, обратил в золу и пепел тысячу китайских городов, и только через три года войны, покорив половину Китая, отягченный безмерной добычей, он вернулся в свои степные кочевья…
– Да хранит нас Аллах от этого! – прошептал летописец.
– Все, что я сказал, опять кажется тебе сказкой, а между тем все это правда!
– Скажи, пожалуйста, почтенный Махмуд-Ялвач, какой с виду этот необычайный полководец Чингисхан?
– Он высокого роста, и, хотя ему уже больше шестидесяти лет, он еще очень силен. Тяжелыми шагами и неуклюжими ухватками он похож на медведя, хитростью – на лисицу, злобой – на змею, стремительностью – на барса, неутомимостью – на верблюда, а щедростью к тем, кого он хочет наградить, – на кровожадную тигрицу, ласкающую своих тигрят. У него высокий лоб, длинная узкая борода и желтые немигающие глаза, как у кошки. Все ханы и простые воины боятся его больше пожара или грома, а если он прикажет десяти воинам напасть на тысячу врагов, то воины бросятся, не задумываясь, так как они верят, что победят – Чингисхан всегда одерживает победы…
– Я прожил много лет, – сказал летописец, – и видел много славных, храбрых полководцев, но таких людей, как ты описываешь, мне встречать не приходилось… Очень похожа на сказку твоя речь… Объясни мне, если можешь, почему татарский каган, сделав богатым каждого пастуха, теперь вдруг сам оказался на нашей границе, так далеко от своей родины?
Посол допил чашу вина, снова закрыл глаза и сильно покачнулся. Летописец сделал строгие глаза и погрозил слуге, желавшему налить еще. Но посол очнулся и, видя пустую серебряную чашу, сделал слуге знак, и тот снова налил до краев темно-красного вина.
– Не удивляйся, что я пью так много! Ни ты, почтенный Мирза-Юсуф, ни твоя юная помощница не выпили ни капли, значит, мне остается одному пить за троих…
Махмуд продолжал, держа чашу в руках и слегка покачиваясь:
– Великий каган отдыхал в своих кочевьях три года. Половину войска он оставил в Китае, где народ продолжает до сих пор защищать родину. А вторую половину войска он сам повел на запад через пустыни и горы…
Летописец закрыл руками уши и застонал.
– Я предчувствую ужасное!..
Посол продолжал:
– Жадность ханов и голод простых кочевников чрезмерны. Воины жаловались, что ханы забрали себе лучшую добычу, что беднякам достались отбросы. Тогда Чингисхан решил увести воинов подальше, чтобы они снова не стали резать друг друга и своих ханов…
– Сколь велико теперь татарское войско?
Посол сказал сонным, вялым голосом:
– Чингисхан повел на запад одиннадцать туменов (корпусов). В каждом тумене – десять тысяч конных татар. Каждый всадник ведет с собой второго запасного коня, а то и двух…
– Значит, у татарского кагана всего сто десять тысяч всадников? – воскликнул летописец. – А у нашего падишаха воинов в четыре раза больше!.. Если же он поднимет на священную войну все наши племена, то огромное войско ислама окажется совершенно неодолимым!
– Разве не то же самое я говорил его величеству, хорезм-шаху Алла эд-Дину Мухаммеду? Татарское войско перед войском падишаха Мухаммеда – царствовать ему сто двадцать лет! – все равно, что струйка дыма в темную ночь!.. Правда, по пути, во время похода на запад, к татарскому войску присоединились все степные бродяги: и уйгуры, и алтайцы, и киргизы, и кара-китаи, так что татарское войско Чингисхана быстро увеличилось и разбухло… Это не сказки!
Посол покачнулся, оперся руками о ковер и растянулся. Девушка подложила ему под голову зеленую сафьяновую подушку и сказала шепотом на ухо старику Мирзе-Юсуфу:
– Он хитрая лисица! Он не хочет сказать правду…
– Таковы послы! Где ты найдешь прямодушного посла?
Вошел векиль. Все долго, бесшумно сидели, выжидая и не зная, что делать со спящим послом.
Махмуд-Ялвач внезапно очнулся и разом поднялся, бормоча извинения:
– Что я вам наговорил спьяну, сам не помню! Напрасно вы все это записали! Сожгите эти записки.
Векиль провел посла обратно узкими темными переходами дворца к глухой калитке сада, где ожидали верховые лошади. Джигиты с трудом посадили в седло качавшегося Махмуд-Ялвача. В предрассветных сумерках всадники проехали безмолвными улицами спящей Бухары и прибыли в загородный дворец шаха.
Через день, получив ответное письмо из рук шаха Мухаммеда, татарское посольство отправилось обратно на восток, в лагерь великого кагана всех татар.
Глава пятая