Комментарии к предыдущим главам

Хотя каждая из приведенных статей заслуживает развернутой дискуссии, я буду вынужден ограничить себя короткими комментариями к четырем из них, которые представляются мне особенно значимыми.

Маслоу спрашивает: "Что есть в европейском экзистенциализме для американского психолога?" В ту же секунду я могу предложить свой собственный ответ на этот вопрос – я думаю, пересказ ответа Маслоу.

Но сначала, если мы будем искренни, большинство из нас должно признать, что нас отталкивает большое количество написанного и большое количество теоретических изысканий наших европейских коллег. Кое-что из этого кажется нам напыщенным, многословным и безосновательным. Некоторые идеи оказываются такими же яркими и освещающими, как луч света, но большая их часть оказывается утонувшими в море темноты. Первые главы книги "Экзистенция" были для меня лучом света, оставшиеся главы уводят в темноту.

Вышеизложенное очень хорошо показывает, как американская психология приступила к приданию новой формы заимствованным идеям, привнося порядок, ясность и применяя по отношению к ним эмпирическую проверку. В американской психологии очень мало, если они есть вообще, собственных оригинальных теорий; но она осуществила огромную работу по раскрытию и более аккуратному представлению идей Павлова, Бине, Фрейда, Роршаха и других. Теперь я предвижу, мы может совершить то же самое с Хайдеггером, Ясперсом и Бинсвангером. Работы, представленные на этом симпозиуме, являются значительным шагом в этом направлении. В частности, комментарии Роджерса показывают, как американская психология пытается перевести экзистенциальную догму в проверяемые предположения.

Маслоу, подходя с позитивной стороны, обнаружил в экзистенциализме некоторые достижения. Этот подход заставляет нас, например, придавать новое значение понятиям самобытности, выбора, ответственности, будущности; он заставляет нас улучшать методы постижения личности – от хрупких, мечтательно-книжных техник и чрезмерных интеллектуализации к планам идеографического изучения уникального индивида. Я осмелюсь подвести итог воззрениям Маслоу в следующем высказывании: экзистенциализм углубляет понятия, которые определяют человеческое состояние. Таким образом, он готовит путь (первые шаги) к психологии человечности. Позвольте мне объяснить, что я имею в виду.

Существует ряд событий, общих для всех людей, всего человечества. Человек рождается от отца и матери, обычно зачинается и воспитывается в любви. Он преследует некоторые биологические цели, но он преследует и другие цели, которые требуют утверждения в своей собственной самобытности, принятия ответственности, удовлетворения любопытства по отношению к смыслу жизни. Он обычно влюбляется и порождает новую жизнь. Он всегда умирает один. На протяжении всего пути он испытывает тревогу, страстные желания, боль и удовольствие.

Эта серия событий универсальна, общечеловечна, но психология никогда не бралась за нее вплотную. По этой причине наши понятия, методы и интересы оказываются недостаточными для обращения со многими вопросами, поставленными этими событиями. Экзистенциализм дал нам прообраз универсальной психологии человечности.

Одной из пренебрегаемых тем является смерть, предмет превосходной статьи Фейфела. Меня чрезвычайно удивляет, что же заставило его так озаглавить статью: "Смерть – релевантная переменная в психологии". Конечно, это релевантная переменная. Почему даже теперь все еще нужно в этом убеждать?

Как отметил Фейфел, личная философия смерти является огромной частью философии жизни. Некоторые относятся к смерти как к чему-то ужасному, другие – как к желанному, третьи – индифферентно. Хотя индивидуальные различия очень тонки и вариативны, почему мы до сих пор не включили взгляд на смерть в изучения личности и сферу психотерапии? Как опять-таки отметил Фейфел, фрейдовская догма о "желании смерти" доказала свою бесплодность. Гораздо более многообещающим является вклад самого Фейфела в эмпирические исследования. Вместо предположения, сделанного Фрейдом, что все люди "ищут" смерть, у нас скоро будет более дифференцированный и просвещенный отчет на эту тему.

