Рэкс, наркотики и рок-н-ролл
Глава 4
В девятом классе, мой первый урок проходил в классе джаза – это было кртуто – и вторым был английский. На английский я не явился – вместо него я пошел в парк возле моего дома. Всем было плевать на прогулы в те дни, и я ушел с одного урока, чтобы покидать фрисби.
Метание фрисби было важной частью меня в то время, и вот почему: ты учишься закручивать косяк на фрисби, высыпаешь все семена, и расслабляешься. В некоторых фрисби было небольшое отверствие, куда можно было что-нибудь спрятать, ты вставлял туда косяк, поджигал, и кидал его другому чуваку, и все это происходило, пока остальные сидели на уроке английского. Таким было мое образование.
Если я решал вернуться обратно, то третьим уроком была алгебра, на которой я сидел вместе с Винни Полом Эбботтом. Я знал его по той причине, что мы оба играли во всех городских бандах – он был барабанщиком – так что я смутно его знал, не потому, что у него были усы и борода с одиннадцати лет. Он был единственным патлатым чуваком. Еще у него были огромные клыки, мы вместе ходили на ланч каждый раз, но тогда я не думал о нем, как о хорошем друге, скорее как о знакомом. Но, я думаю, мы все-таки были друзьями, в некотором роде – музыкальный вкус связывал нас.
Это стало большим толчком к нашей дружбе. Отец Винни управлял единственной нормальной звукозаписывающей компанией в городе, из которых я знал, но, помимо звукорежиссуры, он также записал множество кантри-песен, и пытался их продавать. Кажется, он записал несколько песен на ABC Records. Через него и Винни, я встретился с его братом Дарреллом, и в то время он еще не играл на гитаре. Даррелл был на пару лет моложе брата и был обычным панком-скейтером.
В то время я слушал практически все, что было на слуху, впитывая, как губка. Винни садился впереди меня на алгебре, и вскоре мы начинали говорить о группах и музыкантах, обычно пока учитель что-то объяснял. Его объектом обожания в то время был Нил Пирт из группы Rush, барабанщик и автор песен, и если тебе не нравилось то, что нравилось Винни, ты словно бросал ему вызов. Он говорил мне всякую хрень, вроде «Чувак, Нил Пирт… он порвет Джона Бонэма». Я слушал ZZ Top, конечно же, уже позже появились группы вроде Bad Company, и когда я начал в них «въезжать», то моя любознательная натура привела меня к пониманию Black Sabbath и Led Zeppelin, и тому подобное, ведь эта музыка была более прогрессивной. Для меня, первый альбом Led Zeppelin звучал больше как альбом Jeff Beck's Truth, и Джефф был одним из моих любимых гитаристов.
Так, будучи большим фанатом Цеппелинов, я реагировал так «Ты долбанулся?». И тогда учитель вторгался в наши оживленные дебаты и надирал нам задницы за разговоры в классе.
«Браун, Эбботт! Хватит болтать!»
Вот причина тому, что задницы у меня в те дни не было – меня шлепали этими чертовыми лопатками каждый день. Помните, когда они стали просверливать дырки в них, чтобы удар был еще сильнее? В общем, со мной так происходило много раз. Но после нескольких раз ты уже начинал смеяться, что их, разумеется, бесило, они говорили «Что, хочешь еще парочку?». «Давайте, продолжайте, все равно у меня уже почти нет задницы, и вы возможно уже сломали мне таз, так что пофиг…», отвечал я, и моя задница уже не могла быть прежней после этого.
Вскоре, второй альбом Led Zeppelin «Physical Graffiti» привел меня на новую химическую дорожку. У меня был приятель, достававший опиумные шары, мы сидели с горячим ножом над плитой, с гашишем и опиумом, слушая эту запись без остановки, ловя убийственные приходы. Это был мой первый реальный опыт с наркотиками, и перепробовал их я немало. Я не знал меры. В первый раз я принял кислоту, это была просто дикая вещь, я будто узнал себя заново. Пили мы ее или клали на язык, я ловил галлюцинации, которых не мог получить от косяков, и они продолжались от восьми до двенадцати часов. Я слушал музыку, попутно упарываясь, песни вроде «Comfortably Numb» Pink Floyd «вставляли» сами по себе, но под наркотой они уносили меня на другую планету. Эта вещь и альбомы Beatles моей сестры были идеальным саундтреком к моим кислотным приходам.
