Культ облаков (туч), грома, молнии, радуги
В курдских верованиях большое место занимали природные явления: гром, молния, радуга, дождь, град, землетрясения, извержения вулканов, наводнения. Природные явления, а также связанные с ними последствия по представлениям езидов являлись результатом действий злых и добрых духов.
Первобытные люди, испытав на себе действие природных явлений, приносящих с собой стихийные бедствия, не могли не обратить на них внимание. Курды-езиды считали, что каждое из явлений имеет своего злого или доброго духа. Из них наиболее общеизвестным был руководитель туч и облаков Мамараш (Mamareş). В жизни многих народов, в том числе и курдов-езидов, заметную роль играла магия. По каждому из природных явлений курдами исполнялись отдельные магические обряды и ритуалы. Например, чтобы вызвать дождь, изготавливалась кукла "Бука Баране" (Невеста дождя), которую дети носили по всем домам села, напевая:
Hatye vira bûka baranê,
Bidin hêka, canê, canê,
Bidin penêr, canê, canê,
Bidin rûn, canê, canê,
Bidin êmîş, canê, canê,
Mamareşê bide baranê.
Пришла сюда невеста дождя,
Дайте ей яичек, джане, джане,
Дайте сыра, джане, джане,
Дайте масла, джане, джане,
Дайте фруктов, джане, джане,
И тогда Мамараш подарит нам дождь.
В каждом доме куклу "Бука баране" обливали водой и подносили детям дары - масло, яйца, фрукты и т.д. По окончании шествия дети несли куклу к реке и бросали ее в воду.
В период засухи, чтобы вызвать дождь, исполнялся и другой магический обряд: один из детей в одежде входил в речку, поднимал со дна небольшой камень, относил на кладбище и возлагал на могилу одного из убитых со словами:
Baran were,
Baran were,
Mamareş, baranê bide.
Приди дождик,
Приди дождик,
Мамараш, ниспошли нам дождь.
Суеверные езиды считали, что дети сами по себе невинные существа, что Мамараш сжалится над ними и ниспошлет дождь.
У езидов хранился так называемый "Тазик Мамараша"(Tasa Mamareş), на его внутренней стороне арабской вязью была выполнена надпись с указанием имени Мамараша и перечислением его положительных качеств. Этот "Тазик Мамараша" предназначался для исполнения ритуала по вызову дождя. В засуху один из шейхов взбирался на плоскую кровлю сакли с упомянутым тазиком в руке, становился у колака - дымохода в виде отверстия на кровле - и приступал к молитве с обращением к Мамарашу:
Mamareşo, Mamareşo,
Mamareşo, tu xweyanbe,
Em gunene, Mamareşo,
Baranê bide, Mamareşo.[284]
Мамараш, Мамараш,
Появись, Мамараш,
Сжалься над нами, Мамараш,
Ниспошли нам дождь, Мамараш.
В Лачине /Азербайджан/ в засушливое время года курдские женщины с кувшинами на плечах шли к ближайшему роднику, набирали в ладони воду и обливали друг друга, желая тем самым сообщить духу дождя Сулейману, что им очень нужен дождь.
Купаясь в речке, женщины беспрестанно молились и просили Сулеймана ниспослать живительную влагу.[285]
У курдов Азербайджана дух дождя Сулейман одновременно считался покровителем труда.
Эти магические ритуалы в своей основе были связаны с земледельческим трудом и с его конечным результатом. При раскатах грома курдянки брали камень и перебрасывали через голову назад, приговаривая:
Bira hesletê me zefbe,
Pîrê ewra, hesletê bide,
Mamareş, hesletê zedeke.[286]
Да будет обилие хлеба насущного,
Дай нам припасы, О дух небесный,
О Мамараш, увеличь нам припасы.
Из природных явлений град и наводнение считались самыми вредоносными, которые почти одинаково губили посевы, причиняя людям непоправимый ущерб.
Езиды верили, что град сыпался только тогда, когда люди начинали забывать про Мамараша и переставали приносить в жертву животных в его честь. Тогда он свирепел и через крупное небесное сито начинал сыпать на землю град, уничтожая все посевы будущего урожая. Град езидам внушал ужас.
Чтобы остановить выпадение града, езиды через порог своего дома бросали на улицу металлические предметы или установленную в очаге подставку из-под котла, веря, что духи испугаются железа. Одновременно они молились и упрашивали Мамараша смилостивиться и остановить это стихийное бедствие. С целью умилостивить его, они заодно с молитвой совершали обряд жертвоприношения.
В верованиях сванов, одного из грузинских племен, град считается воплощением зла, которым повелевает дэв, и который на небесах имеет свое отдельное место. У духа града иногда возникает желание спускаться на землю и погулять.[287]
В курдских верованиях упоминается также Абабруск. Это сложное словосочетание происходит от слов Аба - имени духа, и Бруск - молния, - то есть дух молнии Аба. По мнению езидов, этот дух наиболее злой и опасный.
В курдской мифологии молния появляется по приказу Абабруска, совершающего самые ужасные и вредоносные действия в отношении людей, в результате чего погибают люди и животные, возникают пожары.
Согласно той же курдской мифологии, духами - Мамарашем и Абабруском - повелевает и руководит ими бог зла Ахро. Езидский мифологический Ахро - это древнеперсидский бог зла Ахриман. Ахро является грубым, деспотичным, злым божеством, которое в курдских верованиях изображен в облике трехглавого дракона или многокрылого чудовища, приносящее людям и всем живым существам горе, страдания и бедствия.