Я бы хотел, однако, предложить Фейфелу более внимательно изучить религиозную составляющую. Он предположительно решил, что религиозные люди в целом более испуганы смертью. Но он также отмечает, что существует множество видов религиозности. Если более внимательно вглядеться в этот факт, мне кажется, можно обнаружить две противоположные тенденции. Люди, религиозные ценности которых являются "внутренними", то есть всеобъемлющими и тесно вплетенными в их жизнь (укоренившимися-в-них), будут меньше бояться смерти. В противоположность им, люди с "внешними" религиозными ценностями (носящими защитный, избегающий, этноцентрический характер) будут более испуганными. Мое предположение исходит из нашего открытия того, что этнические предрассудки положительно связаны с внешним типом религии, тогда как внутренний тип религии ведет к толерантности и универсальности взглядов.

Третья работа совсем иного рода. Как Маслоу, так и Фейфел находят, что европейский экзистенциализм слишком поглощен темами страха, боли, отчаяния и "тошноты", единственное средство борьбы с которыми – плотно сжатые губы. Битнические аспекты экзистенциализма в европейском, а не американском вкусе.

Тенденции в американском экзистенциализме будут носить (и уже носят) более оптимистичный характер. Сартр говорит что "выхода нет". Вспоминается стоик Эпиктет, который много лет назад написал: "У тебя течет из носа? Тогда, чудак, радуйся тому, что у тебя есть рукав, чтобы вытереться". Может ли кто-нибудь представить себе Карла Роджерса, дающего такой совет?

Американские пациенты страдают так же глубоко, как говорит Маслоу, они так же утомлены пустотой собственной жизни, как и европейские пациенты. Все же акцент на смирении, принятии, даже "смелости быть" кажется более европейским, чем американским. Виктор Франкл, чья последняя книга "От лагеря смерти к экзистенциализму" потрясла меня как самая мудрая книга на данную тему, обещает лишь слабую надежду в обмен на принятие ответственности и постижение смысла страдания. Американские движения квазиэкзистенциального порядка (клиент-центрированная психотерапия, психотерапия роста и самоактуализации и эгопсихотерапия) более оптимистичны в своих ориентациях.

Наконец, я считаю, что основная теоретическая проблема вытекает из размышлений Мэя. Он, кажется, предполагает, что феноменология (выражающаяся в том, что клиент начинает рассматривать самого себя как уникальное бытие-в-мире) является первой стадией психотерапии, и, возможно, только первой стадией. (Мне вспоминается простое утверждение Роберта Мак-Леода, сделанное им несколько лет назад, что феноменология является хорошей точкой отсчета, но плохим завершением для социальной психологии.)

Теперь Мэй допускает, что экзистенциалисты должны идти дальше. Они должны сказать, что, если мы знаем, полностью и исчерпывающе, ответ на вопрос что, ответ на вопрос почему должен также быть включен в рассмотрение. Но случай миссис Хатчинс, представленный доктором Мэем, не следует этой теоретической ориентации. Действительно, он тщательно описал ее образ себя в угрожающем мире. Но его терапия в своей основе базируется на психоаналитических техниках. Ее проблема представлена в знакомой фрейдистской манере, включая теорию формирования реакции вытеснения, сублимации и проекции. Бессознательное миссис Хатчинс наполнено фрейдовским, а не экзистенциальным содержанием.

Теоретический вопрос заключается в следующем: действительно ли искаженный взгляд пациента на мир всегда составляет его основную проблему? Разве все основные движущие мотивы жизни коренятся исключительно в ошибочной точке зрения? (Я знаю одного командира подводной лодки, недавно вышедшего в отставку, который обладает стремлением к доминированию и нетерпеливым, раздражительным характером. Он считает, что другие должны незамедлительно ему повиноваться, и поэтому соответственно его восприятие других неадекватно. Сомневаюсь, что проблема лежит в его детстве. В силу внешних обстоятельств у него развилось нарушенное восприятие социальных отношений – и именно в этом его проблема.)

