Певец во стане русских воинов

ВОРОНА И ЛИСИЦА

Уж сколько раз твердили миру,

Что лесть гнусна, вредна; но только всё не впрок,

И в сердце льстец всегда отыщет уголок.

Вороне где-то бог послал кусочек сыру;

На ель Ворона взгромоздясь,

Позавтракать было совсем уж собралась,

Да позадумалась, а сыр во рту держала.

На ту беду Лиса близехонько бежала;

Вдруг сырный дух Лису остановил:

Лисица видит сыр — Лисицу сыр пленил.

Плутовка к дереву на цыпочках подходит,

Вертит хвостом, с Вороны глаз не сводит

И говорит так сладко, чуть дыша:

«Голубушка, как хороша!

Ну что за шейка, что за глазки!

Рассказывать — так, право, сказки!

Какие перушки! какой носок!

И, верно, ангельский быть должен голосок!

Спой, светик, не стыдись! Что, ежели, сестрица,

При красоте такой и петь ты мастерица,

Ведь ты б у нас была царь-птица!»

Вещуньина с похвал вскружилась голова,

От радости в зобу дыханье спёрло,

И на приветливы Лисицыны слова

Ворона каркнула во все воронье горло, —

Сыр выпал — с ним была плутовка такова.

1808

ПЕТУХ И ЖЕМЧУЖНОЕ ЗЕРНО

Навозну кучу разрывая,

Петух нашел Жемчужное Зерно

И говорит: «Куда оно?

Какая вещь пустая!

Не глупо ль, что его высоко так ценят?

А я бы, право, был гораздо боле рад

Зерну ячменному: оно не столь хоть видно,

Да сытно».

Невежи судят точно так:

В чем толку не поймут, то все у них пустяк.

1809

ЛЕБЕДЬ, ЩУКА И РАК

Когда в товарищах согласья нет,

На лад их дело не пойдёт,

И выйдет из него не дело — только мука.

Однажды Лебедь, Рак да Щука

Везти с поклажей воз взялись,

И вместе трое все в него впряглись;

Из кожи лезут вон, а возу всё нет ходу!

Поклажа бы для них казалась и легка,

Да Лебедь рвется в облака,

Рак пятится назад, а Щука тянет в воду,

Кто виноват из них, кто прав — судить не нам1

Да только воз и ныне там.

1816

К. Н. Батюшков (1787 —1855)

ЭПИТАФИЯ

Не нужны надписи для камня моего,

Пишите просто здесь: он был, и нет его!

1809

НАДПИСЬ НА ГРОБЕ ПАСТУШКИ

Подруги милые! в беспечности игривой

Под плясовой напев вы резвитесь в лугах.

И я, как вы, жила в Аркадии счастливей,

И я, на утре дней, в сих рощах и лугах

Минутны радости вкусила:

Любовь в мечтах златых мне счастие сулила:

Но что ж досталось мне в сих радостных местах? —

Могила!

<1810>

МОИ ПЕНАТЫ

Послание к Жуковскому и Вяземскому

(Отрывок)

Отечески пенаты,

О пестуны мои!

Вы златом не богаты,

Но любите свои

Норы и темны кельи,

Где вас на новосельи

Смиренно здесь и там

Расставил по углам;

Где странник я бездомный,

Всегда в желаньях скромный,

Сыскал себе приют.

О боги! будьте тут

Доступны, благосклонны!

Не вина благовонны,

Не тучный фимиам

Поэт приносит вам, -

Но слезы умиленья,

Но сердца тихий жар

И сладки песнопенья,

Богинь пермесских дар!

О лары! уживитесь

В обители моей,

Поэту улыбнитесь —

И будет счастлив вней?..

В сей хижине убогой

Стоит перед окном

Стол ветхий и треногий

С изорванным сукном.

В углу, свидетель славы

И суеты мирской,

Висит полузаржавый

Меч прадедов тупой;

Здесь книги выписные,

Там жесгкая постель —

Всё утвари простые,

Всё рухлая скудель!

Скудель!.. Но мне дороже,

Чем бархатное ложе

И вазы богачей!..

1812

МОЙ ГЕНИЙ

О, память сердца! Ты сильней

Рассудка памяти печальной

И часто сладостью своей

Меня в стране пленяешь дальней.

Я помню голос милых слов,

Я помню очи голубые,

Я помню локоны златые

Небрежно вьющихся власов.

Моей пастушки несравненной

Я помню весь наряд простой,

И образ милый, незабвенный

Повсюду странствует со мной.

Хранитель гений мой — любовью

В утеху дан разлуке он:

Засну ль? приникнет к изголовью

И усладит печальный сон.

<В. Л. ПУШКИНУ>

Чутьем поэзию любя,

Стихами лепетал ты, знаю, в колыбели;

Ты был младенцем, и тебя

Лелеял весь Парнас и музы гимны пели,

Качая колыбель усердною рукой:

«Расти, малютка золотой!