Согласно древнеперсидским верованиям, молния сверкает и ударяет только по приказу Ахримана, а раскаты грома - это его грозный рык. Езиды в свою очередь раскаты грома относят к рыку Абабруска.
У курдов-езидов существует свое понимание о происхождении молнии. Житель с. Курдский Памп Апаранского района по имени Авдо рассказывал, что когда Ахро стареет и от дряхлости уже не в силах больше двигаться и подавать голос, вместо него гневается и издает рык Абабруск, изо рта которого одновременно с громом летят искры, образуя молнию.
По мнению езидов, молния поражала и убивала только тех, кто погряз в грехах, забыл Малакетауса и добрых духов. Если молния кого-то убивала, то это считалось наказанием за его грехи. Охваченный огнем от удара молнии дом нельзя было тушить, так как считалось, что это божья кара. Нельзя было употреблять в пищу мясо погибшего от удара молнии животного.
Похожие легенды о громе и молнии встречаются и у курдов Азербайджана /исповедующие ислам/, которых в результате ассимиляции почти не осталось. По их мнению "по небу на своем коне скачет всадник с огненным кнутом в руке, от удара кнутом по крупу коня издается гром и высекаются искры, образуя молнию."[288]
По суевериям курдов-езидов, руководимые Мамарашем облака - это ничто иное как пар, выдыхаемый Абабруском. Как только облака начинали темнеть и сгущаться тучи, езиды утверждали, что Абакбруск и Мамараш разгневаны и могут причинить людям вред. Езиды твердо верили, что от действий молнии в первую очередь могли снизиться надои молока. Поэтому при первых раскатах грома во избежание снижения надоев крестьяне поспешно загоняли скот в хлев. Этот суеверный обычай в наши дни почти забыт.
Культ древнеперсидского бога Ахримана перешел также к курдам, к народу, проживающему по соседству с персами. Божественные особенности Ахримана, являющегося в персидских верованиях воплощением зла, езиды перенесли на своего духа грома и молнии Абабруска, которого они считали усыновленным сыном Ахримана.
Культ Абабруска можно отнести к одному из видов пантеизма.
Культ радуги (keskesor) распространен среди многих народов мира.
Курды-езиды верили, что радуга - это небесный пояс, что она наделена сверхъестественной силой доброты, одаривает людей всеми благами, и только ради этого она появляется перед их взорами. Однако, в случае неисполнения обряда пожертвований в ее честь, она может и навредить. Поэтому и существовал обычай, когда с появлением радуги люди выносили на улицу хлеб, масло, сыр и другие продукты, раздавая их беднякам.
В курдских верованиях дух радуги зачислен в ряд добрых духов.
По мнению езидов каждый цвет радуги имел свое значение. Красный цвет считался предвестником жизненных благ и достатка, желтый - богатого урожая пшеницы, а синий цвет означал хорошую ясную погоду. Езиды полагали, что по цветам радуги можно предсказать и определить жизненно важные вопросы: каким будет урожай, будет ли война или нет и т.д.
К примеру, грузины всем семи цветам радуги придавали следующие значения: красный цвет означал кровь, фиолетовый - вино, желтый - урожай пшеницы, зеленый - растительность и изобилие, синий – ясную погоду, голубой - мир, абрикосовый - войну.[289]
В момент исчезновения радуги езиды, поглаживая лицо ладонью правой руки, говорили: "Да будет во благо" (Bira xêrbe).
Езиды верили, что все желания того, кто первым увидит радугу, исполняться.
В наше время мало кто из нынешнего поколения, за исключением старшего, всерьез воспринимает народные приметы о радуге и ее свойствах, считая ее вполне научно объяснимым явлением природы.
Поведение ветра курды-езиды связывали с деятельностью добрых и злых духов. Духа ветра езиды называют "Бараш" (Bareş) . Езиды верили, что в момент гнева Бараша поднимается сильный ветер, принося с собой большие разрушения, а когда он спокоен - ветра не бывает. Легкий ветерок считался благом.
О силе и могуществе ветра упоминается также в верованиях других народов.
В одной из хеттских легенд говорится о божестве урагана, вступающего в схватку со змеем.[290]
По представлениям езидов, разрушительный ураган возникает только в момент битвы Бараша с Мамарашем, Абабруском и другими духами.
Их битва прекращается лишь с исполнением людьми обряда жертвоприношения в их честь.
Езиды верили, что ветер - это дыхание Бараша, что когда он злится и начинает учащенно дышать, поднимается ветер, а если его забывают или проклинают, то дыхание его усиливается, поднимается сильный ветер ураганной силы, причиняя людям, животному и растительному миру множество бед и разрушений.
Чтобы спастись от урагана и остаться невредимыми, езиды прибегали к исполнению различных магических ритуалов: закапывали в землю на склоне горы клок шерсти или же выставляли на улицу невинного ребенка с просьбой уговорить Бараша остановить ветер.
