Ученый Будда. Человек, ищущий истину

Начинать этот параграф непросто, т.к. основная масса людей смотрит на Будду как на Бога на земле или Великого Учителя.

Без сомнения, он был Великим Учителем. Но я уверен, что в этой роли он реализовался только потому, что был предельно честным, мудрым и гуманистичным человеком.

Бесспорно, он был ученым. Не только потому, что создал свое учение о жизни. Он вычленил предмет своего исследования и добился глобального успеха в его раскрытии.

У него, как у всякого ученого, была своя эврика, своя депрессия, свои мучения над проблемой, свой экстаз понимания и грусть от того, что не все способны его понять и принять.

Я считаю важным раскрыть именно человеческую природу Будды, его сущность как неистового искателя истины, предельно честного перед миром и перед собой, выполнившего миссию ученого, главная функция которого – открывать новые просторы понимания и знания.

На мой взгляд, самое важное в этой выдающееся личности – способность к тотальной трансформации, к смерти и возрождению.

Рассматривая широкий контекст его существования, мы можем вычленить четыре узловых момента, в которых происходило полное его возрождение: четыре луны его возрождения.

Во время первого полнолуния, в мае месяце, умер Бог из высших лок и родился смертный человек в теле принца Сидхартхи.

Во время второго полнолуния, в июле месяце, умер принц Сидхартха, будущий император, и родился нищий аскет, монах Гаутама.

Во время третьего полнолуния, под деревом Бодхи, умер монах Гаутама и родился пробужденный Будда.

Во время четвертого полнолуния, умер Будда, который ушел в паранирвану.

Мы не будем затрагивать первую луну. Можно предположить, что и Будда не стал бы его обсуждать, как тайну, недоступную для понимания человеческим сознанием.

Вторая, третья и четвертая луна являются предметом нашего обсуждения, как чрезвычайно значимые для характеристики личности пробужденного.

Любую великую традицию (духовную, философскую, религиозную) основывает тот, кого можно на­з­вать Творцом духа.

Будда из клана шакьев является одним из таких чрезвычайно редких и уникальных личностей, кто странным, невиданным образом наделен благородной отвагой и чистым видением, иррациональным безумием и бесконечной рациональностью. Он способен прыгнуть в глубину своей психической реальности и, не заблудившись в лабиринтах своего собственного существа, про­ник­нуть в великую тайну своей глубинной самости.

Но для того, чтобы прыгнуть в глубину, нужны особенные жизненные ситуации, некоторое предельное сжатие обстоятельств, когда сияющая бездна раскрывается перед человеком не столько как выбор, сколько как перст судьбы и зов Духа.

Принцу Сидхартхе повезло не только с происхождением. Он не только получил универсальное образование, как брахман, знаток Ведической литературы и ритуалистики, но также был обучен искусству управления, как будущий царь (что оказалось немаловажным для социальной организации учения буддизма). Он был воином по происхождению, в него был заложен дух борьбы и преодоления, дух безупречного воина.

Шакьи были кшатриями, арийскими воинами, которые завоевали Индию и затем стали управлять ее культурой, экономикой и политикой.

В те времена, овладение воинским искусствам было необходимым элементом становления мужчины.

Таким образом, личность принца вбирала не только духовную культуру, но и силу воина.

То, что случилось с Сидхартхой в 29 лет при встрече с болезнью, старостью и смертью, на современном языке можно обозначить как психодуховный кризис. Он пережил мощное и жестокое уничтожение всех возможных ценностей привычной жизни.

Мы все переживаем инициацию и в болезнь, и в старость, и в смерть постепенно, в течение всей жизни, начиная с детства. В конце концов, не смотря на весь их ужас, они становятся привычными спутниками нашего бытия в мире.

Все базовые смыслы, составляющие сущность личности Сидхартхи и мотивационное ядро его активности, были уничтожены вроде бы простыми бытийными феноменами.

Это произошло по простой причине – то, что было привычным для обыденных людей, оказалось чрезвычайно необычным и сокрушительным для принца.

Может быть, Шудходане не стоило оберегать своего сына от привычных феноменов простой жизни. Если бы Сидхартха с малолетства привыкал к присутствию в жизни болезни, старости и смерти, то, вероятно, и не было бы этого удара и потери смысла обыденного существования.

Очи болезни, старости и смерти, которые приобрел принц, были очами смерти ценностей привычной для людей жизни.