Расти, сокровище бесценно!

Ты наш, в тебе запечатлённо

Таланта вечное клеймо!

Ничтожных должностей свинцовое ярмо

Твоей но тронет шеи:

Эротов розы и лилеи,

Счастливы Пафоса затеи,

Гулянья, завтраки и праздность без трудов,

Жизнь без раскаянья, без мудрости плодов,

Твои да будут вечно!

Расти, расти, сердечный!

Не будешь в золоте ходить,

Но будешь без труда на рифмах говорить,

Друзей любить

И кофе жирный пить!»

В. А. Жуковский (1783 -1852)

ВЕЧЕР

Элегия

Ручей, виющийся по светлому песку,

Как тихая твоя гармония приятна!

С каким сверканием катишься ты в реку!

Приди, о Муза благодатна,

В венке из юных роз с цевницею златой;

Склонись задумчиво на пенистые воды

И, звуки оживив, туманный вечер пой

На лоне дремлющей природы.

Как солнца за горой пленителен закат —

Когда поля в тени, а рощи отдалённы

И в зеркале воды колеблющийся град

Багряным блеском озаренны;

Когда с холмов златых стада бегут к реке

И рева гул гремит звучнее над водами;

И, сети склав, рыбак на легком челноке

Плывет у брега меж кустами;

Когда пловцы шумят, окликаясь но стругам,

И веслами струи согласно рассекают;

И, плуги обратив, по глыбистым браздам

С полей оратаи съезжают...

Уж вечер... облаков померкнули края,

Последний луч зари на башнях умирает;

Последняя в реке блестящая струя

С потухшим небом угасает.

Всё тихо: рощи спят; в окрестности покой:

Простершись па траве под ивой наклоненной,

Внимаю, как журчит, сливаяся с рекой,

Поток, кустами осенённой.

Как слит с прохладою растений фимиам!

Как сладко в тишине у брега струй плесканье!

Как тихо веянье зефира по водам

И гибкой ивы трепетанье!

Чуть слышно над ручьем колышется тростник;

Глас петела вдали уснувши будит сёлы;

В траве коростеля я слышу дикий крик,

В лесу стенанье филомелы...

Но что?.. Какой вдали мелькнул волшебный луч?

Восточных облаков хребты воспламенились;

Осыпан искрами во тьме журчащий ключ;

В реке дубравы отразились.

Луны ущербный лик встает из-за холмов...

О тихое небес задумчивых светило,

Как зыблется твой блеск на сумраке лесов!

Как бледно брег ты озлатило!

Сижу задумавшись; в душе моей мечты;

К протекшим временам лечу воспоминаньем...

О дней моих весна, как быстро скрылась ты,

С твоим блаженством и страданьем!

Где вы, мои друзья, вы, спутники мои?

Ужели никогда не зреть соединенья?

Ужель иссякнули всех радостей струи?

О вы, погибши наслажденья!

О братья, о друзья! где наш священный круг?

Где песни пламенны и музам и свободе?

Где Вакховы пиры при шуме зимних вьюг?

Где клятвы, данные природе,

Хранить с огнем души нетленность братских уз?

И где же вы, друзья?.. Иль всяк своей тропою

Лишенный спутников, влача сомнений груз,

Разочарованный душою,

Тащиться осужден до бездны гробовой?..

Один — минутный цвет — почил, и непробудно

И гроб безвременный любовь кропит слезой.

Другой... о небо правосудно!..

А мы... ужель дерзнем друг другу чужды быть?

Ужель красавиц взор, иль почестей исканье,

Иль суетная честь приятным в свете слыть

Загладят в сердце вспоминанье

О радостях души, о счастье юных дней,

И дружбе, и любви, и музам посвящённых?

Нет, нет! пусть всяк идет вослед судьбе своей,

Но в сердце любит незабвенных...

Мне рок судил брести неведомой стезёй,

Быть другом мирных сел, любить красы природы,

Дышать над сумраком дубравной тишиной

И, взор склонив на пенны воды,

Творца, друзей, любовь и счастье воспевать.

О песни, чистый плод невинности сердечной!

Блажен, кому дано цевницей оживлять

Часы сей жизни скоротечной!

Кто, в тихий утра час, когда туманный дым

Ложится по полям и холмы облачает

И солнце, восходя, по рощам голубым

Спокойно блеск свой разливает,

Спешит, восторженный, оставя сельский кров,

В дубраве упредить пернатых пробужденье

И, лиру соглася с свирелью пастухов,

Поет светила возрожденье!

Так, петь есть мой удел… но долго ль?.. Как узнать?..

Ах! Скоро, может быть, с Минваною унылой

Придет сюда Альпин в час вечера мечтать

Над тихой юноши могилой!