Короче говоря, экзистенциалисты могут не сомневаться в утверждении, что иногда то, что мы называем "симптомами", является фактически основной проблемой. Все больше и больше мы подходим к тому, чтобы приписывать мотивационную силу когнитивным состояниям. Возможно, то, что феноменологический взгляд на пациента предлагает нам в качестве первой стадии, представляет всю проблему; она является основной, так же как и исходной для психотерапии.

Спешу добавить, что я не утверждаю, что это состояние всегда сохраняется. Подавляемое может быть высвобождено; бессознательная враждебность может быть осознана. Терапия может применять традиционные глубинные техники.

Все вопросы, затронутые мной, поднимались на симпозиуме, и, на мой взгляд, являются фундаментальными для теории мотивации. Может ли (по крайней мере иногда) приобретенное мировоззрение не составлять центральный мотив жизни и, в случае его нарушения – основную терапевтическую проблему? Может ли жизненная философия человека здесь и сейчас не быть функционально самостоятельным мотивом? Всегда ли нам нужно копать глубже, чем предоставленная здесь феноменология?

Мое мнение состоит в том, что психология должна делать различие между жизнью, где есть реальное экзистенциальное наполнение, и жизнью, где это является явной маской, за которой скрывается грохот бессознательного.

ЭКЗИСТЕНЦИЯ:
НОВОЕ ИЗМЕРЕНИЕ В ПСИХИАТРИИ И ПСИХОЛОГИИ

Existence: A New Dimension In Psychiatry And Psychology
Ed. by Rollo May, Ernst Engel, Henry F.Ellenberger
New York: Basic Books, 1958

Ролло Мэй

ИСТОКИ ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНОГО НАПРАВЛЕНИЯ В ПСИХОЛОГИИ И ЕГО ЗНАЧЕНИЕ¹

В последнее время многие психиатры и психологи все больше и больше осознают, что в нашем понимании человека существуют серьезные пробелы. Для психотерапевтов, которые сталкиваются в своей работе с людьми, переживающими кризис, эти пробелы кажутся невосполнимыми. Тревогу людей, находящихся в состоянии кризиса, нельзя снять с помощью теоретической формулы. Эти проблемы кажутся непреодолимыми и в научных исследованиях. Таким образом, многие психиатры и психологи Европы и США задают себе эти вопросы и мучаются сомнениями, которые проистекают из этих же самых лишь наполовину решенных вопросов.

Можем ли мы быть уверены, что видим пациента таким, какой он есть, или мы видим проекцию наших собственных теорий о нем? У каждого психотерапевта есть свои представления о поведении и его механизмах, а также разработанная его школой определенная концептуальная система. С научной точки зрения она совершенно необходима. Но принципиальный вопрос, который всегда касается и системы пациента, заключается в следующем: как мы можем быть уверены в том, что наша прекрасно разработанная система на самом деле имеет какое-то отношение к мистеру Джонсу, сидящему сейчас напротив нас на сеансе консультирования? Может быть, в отношении этого конкретного человека требуется совершенно иная система? И чем больше мы полагаемся на логическую последовательность нашей системы, тем больше данный пациент ускользает от нас, тая, как морская пена, в наших исследовательских руках.

Еще один принципиальный вопрос: как мы можем знать, что видим пациента в его действительном мире, в котором он живет и работает, в уникальном конкретном мире, отличающемся от наших общих теорий? Мы никогда не сможем проникнуть в его мир, узнать его непосредственно. И все же мы должны знать его, должны существовать в его мире, если хотим, чтобы у нас был шанс понять этого человека.

