Незавидное положение индивида в современном обществе

ТОЛКОВАНИЕ СНОВИДЕНИЯ

Ассоциации:

Сверкающий на солнце кортик ее отца который он однажды показал ей. Тогда это произвело на нее большое впечатление. Ее отец был во всех отношениях энергичным, волевым, порывистым человеком, большим любителем любов­ных приключений. Кельтский бронзовый меч - пациентка гордит­ся своим кельтским про­исхождением. Кельты -народ страстный, тем­пераментный, по­рывистый. Орнамент вы­глядит очень загадочно - руны, знаки древней мудрости, древние цивилизации, наследие человечества, поднятое из могилы на свет.

Аналитическое толкование:

Пациентка обладает яр­ко выраженным комп­лексом отца и связанными с рано ушедшим из жизни отцом богатыми с сексуальными фантазиями. Она всегда ставит себя на место своей матери, хотя и с сильным неприятием отца. Она никогда не могла принять человека, подобного ее отцу и потому против своей воли выбирала слабых, невротичных . мужчин. Из этого можно сделать вывод о яростном сопротивлении отцу-врачу. Сновидение подняло на поверхность ее желание заполучить "оружие" отца. С остальным все ясно. По идее, этот сон должен прямо указывать на фалличес­кую фантазию.

Конструктивное толкование:

Похоже на то, что пациентка нуждалась в таком оружии. Ее отец оружием обладал. Он был энергичным чело­веком, вел соответ­ствующий образ жизни и боролся с выте­кающими из своего темперамента труд­ностями . Стало быть, несмотря на свою страстную, беспо­койную жизнь, он не был невротиком. Это оружие является очень древним наследием че­ловечества, которое было погребено в . пациентке и было под­нято на свет в результате раскопок (анализа). Оружие связано с озарением, с мудростью. Оно озна­чает нападение и защиту. Оружием ее отца была страстная, несгибаемая воля, с помощью которой он и проложил свой жизненный путь. Вплоть до настоящего момента пациентка во всех отношениях была его полной противоположностью.

Сейчас она находится на пороге осознания того, что человек должен проявлять волю, а не просто покоряться судьбе, во что она до сих пор верила. Воля основывается на знании жизни и на понимании древнего наследия человеческой расы, которое содержится также и в ней, но до сего момента было погребено, поскольку и в этом смысле она тоже является дочерью своего отца. Но до сих пор она этого не понимала, потому что по характеру была постоянно жалующимся, избалованным, распущенным ребенком Она была совершенно пассивна и полностью погружена в свои сексуальные фантазии.

После этого отступления вернемся к вопросу о тран­сцендентальной функции. Мы уже увидели, что во время лечения трансцендентальная функция является, в опреде­ленном смысле, "искусственным" продуктом, потому что по большей части она поддерживается аналитиком. Но если пациент уверенно стоит на ногах, то ему не нужно постоянно полагаться на внешнюю помощь. Толкование сновидений было бы идеальным методом для синтеза содержимого сознания и бессознательного, но на прак­тике анализ своих собственных сновидений является чрезвычайно трудным делом.

Сейчас мы должны выяснить, что требуется для соз­дания трансцендентальной функции. Прежде всего, нам нужен материал из бессознательного. Наиболее доступ­ным выражением происходящих в бессознательном про­цессов, несомненно, являются сновидения. Сновидение представляет собой, так сказать, чистый продукт бессо­знательного. Нельзя отрицать того, что в ходе приближе­ния к сознанию сновидение изменяется, но эти изме­нения могут быть восприняты как несущественные, пос­кольку они тоже происходят в бессознательном и не являются преднамеренными. Возможные модификации первоначального образа-сновидения происходят в самом верхнем слое бессознательного и потому тоже содержат ценный материал. Они являются побочным, следующим за основным сновидением, продуктом фантазии. То же самое можно сказать и о последующих образах и идеях, которые часто возникают во время дремы или неожи­данно вспыхивают в момент пробуждения. Поскольку сновидение рождается во сне, оно обладает всеми харак­теристиками abaissement du niveau mental (Понижение ментального уровня (фр.) — Прим. ред.) (Жане), или низкого напряжения: логической прерывистостью, фраг­ментарностью, формациями аналогий, поверхностными ассоциациями словесного, звукового или визуального типа, сжатостью, иррациональными выражениями, запу­танностью и т. п. С увеличением напряжения сновидения приобретают более упорядоченный характер; они приобретают драматургию, их связь с сознанием становится более четкой, валентность ассоциаций увеличивается.