ЭОЛОВА АРФА

(Отрывок)

Владыка Морвены,

Жил в дедовском замке могучий Ордал;

Над озером стены

Зубчатые замок с холма возвышая;

Прибрежны дубравы

Склонялись к водам,

И стлался кудрявый

Кустарник по злачным окрестным холмам.

Спокойствие сеней

Дубравных там часто лай псов нарушал;

Рогатых еленей,

И вепрей, и ланей могучий Ордал

С отважными псами

Гонял по холмам;

И долы с холмами,

Шумя, отвечали зовущим рогам.

В жилище Ордала

Веселость из ближних и дальних краёв

Гостей собирала;

И убраны были чертоги пиров

Еленей рогами;

И в память отцам

Висели рядами

Их шлемы, кольчуги, щиты по стенам.

Н в дружных беседах

Любил за бокалом рассказы Ордал

О древних победах

И взоры на брони отцов устремлял;

Чеканны их латы

В глубоких рубцах;

Мечи их зубчаты;

Щиты их и шлемы избиты в боях.

Младая Минвана

Красой озаряла родительский дом;

Как зыби тумана,

Зарею златимы над свежим холмом,

Так кудри густые

С главы молодой

На перси младые,

Вияся, бежали струей золотой.

Приятней денницы

Задумчивый пламень во взорах сиял:

Сквозь темны ресницы

Он сладкое в душу смятенье вливал;

Потока журчанье —

Приятность речей;

Как роза дыханье;

Душа же прекрасней и прелестей в ней.

1814

ПЕСНЯ

К востоку, всё к востоку

Стремление земли —

К востоку, все к востоку

Летит моя душа;

Далеко на востоке,

За синевой лесов,

За синими горами

Прекрасная живет.

И мне в разлуке с нею

Всё мнится, что она —

Прекрасное преданье

Чудесной старины,

Что мне она явилась

Когда-то в древни дни,

Что мне об ней остался

Один блаженный сон.

1815

МЩЕНИЕ

Изменой слуга паладина убил:

Убийце завиден сан рыцаря был.

Свершилось убийство ночною порой —

И труп поглощен был глубокой рекой.

И шпоры и латы убийца надел

И в них на коня паладинова сел.

И мост на коне проскакать он спешит,

Но конь поднялся на дыбы и храпит.

Он шпоры вонзает в крутые бока —

Конь бешеный сбросил в реку седока.

Он выплыть из всех напрягается сил,

Но панцырь тяжелый его утопил.

ЖАЛОБА ПАСТУХА

На ту знакомую гору

Сто раз я в день прихожу;

Стою, склоняся на посох,

И в дол с вершины гляжу.

Вздохнув, медлительным шагом

Иду вослед я овцам

И часто, часто в долину

Схожу, не чувствуя сам.

Весь луг по-прежнему полон

Младой цветов красоты;

Я рву их — сам же не знаю,

Кому отдать мне цветы.

Здесь часто в дождик и в грозу

Стою, к земле пригвождён:

Всё жду, чтоб дверь отворила

Но то обманчивый сон.

Над милой хижинкой светит,

Видаю, радуга мне...

К чему? Она удалилась!

Она в чужой стороне!

Она всё дале! всё дале!

И скоро слух замолчит!

Бегите ж, овцы, бегите!

Здесь горе душу томит!

ДВЕНАДЦАТЬ СПЯЩИХ ДЕВ

СТАРИННАЯ ПОВЕСТЬ В ДВУХ БАЛЛАДАХ

Вступление

Опять ты здесь, мой благодатный Гений,

Воздушная подруга юных дней;

Опять с толпой знакомых привидений

Теснишься ты, Мечта, к душе моей...

Приди ж, о друг! дай прежних

вдохновений,

Минувшею мне жизнию повей,

Побудь со мной, продли очарованья,

Дай сладкого вкусить воспоминанья.

Ты образы веселых лет примчала —

И много милых теней восстает;

ОРЛЕАНСКАЯ ДЕВА

(Отрывок)

Раймонд

...Молчи, идет Бертранд; он возвратился

Из города. Но что несет он?

Бертранд

Вы

Дивитесь, что с таким добром я к вам

Являюсь?

Т и б о

Подлинно; откуда взял

Ты этот шлем? На что знак бед и смерти

Принес ты к нам в жилище тишины?

(Иоанна ... подходит ближе)

Бертранд

И сам едва могу я объяснить,

Как мне достался он. Я покупал

Железные изделья в Вокулере;

На площади толпилась тьма народа

Вкруг беглецов, лишь только прибежавших

С недоброю из Орлеана вестью;

Весь город был в волненьи; сквозь толпу

С усилием я продирался... вдруг

Цыганка смуглая со мной столкнулась;

В руках у ней был этот шлем; она,

Пронзительно в глаза мне посмотрев,

Сказала: ты, я знаю, ищешь шлема;

Вот шлем, не дорог он, возьми. — На что? —

Я отвечал ей, — к латникам пойди;

Я земледелец, мне нет нужды в шлеме. —

Но я никак не мог отговориться;

— Возьми, возьми! — она одно твердила, —

Теперь для головы стальная кровля

Приютнее всех каменных палат. —

И так из улицы одной в другую

Она за мной гналася с этим шлемом.