Эти вопросы побудили европейских психиатров и психологов разработать направление Daseinsanalyse, или экзистенциально-аналитическое направление. Основной представитель этого подхода – Людвиг Бинсвангер – пишет, что "экзистенциально-исследовательская ориентация в психиатрии возникла из безрезультатности общих попыток достичь научного понимания в психиатрии... Психология и психиатрия – это науки, занимающиеся человеком, человеком как таковым, а не только психически больным человеком. Новое понимание человека, которым мы обязаны анализу экзистенции, проведенным Хайдеггером, основывается на новой концепции, согласно которой человек больше не предстает в рамках той или иной теории, неважно, механистическая она, биологическая или психологическая..."²

I. К ЧЕМУ ПРИВЕЛО РАЗВИТИЕ
ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНО-АНАЛИТИЧЕСКОГО НАПРАВЛЕНИЯ

Перед тем как обратиться к рассмотрению новой концепции человека, следует отметить, что это направление возникло спонтанно в разных частях Европы и в разных школах, что привело к формированию разнообразных взглядов на данный вопрос. К представителям первой, феноменологической стадии этого направления относят Юджина Минковски (Eugene Minkowski) из Парижа, Эрвина Страуса (Erwin Straus) из Германии, который сейчас проживает в Америке, фон Гебсаттеля (V. Е. Von Gebsattel) из Германии. Более специфическая вторая, или экзистенциальная, стадия представлена именами Л.Бинсвангера (L.Binswanger), А.Сторча (А.Storch), M.Босса (М.Boss), Дж.Бэлли (G.Bally), Роланда Куна (Rolland Kuhn) из Швейцарии, Дж. ван ден Берга (J.H.Van Den Berg) и Ф.Бьютендика (F.J.Buytendijk) из Голландии и другими. То, что движение возникло спонтанно, что люди, высказывавшие сходные идеи, порой даже не знали друг о друге, то есть то, что это направление является плодом работы не одного лидера, а обязано своим возникновением разным психиатрам и психологам, накладывает отпечаток на всю концепцию в целом. Все эти факты означают, что данное направление должно удовлетворить широкий круг запросов современной психологии и психиатрии. Фон Гебсаттель, Босс и Бэлли работали в русле фрейдовского анализа. Бинсвангер, хотя и жил в Швейцарии, стал членом Венского психоаналитического общества по рекомендации 3.Фрейда. Это произошло в то время, когда цюрихская группа отделилась от Международного психоаналитического общества. Некоторые экзистенциальные терапевты находились под влиянием Юнга.

Все эти люди были достаточно опытными, их лечение – эффективным. Но, оставаясь в рамках психоанализа, они не могли понять, почему в одном случае лечение помогает, а в другом нет, и что на самом деле происходит в существовании пациента. Они полагали, что обычные терапевтические методы не могут разрешить эти внутренние сомнения. К таким методам относились удвоенные усилия, направленные на улучшение чьей-либо сложной и запутанной концептуальной системы. Среди психотерапевтов, обеспокоенных тем, что они делают, наблюдались сторонники другой тенденции решения этих проблем. Эта группа концентрировала свое внимание на технике терапии. Возможно, одним из наиболее удобных способов снижения тревоги является абстрагирование от этих проблем путем принятия особого значения техники в целом. Эти люди, как указывал Людвиг Лефебр (Ludwig Lefebre)³, не хотели объяснять происходящее в процессе терапии с помощью таких не поддающихся проверке структур, как "либидо", "цензор" или "перенос". Кроме этого, они сильно сомневались в возможности использования теории бессознательного в качестве чистого листа, на котором можно написать почти любое объяснение. Страус говорит о том, что они осознавали, что "бессознательные идеи пациентов встречаются чаще, чем сознательные теории терапевтов".

