Истина и ложь философов

448.Философия, определяемая Кантом как “н а у к а о г р а н и ц а х р а з у м а”!!

449.Философия есть искусство находить истину – так учит Аристотель. П р о т и в э т о г о восстают эпикурейцы, использовавшие для своих целей с е н с у а л и с т и ч е с к у ю гносеологию Аристотеля; они относятся весьма иронически и отрицательно к поискам истины; “философия как искусство ж и з н и”.

450.Т р и в е л и к и е н а и в н о с т и:

Познание как путь к счастью (как будто…),

как путь к добродетели (как будто…),

как путь к “отрицанию жизни”, поскольку оно есть путь к разочарованию (как будто…).

451. Как будто существует “истина”, к которой можно было бы так или иначе п р и б л и з и т ь с я!

452. Заблуждение и незнание пагубны. Утверждение, что и с т и н а д о- с т и г н у т а и что с незнанием и заблуждением покончено – это одно из величайших заблуждений, какие только могут быть. Допустим, что этому поверили, тогда тем самым была парализована воля к изысканию, исследованию, осторожности, испытанию. Сама эта воля может казаться кощунством, именно как с о м н е н и е в истине…

“Истина”, следовательно, пагубнее заблуждения и незнеания, потому что сковывает силы, направленные на просвещение и познание.

А тут еще аффект л е н и становится на сторону “истины” (“Мышление – это страдание, несчастье”!); равным образом порядок, норма, счастье обладания, гордыня мудрости – в с е с у е т н о е. In summa: удобнее п о в и - н о в а т ь с я, чем и с с л е д о в а т ь; гораздо приятнее думать: “я обладаю истиной, - чем видеть вокруг себя один мрак. Прежде всего это успокаивает, дает надежду, облегчает жизнь, это “улучшает” характер, поскольку у м е н ь - ш а е т с я н е д о в е р и е. “Душевный покой”, “безмятежная совесть” – все это изобретения, возможные только при условии, что и с т и н а с у щ е с т в у- е т. “По плодам их познаете их”… “Истина” – есть истина, ибо она делает людей л у ч ш и м и… И далее в том же духе – все доброе, успешное заносится на счет истины.

Это служит п о к а з а т е л е м с и л ы - счастье, довольство, общее и частное благосостояние принимается как результат в е р ы в м о р а л ь… Напротив н е у д а ч н ы й исход нужно приписывать н е д о с т а т к у веры.

453. Причины заблуждения кроются одинаково как в д о б р о й в о л е человека, так и в дурной. Он в сотне случаев закрывает глаза на действительность, он фальсифицирует ее, чтобы не страдать от своей доброй или дурной воли. Например, или судьбы человека направляются Богом, или жалкий жребий его находит свое объяснение в том, что это ниспослано и предопределено ради спасения души; такой недостаток “филологии”, который для более тонкого интеллекта кажется некоторой неопрятностью мышления, фальшью, в общем есть результат влияния д о б р о й в о л и. Добрая воля, “благородные чувства”, “возвышенные состояния” в отношении употребляемых ими средств являются такими же фальшивомонетчиками и обманщиками, как и отвергаемые во имя морали и считающиеся эгоистическими аффекты любви, ненависти и мести.

Ошибки – вот что человечеству обошлось дороже всего, и, в общем, ошибки, проистекавшие из “доброй воли”, оказались более всего вредными. Заблуждение, которое делает счастливым, пагубнее, чем то, которое непосредственно вызывает дурные последствия. Последнее изощряет, делает недоверчивым, очищает разум; первое – усыпляет…

Прекрасные чувства, возвышенные порывы принадлежат, говоря физиологически, к наркотическим средствам. Злоупотребление ими ведет к тому же результату, как злоупотребление каким-либо другим опиумом – к н е – р в н о й с л а б о с т и…

454. Заблуждение – самая дорогая роскошь, какую человек может себе позволить; но когда заблуждение является, к тому же, еще и физиологическим заблуждением, то оно становится опасным для жизни. Что же, следовательно, дороже всего обошлось человечеству, за что больше всего оно расплачивалось? За свои “истины”, потому что все они в то же время были заблуждениями in physiologicis⁶¹..