Чем больше я начинал играть и слушать, тем больше рок-эволюция начинала меня интересовать. Может звучать немного странно, но я как будто бы знал, что однажды я стану частью рок-сцены, это побудило меня узнать, как и почему я могу достичь своей цели. Для меня все началось с Дельта блюза, например Роберт Джонсон. От него я пришел к Howlin’ Wolf, Чикагскому блюзу, и, я знаю, этим шагом я пропустил целый этап и много хороших блюзменов, но это был мой прогресс. Вы можете сказать, что рок-н-ролл начался в дельте Миссиссипи, с Чака Бэрри и английских банд вроде The Beatles, The Rolling Stones, Led Zeppelin, и дошел до нас. Но он начался в Америке, на юге.
Я говорю так, потому что именно так вижу начало развития рок-музыки. Это стало раздражать меня годами позже, когда люди стали описывать звук Pantera как «южный», как будто это был чем-то особенным. Говоря музыкальным языком, единственным «южным» в нас было то, что мы родом из Далласа. Как я уже сказал, рок-музыка началась в южных штатах, потому я всегда чувствовал что звук Pantera был воспринят неверно.
Гораздо позже я понял, почему наша принадлежность к югу так действовала на наше поведение. Люди обычно вежливы с тобой, открывают двери, я думаю, это все из-за того, как мы росли. Я всегда сохранял южную гордость, в любой ситуации, этот образ южан как кучки рэднеков с ружьями – крайне неверный.
Мои музыкальные знания расширялись, то же самое происходило с моим стилем одежды, вернее - с моим анти-стилем. Я всегда носил туристическую одежду, нечто такое, что носят скалолазы, когда карабкаются на скалы, чем я частенько и занимался на церковных экскурсиях. Джинсы, высокие ботинки, фланелевые футболки, банданы – вот что мне нравилось носить. Выглядело все это в стиле гранж, только о гранже в то время еще никто не слышал.
Я пел (пока мои яйца не опустились, это так) и играл на басу в моей первой банде с названием Neck and the Brewheads, мы играли по разным местам города, перепевая Rolling Stones, Led Zeppelin и немного Rush – то, что крутили по радио. Брат нашего барабанщика играл в группе Cactus, часть их репертуара мы также играли.
Мы играли для хиппарей. Отходняк хиппи продолжался с 60-х годов, люди собирались и курили траву, они то и были нашими слушателями. 70-е были странным, переходным периодом, много людей слушали диско, было трудно привлечь людей к тому, что играли мы. Это был год, когда я серьезно подсел на хэви-метал – Iron Maiden, Judas Priest и Motorhead – нам приходилось играть на задних дворах и бухлопарках.
Здесь в Техасе, кто-нибудь получал разрешение на пользование землей, собирал людей и покупал пятнадцать кружек пива. Мы были самой популярной бандой на вечеринках; иногда нам даже платили, а иногда мы просто говорили «Дайте нам столько пива, сколько мы сможем выпить, немного кислоты и мы в расчете». Меня устраивали оба варианта.
Братья Эбботты были одними из немногих детей, у кого была целая акустическая система – ее им купил отец. У нашего вокалиста тоже была подобная, но он никогда ее не показывал нам на практике, а Винни и Даррелл давали мне ее с возвратом на следующий день. Они всегда одалживали ее мне, когда не пользовались сами. Их мама Кэролин говорила «Да, Рекс, ты можешь взять ее сейчас. Братья куда-то ушли». Так что у меня всегда был доступ к халявному оборудованию, когда я в нем нуждался.