Поскольку во сне напряжение, как правило, очень низкое, то сновидения, по сравнению с материалом соз­нания, являются примитивными выражениями со­держимого бессознательного и их очень трудно понять с конструктивной точки зрения, зато, как правило, легче подвергнуть редуцирующему анализу. В общем, сновидения не годятся или малопригодны для развития трансцендентальной функции, потому что они предъявля­ют объекту слишком большие требования.

Итак, нам следует искать другие источники бессозна­тельного материала. Таковыми, например, являются втор­жения бессознательного в бодрствующее сознание, идеи, приходящие "как гром с ясного неба", провалы, ошибки и заблуждения памяти, симптоматические действия и т. п. Этот материал, как правило, больше пригоден для метода редукции, чем для конструктивного анализа; он тоже слишком фрагментарен, и прерывист, а для осмысленного синтеза непрерывность просто необходима.

Еще одним источником являются спонтанные фан­тазии. Они, как правило, отличаются большей связ­ностью и четкостью содержания, важность которого за­частую очевидна. Некоторые пациенты способны фан­тазировать в любое время, просто-напросто "отключая" критическое отношение к фантазиям. Эти фантазии можно использовать, хотя способностью к такого рода фантазированию отличается далеко не каждый человек. Впрочем, умение свободно фантазировать можно и развить с помощью тренировок. Тренинг заключается прежде всего в систематических упражнениях по отклю­чению критического отношения, то есть создания вакуу­ма в сознании. Это стимулирует стоящие наготове фан­тазии. Разумеется, в данном случае необходимо, чтобы фантазии с сильным либидо-зарядом действительно были наготове. А это бывает далеко не всегда. Там, где ничего подобного не наблюдается, требуется принятие особых мер.

Перед тем, как поговорить об этих мерах, я должен отдать дань неприятному ощущению, что читатель в данный момент задается вопросом: "А что, собственно, автор хочет всем этим сказать?" И почему так уж необ­ходимо поднимать на поверхность содержимое бессозна­тельного? Разве недостаточно того, что время от времени оно проявляется само по себе и вызывает весьма неприятные ощущения? Нужно ли нам силой вы­таскивать его на поверхность? Не заключается ли задача аналитика как раз в противоположном - освобождении бессознательного от фантазий и лишения его, таким образом, эффективности?

Будет нелишне подробно ответить на эти вопросы, поскольку методы введения бессознательного в сознание могут шокировать читателя, как совершенно новые, не­обычные и, возможно, даже несколько странные. Поэто­му я должен прежде всего развеять эти естественные сомнения, чтобы они не мешали нам, когда мы начнем рассматривать вышеупомянутые методы.

Как мы уже знаем, содержимое бессознательного нам необходимо, как дополнение к осознанной позиции. Если осознанная установка отличается только очень слабой "направленностью", то бессознательное может вполне произвольно вторгаться в сознание. Это и происходит со всеми теми людьми, которые отличаются низким напря­жением сознания, например, с представителями примитивных народов. Дикарям не нужны никакие специальные меры для того, чтобы поднять бессознатель­ное на поверхность. Вообще-то, эти особые меры не требуются и цивилизованным людям, ибо те из них, которые имеют наименьшее представление о своей бессо­знательной стороне, более всего подвержены ее воз­действию. Но они не осознают того, что происходит. Бессознательное тайно присутствует везде и для этого ему не требуется наша помощь, но поскольку оно остает­ся бессознательным, мы точно не знаем, что происходит и чего нам ждать. Вот поэтому мы и ищем способ довести до сознания то содержимое бессознательного, которое влияет на наши действия, чтобы мы могли избежать тайного вмешательства бессознательного и его неприятных последствий.