Была, конечно, и другая причина. Принц не был озабочен привычными тяготами земного существования. Ему не нужно было думать о пропитании, одежде, наслаждениях жизни, безопасности, конкуренции за власть, признании. Он пребывал в безоблачном счастье жизни в каменных дворцах с их прекрасными парками и прудами, в окружении куртизанок, танцовщиц и музыкантов, в любой момент готовых его развлечь. Он одевался в тонкие шелка, кушал изысканнейшие яства и общался с мудрыми браминами.

Жизнь давала ему все. Если бы в привычной жизни Сидхартхи были заботы, неудовлетворенность, неполноценность, то знакомство с болезнью, старостью и смертью не оказалось бы для него так всеобъемлюще ужасно, не так безусловно проглотило бы его осознание и личность.

Встреча с шраманой (монахом-аскетом) в состоянии медитации стала вектором возможного разрешения психодуховного кризиса. Это была надежда. Призрачная, невероятная, бледная, но одновременно последняя, похожая на рассвет в кошмарную ночь.

Переживая самую темную ночь своей жизни, он не мог пойти никуда, кроме как в сторону рассвета – в жизнь монаха отшельника.

Но как показывает его биография, монах не был его единственной надеждой. Как человек образованный, он верил в знание. Его духовный поиск (годы 536 - 532) начался с изучения философско-йогистических традиций. В Магадхе, после встречи с Бимбизарой, могущественным государем долины Ганга, он решился пойти на обучение к Алоре Каламе. Обучившись у него методам глубокой медитации, приводившей к очень высокой и тонкой дхьяне пустотности (Ничто), он понял, что учение и метод Алоры не приводят к полному избавлению от страданий.

Как мы уже рассказывали, затем он перешел к Удраке Рамапутре, у которого он научился пребывать на уровне Ни Восприятия, ни Не-восприятия.

Восприняв учения и практики двух великих мудрецов и Учителей своего времени, Гаутама осознал, что просветление во время практик ме­ди­тации (самадхи) не ведет к полному освобождению и не разрешает его коан болезни, старости и смерти.

Еще с большей грустью он понял, что, несмотря на величие Учителя, неизбежно наступает момент, когда ему больше нечего сказать. Он не сможет указать тебе путь, который разрешит твою проблему.

Как честный человек и исследователь, как бы больно это ни было для него и учителя, Сидхартха был вынужден расстаться с Удракой, с его учением и практиками, возможности которых он исчерпал.

Хуже всего было то, что он потерял веру во внешние источники мудрости. Ему было предопределено искать путь к источнику внутренней мудрости, таящейся в глубине его души.

Он мог стать великим учителем, Алорой и Удракой одновременно, но нее более того.

Но Гаутама покинул своих учителей и экспериментировал с крайностями аскетической практики: жил в полной изоляции, занимался практикой самоистязания (спал на ложе из колючек), глубоко исследовал возможности огненной медитации (медитация на яркое дневное солнце открытыми глазами, иногда в середине четырех костров), медитировал на луну, постился и голодал. Он перепробовал все практики древней йогической тра­ди­ции, стремясь успокоить все страсти, проникнуть в предельные таинства жизни и раскрыть свой коан.

Он был неистов в практиках и, в конце концов, решился на крайность – он решил голодать, чтобы понять запредельное знание.

Этим последним аскетическим экспериментом он довел себя до порога физической смерти. Блуждание на краю жизни и смерти в полуобморочном состоянии, в предельной слабости и изнеможении, заставило его полностью изменить свою точку зрения на аскетический образ жизни. Он понял, что попросту умрет, не поняв главного.

И он отвернулся от традиции, основав принцип срединности. Чтобы начать нормально питаться, будучи шраманой, нужен был предельный героизм, так как он сразу обрекал себя на одиночество в духовной среде аскетов.

Так и случилось – его друзья и ученики немедленно отвернулись от него и покинули его, решив, что Гаутама возжелал легкой жизни.

Необходимо понимать, что он сделал все, что обречь себя на космическое одиночество, отвернувшись сперва от мирского, а затем и от священного (или того, что в традиции считалось священным).

Сначала Гаутама принес в жертву свое материальное и социальное Эго, заклав и королевство, и клан, и родственников, и семью, и богатство, и власть, и человеческое признание.

Затем он заклал и свое духовное Эго и все представления, ассоциированные с духовным путем, а с ними и всех людей, имевших сопричастность к шраманской и ведической традициям.

Он обессмыслил и обесценил все, принес в жертву весь человеческий космос, и на этом невозможном для человека пределе направился под огромное дерево Бодхи.

Был ли он человеком, когда сидел под этим деревом?

Не был.

Ничего человеческого.