17. Qurbandayîn
Di bawermendîyên kurdan da dîk jî cîkî layîq digire, yê ku her ro di wextê xwe da bang dike, ew di malhebûnê da seheteke zindî bû, xwesma di dema çandinîya baharê û payîze da, di demên ekinberevkirinê da. Her sibe, hema bêje di eynî wextê da bangdayîn bal êzdîyan fikireke wisa saz kiribû, ku di wê yekê da biryara yê jorîn heye, ew ser wê fikirê bûn, ku di nav bedena dîk da ruhek heye, ku wî mecbûr dike bang bide. Lê gava mirîşk bikira qirte-qirt, wê ecêbek bihata serê neferên malê. Bi vî awayî, êzdî ekindarî, xweşbextî û bextreşîya malê, jîyan û mirin, hatina baharê û bûyarên din bi teyredeyên malê û kûvî va girê didan.
Di deb û bawermendîyên kurdan da qurbandayînên bona xatirê Xwedayan û ruhan cîyekî mezin digirin.
Heywanê bona qurbanê bi heyteholên dînî va dihate raberkirinê. Şêxê êzdîyan serê berxa bona qurbanê bi rengên cuda-cuda va reng dikirin û hîvî ji Melekê Taûs dikirin, ku ew bibe ”qurbana” eynsî.
Piranîya êzdîyan qurban di ocaxên şêxan, pîran û koçekan da didin.
Çend erf û edetên cihûyan, ku derheqa qurbandayînan da ne, bi riya Kitêba Dînî belav bûye û ketîye nava mîtologîya gelek miletan. Dîroka qurbandayînên Abraham û kurê wî bi gelekan va eyan e. Ew hema bêje bi eynî fikirê derbazî nava êzdîyan jî bûye û êzdîyan navê ”Kurê Abram” lê kirine û wek lêgênd li her deran tê gilîkirinê. Tiştekî femdarî ye, ku êzdîyan ew lêgênd gorî dînê xwe hinek guhartine, kirine ya xwe û gorî dîn û zanebûnên xwe şirove dikin.
Melekê Taûs piştî ku qencîyên mezin ji Abram ra kirîye, dixweze wî bicêribîne, ka ew çiqasî helal e, ber wî pêşnîyar dike Îsoyê (Îsahak) kurê xwe bibe serê çiyayê Cûdî û bike qurban.
Abram bêy ku bifikire, kurê xwe hildide û berê xwe dide çiyê. Ew hildikişe serê çiyê û gorî lêgêndê li wir heta îro jî agirê heta-hetayê dişuxule. Abram nişkêva dengekî sêr dibihê: ”Kêrê hilde û kurê xwe serjê bike”. Gava ew kêr nêzîkî serê kurê xwe dike, Melekê Taûs dîhar dibe, destê Abram digire û jê ra dibêje, ku ew di aminayî û helalîya wî da bawer e.
Abram kurê xwe hildide, razîbûna xwe dide Xwedê û dibêje:
”Xwedê, tu kerîm î
Melekê Taûs, tu rehîm î
Tu Xwedayê erş û hîm î
Ez razî me ji kerema te”.
Lêgênda cihûyan ”Abraham” û ya kurdan ”Abram” bi naveroka xwe va hema bêje eynî ne, firqî tenê ew e, ku di şaxê kurdî da xulamên Abram tunene, lê şaxê cihûyan da Abraham xulamên xwe jî bi xwe ra dibe.
Di Tewretê da, di lêgênda Abraham da behsa jinê nayê kirinê, lê di şaxê kurdî da navê jina Abraham derbaz dibe û ew jin dihate hesibandinê wek keça êlê (eşîretê).
Di şaxa kurdî da em rastî çiyayê Cûdî û agirê heta-hetayê yê li serê çiyê tên, ya ku di şaxê bi ibrî (zimanê cihûyan) da tune.
Lêgênda kurdan ya ”Abram” di mîtologîya kurdan da varyanta ya cihûyan e bi hinek guhartinan va. Lê ya here sereke, ku di herdu lêgêndan da heye, ew edetê qurbandayînê ye, bona şêkirdarîya xwe di hindava Xwedayan û ruhan da dîyar bikin. Di ocaxên êzdîyan da, li çiyan, ber avan, daran, şikevtan û kevirên ziyaretî pez, dewar û teyredeyên nêr yên di rengê sipî û sîs da qurban têne dayînê, piranîya wan beran û dîk in.
Edetên ha bal ermenîyan, ûrisan, cihûyan, huruman (yûnanan), gurcan û gelek miletên mayîn jî hene. Bal cihûyan û huruman qurbana pêşin gerekê nêr bûya.
Gorî Grîgor Tatêvasî: ”Gerekê merivê ku heywanê bona qurbanê serjê dike nêr bûya (mêr bûya) ”[291].
Bal êzdîyan jî kesê ku qurban serjê dikir gerekê mêr bûya.
Ew yek, ku heywanê qurbana pêşin gerekê nêr be, bi awayekî geş di folklora kurdî da xuya dibe. Di destana ”Memê û Zînê” da sê bira bona di karê xwe da serketî bin, qurbanan didin, ew qurban di nav jar, destteng, hewcedar û sêfîlan da bela dikin[292].
Mêrxasê hikyata ”Dewrêş” bona kurê xwe ji destê wehşên ejdaha xilaz bike, ber Erdawid berxê nêr serjê dike û dike qurban.
Eger qurban alî serketina karekî ne dikir, wê demê êzdî sê kevir davîtine warê ku ziyaret lê heye. Gorî femdarîya gel, fikira vî edetî ew e, ku zoraya ruhên neqenc bidine sistkirinê. Wisa xuya ye, ku pevgirêdana vî edetî bi hebandina keviran va heye.