Читатель конечно же задаст вопрос: Почему бы нам не оставить бессознательное в покое? Люди, которым еще не пришлось пережить неприятности такого рода, естес­твенно не видят никакого смысла в контролировании бессознательного. Но любой человек, испытавший доста­точно плохое ощущение, с удовольствием будет привет­ствовать саму возможность такого контроля. Направлен­ность абсолютно необходима для происходящих в соз­нании процессов, но, как мы уже имели возможность убедиться, она неизбежно влечет за собой однобокость. Поскольку психе является такой же саморегулирую­щейся системой, как и тело, то урегулирующее противодействие всегда будет развиваться в бессозна­тельном. Если бы не направленность сознания, то ответ­ные влияния бессознательного не были бы мешающими. Именно эта направленность не допускает такой возмож­ности. Разумеется, это не означает ликвидации ответного влияния, которое продолжается несмотря ни на что. Однако, его регулирующее влияние устраняется критическим отношением и направленной волей, потому что ответное влияние как таковое несовместимо с направ­ленностью сознания. В этом смысле психе цивилизован­ного человека уже больше не является саморе­гулирующейся системой; ее можно сравнить скорее с машиной, у которой скорость регулируется настолько плохо, что это может привести к самоповреждению в ходе функционирования; в то же самое время она, с другой стороны, является объектом произвольных манипуляции однобокой воли.

Что ж, особенность функционирования психики за­ключается в том, что при подавлении ответного влияния бессознательного последнее утрачивает свое регулирующее влияние. Тогда оно начинает оказывать ускоряющее и интенсифицирующее влияние на происхо­дящие в сознании процессы. Ответное влияние словно утратило свою регулирующую функцию, а вместе с ней и свою энергию, в результате чего складываются условия, при которых не только не существует никакого мешаю­щего противодействия, но и его энергия, похоже, влива­ется в энергию направленного процесса. Это, естественно, прежде всего облегчает осуществление сознанием своих намерений, но поскольку эти намерения ничто не сдерживает, они вполне могут реализовываться за счет всего остального. Например, когда кто-нибудь делает довольно смелое утверждение и подавляет противо­действие, а именно вполне обоснованные сомнения, он может себе во вред настаивать на своей точке зрения.

Легкость, с которой может быть "отключено" ответное влияние, пропорциональна уровню разобщенности психе и ведет к утрате инстинкта. Это характерная и обязатель­ная черта цивилизованного человека, поскольку инстинкты, не утратившие своей первоначальной силы, могут сделать адаптацию к обществу практически невоз­можной. Речь идет не о полной атрофии инстинкта, а, в большинстве случаев, всего лишь о стойких последствиях образования, которое ни за что не пустило бы такие глубокие корни, если бы не приносило индивиду пользу.

Помимо случаев, с которыми мы сталкиваемся в пов­седневной жизни, хороший пример подавления регулирующего воздействия бессознательного можно найти в книге Ницше "Так говорил Заратустра". Открытие "сверхчеловека" и "последнего человека" выра­жает регулирующее влияние, потому что "сверхчеловек" хочет стащить Заратустру назад, в коллективную сферу усредненных человеческих существ, каким он всегда и был, а "последний человек", в общем-то, является пер­сонификацией противодействия. Но ревущий лев нравст­венных убеждений Заратустры загоняет все это влияние, и прежде всего чувство жалости, назад, в пещеру бессо­знательного. Таким образом, регулирующее влияние подавляется, но тайное противодействие бессознательно­го не прекращается, явным доказательством чего служит дальнейшее творчество Ницше. Сначала он ищет противника в Вагнере, которому он не может простить его "Парсифаля", но вскоре его гнев обрушивается против христианства и, в особенности, против святого Павла, который, в определенном смысле, испытал те же преврат­ности судьбы, что и Ницше. Хорошо известно, что психоз Ницше поначалу породил отождествление с "Распятым Христом", а потом - с расчлененным Дионисом. С этой катастрофой противодействие наконец-то прорвалось на поверхность.