Они основали свою собственную группу с Терри Глейзом, Донни Хартом и Томми Брэдфордом, и назвали ее Pantera. Это было название очень быстрой машины, испанский вариант от «panther», вот и все. Просто крутое название, которое, подразумевалось, будет привлекать людей. Они были вполне неплохи, но, по большей части, играли в гараже. Но когда они играли на концертах, их публика разительно отличалась от нашей. Они играли для яппи (прим. – молодые люди среднего класса, ведущие роскошный образ жизни). В то время как Neck and the Brewheads играли Цеппелинов, Роллингов и Ньюджента, Pantera играла Loverboy – в этом была разница. Два абсолютно разных мира.
В то время, как я учился в одиннадцатом классе, мои музыкальные навыки достигли достаточно высокого уровня, меня записали в Университет Северного Техаса, один из лучших музыкальных колледжей страны. Возможно, они имели самую лучшую лабораторию – место, где тебе объясняли музыку Чарли Паркера, или что-то такое. Много великих музыкантов окончили эту школу, теперь туда пригласили и меня.
Но мои «дни Фрисби» еще продолжались. Я не хотел жить в академическом мире. Я чувствовал, что был рожден для рок-н-ролла, а не учить материал для какого-нибудь джазового концерта, и как странно бы это ни звучало, учитывая, что я отверг столь престижное учебное заведение, это был показатель того, что я был предан своим убеждениям и выбранному пути жизни: я должен жить по рок-н-роллу.
ШЕРИЛ ПОНДЕР
«Я помню, как мама говорила мне, что Рекс играет в гараже с группой Neck and the Brewheads, и как он уходил туда практиковаться на всю ночь, и, в первую очередь, это было очень трудно для матери, ведь она все время была дома, а Рекс все не появлялся. Майкл Кэмп, из церкви, пытался поговорить с Рексом, сказать ему, что это не путь для хорошего мальчика. Возможно, он чувствовал, что Майкл предал его, когда тот принял сторону матери, но мы все желали Рексу лучшего. Майк сказал, «Рекс, ты хороший музыкант. Давай я помогу тебе в школе. Я могу тебя устроить в любой колледж с твоим талантом», но Рексу это было не интересно»
Пока я играл со своей группой, пытаясь найти путь к выживанию, братья Эбботт уже делали нечто свое и заработали некую репутацию. Еще юный Дайм только учился играть на гитаре, но он сильно поднял навык за одно лето в ранние 80-е, когда кто-то дал ему послушать альбом Оззи Обсборна «Blizzard of Ozz» и «Diary of a Madman».
Дайм запер себя в четырех стенах своей спальни на все лето, а, когда вышел, он стал гребаным виртуозом. Вот так просто. Его отец – кто был левшой – помогал ему. После этого он мог не просто сыграть каждую ноту и аккорд, которые играли Рэнди Роудс и Эдди Ван Хален - Дайм уже мог добавить в них нечто свое, какой-то собственный почерк. Он выработал в себе способность к импровизации, это сделало его игру чрезвычайно крутой, уже в его возрасте. Обычно я приходил к ним на концерты, тусовался вместе с ними, иногда меня даже затаскивали на сцену.
ТЕРРИ ГЛЕЙЗ (вокалист оригинального состава Pantera на первых трех альбомах)
«Внезапно Даррелл заиграл «Eruption» Ван Халена. Она буквально лилась из него через край, а в это время в Далласе как раз проводились гитарные шоу. И этот тощий мелкий пацан, с гигантским афро на голове, появился на первом из них, порвал всех и выиграл гитару фирмы Dean. Мы все присутствовали при этом, он уделывал каждого; на следующем баттле победитель забирал страт фирмы Charvel или половину стека Randall, Даррелл выиграл и его. После этого ему было запрещено участвовать в подобных мероприятиях, только в роли судьи. У него одним из первых в Далласе появилась гитара с тремоло Floyd Rose, если я правильно помню. Раньше мы видели их только в журналах или на фотографиях Van Halen, но мы никогда не знали, что это было на самом деле. Он нашел одного парня в городе, который мог поставить тремоло на его гитару, и отнес ему свой Dean, расцветки «sunburst».