Ji destpêka sedsala 20î di warên Ermenîstanê yên êzdî lê dijîn, ev ocax û ziyaret hebûn:
1.Ocaxa Şêx Hesen; di gundê Emençayîrê, navçeya Dîgorê, qezaya Qersê
2.Ocaxa Cin Teyar; li gundê Mîrekê, navçeya Aparanê.
3.Ocaxa Şêx Emo û Koçek Xudo, li gundê Karvanserayê, navçeya Artîkê.
4.Ocaxa Koçek Emo li gundê Camûşvana Biçûk, navçeya Aparanê.
5.Çiyayê Bozutlîyê; li navçeya Talînê.
Êzdî gava qurban didan, çend niqitk ji xûna qurbanê vedixwerin an jî bi tilîya kodalêsê va ji wê xwînê li enîya xwe dixistin. Di ocaxa ”Cin Teyar” da beran û dîkên sipî dikirin qurban, ji wê xwînê çend niqitk li enîya nexweş dixistin û ew teslîmî ruhê Cin Teyar dikirin. Ji goştê di ocaxê da serjêkirî nexweş didane xwerinê wek tulusm.
Ev edetê ku ji xwîna heywanê qurbandayî vedixwin û li enîya xwe dixin, bal gelek miletên xaçparêz û ne xaçparêz jî heye.
Xevsûran bi xwîna qurbanê bi xaçkî li enîya nexweş dixistin[293], lê osan niqitkên pêşin yên xwîna heywanê qurbandayî davîtine nava êgir[294].
Xwerina çîtîyekî ji goştê kelandî an jî xav û ji xwîna qurbanê çend niqitk vexwerin an jî li enîya xwe xistin bal gelek miletan, herwiha bal kurdan jî, xwedî kemala pêwendîdanînê ye. Hîm û kokên vî edetî gerekê di dewrana derebegîyê da bigerin, dema di hemû dînan da ruhberê ku dihate hebandin, heywan bû. Pêwendîdayîn dihate wê maneyê, ku bi xwerina goştê qurbanê û vexwerina xwîna wê dîndaran bi Horî û Melekan va bi goşt û xwîn va dihatine girêdanê, dibûne kesên hev yên xwînî, bona di paşdemê da dua wan Melek û Horîyan li ser wan be.
Cûrekî qurbandayîna êzdîyan jî hebû: ew zirardayîna bedena xwe bû, wek di wextê çalkirina mirîyan da ser çavên xwe dirûçikandin, xwîn dikirin, porên xwe dibirîn û kurr dikirin, rojî digirtin, bi meh û salan heznî diman.
Heta niha jî rojî girtin di nav êzdîyan da maye, lê yên dinê, ku me li jorê behsa wan kir, hema bêje nemane.
Tevaya civaka êzdîyan tevî qurbandayînê dibû. Piştî qurbanê milet berev dibû, bi hev ra nanê qurbanê dixwerin, ku ew bigihîje ruhê mirîyan. Ev yeka derbazî nava xaçparêzan û mehmedîyan da jî bûye.
Gorî qewal Hecî, xwerina nanê qurbanê bal xaçparêzan mîna wê nanxwerinê ye, ku li ber ziyareta Lalişê tê xwerinê. Eger ew nanxwerin bi amadebûna milet nîbûya, gorî êzdîyan ew wek qurban nedihate qebûlkirinê. Ev qurbandayîn tenê di ocaxên ziyaretî da dihatine dayînê – di çiyan da, di bin darê buhurtî da û ber ziyaretan. Li goristanan jî, ser mezelan qurban didan.
Qurbandayînên li ser mezelan bal yûnanîyên kevin jî hebûye. Ew yek di berhema ”Îlîakan” ya Homêros da derbaz dibe. Li wir Akîlês bona ruhê Patroklês nanê xêrê dide.
Gelek milet, di nav wan da kurd jî, piranî derbaharê qurban didan.
Qurbandayîn, duakirin, heyteholên dînî ji bo wê yekê baharê dikirin, ji ber ku di wê demsalê da tebîyet hişyar dibe, nan zîl dide, digihîje, kulîlk dibişkivin, hêşinayî çîl dide, bona nan pir bûya, tebîyetê heqê merivê xebatkar bida.
Жертвоприношения
Обряд жертвоприношения в жизни и верованиях курдов-езидов занимал важное место.
Жертвенное животное предварительно освящалось религиозными обрядами. Шейх езидов заранее наносил краской метку на голове жертвенного ягненка и молитвой просил Малакетауса признать данное священнодействие истинным курбаном /жертвоприношением/.
Жертвоприношение в основном отправлялось в оджахах шейхов, пиров или кочаков.
Еврейские легенды о жертвоприношении через Святую книгу получили широкое распространение в мифологии многих народов. Общеизвестна история Абраама, который был готов во имя бога принести в жертву своего отрока. Эта легенда почти с аналогичным содержанием бытует и среди курдов и называется "Сын Абрама" (Kurê Abram). Она повсюду на устах у всех. Естественно, курды-езиды подвергли эту легенду определенным изменениям, присвоили ее себе и рассказывают ее в соответствии со своим пониманием этой истории.
Малакетаус, будучи милостивым к Абраму, которому сделал много добра, решил испытать его на преданность. Он потребовал, чтобы Абрам отвел своего сына ИСО /Исаака/ на вершину горы Джуд и принес его в жертву. Абрам безропотно взял сына и поднялся на гору Джуд, где, согласно легенде, и по сей день горит вечный огонь. Вдруг на горе до Абрама донесся некий таинственный голос, повелевающий взять нож и зарезать сына. Абрам смиренно взял в руку нож и поднес к шее сына, но в этот миг перед ним в облике птицы появился Малакетаус и велел Абраму остановиться. Малакетаус сообщил Абраму, что он убедился в его преданности и верит ему.