Другим примером является классическая мегало­мания, о которой мы можем прочитать в четвертой главе Книги Даниила. Находившегося на вершине власти Наву­ходоносора посетило сновидение, в котором ему было предсказано падение, если только он не смирит свою гордыню. Даниил вполне профессионально истолковал это сновидение, но к нему не прислушались. Последо­вавшие события показали, что его толкование было вер­ным, поскольку Навуходоносор, подавив регулирующее воздействие бессознательного, пал жертвой психоза, ко­торый и представлял собой то самое наказание, которого он стремился избежать: царь земли, он превратился в животное.

Один мой знакомый однажды рассказал мне сновидение, в котором он шагнул прямо в пустоту с вершины горы. Я рассказал ему кое-что о воздействии бессознательного и посоветовал воздержаться от опасных путешествий в горы, страстным любителем которых он был. Но он меня высмеял. Несколько месяцев спустя, во время восхождения на гору, он действительно шагнул в пустоту и погиб.

Любой человек, который видел, как эти вещи случают­ся снова и снова, создавая всевозможные драматические ситуации, поневоле задумается. Он начинает понимать, насколько легко упустить из виду регулирующее влияние, и что ему следует обращать пристальное внимание на регулирующие процессы бессознательного, которые так необходимы для нашего умственного и физического здоровья. Соответственно, он постарается помочь себе, занимаясь наблюдением за собой и са­мокритикой. Но обычные самонаблюдение и интеллектуальный самоанализ - это совершенно неадекватные сред­ства установления контакта с бессознательным. Хотя ни одному человеческому существу не удасться избежать неприятных ощущений, каждый человек старается от них увернуться, особенно если он видит путь, каким их можно обойти. Знание регулирующего влияние бессозна­тельного как раз и дает такую возможность, делая ненуж­ными достаточно много неприятных ощущений. Мы можем избежать великого множества окольных путей, единственной отличительной чертой которых являются утомительные конфликты. Плохо уже то, что мы сбива­емся с дороги и делаем серьезные ошибки на неизведан­ной территории, но заблудиться на густо заселенной и покрытой отличными дорогами местности - это уже пере­бор. Итак, каким образом мы можем раздобыть знание о регулирующих факторах?

Если мы не обладаем способностью к свободному фантазированию, мы должны прибегнуть к искусственным средствам. Причиной этого, как правило, является подав­ленное или беспокойное состояние ума, которому мы не можем найти адекватного объяснения. Пациент, естест­венно, может выдать любое количество рациональных причин - достаточно сослаться на плохую погоду. Но ни одна из этих причин не может быть по-настоящему удовлетворительным объяснением, поскольку причинное объяснение состояний такого типа, как правило, удовлет­воряет только постороннего человека, да и то до опреде­ленной степени. Посторонний человек рад тому, что его потребность в причинном объяснении более-менее удов­летворена; ему достаточно знать, откуда что взялось; он не ощущает тех страданий, которые причиняет пациенту депрессия. Пациент хочет знать, что с ним происходит и как от этого избавиться. Ценность эмоционального бес­покойства содержится в самой его интенсивности — это энергия, которую он должен иметь в своем распоря­жении, чтобы выйти из состояния ослабленной адаптированности. Подавлением этого состояния или рационально-пренебрежительным к нему отношением ничего не добъешься.

Для того, чтобы овладеть энергией, находящейся в пагубном месте, человек должен сделать основой или исходной точкой процедуры свое эмоциональное состо­яние. Он должен как можно лучше осознать состояние, в котором он пребывает, полностью в него погрузившись и перенося на бумагу все возникающие у него фантазии и ассоциации. Фантазии следует дать полнейшую свободу, но при этом не позволить ей покинуть орбиту своего объекта, а именно аффекта, когда в действие приводится механизм ассоциативного процесса, идущего по принципу "цепной реакции". Эти, как их называл Фрейд, "свобод­ные ассоциации", уводят пациента от объекта ко всевоз­можным комплексам, и он никак не может быть уверен в том, что они как-то связаны с аффектом и не являются его заменой. Полная сосредоточенность на объекте порождает более или менее полное выражение настро­ения, которое, либо конкретно, либо символически, вос­производит содержимое депрессии. Поскольку депрессия не порождена осознающим разумом, а является нежела­тельным вторжением бессознательного, то образ настроения представляет собой картину содержимого и тенденций бессознательного, которые, сгруппировавшись, образовали депрессию. Вся процедура является обога­щением и разъяснением аффекта, в результате чего аф­фект и его содержимое подводятся ближе к сознанию, становясь при этом более впечатляющими и более понят­ными. Эта работа сама по себе может оказывать бла­гоприятное и бодрящее воздействие. В любом случае, она создает новую ситуацию, поскольку дотоле смутный аффект становится более-менее четко сформулированной идеей, благодаря помощи и сотрудничеству со стороны осознающего разума. Это и есть начало трансценденталь­ной функции, то есть совмещения содержимого сознания с содержимым бессознательного.