Эти психиатры и психологи не рассматривали специальные терапевтические техники. Они признавали, что, например, психоанализ оказывается очень действенным в определенных случаях. Некоторые из них, будучи добросовестными сторонниками Фрейда, практиковали психоанализ. Однако все эти психотерапевты сильно сомневались в психоаналитической теории человека. Они полагали, что трудности и ограничения в концепции человека не только серьезно блокируют исследование, но и значительно ограничивают эффективность и развитие терапевтических техник в будущем. Они пытались понять конкретные неврозы или психозы, а таким образом и кризис, не как отклонение от теоретического критерия того или иного психолога или психиатра, работающего с этим случаем, но как отклонение в структуре существования (экзистенции) пациента, как разрушение условий его существования (condition humaine). "Психотерапия, основанная на экзистенциально-аналитическом подходе, исследует историю жизни пациента, не пытаясь объяснить ни ее самою, ни ее патологические проявления с помощью тех или иных психотерапевтических школ или предпочитаемых категорий. Вместо этого она понимает данную историю жизни как изменение во всей структуре бытия пациента в мире..."⁴. Эта мысль может показаться немного путаной, но все первые главы будут посвящены тому, что данное направление означает в понимании особенностей личностей. В главах, написанных пионерами этого движения, будут приведены примеры метода анализа случаев.

Бинсвангер пытался понять, как экзистенциальный анализ объясняет конкретный случай, а также пытался сравнить его с другими методами понимания. Эти идеи графически представлены в работе Бинсвангера "Эллен Вест"⁵. После того как он в 1942⁶ году закончил свою книгу об экзистенциальном анализе, он поехал в санаторий, где был директором, чтобы выбрать историю случая молодой женщины, которая в конечном счете, покончила жизнь самоубийством. Этот случай богат красноречивыми дневниками, личными заметками и стихотворениями Эллен Вест. Более того, до поступления в санаторий она дважды проходила курс психоанализа у разных психоаналитиков, а в самом санатории посещала консультации Блейлера и Крепелина. Бинсвангер использует этот случай в качестве темы для обсуждения, в качестве истории случай Эллен Вест сначала обсуждали психоаналитики, затем Блейлер и Крепелин, а также другие авторитетные врачи санатория. Потом Бинсвангер рассуждал на тему, как бы ее случай был понят сейчас в свете экзистенциального анализа.

Здесь будет уместным вспомнить долгую дружбу между Бинсвангером и Фрейдом, которую они оба очень ценили. Недавно вышла небольшая книга воспоминаний Бинсвангера о Фрейде. Эту книгу его побудила написать Анна Фрейд. В ней Бинсвангер перечисляет свои многочисленные визиты в дом Фрейда в Вене и визиты Фрейда в его санаторий на озере Констанс.

Их отношения тем более удивительны, что это единственный пример длительной дружбы Фрейда с коллегой, взгляды которого радикально отличались от его собственных. В письме Фрейда, написанном Бинсвангеру в ответ на его последнее новогоднее письмо, было тонкое замечание: "Ты, так отличающийся от всех остальных, не позволил, чтобы твое интеллектуальное развитие, которое все дальше и дальше уводит тебя от моего влияния, разрушило наши личные отношения. Ты не знаешь, как много хорошего этим сделал"⁷. Мы, конечно, не можем судить, выжила ли их дружба, потому что их интеллектуальный конфликт был подобен общеизвестной битве между никогда не встречавшимися слоном и моржом, или она долго просуществовала благодаря дипломатическому подходу со стороны Бинсвангера (однажды Фрейд слегка упрекнул его в этом) или благодаря их взаимному уважению и искренней привязанности друг к другу. Что действительно важно, так это то, что Бинсвангер вместе с другими представителями экзистенциальной терапии не рассматривал динамизм как таковой; их в большей мере интересовал анализ лежащих в основе положений о человеческой природе и выявление структуры, на которой можно построить любую терапевтическую систему.