Абрам поблагодарил бога и произнес:
Xodê tu kerîmî,
Melektaûs, tu rehîmî,
Ez razîme ji keremê te
Господь наш - ты благодетель.
Малакетаус, ты милосерден,
Благодарю тебя за милость твою.
Возблагодарив бога, Абрам взял отрока своего за руку и радостно возвратился домой.
Еврейская и курдская легенды по содержанию почти одинаковы, но разнятся тем, что в курдском варианте Абрам действует без слуг, а в еврейском Абраам отправился на гору вместе со своими слугами.
Ни в библии, ни в самой легенде "Абраам" об участии женщины ничего не сказано, в то время как в курдском варианте упоминается жена Абрама, считавшаяся дочерью рода, клана (кнез). В курдском варианте упоминается также гора Джуд (Çyaye Cûd) с вечным огнем на вершине, о чем ничего не говорится в еврейской легенде.
Легенда "Абрам" в курдской мифологии - это вариант народного пересказывания еврейской легенды, в коих объединяющей нитью является идея жертвоприношения во имя обретения благосклонности и покровительства богов и духов.
В жертву езиды приносили исключительно животных-самцов, в основном это был баран или белый петух. Жертвоприношение осуществлялось в святых оджахах или у подножья гор возле священных деревьев, пещер, родников и камней. По обычаю этот обряд совершался руками мужчины.
Подобный обычай существовал также у армян, евреев, греков, грузин и еще у многих других народов. У евреев и древних греков считалось, что первым жертвенным животным должен быть самец.
По свидетельству Грикора Татеваци, "жертвенного животного должен был зарезать только мужчина, который обязательно должен был быть из мирян и человеком верующим".[295] Мысль о принадлежности жертвенных животных к особи мужского пола просматривается и в курдском фольклоре. В знаменитой поэме "Маме и Зине" ее персонажи, трое братьев, в знак того, чтобы им сопутствовала удача, в жертву приносят барана, мясо которого раздают сиротам, беднякам и нищим.[296]
В сказке "Давреш" ее герой Давреш, чтобы найти своего сына и вырвать его из рук великанов, возле капища у горы Ардауд в жертву приносит ягненка-самца.
Если жертвоприношение не помогало успешному завершению задуманного дела, езиды приносили к святым местам три камня и оставляли их там. В народном понимании этот обычай символизировал нейтрализацию зла, и, возможно, в некоторой степени связан также с культом камня.
В начале XX века в местах компактного проживания курдов-езидов имелись следующие священные оджахи и места, где осуществлялся обряд жертвоприношения:
1.0джах шейха Хасана в с.Яманчаир Тегорокого района Карской области.
2.0джах Джин Тайара в с.Мирак Апаранского района.
З.Оджах шейха Амо и кочака Худо в с. Карвансара Артикского района.
4.0джах кочака Амо в с. Малый Джамушлу Апаранского района.
5. Гора Бозутлу в Талинском районе.
Обряд жертвоприношения у езидов ознаменовывался выпиванием нескольких глотков жертвенной крови или нанесением нескольких капель на лицо с помощью указательного пальца.
В святом оджахе Джин Тайар в Апаранском районе для исцеления страдающего недугом человека в жертву приносили барана и белого петуха, кровью которых на лбу больного делали отметину и после этого передавали его под покровительство духа Джин Тайара. Мясо жертвенного животного обычно отваривали. Сам больной и его родственники, обратившиеся к святому оджаху за помощью, непременно обязаны были отведать немного жертвенного мяса в качестве ТУЛУСМЫ /т.е. в качестве причащения и священного снадобья/.
Ритуал испития жертвенной крови и смазывания ею лба существовал также среди некоторых христианских и нехристианских народов.
Хевсуры кровью жертвенного животного рисовали крест на лбу больного[297], а осетины первые капли жертвенной крови бросали в огонь.
Поедание кусочка сырого или вареного мяса жертвенного животного, испитие крови или смазывание ею лба у курдов имели значение причащения. Корни этого обычая восходят к периоду первобытного общества, когда главенствующим предметом религиозных культов являлись тотемные животные. Причащение означало стать плоть от плоти получив тем самым его надежное покровительство и опеку.
Жертвоприношение у езидов выражалось также самоистязанием своей плоти: женщины во время похорон близкого человека царапали себе лица, рвали на себе или стригли волосы, мужчины обеми руками били себя по голове и т. д.
Как пережиток прошлого и в наши дни тоже верующие езиды продолжают соблюдать пост, а обычай жертвоприношения, о чем говорилось выше, постепенно исчезает
Жертвоприношение у езидов носил характер общественного мероприятия. Это выражалось в том, что после принесения животного в жертву устраивалась большая общая трапеза с исполнением всех религиозных обрядов. Такая трапеза с людским собранием являлась клановым /родовым/ мероприятием и имела коллективный характер. У многих народов принявших христианство или ислам, эти обряды были освящены соответствующими религиозными законами.
Со слов кавала Аджи, христианские трапезы организованные обряда по случаю жертвоприношения, внешне похожи на курдские, устраиваемые у храма в Лалеше.