С эмоциональным смятением можно справиться и другим способом, не проясняя его интеллектуально, а придавая ему визуальную форму. Обладающие опреде­ленным талантом к рисованию пациенты могут выражать свое настроение, рисуя картины. Картина не обязательно должна соответствовать техническим или эстетическим нормам, важно, чтобы в ней присутствовала свободная фантазия и желание написать ее как можно лучше. В принципе, это процедура не отличается от вышеописан­ной. Здесь тоже продукт создается под воздействием как сознания, так и бессознательного, воплощая в себе стрем­ление бессознательного к свету и стремления сознания к субстанции.

Однако, мы часто сталкиваемся со случаями, когда не имеется никакого ярко выраженного настроения или деп­рессии, а присутствует только общая, глухая неудовлет­воренность, ощущение неприятия всего на свете, скуки или смутного отвращения, неясной, но мучительной пус­тоты. В таких случаях нет определенной исходной точки

- ее нужно создать. Здесь необходима особая сосредото­ченность на своем либидо, для которой желательно соз­давать благоприятные внешние условия, типа полного покоя, особенно ночью, когда либидо в любом случае имеет склонность к интроверсии. ("Вот и ночь: громче голос бьющих ключей. И душа моя - бьющий ключ") (Ницше, "Так говорил Заратустра", часть.2. "Ночная песнь". -Прим. ред.).

Критическое внимание следует отключить. Люди, склонные к визуальным образам, должны сосредо­точиться на ожидании появления внутреннего образа. Как правило, такой зримый образ фантазии действитель­но появляется - возможно гипнотически - и должен быть внимательно рассмотрен, а наблюдения должны быть перенесены на бумагу. Люди, склонные к звуко-словесным образам, как правило, слышат внутри себя слова, обрывки внешне бессмысленных фраз, которые, тем не менее, также следует старательно записывать. Некото­рые люди в такие моменты просто слышат свой "внутренний" голос. Вообще-то довольно много людей хорошо осознает присутствие у себя внутреннего критика или судьи, который сразу же комментирует все, что эти люди сказали или сделали. Сумасшедшие слышат этот голос непосредственно, как слуховую галлюцинацию. Но и нор­мальные люди, при условии развитости их внутренней жизни, также способны безо всякого труда вос­производить этот неслышный голос. Впрочем, поскольку этот голос печально известен своими упрямством и до­кучливостью, его почти всегда подавляют. Таким людям нетрудно извлечь из бессознательного нужный им материал и, тем самым, заложить основу трансценден­тальной функции.

Есть также и другие люди, которые внутри себя ничего не видят и не слышат, но зато их руки обладают способностью выражать бессознательное. Такие люди могут с большой пользой для себя работать с пластичными материалами. Люди, способные выражать бессознатель­ное движениями своего тела, встречаются крайне редко. Недостаток движений, заключающийся в том, что их трудно зафиксировать в уме, должен компенсироваться последующим старательным их зарисовыванием, чтобы они не стерлись из памяти. Еще более редким, но не менее ценным, даром является автоматическое записывание, непосредственно на бумаге или с помощью план­шетки. Оно тоже дает хорошие результаты.

Теперь мы подошли к следующему вопросу: что делать с материалом, полученным одним из вышеописанных способов. На этот вопрос нельзя дать никакого априорно­го ответа; только когда осознающий разум сталкивается с продукцией бессознательного, то его реакция, вызван­ная этим столкновением, и определяет последующую процедуру. Только практический опыт может дать нам ключ. Из своего опыта я могу сделать вывод о существо­вании двух основных тенденций. Один путь - это твор­ческое формулирование, другой - понимание.