Я посмотрел: он был красив и светел;

Был рыцарской достоин головы;

Я взял его, чтоб ближе разглядеть;

Но между тем, как я стоял в сомненьи,

Она из глаз моих, как сон, пропала;

Ее толпой народа унесло...

И этот шлем в моих руках остался.

Иоанна

(ухватясь за него поспешно)

Отдай мне шлем.

Бертран

На что? Такой наряд

Не девичьей назначен голове.

Иоанна

(вырывает шлем)

Отдай, он мой и мне принадлежит...

ШИЛЬОНСКИЙ УЗНИК

Повесть

(Отрывок.)

I

Взгляните на меня: я сед;

Но не от хилости и лет;

Не страх незапцый в ночь одну

До срока дал мне седину.

Я сгорблен, лоб наморщен мой;

Но не труды, не хлад, не зной —

Тюрьма разрушила меня.

Лишенный сладостного дня,

Дыша без воздуха, в цепях,

Я медленно дряхлел и чах,

И жизнь казалась без конца.

Удел несчастного отца :

За веру смерть и стыд цепей —

Уделом стал и сыновей.

Нас было шесть — пяти уж нет.

Отец, страдалец с юных лет,

Погибший старцем на костре,

Два брата, падшие во пре,

Отдав на жертву честь и кровь,'

Спасли души своей любовь.

Три заживо схоронены

На дне 1юремной глубины —

И двух сожрала глубина;

Лишь я, развалина одна,

Себе на горе уцелел,

Чтобих оплакивать удел.

II

На лоне вод стоит Шильон;

Там в подземелье семь колони

Покрыты влажным мохом лет.

На них печальный брезжитсвет,

Луч, ненароком с вышины

Упавший в трещину стены

И заронившийся во мглу.

И на сыром тюрьмы полу

Он светит тускло-одинок,

Как над болотом огонек,

Во мраке веющий ночном.

Колонна каждая с кольцом;

И цепи в кольцах тех висят;

И тех цепей железо — яд;

Мне в члены вгрызлося оно;

Не будет ввек истреблено

Клеймо, надавленное им.

И день тяжел глазам моим,

Отвыкнувшим с толь давних лет

Глядеть на радующий свет;

И к воле я душой остыл

С тех пор, как брат последний был

Убит неволей предо мной,

И рядом с мертвым я, живой,

Терзался на полу тюрьмы.

1823

НОЧНОЙ СМОТР

В двенадцать часов по ночам

Из гроба встает барабанщик;

И ходит он взад и вперед,

И бьет он проворно тревогу.

И в темных гробах барабан

Могучую будит пехоту:

Встают молодцы егеря,

Встают с1арики гренадеры,

Встают из-под русских снегов,

С роскошных полей италийских,

Встают с африканских степей,

С горючих песков Палестины.

В двенадцать часов но ночам

Выходит трубач из могилы;

И скачет он взад и вперед,

И громко трубит он тревогу.

И в темных могилах труба

Могучую конницу будит:

Седые гусары встают,

Встают усачи кирасиры;

И с севера, с юга летят,

С востока и с запада мчатся

На легких воздушных конях

Один за другим эскадроны.

В двенадцать чрсов по ночам

Из гроба встает полководец;

На нем сверх мундира сюртук;

Он с маленькой шляпой и шпагой;

На старом коне боевом

Он медленно едет по фрунту;

II маршалы едут за ним,

И едут за ним адъютанты;

И армия честь отдает.

Становится он перед нею;

И с музыкой мимо его

Проходят полки за полками.

И всех генералов своих

Потом он в кружок собирает.

И ближнему на ухо сам

Он шепчет пароль свой и лозунг;

И армии всей отдают

Они тот пароль и тот лозунг:

И Франция — тот их пароль,

Тот лозунг — Святая Елена.

Так к старым солдатам своим

На смотр генеральный из гроба

В двенадцать часов по ночам

Встает император усопший.

27. <А. С. ПУШКИН>

Он лежал без движенья, как будто по тяжкой работе

Руки свои опустив. Голову тихо склоня,

Долго стоял я над ним, один, смотря со вниманьем

Мертвому прямо в глаза; были закрыты глаза.

Было лицо его мне так знакомо, и было заметно,

Что выражалось на нем, — в жизни такого

Мы не видали на этом лице. Не горел вдохновенья

Пламень на нем; не сиял острый ум;

Нет1 Но какою-то мыслью, глубокой, высокою

мыслью

Было объято оно: мнилося мне, что ему

В этот миг предстояло как будто какое виденье,

Что-то сбывалось над ним, и спросить мне хотелось:

что видишь?

