И повторное эмоциональное

НАУЧЕНИЕ

Сом Чит, камбоджийская беженка, отказала троим своим сыновьям в просьбе купить им игрушечные пулеметы АК-47. Ее сыновьям шести, десяти и одиннадцати лет от роду нужно было игрушечное оружие, чтобы играть в игру, которую неко­торые ребята из их школы называли Парди. В этой игре злодей Парди использует пистолет-пулемет, чтобы зверски убить груп­пу детей, а затем направляет его на себя. Иногда, однако, дети заканчивали игру по-другому: это они убивали Парди.

Игра в Парди была жутким воспроизведением некоторыми из оставшихся в живых трагических событий 17 февраля 1989 года в кливлендской начальной школе в Стоктоне, штат Кали­форния. Там во время большой перемены для учеников перво­го, второго и третьего классов Патрик Парди, который сам лет двадцать назад посещал те же самые классы кливлендской на­чальной школы, стоя на краю игровой площадки, стрелял оче­редями 7,22-миллиметровых пуль по сотням игравших на ней детей. В течение семи минут Парди накрывал площадку пуле­метным огнем, а затем приставил пистолет к своей голове и за­стрелился. Когда приехала полиция, они обнаружили, что пя­теро детей убиты, а двадцать девять ранены.

В последующие месяцы в кливлендской начальной школе играть в Парди спонтанно начинали и мальчики, и девочки, и это служило одним из многих признаков того, что эти семь минут и их последствия оставили неизгладимый след в памяти

Дэниел Гоулллан

детей. Когда я посетил эту школу, совершив короткую прогул­ку на велосипеде из района поблизости от Тихоокеанского уни­верситета, где сам я вырос, прошло пять месяцев с того дня, когда Парди превратил школьную перемену в кошмарный сон. Его присутствие все еще заметно ощущалось, несмотря на то что самые ужасные следы стрельбы — масса выбоин от пуль, лужи крови, клочья плоти, кожи и скальпов — исчезли уже к утру следующего дня, смытые и закрашенные.

Тогда более всего пострадали не постройки начальной шко­лы в Кливленде, а психика детей и преподавателей, которые пытались продолжать привычный им образ жизни. Но более всего поражало то, как воспоминания о тех нескольких мину­тах оживали все снова и снова под влиянием какой-то мелкой детали, хоть в чем-то похожей на ту жуткую обстановку. Один преподаватель рассказал мне, что с приближением дня Свято­го Патрика всю школу охватил ужас, так как кому-то пришла в голову идея, что этот день ознаменуется приходом убийцы, Патрика Парди.

Другой преподаватель вспоминал: «Всякий раз, когда мы слышим, как по улице едет «скорая помощь» в сторону дома для престарелых, все вокруг замирает. Дети начинают насторожен­но прислушиваться, пытаясь понять, остановится ли она или проедет мимо». Несколько недель подряд многие дети не мог­ли без страха смотреть в зеркала, висевшие в туалетах, потому что по школе распространился слух, что там прячется «Окро­вавленная Мария» — нечто вроде созданного игрой воображе­ния жуткого монстра. Месяца через три после «расстрела» в кабинет директора школы, Пэта Башера, ворвалась обезумев­шая от ужаса девушка с криком: «Стреляют! Там кто-то стреля­ет!» Оказалось, звуки выстрелов создавала цепь, болтавшаяся на опоре заграждения.

Почти все дети стали сверхбдительными из-за постоянной боязни повторения пережитого испуга; некоторые мальчики и девочки на переменах топтались около дверей в классные ком­наты, не решаясь выходить во двор на игровую площадку, где убили их одноклассников. Другие играли, разделившись на не­большие группы и выставив кого-нибудь в качестве наблюда-

Эмоциональный интеллект

теля. И почти все много месяцев подряд старательно обходили «опасные» места, где погибли их сверстники.