Только сверхчеловеческая воля, чистое, не замутненное ни одним человеческим переживанием сознание и космическое одиночество.

Именно в танце этих трех сил и была возможна нирвана.

И она открылась.

Не принцу Сидхартхе.

Не отшельнику Гаутаме.

Но Будде, который пробудился от сна человеческих желаний.

Светила полная луна мая месяца 532 года до рождества Христова.

Она символизировала полноту бытия и знания Будды.

Вероятно, апогей его духовного развития был достигнут не сразу, не в тот момент, когда он сел в позу лотоса, положил руки на свои бедра в махамудре под деревом бодхи и закрыл глаза.

Как и всякого человека, его начали терзать сомнения, спонтанно всплывали разные смутные и явные страхи, яркие воспоминания прошлого, эроти­чес­кие фантазии, мечтания, желания потакать своим слабостям, возникающим даже у великого медитатора (полежать, поспать, покушать, походить…), но он не вовлекался в них и не отвлекался на них.

Все приходило и уходило, не задевая. Он созерцал поток своего сознания с холодной бдительностью, из чистого света сознания. В этот момент в нем умерли Сидхартха и Гаутама. Его сознание приобрело надчеловеческую тишину и ясность.

Из этой трансперсональной чистоты его невовлеченное осознание стало настолько спокойным, мощным и сосредоточенным, что оно было способно проникнуть в суть основополагающих механизмов, создающих и поддерживающих круговерть обыденной жизни - сансару.

Его пробужденное сознание заново переживало свои бес­чис­­лен­ные прошлые жизни в различные периоды существова­ния мира в эпохи расширения и сжатия.

Оно увидело, как миллиарды и миллиарды живых существ проходят через циклы рождений и смертей, в соответствии с законом кармы, возмездия и воздаяния.

Он видел, как действия связывается с последствиями, моральное качество деяния (карма) с плодом (випакой), и как эти связи создают стремление к возрождению, вновь и вновь.

И, рассмотрев затем, как можно вырвать с корнем причины страдания, искоренить "загряз­нения" (бессамостность, чувственное влечение, неудовлетворенность, неведение и пр.). Он увидел путь к освобождению, и сам освободился.

Он остановил Колесо Кармы, увидев все звенья цепи зависимого происхождения.

Он осознал, что он уже не Гаутама и не Сидхартха, обусловленный человек в обусловленной социальной реальности обыденного или духовного характера с ролями, статусами, позициями, важными играми, ритуалами и связями, воспоминаниями и мечтами, фантазиями и планами, эмоциями и отношениями.

Он вдруг открыл, что принц Сидхартха и шрамана Гаута­ма в действительности являются выдуманными построениями, социальными проектами.

И когда пелена спала, он узрел свою подлинную сущность.

Она была безбрежна, бесконечна, бессмертна, открыта и необусловлена.

Он открыл врата нирваны за пределами вращения Колеса Жизни, за пределами двойственности боли и удовольствия, страдания и наслаждения, добра и зла, пространст­ва и времени, света и тьмы, жизни и смерти.

Он увидел свое подлинное существо за пределами рождений.

И затем, посмотрев на мир живой и неживой милосердным взглядом, он решил передать эту совершенную чашу мудрости не только людям, но и Богам, и всему сущему.

И в этом проявилась не только его сущность великого и благородного человека, но и ученого – добывать и передавать знание людям.

Таким образом, разрешение коана болезни, старости и смерти стало итогом семилетнего непрестанного духовного поиска. Сами условия и обстоятельства, которые предшествовали нирване, явились базовыми конструктами той концепции реальности и этического учения, которое было названо именем отца-основателя Будды из клана шакьев.

Вне сомнения, чрезвычайно важен тот факт, что после переживания нирваны Будда не сразу побежал распространять «вечное…». В течение 7 недель он сидел под деревом Бодхи и осмысливал, что же с ним произошло. Думаю, что именно во время этих медитаций сформировалось учение о четырех благородных истинах и благородном восьмеричном пути.

Дальнейший путь Будды – это распространение учения и его углубление.

Открыв причину страдания и путь к освобождению, он, будучи благородным учеником, решил поделиться своим открытием с учителями, Алорой Каламой и Удракой Рамапутрой. Но оказалось, что они уже ушли из жизни.

Он отправился затем в Олений парк близ города Сарнатха, где остановились пять его сподвижников-аскетов.