1837

РУСТЕМ И ЗОРАБ

ПВРСИДСКАЯ ПОВЕСТЬ, ЗАИМСТВОВАННАЯ ИЗ ЦАРСТВЕННОЙ КНИГИИРАНА

(ШАХ-НАМЕ)

(Отрывок)

Из книги царственной Ирана

Я повесть выпишу для вас

О подвигах Рустема и Зораба.

Заря едва на небе занялася,

Когда Рустем, Ирана богатырь, ,

Проснулся. Встав с постели, он сказал;

— Мы на царя Афразиаба

Опять идем войною;

Мои сабульские дружины

Готовы; завтра поведу

Их в Истахар, где силы все Ирана

Шах Кейкавус для грозного набега

Соединил. Но чем же я сегодня

Себя займу? Моя рука, мой меч,

Могучий конь мой Гром

Без дела; мне ж безделье нестерпимо. —

И на охоту собрался

Рустем; себя стянул широким кушаком,

Колчан с стрелами калеными

Закинул за спину, взял лук огромный,

Кинжал засунул за кушак

И Грома, сильного коня,

Из стойла вывел. Конь, наскучив

Покоем, бешено от радости заржал;

Рустем сел на коня и, не простившись дома

Ни с кем, ни с матерью, ни с братом,

Поехал в путь, оборотив

Глаза, как лев, почуявший добычу,

В ту сторону, где за горами

Лежал Туран...

1847

Н. И. Гнедач (1784 -1833)

ЛАСТОЧКА

Ласточка, ласточка, как я люблю твои вешние песни!

Милый твой вид я люблю, как весна и живой и веселый!

Пой, весны провозвестница, пои и кружись надо мною;

Может быть, сладкие песни и мне напоешь ты на душу.

Птица, любезная людям! ты любишь сама человека;

Ты лишь одна из пернатых свободных гостишь в его доме;

Днями чистейшей любви под его наслаждаешься кровлей;

Дружбе его и свой маленький дом и семейство вверяешь,

И, зимы лишь бежа, оставляешь дом человека.

С первым паденьем листов улетаешь ты, милая гостья!

Но куда? за какие моря, за какие пределы

Странствуешь ты, чтоб искать обновления жизни

прекрасной,

Песней искать и любви, без которых жить ты не можешь?

Кто по пустыням воздушным, досель не отгаданный нами,

Путь для тебя указует, чтоб снова пред нами являться?

С первым дыханьем весны ты являешься снова, как с неба,

Песнями нас привечать с воскресеньем бессмертной

природы.

Хату и пышный чертог избираешь ты, вольная птица,

Домом себе; но ни хаты жилец, ни чертога владыка

Дерзкой рукою не может гнезда твоего прикоснуться,

Если он счастия дома с тобой потерять не страшится,

Счастье приносишь ты в дом, где нриют нетревожный

находишь,

Божия птица,¹ как набожный пахарь тебя называет:

Он как священную птицу тебя почитает и любит

(Так песнопевцев народы в века благочестия чтили).

Кто ж, нечестивый, посмеет гнезда твоего прикоснуться —

Дом ты его покидаешь, как бы говоря человеку:

«Будь покровителем мне, но свободы моей не касайся!»

Птица Любови и мира, всех птиц ненавидишь ты хищных.

Первая, криком тревожным—домашним ты птицам

смиренным

Весть подаешь о налете погибельном коршуна злого,

Криком встречаешь его и до облак преследуешь криком,

Часто крылатого хищника умысл кровавый ничтожа.

Чистая птица, на прахе земном тьГ ног не покоишь,

Разве на миг, чтоб пищу восхитить, садишься на землю.

Целую жизнь, и поя и гуляя, ты плаваешь в небе,

Так же легко и свободно, как мощный дельфин в океане.

Часто с высот поднебесных ты смотришь на бедную землю;

Горы, леса, города и все гордые здания смертных

Кажутся взорам твоим не выше долин и потоков, —

Так для взоров поэта земля и неё, что земное,

В шар единый сливается, свыше лучом озаренный.

Пой, легкокрылая ласточка, пой и кружись надо мною!

Может быть, песнь не последнюю ты мне на душу напела.

<?>

АМБРА

Амбра, душистая амбра, скольких ты и мух и червей

Предохраняешь от тленья!

Амбра — поэзия: что без нее именитость людей?

Блеск метеора, добыча забвенья!

<?>

А. С. Пушкин (1799 — 1837)

ПЕВЕЦ

Слыхали ль вы за рощей глас ночной

Певца любви, певца своей печали?

Когда поля в час утренний молчали,

Свирелизвук унылый и простой

Слыхали ль вы?

Встречали ль вы в пустынной тьме лесной

Певца любви, певца своей печали?

Следы ли слез, улыбку ль замечали,

Иль тихий взор, исполненныйтоской,

Встречали вы?