Там, где доминирует принцип творческого формули­рования, материал постоянно меняется и накапливается до тех пор, пока не происходит что-то вроде конденсации мотивов в более-менее стереотипные образы. Они стимулируют творческую фантазию и выполняют, в основном, роль эстетических мотивов. Эта тенденция ведет к эстетической проблеме художественного фор­мулирования.

Там же, где доминирует принцип понимания, эстети­ческий аспект вызывает относительно слабый интерес и иногда даже может считаться помехой. В данном случае идет ожесточенная борьба за понимание смысла создан­ного бессознательным продукта.

Если эстетическое формулирование имеет тенденцию сосредотачиваться на формальном аспекте мотива, то интуитивное понимание зачастую пытается постигнуть смысл по содержащимся в материале почти неадекват­ным намекам, не принимая к рассмотрению те элементы, которые поднимаются на поверхность сформулирован­ными более четко.

Ни одна из этих тенденций не может быть реализована произвольным усилием воли; они в значительной степени являются результатом особого склада индивидуальной личности. Обе эти тенденции имеют свои отрицательные стороны и могут увести индивида в сторону. Опасность эстетической тенденции заключается в преувеличении формальной или "художественной" ценности продукта фантазии; либидо отвлекается от реальной цели транс­цендентальной функции и сосредотачивается на второс­тепенных чисто эстетических проблемах самовыражения художника. Опасность стремления понять смысл заклю­чается в переоценке содержания, которое подвергается интеллектуальному анализу и толкованию, в результате чего утрачивается по сути своей символический характер продукта. До определенного момента мы можем следо­вать по одному из этих путей, чтобы удовлетворить свои эстетические или интеллектуальные потребности, в зависимости от того, какие из них доминируют в данном конкретном случае. Но на опасность любого из этих путей стоит обратить самое пристальное внимание, пото­му что, по достижении определенного уровня психичес­кого развития, продукция бессознательного сильно пере­оценивается именно потому, что до того ей вообще не придавалось никакого значения. Эта переоценка является одной из самых больших помех в формулировании материала бессознательного. Она обнажает кол­лективные стандарты, по которым оценивается все индивидуальное: все, что не укладывается в кол­лективную схему, не может быть признано хорошим или красивым, хотя правда и то, что современное искусство начинает пытаться компенсировать эту позицию. Отсут­ствует не коллективное признание созданного индивидом продукта, а его субъективная оценка, понимание его смысла и ценности для субъекта. Разумеется, такое чувство неполноценности индивида по отношению к сво­ему собственному продукту не везде является правилом. Иногда мы сталкиваемся с его прямой противополож­ностью: наивной и некритичной переоценкой в сочетании с требованием коллективного признания, которое прояв­ляется сразу же после того, как был преодолен комплекс неполноценности. И наоборот, первоначальная переоцен­ка может легко превратиться в самоскептицизм. Эти ошибочные суждения порождаются бессознательным индивида и отсутствием уверенности в себе: индивид либо подстраивается исключительно под коллективные стандарты либо, по причине своего раздутого эго, утрачивает реальное восприятие самого себя.

Похоже на то, что одна тенденция является регулирующим принципом другой; они обе связаны друг с другом узами взаимного компенсирования. Эта формула порождена опытом. Если на этой стадии уже можно делать более общие выводы, то мы могли бы сказать, что эстетическое формулирование нуждается в понимании смысла, а пониманию требуется эстетическое фор­мулирование. Обе тенденции дополняют друг друга и образовывают трансцендентальную функцию.

Первые шаги в любом из этих направлений делаются в соответствии с одним и тем же принципом: сознание предоставляет свои средства выражения в распоряжение содержимого бессознательного. Поначалу от него больше ничего и не требуется, дабы избежать ненужного воз­действия. Ведущую роль в придании содержимому бессо­знательного формы следует поручить, насколько это будет возможно, вынесенным бессознательным случай­ным идеям и ассоциациям. Естественно, это является ударом, и зачастую очень болезненным, по позиции соз­нания. Это нетрудно понять, если мы вспомним, как обычно представляют себя содержания бессознательного:

в качестве вещей, которые по природой своей слишком слабы, чтобы преодолеть порог сознания, или в качестве подавленных по различным причинам несовместимых с сознанием элементов. По большей части эти содержания являются нежелательными, неожиданными, иррациональ­ными, а их неприятие или подавление представляется вполне оправданным. Только малая часть этих содер­жаний имеет какую-либо необычную ценность, как с коллективной, так и с индивидуальной точки зрения. Но содержания, которые коллектив считает совершенно бес­полезными, индивиду представляются чрезвычайно цен­ными. Этот факт находит свое выражение в страсти, вне зависимости от того, положительно или отрицательно настроен индивид. Общество тоже оказывается расколо­тым в вопросе принятия новых и неведомых идей, кото­рые отличаются крайней эмоциональностью. Цель перво­начальной процедуры заключается в обнаружении наст­роенного на чувства содержимого, поскольку- в этих случаях мы всегда имеем дело с ситуациями, в которых однобокость сознания сталкивается с сопротивлением инстинктуальной сферы.

Эти две дороги идут параллельно друг другу до тех пор, пока для одного типа людей решающей не ста­новится эстетическая проблема, а для другого типа -интеллектуальная. В идеале, эти два аспекта могли бы сосуществовать друг с другом или ритмично сменять друг друга; то есть могло бы иметь место чередование творчес­тва и понимания. Кажется, что одно не может существо­вать без другого, но на практике такое случается: твор­ческий порыв овладевает объектом, вытесняя смысл, или стремление к пониманию подавляет необходимость придания объекту формы. Содержимое бессознательного прежде всего хочет быть увиденным, а этого можно достичь только посредством придания ему формы, и оно также хочет, чтобы о нем судили только после того, как все, что оно должно сказать, получит осязаемую форму. Именно по этой причине Фрейд, прежде чем толковать содержимое сновидений, требовал их выражения в форме "свободных ассоциаций".

Далеко не всегда бывает достаточно просто прояснить концептуальный контекст содержимого сновидения. За­частую необходимо прояснить смутное содержимое пос­редством придания ему видимой формы. Это можно сде­лать с помощью рисунка, картины или скульптуры. Часто бывает так, что руки знают, как разрешить загадку, над которой тщетно бьется интеллект. Придав форму со­держимому сновидения, человек продолжает видеть его более детально в состоянии бодрствования и поначалу непонятное, изолированное событие интегрируется в це­лостную личность, несмотря даже на то, что на первых порах сознание объекта его не воспринимает. Эстетичес­кое формулирование на этом останавливается и отказы­вается от каких-бы то ни было попыток понять смысл. Иногда это приводит к тому, что пациенты начинают воображать себя художниками - разумеется непонятыми. Желание понять, если оно обходится без тщательного формулирования, начинается со случайной идеи или ассоциации, а потому лишено адекватной базы. У него больше шансов на успех, если оно начинается с сфор­мулированного продукта. Чем слабее сформирован и развит первоначальный материал, тем больше опасность подчинения понимания не эмпирическим фактам, а теоретическим и нравственным соображениям. Интересу­ющий нас тип понимания на этой стадии состоит в реконструкции смысла, присущего изначальной "случай­ной" идее.

Нет сомнения в том, что такая процедура является законной только в том случае, когда для нее имеется достаточно серьезный повод. Точно так же бессознатель­ному можно поручить ведущую роль только в том случае, если оно уже содержит в себе волю играть эту роль. Естественно, это происходит только тогда, когда осозна­ющий разум оказывается в критической ситуации. Как только содержимому бессознательного придается форма и постигается смысл формулировки, встает вопрос о том, как связать с этим эго, и каким образом примирить эго и бессознательное. Соединение противоположностей для создания третьей вещи (трансцендентальной функции) -это вторая и более важная фаза процедуры. На этой стадии ведущая роль принадлежит уже не бессознатель­ному, а эго.

Здесь мы не будем определять индивидуальное эго, а оставим его в его банальной реальности, как тот постоян­ный центр сознания, присутствие которого мы стали ощущать с раннего детства. Эго сталкивается с про­дукцией психики, которая своим существованием по большей части обязана процессам, происходящим в бес­сознательном, а потому до определенной степени противостоит эго и его тенденциям.