Думаю, что его желание прочитать им свою первую проповедь было обусловлено не только тем, что они были вместе с ним в течение шести лет лесной аскезы. Ему было важно объяснить самым близким по духовным подвигам людям, что он открыл новый путь бессмертия, позволяющий человеку быть выше Богов.

Может быть, он направил свои стопы в Сарнатх еще и потому, что однажды, в самый важный момент, когда ему больше всего, по-человечески, нужна была поддержка, его друзья отвернулись от него.

Когда он сказал им, что он не Гаутама, он Будда, он сделал первый шаг на пути возвращения в мир шраманской духовности. Прочитав им проповедь о четырех благородных драгоценных истинах и восьмеричном благородном пути, он не только запустил колесо Дхармы буддизма, но и начал возвращаться в мир людей; из нирваны, из своего космического одиночества, пусть в очень специфический, но социальный мир людей. То, что все пятеро сразу примкнули к новому учению Будды, означает, что этот шаг был сделан безупречно.

Он нашел людей, которые были готовы понять и принять его истины и путь.

Стратегию экспансии своего учения Будда выстроил гениально.

Во-первых, прием в ряды его последователей был универсален и демократичен: мужчины и женщины из всех слоев населения, отшельники и представители светской жизни. Буддизм – учение для всех живущих, т.к. Будда не признавал кастовых религий и преимуществ: он считал, что привилегия каждого человека заключается в его личных достоинствах и добродетелях.

Во-вторых, в течение года он готовил до шестидесяти человек последователей и рассылал их поодиночке в разные части Индии, оставляя при себе только некоторых из наиболее близких.

В-третьих, при всей своей демократичности, в объяснении своего учения Будда был ориентирован на философов и отшельников, джайнистов, брахманистов и огнепоклонников, то есть хорошо сформированные духовные сообщества, а также людей власти и богатства.

Он останавливался у различных гуру в духовных братствах с многочисленными учениками, во дворцах беседовал с королями, с брахманами и кшатриями, и все они становились его последователями.

В сезон осенних дождей он проводил собрания монахов, которые на современном языке можно было бы обозначить как научно-методические конференции или курсы повышения квалификации. Это были настоящие симпозиумы по обмену опытом, обучению новым психотехнологиям и обсуждению животрепещущих проблем философии, нравственности, психологии и онтологии буддизма.

В конце концов, когда через 7 лет после пробуждения на его ритрит собрались тысячи монахов, он сделал самый гениальный ход. Осознав, что он уже не может следовать традиции Гуру передавать учение «из рук в руки», он делегировал свои функции на сангхью, аргументируя, что в каждом монахе есть Будда, и дал практику випассаны как самостоятельного и быстрого продвижения к самадхи и архатству.

В некотором смысле, он освободил буддизм от Будды. Но при этом он оставил себя непререкаемым авторитетом в сложных теоретических и практических вопросах дхармы.

Таким образом, Будда не только последовательно и безупречно добыл новое знание, как ученый, но и сумел выстроить максимально эффективные стратегии социального продвижения буддизма, как духовно-нравственного учения и новой философии жизни, которая способна спасти людей от страдания.

Он проповедовал свое учение в течение 45 лет, до самой смерти. Мой научный руководитель, профессор Новиков Виктор Васильевич, всегда говорил мне, что для получения признания ученый должен долго жить.

Будда прожил по тем временам чрезвычайно долгую жизнь и получил не только признание и славу, но и преследования, которые он преодолевал (как и признание) с мастерством и легкостью пробужденного.

И даже смерть он принял достойно, как полностью реализованная личность, достигшая чистой и совершенной мудрости и готовая раствориться в паранирване.

Так принц Сидхартха из клана шакьев стал пробужденным – Буддой, проявив неистовство и готовность пожертвовать всем ради истины.

Так смертный стал выше Богов, пережив нирвану.

Так человек стал Богом Богов.

Существует красивый мифологический сю­жет о смерти Будды. Когда основателю буддизма пришло время по­грузиться в нирвану, он отпра­вился в местечко Кушинара (Кушинагара), встал на камень и обратился лицом к югу.

И ос­тался на этом камне отпечаток его стопы, как память потомкам и свидетельство его пребыва­ния на земле. Вырезанные на камне изображения стопы Буд­ды, иногда довольно внушительных размеров, известны во многих стра­нах, где распространен буддизм. По традиции, в контур отпечатка стопы Будды обычно вписа­ны священные знаки буддизма.

Этот человек, неистово искавший истину и готовый закласть Вселенную ради нее, и вправду оставил на Земле след, который не способны стереть ни люди, ни Боги…

Ибо был и есть он за их пределами.

Глава 2