Вздохнули ль вы, внимая тихий глас

Певца любви, певца своей печали?

Когда з лесах вы юношу видали,

Встречая взор его потухших глаз,

Вздохнули ль вы?

1816

32. РУСЛАН И ЛЮДМИЛА

(Отрывок)

Дела давно минувших дней,

Преданья старины глубокой.

В толпе могучих сыновей,

С друзьями, в гриднице высокой

Владимир-солнца пировал;

Меньшую дочь он выдавал

За князя храброго Руслана

И мед из тяжкого стакана

За их здоровье пынипал.

Пе скоро ели предки наши,

Не скоро двигались кругом

Ковши, серебряные чаши

С кипящим пивом и вином.

Они веселье в сердце лили,

Шипела пена по краям,

Их важно чашники носили

И низко кланялись гостям.

Слилися речи в шум невнятный;

Жужжит гостей веселый круг;

Но вдруг раздался глас приятный

И звонких гуслей беглый звук;

Все смолкли, слушают Баяна:

И славит сладостный певец

Людмилу-прелесть и Руслана

И Лелем свитый им венец.

- Но, страстью пылкой утомлённый,

Не ест, не пьет Руслан влюбленный;

На друга милого глядит,

Вздыхает, сердится, горит

И, щипля ус от нетерпенья,

Считает каждые мгновенья.

В уныньи, с пасмурным челом,

За шумным, свадебным столом

Сидят три витязя младые;

Безмолвны, за ковшом пустым,

Забыли кубки круговые,

И брашна неприятны им;

Не слышат вещего Баяна;

Потупили смущенный взгляд:

То грн соперника Руслана;

В душе несчастные таят

Любви и ненависти яд.

Один — Рогдай, воитель смелый,

Мечом раздвинувший пределы

Богатых киевских полей;

Другой — Фарлаф, крикун надменный,

В пирах никем не побеждённый,

Но воин скромный средь мечей;

Последний, полный страстной думы,

Младой хазарский хан Ратмир:

Все трое бледны и угрюмы,

И пир веселый им не в пир.

1817—1820 •

" ''

Погасло'дневное светило;

На море синее вечерний пал туман.

Шуми, шуми, послушное ветрило,

Волнуйся подо мной, угрюмый океан.

Я вижу берег отдалённый,

Земли полуденной волшебныекрая;

С волненьем и тоской туда стремлюся я

Воспоминаньем упоённый...

и чувствую: в очах родились слезы вновь;

Душа кипит и замирает;

Мечта знакомая вокруг меня летает;

Я вспомнил прежних лет безумную любовь,

И все, чем я страдал, и всё, что сердцу мило,

Желаний и надежд томительный обман...

Шуми, шуми, послушное ветрило,

Волнуйся подо мной, угрюмый океан.

Лети, корабль, неси меня к пределам дальным

Г1и грочной прихоти обманчивых морей,

Но только не к брегам печальным

Туманной родины моей,

Страны, где пламенем страстей

Впервые чувства разгорались,

Где музы нежные мне тайно улыбались,

Где рано в бурях отцвела

Моя потерянная младость,

Где легкокрылая мне изменила радость

И сердце хладное страданью предала.

Искатель новых впечатлений,

Я вас бежал, отечески края;

Я вас бежал, питомцы наслаждений,

Минутной младости минутные друзья;

И вы, наперсницы порочных заблуждений,

Которым без любви я жертвовал собой,

Покоем, славою, свободой и душой,

И вы забыты мной, изменницы младые,

Подруги тайные моей весны златыя,

И вы забыты мной... Но прежних сердца ран,

Глубоких ран любви, ничто не излечило...

Шуми, шуми, послушное ветрило,

Волнуйся подо мной, угрюмый океан... "

та

34. АДЕЛИ

Играй, Адель,

Не знай печали;

Хариты, Лель

Тебя венчали

И колыбель

Твою качали;

Твоя весна

Тиха, ясна;

Для наслажденья

Ты рождена;

Час упоенья <

Лови, лови!

Млчдые лета

Отдай любви

И в шуме света

Люби, Адель,

Мою свирель.

1822

35. НОЧЬ

Мой голос для тебя и ласковый и томный

Тревожит позднее молчанье ночи тёмной.

Близ ложа моего печальная свеча

Горит; мои стихи, сливаясь и журча,

Текут, ручьи любви; текут полны тобою.

Во тьме твои глаза блистают предо мною,

Мне улыбаются — и звуки слышу я:

Мой друг, мой нежный друг... люблю... твоя...

твоя!..

1823

Зв. ВАКХИЧЕСКАЯ ПЕСНЯ

Что смолкнул веселия глас?

Раздайтесь, вакхальны припевы!

Да здравствуют нежные девы

И юные жены, любившие нас!

Полнее стакан наливайте!