В случае, если трапеза была неколлективной, езиды такой обряд не признавали курбаном[298] (qurban). Подобные мероприятия проводились, как правило, в святых местах, оджахах, в горах, под священными деревьями и т д. Подобный обряд жертвоприношения с коллективной трапезой в память об усопших исполнялся и на кладбищах.
Обычай коллективных трапез на кладбищах существовал и у древних греков, который нашел свое отражение в "Иллиаде" Гомера, когда Ахиллес во имя спокойствия души Патроклеса организовал подобную трапезу.
Многие народы, в том числе и курды-езиды, животных в жертву приносили, как правило, в начале весны.
Исполнение в весенний период обряда жертвоприношения, ритуалов и молитв связано было с пробуждением природы и всходом зерновых культур, чтобы год выдался хлебным и природа в благодарность за людской труд наградила их своими дарами.
18. Ruhanîya êzdîyan, koçek, qewal
Di bawermendîyên kurdan da dîk jî cîkî layîq digire, yê ku her ro di wextê xwe da bang dike, ew di malhebûnê da seheteke zindî bû, xwesma di dema çandinîya baharê û payîze da, di demên ekinberevkirinê da. Her sibe, hema bêje di eynî wextê da bangdayîn bal êzdîyan fikireke wisa saz kiribû, ku di wê yekê da biryara yê jorîn heye, ew ser wê fikirê bûn, ku di nav bedena dîk da ruhek heye, ku wî mecbûr dike bang bide. Lê gava mirîşk bikira qirte-qirt, wê ecêbek bihata serê neferên malê. Bi vî awayî, êzdî ekindarî, xweşbextî û bextreşîya malê, jîyan û mirin, hatina baharê û bûyarên din bi teyredeyên malê û kûvî va girê didan.
Ruhanîya êzdîyan pareveyî li ser van kastayan dibe: Şêx[299], Pîr[300] û Qewal[301].
Gotina qewal di kurdî da tê maneya pêxember. Herwiha koçek û feqîr jî hene, ku ne endamên ruhanîyê ne, ewana têderdixin ka wê çi biqewime û herwiha heyteholên dînî dikin.
Gorî êzdîyan merivên ruhanî herwiha perwerdekar, şêwirmend û pêşîkêş in jî. Her eşîretek xwedî şêx û merivên xwe yên ruhanîyê ye û karê wan ne tenê ew e, ku eyd û erefatên dînî bikin, lê herwiha gerekê navê eşîretê bilind bikin, riya rast nîşanî mirîdên xwe bikin.
Wek edet ruhenîyên ji kastayên ji hev cuda nikarin bibine xizm û xinamîyên hev, ango zewaca di navbera wan da qedexe ye.
Hemû ruhanîyên êzdîyan zuretî ne, ango nayêne hilbijartinê, û piranîya wan kîsî dîndaran dijîn.
Gorî edetê êzdîyan heytehol û eydên ayîna dîn bi destî ruhanîyê mêr tê kirinê, jinên wan jî ruhanî ne, lê ew nikarin karên dînî bikin, ji ber ku bi qanûna dîn jin ne paqij e.
Himberî şêxan hukumê nûnerên dînî yên din, wek pîr û qewal, kêmtir e. Li demên buhurî serekeşîr an jî Şêxê sereke gorî edetê dikaribûn mirîdekî eşîretê an jî berê bona şaşîtîyekê an jî kêmasîyeke mezin ji eşîretê bi dûr bixin, lê di destê pîr û qewalan da destûreke wisa tunebû.
Şêx, Pîr û Qewal ji kastayên ruhanîyê yên ji hev cuda ne, lema jî maf û extîyarîyên wan jî ji hev cuda ne.
Şêx erefatên dînî dikin, wek mirîdên mirî dişon[302], çal dikin û qewilên dînî dibêjin.
Di wextê qurbandayînê da şêx gerekê hazir bûya, karên dînî bikira, wek ji xwîna heywanê ku bona qurbanê hatîye serjêkirinê, çend niqitk li enîya zara nexweş dixist, goştê qurbanê di nav kesîb û belengazan da bela dikir û h.w.d.
Karê şêxan yê sereke ew bû, ku hebandina Melekê Taûs, Şîxadî û Êzdî pêxember di nav êzdîyan da bidine parastinê û kûrkirinê. Qewilên derheqa mezinaya wan da tenê şêx li ser şînan digotin.
Tenê destûra şêxan hebû di dema nîşanîya tezezewicîyan da nehekê bibire û bi wê va girêdayî dua û dirozgeyên dînî bike. Di wan heyteholan da ewî ji mala zavê gelek hediya distendin.
Piştî çalkirina mirîyan şêx gerekê berî destpêka dayîna nanê xêrê qewilek bigota. Ev yek di mehên baharê, di dema xêrdayînan jî li ser mezelan dihate kirinê.
Hemû cûre dua, dirozge û qewilxwendin ji alîyê şêxan da dihatine kirinê.
Dema yekî/e nenas dibû endamê eşîrê an jî berê, şêx gerekê ew yek bi heyteholeke dînî bikira. Ew nêzîkî wî nenasî dibû û digot:
”Bi helalî, bi dilê safî
Kurê vê berê bî
Tê bibî, tê bibî”.
Niha ji rûyê wê yekê da, ku pêwendîyên xwînî di nav qebîl û beran da sist bûye, ev vedet hema bêje ji holê rabûye.