Чтобы прийти к соглашению с бессознательным, необ­ходимо занимать именно такую точку зрения. Позиция эго должна считаться равноценной контрпозиции бессо­знательного, и наоборот. И обязательно нужно помнить вот о чем: если осознающий разум цивилизованного человека оказывает на бессознательное сдерживающее воздействие, то вырвавшееся на волю бессознательное зачастую оказывает очень опасное воздействие на эго. Точно так же, как в свое время эго подавило бессозна­тельное, освободившееся бессознательное может отбросить эго и овладеть им. Есть опасность того, что эго, так сказать, потеряет голову и потому не будет в состо­янии защитить себя от давления аффектных факторов - ситуация, с которой часто начинается шизофрения. Такой опасности не существовало бы или она не была бы настолько острой, если бы процесс столкновения с бессо­знательным каким-то образом мог лишить аффекты их динамики. Именно это и происходит, когда контрпозиция подвергается эстетизированию или интеллектуальному анализу. Но конфронтация с бессознательным должна быть многосторонней, поскольку трансцендентальная функция не является частичным процессом, идущим в обусловленном направлении; это полноценное и интег­ральное событие, в которое включены или должны быть включены все аспекты. Стало быть, аффект должен раз­вернуться во всю свою мощь. Эстетизация и интеллекту­альный анализ являются прекрасным оружием против опасных аффектов, но их следует использовать только в случае действительно серьезной угрозы, а не для того, чтобы избежать выполнения необходимой работы.

Благодаря фундаментальным открытиям Фрейда, мы знаем, что эмоциональные факторы заслуживают самого пристального внимания при лечении неврозов. Личность, как целое, должна восприниматься всерьез, и это правило относится, как к врачу, так и к пациенту. На­сколько тщательно врач должен укрываться за щитом теории - это вопрос деликатный, зависящий только от его благоразумия. В любом случае, лечение невроза - это не какое-то там психологическое "водолечение", а обнов­ление личности, работа во всех направлениях и проникновение во все сферы жизни. Примирение с контр-позицией - это серьезное дело, от которого порой зависит очень многое. Серьезное отношение к другой стороне - это обязательное предварительное условие процесса, потому что только таким образом регулирующие факторы могут оказать воздействие на наши действия. Но серьезное отношение к другой стороне не означает, что мы должны воспринимать ее буквально, зато означает, что мы должны оказать бессознательному доверие, чтобы у него была возможность сотрудничать с сознанием, вместо того, чтобы автоматически его беспо­коить.

Итак, для того, чтобы прийти к соглашению с бессо­знательным, нужно не только оправдать точку зрения эго, но и наделить бессознательное такими же полномочиями. Эго берет на себя ведущую роль, но и бессознательное тоже должно иметь право голоса - audiatur et altera pars* (Следует выслушать и противоположную сторону. - Прим. ред.).

To, как этого можно добиться, лучше всего видно на примере тех случаев, когда более-менее отчетливо слышится "внутренний" голос. Для таких людей технически не составляет никакого труда записать услы­шанное и ответить на заявления "внутреннего" голоса с точки зрения эго. Это ничем не отличается от диалога между двумя равноправными человеческими существами, каждое из которых уважает аргументы другого и считает нужным потратить время на изменение конфликтных точек зрения посредством сравнения и дискуссии, или же на то, чтобы провести между ними четкую границу. Поскольку к соглашению редко когда ведет прямая дорога, то в большинстве случаев имеет место длительный конфликт, требующий больших жертв с обеих сторон. Такие же отношения вполне могут сложиться между пациентом и аналитиком, причем роль адвоката дьявола естественно достается последнему.

В наше время мы с ужасающей ясностью видим, насколько не способны люди выслушивать друг друга, хотя эта способность является фундаментальными обязательным условием существования любого человеческо­го сообщества. Любой, кто хочет жить в согласии с самим собой, должен считаться с этой основополагающей проб­лемой. Ибо, в той мере, в какой человек не допускает правоты другого человека, в той мере он отказывает в праве на существование своему внутреннему "другому" - и наоборот. Способность к внутреннему диалогу - это оселок, на котором испытывается способность к внешней объективности.