На звонкое дно

В густое вино

Заветные кольца бросайте!

Подымем стаканы, содвинем их разом!

Да здравствуют музы, да здравствует разум!

Ты, солнце святое, гори!

Как эта лампада бледнеет

Пред ясным восходом зари,

Так ложная мудрость мерцает и тлеет

Пред солнцем бессмертным ума.

Да здравствует солнце, да скроется тьма!

1825

37. И. И. ПУЩИНУ

Мой первый друг, мой другбесценный!

И я судьбу благословил,

Когда мой двор уединённый,

Печальным снегом занесённый,

Твой колокольчик огласил. ,

Молю святое провиденье:

Да голос мой душе твоей

Дарует то же утешенье,

Да озарит он заточенье

Лучом лицейских ясных дней!

1826

37 а

Во глубине сибирских руд

Храните гордое терпенье,

Не пропадет ваш скорбный труд

И дум высокое стремленье.

Несчастью верная сестра,

Надежда в мрачном подземелье

Разбудит бодрость и веселье,

Придет желанная пора:

Любовь и дружество довас

Дойдут сквозь мрачные затворы,

Как в ваши каторжные норы

Доходит мой свободный глас.

Оковы тяжкие падут,

Темницы рухнут — и свобода

Вас примет радостно у входа,

И братья меч вам отдадут.

1827

40. ПРИМЕТЫ

Я ехал к вам: живые сны

За мной вились толпой игривой, ,

И месяц с правой стороны

Сопровождал мой бег ретивый.

Я ехал прочь: иные сны...

Душе влюбленной грустно было}

И месяц с левой стороны

Сопровождал меня уныло.

Мечтанью вечному в тиши

Так предаемся мы, поэты;

Так суеверные приметы

Согласны с чувствами души.

1829

Мне изюм

Нейдет на ум,

Цуккерброд

Не лезет в рот,

Пастила нехороша

Без тебя, моя душа.

1828

* * *

Еще дуют холодные ветры

И наносят утренни морозы.

Только что на проталинах весенних

Показались ранние цветочки,

Как из чудного царства воскового,

Из душистой келейки медовой

Вылетала первая пчелка,

Полетела по ранним цветочкам

О красной весне поразведать,

Скоро ль будет гостья дорогая,

Скоро ль луга позеленеют,

Скоро ль у кудрявой у березы

Распустятся клейкие листочки,

Зацветет черемуха душиста.

1828

* * *

На холмах Грузии лежит ночная мгла;

Шумит Арагва предо мною.

Мне грустно и легко; печаль моя светла;

Печаль моя полна тобою,

Тобой, одной тобой... Унынья моего

Ничто не мучит, не тревожит,

И сердце вновь горит и любит — оттого,

Что не любить оно не может.

1829

ТРУД

Миг вожделенный настал: окончен мой труд

многолетний.

Что ж непонятная грусть тайно тревожит меня?

Или, свой подвиг свершив, я стою, как поденщик ненужный,

Плату приявший свою, чуждый работе другой?

Или жаль мне труда, молчаливого спутника ночи,

Друга Авроры златой, друга пенатов святых?

ДОМИК В КОЛОМНЕ

(Отрывки)

I

Четырехстопный ямб мне надоел:

Им пишет всякий. Мальчикам в забаву

Пора б его оставить. Я хотел

Давным-давно приняться за октаву.

А в самом деле: я бы совладел

С тройным созвучием. Пущусь на славу!

Ведь рифмы запросто со мной живут;

Две придут сами, третью приведут.

II

А чтоб им путь открыть широкий, вольный,

Глаголы тотчас им я разрешу...

Вы знаете, что рифмой наглагольной

Гнушаемся мы. Почему? спрошу.

Так писывал Шихматов богомольный;

По большей части так и я пишу.

К чему? скажите; уж и так мы голы.

Отныне в рифмы буду брать глаголы. •

III

Не стану их надменно браковать,

Как рекрутов, добившихся увечья,

Иль как коней, за их плохую стать, —

А подбирать союзы да наречья;

Из мелкой сволочи вербую рать.

Мне рифмы нужны; все готов сберечь я,

Хоть весь словарь; что слог, то и солдат —

Все годны в строй: у нас ведь не парад.

IV

Ну, женские и мужеские слоги!

Благословясь, попробуем: слушай!

Ровняйтеся, вытягивайте ноги

И по три в ряд в октаву заезжай!

Не бойтесь, мы не будем слишком строги;

Держись вольней и только не плошай,

А там уже привыкнем, слава богу,

И выедем на ровную дорогу.

V

Как весело стихи свои вести

Под цифрами, в порядке, строй за строем,

Не позволять им в сторону брести,

Как войску, в пух рассыпанному боем!

Тут каждый слог замечен и в чести,

Тут каждый стих глядит себе героем,

А стихотворец... с кем же равен он?

Он Тамерлан иль сам Наполеон.