455. Психологические с м е ш е н и я - п о т р е б н о с т ь в в е р е смешивается с “волей к истине” (как, например, у Карлейля). Но точно так же смешивают п о т р е б н о с т ь б е з в е р и я с “волей к истине” (потребность разделаться с верой может вытекать из сотни побуждений – оказаться правым в опоре с каким-нибудь “верующим”). Ч т о в д о х н о в л я е т с к е п т и к о в? Н е н а в и с т ь к догматикам – или потребность в покое, усталость, как у Пиррона.

В ы г о д ы, которых ожидали от истины, были выгодами, вытекающими из веры в нее. Ибо взятая с а м а в с е б е истина могла быть весьма мучительной, вредной, роковой. С другой стороны нападали на “истину”, когда ждали от победы над ней известных выгод, например, свободы от господствующих властей.

Методику истины выводили не из мотивов истины, а из м о т и в о в в л а с т и, в с т р е м л е н и и к п р е в о с х о д с т в у.

Ч е м д о к а з у е т с я истина? Чувством повышенной власти, полезностью, неизбежностью, о д н и м с л о в о м, в ы г о д а м и, (т.е. предпосылками о том, какова д о л ж н а быть истина, чтобы она пользовалась нашим признанием). Но это – предрассудок, признак того, что речь идет вовсе не об и с т и н е.

Какое значение имеет, например, “воля к истине” у Гонкуров? У н а т у- р а л и с т о в? Критика “объективности”.

Для ч е г о познавать, не лучше ли заблуждаться?.. Желали всегда веры, а не истины. Вера создается при помощи совершенно иных, п р о т и в о п о - л о ж н ы х средств, нежели методика исследования, п е р в а я даже исключает п о с л е д н ю ю.

456. Наличность известной степени веры является, в наших глазах, теперь д о в о д о м п р о т и в т о г о, во что веруешь – еще б о л е е для знака вопроса относительно душевного здоровья верующего.

457. М у ч е н и к и. Для преодоления всего того, что зиждется на благоговении, требуется со стороны нападающего дерзновенный, отчаянный, даже бесстыдный образ мысли… Если же принять еще во внимание, что человечество в течение тысячелетий освящало только заблуждения в качестве истин, что всякую критику первых клеймили как признак дурьного образа мысли, то приходится с сожалением признать, что нужна была изрядная доза и м м о р а л ь н о с т и, чтобы взять на себя инициативу нападения, то есть р а- з у м е н и я… Да простится этим имморалистам, что они разыгрывали из себя “мучеников истины”. Истина в том, что ими руководило не влечение к истине, но инстинкт разрушения, дерзновенный скепсис, страсть к приключениям – вот из каких влечений вытекало их отрицание. В других случаях личная ненависть увлекала их в сферу проблем. Они ополчались против проблем, чтобы одержать верх над лицами. Но прежде всего научно-полезной стала месть, месть угнетенных, то есть тех, которые г о с п о д с т в у ю щ е й истиной были отнесены в сторону и даже угнетены.

Истина, я хочу сказать – научная методика, была усвоена и двинута вперед теми, которые угадали в ней средство борьбы, орудие и с т р е б л е н и я Но чтобы придать своим нападениям благовидный характер, они пускают в ход аппарат, заимствованный у тех, на кого они нападали. Они афишируют понятие “истины”, придавая ей столь же абсолютное значение, как и их противники. Они становятся фанатиками или, по крайней мере, принимают соответственную позу, ибо всякой другой позе не придавалось серьезного значения. Все прочее довершает уже преследование, страстность, шаткое положение преследуемого. Ненавитсть росла и обусловила невозможность удержаться на почве науки. Они все в конце концов стремились одержать верх таким же нелепым способом, как и их противники… Слова – “убеждение”, “вера”, гордость мученичества, все это – состояния, неблагоприятные познанию. Противники истины в конце концов усвоили сами, в своем решении вопроса об истине, субъективную манеру во всем ее объеме, с ее позировкой, жертвами, ироническими решениями, то есть п р о д л и л и г о с п о д с т в о антинаучных методов. Как мученики, они комптрометировали свое собственное дело.