Şêx xên ji ku di hêla dînî da serkêşî li mirîdan dikin, herwiha ew di jîyana dervayî dînî da jî serek in, beşek ji wan serekên eşîrê ne.
Niha jî mîrê êzdîyan yê herî mezin Şêx e, ku li herêma Şengalê dimîne û ji wira bi destî qewalan serokatî li êzdîyan dike.
Hinek şêx zordestî li mirîdên xwe dikirin, heta carna mirîd dewsa ga horîka şêx dajotin, erdê wî bêcer dikirin, şov dikirin, diçûne ber pez û dewarên wan, baharan bi wan ra diçûne zozanan, karê mala wan dikirin, lê jinên mirîdên êzdîyan belaş miqatî li pez û dewarên şêx yên şîrî dikirin û karên malê yên hûr û gir dikirin.
Berî şorişa Oktobir êzdî nexwendî bûn, di rûyê edetên kevin yên ziyankar da êzdî nediçûne mekteban. Merivên ruhanî hewil didan di nav êzdîyan da ew fikira Şîxadî bidine rikinkirinê, ku ”xwendin ji êzdîyan ra dest nade” û lema jî kêm kes diçû mekteban.
Nûnerê dînê êzdîyan yê duduyan – Pîr gerekê ev karên bi dîn va girêdayî bikira: porên zarê yeksalî bibirîya, dua li Melekê Taûs bikira, bona zaro saxlem be û emirê wî dirêj be, mêrxas be û lawê eşîra xwe yê hêja be.
Destûra Pîr hebû bona nexweş ji mirinê xilaz bike, heyteholên dînî bikira, wek ku koçek dikirin, yên ku porên nexweş dibirîn û di nav xwelîya ber şêmîkê çal dikirin.
Wextê mî berx dianî Pîr di mala mirîdê xwe da dua dikir bona berxên zayî sax bimînin, bona mî du berxan bînin. Ji wan duayan çarxetek:
”Memê Şivan, tu hadir î
Memê Şivan tu qedir î
Me zêde ke pez û hirî
Nede me şîn û girî”[303].
Di şahîyan û dawetan da gava şêx amade nebûya, Pîr dewsa wan digirtin.
Pîr heywanê ji bo qurbanê hildibijartin, wek nîşan, guhê wan jê dikirin, hirîya wan reng dikirin, paşê dikirin qurban.
Pîr perwerdekar bûn, gotina wan bona êzdîyan gerekê bibûya wek ”şûrê birran”, ango gotina wan duta nedibû.
Tenê fûnksyoneke qewalan hebû: ku di nav êzdîyan da hebandina Melekê Taûs bidine kûrkirinê. Ewana li gundê Beedrê, herêma Lalişê, devera Şengalê dimînin û karê xwe bi serokatîya Mîrê Êzdîyan bi rêva dibin. Ewana her sal ji ziyareta Şîxadî heykelê Melekê Taûs hildidan, gund bi gund digerîyan û xêr û xêrat berev dikirin. Ew dihatine nava êzdîyên Ermenîstanê jî. Mirîd li ku jî bûna - li zozanan, gundan, an havîngehan – qewalan bi dil û can qebûl dikirin, heyteholên dînî dikirin, qedriê wan digirtin û ji wan ra hurmet dikirin.
Ew mala ku gerekê qewal lê bihêwirîyana, him mêr, him jî jin ji berê da bi hêvîyeke mezin hazirîya xwe didîtin bona heykelê Taûs bi layîqî qebûl bikin, dora wî heykelî direqisîyan, heta ew dibirine odeyê. Dema ew heykel îdî wê bikirana odeyê, ber şêmîkê pezek li erdê dixistin, qurban didan. Piştî qurbandayînê qewalan li defê û şibabê dixistin, lê kesên hazir direqisîyan. Di nav reqasçîyan da gerekê him mêr hebûna, him jî jin û bi reqasê va Taûs verêyî odeyê dikirin[304].
Wisa xuya ye, ku ev reqasên dînî girêdayî Taûs ra di nav êzdîyan da ji demên pûtperestîyê maye. Di wan deman jî gerekê jin û mêr wekehev tevî heyteholên dînî bibûna.
Qewal piştî ku ji warekî hediya berev dikirin, berê xwe didane warekî din û li wir jî hediya û pêşkêş berev dikirin. Di nav êzdîyan da bûbû edet, ku hediya bidine nûnerên ruhanîyê, tiştekî guneh dihate hesibandin, eger wisa nekirana, kê ku hediya nedida, heta ew êzdîyekî destteng jî bûya, qewal nifir li wan dikirin û didane rûyê wî.
Qewal tevî karê nûnerên ruhanîyê yên mayîn nedibûn, destûreke wan ya wisa tunebû, ew tenê ”dergevanê Melekê Taûs” bûn, ango, qulixî (xizmetî) Melekê Taûs dikirin.
Qedexe bû, ku Şêx, Pîr an jî Qewal bi mirîdan ra bizewicin. Heta ewana bi xwe jî nikaribûn di nav hev da bizewicîyana. Ango, şêx bi şêxan ra, pîr bi pîran ra, qewal jî bi qewalan ra dizewicîn. Heta şêx, pîr û qewalên ji malên cuda jî nikaribûn bi hev ra bizewicîyana.Bi bawerîya me ew qedexe ji wê yekê dihat, ku nûnerên ruhanîyê ne dixwestin ku hukumê wan yê ku ji zuretê derbazî zuretê dibe, ji dest wan derkeve.