Было бы ошибкой ставить экзистенциальное направление в психотерапии в один ряд со школами, отколовшимися от Фрейда, Юнга и Адлера. Эти школы возникли из-за существования белых пятен в ортодоксальной терапии, они появились в те моменты, когда развитие ортодоксальной терапии застопорилось, а ее результаты стали неудовлетворительными. Творческий порыв того или иного талантливого лидера служил толчком к образованию этих школ. Отто Ранк сделал акцент на настоящем в опыте пациента. Его работы появились в начале двадцатых годов, в то время, когда классический анализ увяз в безжизненных интеллектуальных дискуссиях о прошлом пациента. "Анализ характера", написанный Вильгельмом Райхом в конце двадцатых годов, был ответом на необходимость прорваться сквозь "щиты", броню характера. В тридцатые годы появились работы Хорни, Фромма и Салливана. Все они были представителями социокультурного направления. К этому времени ортодоксальный анализ потерял реальное значение социального и межличностного аспектов невротических и психотических расстройств. Экзистенциальная терапия также возникла в результате образования белых пятен, каких именно – мы скажем позже. Но есть два отличия данного направления от других школ. Во-первых, экзистенциальный подход возник спонтанно в разных частях континента, его основателями были разные люди. Во-вторых, его целью не является образование новой школы, противостоящей всем остальным, или новой техники, отрицающей все предыдущие. Его задача заключается в анализе структуры человеческого существования. Если мы сможем решить эту задачу, то тогда придем к пониманию реальности, лежащей в основе всех критических ситуаций.

Таким образом, цель этого подхода гораздо шире, чем прояснение белых пятен. Когда Бинсвангер пишет, что "...экзистенциальный анализ способен расширить и углубить понимание и базисные концепции психоанализа", то, по моему мнению, он создает хорошую основу не только для анализа, но и для других форм терапии.

Не трудно догадаться, что в Америке это направление столкнется с сильным сопротивлением, несмотря на то, что в Европе его значение быстро растет, а некоторые обозреватели говорят о нем, как о главном. В свое время, когда они еще были коллегами, Фрейд писал Юнгу, что всегда лучше вызвать открытое сопротивление викторианской культуры психоанализу. Последуем этому совету Фрейда и назовем основные источники сопротивления данному подходу.

Первым источником сопротивления, безусловно, является мнение, что все главные открытия уже сделаны и нам остается только разобраться в деталях. Эта установка – давняя помеха в такого рода делах, незваный гость, который заведомо присутствует во всех спорах между психотерапевтическими школами. Его называют "белые-пятна-превращенные-в-догму". И хотя это мнение даже не заслуживает ответа, да ответ и не будет воспринят, к сожалению, оно более распространено в данный исторический период, чем хотелось бы думать.

Второй источник сопротивления, требующий уже серьезного ответа, – это подозрение, что экзистенциальный анализ представляет собой вторжение философии в психиатрию и имеет мало общего с наукой. Такое отношение отчасти является пережитком дискуссий конца прошлого века, когда психологическая наука завоевала свободу и отделилась от метафизики. Эта победа была чрезвычайно важна, но затем последовала реакция, приведшая к другой крайности, что само по себе опасно. Рассматривая этот источник сопротивления, мы должны сделать некоторые комментарии.

Здесь будет уместным вспомнить, что экзистенциальное направление в психиатрии и психологии возникло как раз из стремления к большей, а не к меньшей эмпиричности. Бинсвангер и другие психологи были убеждены, что традиционные научные методы не только не могли представить эмпиричные данные, но они скорее скрывали, чем выявляли, происходящее в пациенте. Экзистенциальный анализ выступает против рассмотрения пациента в рамках наших предварительных концепций и представлений. Это прямо соотносится с научной традицией в широком смысле. Такой подход расширяет знания о человеке в исторической перспективе, углубляет научное познание, принимая во внимание факты самораскрытия человека в искусстве, литературе, философии. Здесь учитываются достижения, полученные в социокультурном направлении, раскрывающие конфликты и тревогу современного человека. Достаточно только прочитать следующие главы, чтобы убедиться, с какой интеллектуальной честностью и научной дисциплиной эти исследователи человеческой природы изучают указанные области. По моему мнению, в их работах предстает союз науки и гуманизма.