458.О п а с н о е р а з г р а н и ч е н и е т е о р е т и ч е с к о г о” и “п р а к т и ч е с к о г о”, - например, у Канта, а также у древних. Они делают вид, словно чистый дух ставит перед ними проблему познания и метафизики, они делают вид, словно к практике прилагаются свои оценки, независимые от ответа, даваемого теорией.

Против первого утверждения выдвигаю я мою п с и х о л о г и ю ф и - л о с о ф о в: их отвлеченнейшие соображения и их “духовность” являются все-таки только последним бледным отпечатком некоторого физиологического факта; здесь абсолютно отсутствует свободная воля, все – инстинкт, все заранее направлено по определенному пути…

Относительно второго я ставлю следующий воптрос: для того, чтобы правильно действовать, знаем ли мы какой-либо другой метод, кроме правильного мышления? Последнее е с т ь уже действие, а первое предполагает мышление. Имеем ли мы возможность судить о ценности известного образа жизни каким-либо иным способом, чем мы судим о ценности теории, т.е. при помощи индукции, сравнения?.. Наивные люди верят, что тут дело обстоит для нас лучше, что в этом случае мы знаем, что такое “добро”. Философы вторят этому. Мы приходим к заключению, что здесь налицо только вера и ни чего больше…

“Нужно действовать, с л е д о в а т е л ь н о, нужна руководящая нить” –говорили сами древние скептики. Н а с т о я т е л ь н а я н е о б х о д и м о с т ь в том или ином решении берется как аргумент для признания здесь чего-либо истинным.

“Не надо действовать” – говорили их более последовательные братья-буддисты, и изобрели руководящую ни ть, указующую, как избавиться от действия…

Ввести себя в норму, жить как живет “п р о с т о й с м е р т н ы й”, считать справедливым и хорошим то, что он считает справедливым – это будет п о д ч и н е не и е м с т а д н ы м и н с т и н к т а м. Нужно дойти в своей отваге и строгости до того, чтобы ощущать такое подчинение как позор. Не мерить двойной мерой!.. Не отделять теории от практики!..

459. Ничто из того, что когда-то сходило за истину, не есть истина. Все, что некогда презирали как нечто нечестивое, запретное, презренное, пагубное – все эти цветы растут теперь на прелестных тропинках истины.

Вся эта старая мораль уже не касается нас больше. Здесь нет ни одного понятия, которого заслуживало бы еще нашего уважения. Мы пережили все эти понятия, мы уже не так грубы и наивны, чтобы давать себя таким путем ввести в обман. Говоря более любезно, мы слишком добродетельны для этого… И если истина в старом смысле потому только и была “истиной”, что старая мораль говорила ей “да”, м о г л а говорить ей “да”, то из этого следует, что нам вообще не нужна более никакая истина старого времени… Нашим к р и т е- р и е м истины ни в каком случае не является моральность. Мы о п р о в е р - г а е м какое-либо ее утверждение, джоказывая его зависимость от морали или что оно внушено благородными чувствами.

460. Все эти ценности эмпиричны и условны. Но тот, кто в них верит, кто их чтит, не ж е л а е т признавать за ними этого их характера. Философы все верят в эти ценности, и одна из форм их почитания выразилась в старании сделать их и с т и н а м и apriori⁶²… Фальсифицирующий характер этого б л а- г о г о в е н и я.

Благоговение есть высокая птроба интеллектуальной д о б р о с о в е с т- н о с т и. Но во всей истории философии н е л ь з я н а й т и никакой интеллектуальной добросовестности, а только “любовь к добру”…

Абсолютный н е д о с т а т о к м е т о д а для проверки ценности этих ценностей. В о – в т о р ы х: нежелание проверки этих ценностей и вообще условного их понимания. Когда дело шло о моральных ценностях, все а н т и - н а у ч н ы е и н с т и н к т ы соединились в целях и с к л ю ч е н и я научности…