Êzdî wek edet destê kesê ruhanîyê yê rastê maç dikin û dibêjin: ”Ez xulamê ocaxa te me”. Di şînan û şayan da, heta di wan deman da jî, eger mirîd di rê da rastî nûnerê ruhanîyê bihata, dîsa diçûne destê wî yê rastê. Ev edetê kurdan ber çavên zanyarê alman Lêman Haupt ra jî derbaz nebûye, ku di dema rêwîtîya xwe ya li Ermenîstanê dîtibû: ”Qadir axa hazirîyake bi gotina we dîtibû û li benda mêvanan bû. Çaya Şêx hazir bû û jê ra fêkî jî anîn. Mêvanê pêşin ber çavên hemîyan destê Şêx yê rastê radimûse, paşê kurdên din jî çav didine wî…”[305].
Di nav kurdan da koçek jî nûnerên ruhanîyê ne. Koçek tê maneya koçkirinê, barkirinê û ew fikir tam gorî cûrê jîyana wan e. Koçek qedera merivan dîyar dikin û xewnan şirove dikin, warên wan yên jîyînê heye jî, lê ew ji gundekî diçûne gundekî din, diketine mehikê[306] û bi sêrbazî qedera merivan û qewimandinên tebîyetê dîyar dikirin û şirove dikirin.
Jimara koçekan zêde nîne û ew kar ji zuretê derbazî zuretê nabe. Di nav êzdîyan da him merivên ruhanî, him jî mirîd dikaribûn bûbûna koçek bi şertê eger ruhekî di qilixê ruhberekî da bihata xewna wî û jê ra bigota:
-Tu îdî koçek î.
Kesê ku ew xewin dîtibe, hişyar dibe, berê xwe dide gel û dibêje, ku ew koçek e û destbi karê koçekîyê dike.
Piranîya koçekan dersên xwe ji jîyanê digirin, dema di warekî da merivên ruhanî tunebin, ew dikarin di çend pirsên dînî da dewsa wan bigirin.
Eger koçek şêx bûya, ji wî ra ”Şêxê koçek” dihate gotin û xên ji karê koçekîyê, hinek karên şêx û pîran jî dikaribû bikira.
Feqîr jî ji malbeta nûnerên ruhanîyê ne. Feqîrtî jî mînanî qewaltîyê ne ji zuretê derbaz dibû. Ewana jî heyteholên sêrbazîyê dikin û bi wê yekê va dixwezin bidine kivşê ku hêzeke wan ya batinî heye, ew heta dikarin çiya jî welgerînin, avê berbend bikin, pêşîya wê bibirin, kanîyan bimiçiqînin, erdhejan bixuliqînin û h.w.d.
Meriv dikare feqîran ji kincên wan nas bike, ji ber ku kincên wan ji hirîya (rîsê) sipî hatine dirûnê. Ev yek ji demên buhurî tê, dema eşîretan bawerîya xwe bi berên dianîn û hirîya berên wek tiberk dihate qebûlkirin. Kurdan bi hirîyê sond dixwerin, gelek cara sonda wan ha bû: ”Ez bi vê biska hirîyê kim”.
Karê feqîran parastina ziyareta Şîxadî ye. Bona nexweş ji nexweşîyê xilaz bikin, kevir datanîn li ser zikê xwe û dişkênandin. Ew dihate wê maneyê, ku xudêgiravî ew wî ruhê neqenc hûrxweş dike, ku ketîye canê nexweş. Feqîran ji devê xwe kevirên hûr derdixistin, direşandin, ew kevir dipişirandin û dikirine wek ar û h.w.d. Feqîr ji koçekan bi wê yekê va dihatine cudakirinê, ku xewn şirove nedikirin, wana wextê heyteholên dînî navê Melekê Taûs didan, wextê berevkirina pereyan keşkûla xwe dirêjî haziran dikirin.
Gorî gotinên feqîran, pêşîyên wana di dema Şîxadî da jîne û di bin baskê wî da bûne, ji ber ku ewana xulamên ocaxê bûne.
Gelek edetên feqîran yên ecêb hebûn, wek nimûne, tenê birayê wan an jî destebirakê wan dikaribû porê wan kurr bikira. Piştî mirina wana, destûra tu kesî tunebû nêzîkî meytê wî bibin, xên ji merivên ruhanî, tenê merivên ruhanî dikaribûn kincên wî bêxistana û kefen bikirana.
Kincên mirî bi meyt ra tevayî dibirine ser mezel, lê piştî çalkirinê, eynî ew kesê ruhanî, ku feqîr çal kiribû û ser mezel qewil gotibû, her tişt di mala rehmetlêbûyî jî, li ser kincên wî, digot û paşê ew kinc hildida ji xwe ra.
Gotina koçek ya êzdîyan û gotina feqîr ya ereban bi koka xwe va ji sûfî tên, lê gorî sûfîzmê ewana gerekê bigihîjine hev, bi Xwedê ra pêwendîyan deynin, ji bo xatirê Xwedê qurbanan bidin, bi derblêdanan êşê bigihînine canê xwe, rojîyan bigirin, pey erzê xelkê neçin, bona dîn serê xwe bidin û h.w.d., bona li wê dinyayê herine buhuştê.
Koçek û feqîr kesên ruhanî nîbûn, lê dîsa jî di nav milet da qedirê wan wek qedirê horî û melekan bû.