Шел 82й год, почти все уже получили аттестаты, а я так и не закончил последний класс из-за моих частых прогулов (не забывайте, я был очень занят скручиванием косяков и метанием фрисби). Вместо экзаменов, вопреки всем правилам, я заявил, что вместо целого дня в школе, лучше найду себе работу, ведь пособие по ветеранскому статусу отца урезали вполовину.
Несмотря на это, я проскочил в юниорский колледж, солгав о моем возрасте в заявлении на поступление. Очевидно, они сразу же попытались узнать мой настоящий возраст, и когда они все же узнали, меня выгнали со словами «Ты еще слишком молод», даже когда я сдал госэкзамен. Я всегда был самым младшим в классе, ибо родился осенью. И что с того? Я стал искать хоть какую-то работу, чтобы уменьшить беспокойство матери за мое будущее.
ШЕРИЛ ПОНДЕР
«Не уверена, какое значение выпускные экзамены имеют сейчас, однако в 70-х они могли стать пропуском в колледж, после пары лет курсов, но Рекса было трудно заставить понять это. Мама и Рекс редко говорили с глазу на глаз, думаю, им нужна была определенная психологическая помощь, хотя тогда об этом никто и не думал».
В дополнение к моим концертам – в то время они почти всегда проходили в «жидкой» форме – я начал искать работу, первая из них научила меня хвататься за любую возможность заработать. Я работал в киоске на парковке, где был оператором Фотомата, но этим мое занятие не ограничивалась.
Видите ли, в то время я мог купить партию этой черной прелести – спидов – за шестьдесят пять баксов, внутри было около пары тысяч таблеток, по доллару за штуку. И если кто-нибудь приходил, чтобы купить сотню таких – нет проблем. Я просто заворачивал их в бумагу из Фотомата, отрывал талон и «получите». Точно также я продавал кислоту, если люди приходили за товаром – они его получали. Я был везучим семнадцатилетним драг-дилером. Я уходил отдохнуть или покурить всего на час, а когда возвращался, видел толпу, стучащую в двери и окна. Я все время был под кайфом. Я работал во множестве разных киосков, по всему городу, постоянно продавал там наркоту, кроме времени, когда был дико уставшим. Вы бы никогда не поверили, если бы знали, чего я там насмотрелся.
Мне сильно повезло, когда я нашел несколько фотографий очень юного Рэнди Роудса из 1980-го года. Я набрал номер Даррелла, 261-2260 (его домашний, никогда не забуду), и сказал, «Чувак, ты никогда не поверишь, что я нашел». Я доставал его, пока он их не забрал – в качестве компенсации за то, что он постоянно одалживал мне свою аппаратуру. Точно также я запряг Терри и Винни на работу в Фотомат.
ТЕРРИ ГЛЕЙЗ
«Работать в Фотомате было здорово, у меня была куча клиентов каждый день. Мне это нравилось, я мог учиться в колледже, а затем приходить на работу и получать деньги».
Вдобавок к продаже всякой дури из киоска, я воровал деньги из Фотомата, пробивая билеты и забирая мелочь. Я был настоящим хулиганом, но именно так я выживал. Неудивительно, что иногда ко мне приходили всякие отморозки, но у них не было денег. А если я видел, что они шли по улице и говорили всем, что их послали, то посылал их еще раз.
Когда все это закончилось, моя мама устроила меня в Электрокомпанию Техаса, где работал мой отец. Они заставляли меня развозить почтовые уведомления по территории Форт Уорта, после чего я шел домой, спал пару-тройку часов и затем играл на концертах до трех ночи. Так продолжалось почти полгода, пока я не сказал, «С меня хватит, так больше продолжаться не может» и стал искать работу снова.