Воспоминания продолжают жить и в виде беспокойных снов, вторгающихся в незащищенное сознание детей, когда они спят. Не говоря уже о кошмарах, в которых так или иначе про­кручивалась сцена «расстрела», детей мучили тревожные виде­ния, оставлявшие у них чувство опасения, что они сами тоже скоро умрут. Некоторые из них пытались спать с открытыми глазами, чтобы не видеть снов.

Все эти реакции хорошо известны психиатрам как симпто­мы расстройства вследствие посттравматического стресса. Сущ­ность такой эмоциональной травмы, по мнению д-ра Спенсе­ра Эта, детского психиатра, который специализируется на та­кого рода стрессах у детей, составляет «навязчивое воспомина­ние о главном насильственном действии: последний удар кулаком, вонзание ножа, выстрел из дробовика. Воспоминания отображают перцептивные переживания, то есть связанные с восприятием органами чувств: картина происшествия, звук и запах дыма от выстрела; крики или внезапное молчание жерт­вы; хлюпанье крови; полицейские сирены».

Эти яркие, внушающие ужас мгновения, как утверждают ныне неврологи, превращаются в воспоминания, приукраша­емые в эмоциональном контуре. Внешние признаки этого яв­ления, по существу, указывают на то, что перевозбужденное миндалевидное тело заставляет яркие воспоминания о травми­ровавшем событии снова и снова внедряться в сознание. Сами по себе травмирующие воспоминания становятся ментальны­ми спусковыми крючками, готовыми подать сигнал тревоги при малейшем намеке на то, что грозный эпизод вот-вот может слу­читься снова. Этот феномен спускового крючка, срабатываю­щего почти мгновенно, служит признаком всевозможных пе­ренесенных эмоциональных травм, включая страдания от по­вторяющихся случаев физически жестокого обращения в дет­стве.

Любое травмирующее событие может внедрить в миндале­видное тело такие действующие как спусковой механизм вос­поминания: о пожаре или автомобильной катастрофе, о на-

Дэниел Гоулман

хождении на месте природного катаклизма, например, земле­трясения или урагана, об изнасиловании или ограблении на улице с нападением сзади. Каждый год сотни тысяч людей пе­реносят подобные несчастья, и многие или даже большинство выходят из них с таким эмоциональным ранением, которое ос­тавляет след в головном мозге.

Акты насилия более вредны, чем природные катастрофы, такие как ураган, потому что в отличие от жертв природных бедствий жертвы насилия чувствуют себя умышленно выбран­ными объектами недоброжелательности. Этот факт подрывает исходные положения о том, что люди заслуживают доверия, и о безопасности сферы межличностного общения — исходные положения, не затрагиваемые природными катаклизмами. Со­циум мгновенно превращается в опасное место, в котором люди представляют потенциальную угрозу вашей безопасности.

Людская жестокость отпечатывает в памяти ее жертв некий стереотип, заставляющий их со страхом относиться ко всему смутно напоминающему собственно нападение. Человек, по­лучивший удар по затылку и не видевший того, кто на него на­пал, был так напуган, что впоследствии старался идти по улице непосредственно перед какой-нибудь пожилой женщиной, что­бы не рисковать снова получить удар по голове. Женщина, на которую напал в лифте с целью ограбления мужчина, вошед­ший вместе с ней в лифт и, угрожая ножом, вытолкнувший ее на пустынном этаже, неделями боялась заходить не только в лифты, но и в метро и в любое другое замкнутое пространство, где она чувствовала себя как в ловушке; она опрометью выско­чила из банка, стоило ей увидеть, как какой-то мужчина сунул руку в карман куртки точь-в-точь, как это сделал грабитель.

Отпечаток ужаса в памяти и возникающая в результате сверхбдительность могут сохраняться всю жизнь, как показали исследования тех, кто пережил холокост. Спустя около пяти­десяти лет после того, как они пережили полуголодное суще­ствование, массовое убийство тех, кого любили, и постоянный ужас нацистских лагерей смерти, навязчивые воспоминания все еще были живы. Треть из них признавались, что страх вообще стал привычным чувством. Почти три четверти заявили, что их по-прежнему охватывает тревога при напоминаниях о пресле-