Также следует напомнить, что каждый научный метод базируется на философских гипотезах. Эти гипотезы определяют не только допустимую данным конкретным методом степень реальности, ведь методы на самом деле – это очки, через которые смотрит исследователь. Главное заключается в том, что согласно этим предпосылкам мы определяем, имеет ли наблюдаемое явление отношение к реальным проблемам, и таким образом делаем вывод о возможности научной работы. Ошибочно полагать, что исследователь может наблюдать явления в чистом виде, если отстранится от философского базиса. Тогда он просто некритически отражает конкретные узкие доктрины, ограниченные рамками его культуры. В результате наука имеет дело с изолированными фактами, которые она наблюдает с удаленной базы. Эта база – конкретный метод, возникший из зазора между субъектом и объектом. Этот зазор образовался в западной культуре в семнадцатом веке, а в девятнадцатом и двадцатом веках выделился в отдельную форму⁸. Безусловно, в наши дни мы не менее подвержены методологизму, чем люди из любой другой культуры. Но, наверное, самое неприятное, что наше понимание в такой решающей области, как психологическое исследование человека, а также зависящее от этого понимание эмоционального и психического здоровья ограничивается из-за некритического принятия узких предпосылок. Хелен Сарджент (Helen Sargent) очень мудро заметила, что "наука предлагает больше вариантов, чем студентам-выпускникам позволено осознать"⁹.

Разве не является сутью науки утверждение, что реальность законна а, следовательно, понимаема? Разве не является неотделимой частью научной целостности какой-либо метод, критикующий ее собственные предпосылки? Единственный способ уменьшить слепые зоны того или иного человека – это проанализировать его философские воззрения. По моему мнению, большая заслуга психиатров и психологов экзистенциального направления заключается в том, что они пытаются прояснить их собственный научный базис. Доктор Элленбергер в своей статье, приведенной в данной книге, говорит о том, что такая позиция обеспечивает им свежий и ясный взгляд на их испытуемых, а также позволяет пролить свет на многие грани психологического опыта.

Третьим источником сопротивления, и, по моему мнению, самым важным, является то особое внимание, которое у нас уделяется технике. За этим чрезмерным вниманием стоит абсолютное нетерпение к любым попыткам найти общее основание всех техник. Эту тенденцию легко объяснить, обращаясь к американскому социальному опыту. Ее хорошо демонстрирует наша оптимистичная, активная забота о том, как помочь человеку и как его изменить. Наши гении психологической мысли наиболее полно проявили себя в бихевиористской, клинической и т.п. областях, а наш значительный вклад в психиатрию связан с лекарственной формой терапии и другими техническими методами. Гордон Олпорт описал тот факт, что американская и британская психология (так же как и общая интеллектуальная атмосфера) являются продолжением философии Локка, то есть продолжением прагматической традиции, что соответствует бихевиоризму, системам типа "стимул-реакция" и зоопсихологии. На континенте же, напротив, преобладает традиция, идущая от философии Лейбница¹⁰. Теперь было бы очень разумно напомнить, что все новые теоретические веяния в области психологии, способные привести к возникновению новой школы, пришли из континентальной Европы. Из этого правила есть два исключения, да и то основателем этих школ был психиатр, родившийся в Европе¹¹. Мы пытаемся быть нацией практиков. Но вот в чем вопрос: где мы возьмем то, с чем будем практиковать? Наша озабоченность техникой сама по себе похвальна, но мы забываем о том факте, что техника, заключенная в самой себе долгое время, ее же и разрушает. Одна из причин, по которой европейская мысль была гораздо продуктивнее в смысле новых, оригинальных открытий, – это традиция широкой исторической и философской перспектив в науке и мысли. Это очевидно и в нашем случае, в случае экзистенциальной психотерапии. Бинсвангер, Страус, фон Гебсаттель и другие основатели этого направления имеют чувство "чистой" науки, хотя их мысль и связана с практическими проблемами и конкретными пациентами. Они ищут не техники как таковые, а понимание их основ.

Названные нами источники сопротивления далеки от того, чтобы умалить значение вклада экзистенциального анализа. По моему мнению, они с точностью показывают его потенциальную значимость для нашего мышления. Несмотря на все трудности, отчасти связанные с аналитическим языком, отчасти со сложностью аналитической мысли, мы убеждены, что экзистенциальный анализ очень важен и заслуживает серьезного изучения.