VI

Немного отдохнем на этой точке.

Что? перестать или пустить на гае?..

Признаться вам, я в пятистопной строчке ^т

Люблю цезуру на второй стопе.

Иначе стих то в яме, то на кочке,

И хоть лежу теперь на канапе,

Всё кажется мне, будто в тряскомбеге ;

По мерзлой пашне мчусь я на телеге.

VII

<0ктавы трудны (взяв уловку лисью,

Сказать я мог, что кисел виноград).

Мне видно с ними над парнасской высью

Век не бывать. — Не лучше ли назад

Скорей вести свою дружину рысью? —

Уж рифмами кой-как они бренчат —

Кой-как уж до конца октаву эту

Я дотянул. Стыд русскому поэту!

VIII

Но возвратиться вес ж я не хочу

К четырестопным ямбам, мере низкой.

С гекзаметром... о с ним я не шучу:

Он мне невмочь. А стих александрийской?..

Уж не его ль себе я залучу?

Извивистый, проворный, длинный,склизкой

И с жалом даже — точная змия;

Мне кажется, что с ним управлюсь я.

1830

СКАЗКА О МЕДВЕДИХЕ

(Отрывок)

Как весенней теплою порою

Из-под утренней белой зорюшки,

Что из лесу, из лесу из дремучего

Выходила медведиха

Со милыми детушками медвежатами

Погулять, посмотреть, себя показать.

Села медведиха под белой березою;

Стали медвежата промеж собой играть,

По муравушке валятися,

Боротися, кувыркатися.

Отколь ни возьмись мужик идет,

Он во руках несет рогатину,

А нож-то у него за поясом,

А мешок-то у него за плечьми.

Как завидела медведиха

Мужика со рогатиной,

Заревела медведиха, —

Стала кликать малых детушек,

Своих глупых медвежатушек.

Ах вы детушки, медвежатушки,

Перестаньте играть, валятися,

Боротися, кувыркатися.

Уж как знать на нас мужик идет.

Становитесь, хоронитесь за меня.

Уж как я вас мужику не выдам

И сама мужику .... выем.

Медвежатушки испугалися,

За медведиху бросалися,

А медведиха осержалася,

На дыбы подымалася.

А мужик-от он догадлив был, '

Он пускался на медведиху,

Он сажал в нее рогатину

Что повыше пупа, пониже печени.

Грянулась медведиха о сыру землю,

А мужик-то ей брюхо порол,

Брюхо порол да шкуру сымал,

Малых медвежатушек в мешокпоклал,

А поклавши-то домой пошел.

«Вот тебе, жена, подарочек,

Что медвежия шуба в пятьдесят рублев,

А что вот тебе другой подарочек,

Трои медвежата по пять рублев».

Не звоны пошли по городу,

Пошли вести по всему по лесу,

Дошли вести до медведя чернобурого,

Что убил мужик его медведиху,

Распорол ей брюхо белое,

Брюхо распорол да шкуру сымал,

Медвежатушек в мешок поклал.

В ту пору медведь запечалился,

Голову повесил, голосом завыл

Про свою ли сударушку,

Чернобурую медведиху...

(1830)

ЭХО

Ревет ли зверь в лесу глухом,

Трубит ли рог, гремит ли гром,

Поет ли дева за холмом —

На всякий звук ,

Свой отклик в воздухе пустом

Родишь ты вдруг.

Ты внемлешь грохоту громов

И гласу бури и валов,

И крику сельских пастухов —

И шлешь ответ;

Тебе ж нет отзыва... Таков

И ты, поэт!

И дале мы пошли — и страх обнял меня…

Бесенок, под себя поджав свое копыто,

Крутил ростовщика у адского огня.

Горячий капал жир в копченое корыто,

И лопал на огне печеный ростовщик.

А я: «Поведай мне: в сей казни что сокрыто?»

Виргилий мне: «Мой сын, сей казни смысл велик!

Одно стяжание имев всегда в предмете,

Жир должников своих сосал сей злой старик

И их безжалостно крутил на вашем свете».

Тут грешник жареный протяжно возопил:

«О, если б я теперь тонул в холодной Лете!

О, если б зимний дождь мне кожу остудил!

Сто на сто я терплю: процент неимоверный!» —

Тут звучно лопнул он — я взоры потупил.

Тогда услышал я (о диво!) запах скверный,

Как будто тухлое разбилось яйцо,

Иль карантинный страж курил жаровнейсерной.

Я, нос себе зажав, отворотил лицо,

Но мудрый вождь тащил меня всё дале, дале —

И, камень приподняв за медное кольцо,

Сошли мы вниз — и я узрел себя в подвале.

1832

47. БУДРЫС И ЕГО СЫНОВЬЯ

Три у Будрыса сына, как и он, три литвина.

Он пришел толковать с молодцами.

«Дети! седла чините, лошадей проводите,

<