Классическое учение о неврозах

2.1. Страх и механизмы защиты

В причинно-следственной цепи между первоначальными эдиповыми обстоятельствами и позднейшими невротическими расстройствами существенную роль играют страх и защитные механизмы. Без страха нет и невроза.

Страх может одолеть нас молниеносно, целиком охватить всю лич­ность, не давая ей никакой возможности контролировать этот словно автоматический приступ. Мы беспомощны перед ним. подчинены ему.

Паника возникает тогда, когда контроль страха полностью пере­стает действовать. Здесь мы попадаем в давно вроде бы преодоленное состояние детского беспомощного страха. Однако в то же время страх может быть осмысленным и целесообразным сигналом об опасности;

мы ощущаем его и в силу наших душевных возможностей перерабаты­ваем, чтобы затем иметь возможность надлежащим образом противосто­ять не только самому страху, но и стоящей за ним опасности.

Упомянутый в начале главы неконтролируемый, автоматически протекающий страх с паникой соответствует очень ранней, архаической ступени развития. Способность к сигнальному страху (Signalangst), напротив, предполагает известную зрелость личности. В то время как страх автоматический способен подавить «Я», сигнальный страх со­стоит у «Я» на службе, поскольку предупреждает его об опасности.

Подобная защита от опасностей предполагает, однако, способность реально им противостоять. Эта способность еще не сформировалась в детском возрасте. Отсюда и очевидность широкой распространенности детского страха, о чем знает каждый из нас по собственным детским вос­поминаниям или может регулярно наблюдать как у своих собственных детей, так и у отпрысков своих ближних: страх темноты, страх остать­ся одному, страх привидений, способных преследовать и убивать, страх перед грозой, страх перед возможными грабителями и т.п. У детского «Я» нет, увы, в распоряжении никаких способов поведения, чтобы про­тивостоять этим страхам надлежащим образом.

Исходя из насущной необходимости, ребенок изобретает психичес­кие механизмы, которые — если они действуют»— защищают его от страха. Тем самым страх становится по меньшей мере переносимым, хотя и это дается известной ценой, о чем мы вскорости тоже будем вести речь. «Я» словно выстраивает для своей защиты стену, долженствую­щую отделить его от опасности, дать возможность в случае необходи­мости спрятаться за ней. Для этого защитная стена должна выглядеть достаточно мощной (продолжая наше сравнение), способной отразить страх. Опасность же не всегда возникает извне. Она может проникать и изнутри, из личных психических сфер. Таким образом, следует разли­чать защитные стены по отношению к внешним опасностям и такие же стены против опасностей внутренних.

Первоначально психоанализ искал причины невротических наруше­ний во внешней травматизации (сравни: теория травмы, гл. II). Позднее он достаточно активно занялся построением психоаналитического подхо­да в виде теории влечений (Triebtheorie), т. е. стал рассматривать лишь возникающие внутри нас инстинктивные побуждения, особенно сексу­альные и агрессивные, в качестве причины психических нарушений.

Очевидно, что идеей «защитных» стен занимались психоаналитики. не согласные с теорией инстинктивных побуждений. На психоаналити­ческом языке (в особенности благодаря превосходной систематизации Анны Фрейд) «защитные стены» получили название защитных меха­низмов (Abwehnnechanismen). К ним в первую очередь относится изве­стное понятие вытеснения (Verdrangung). Это активное мероприятие «Я», состоящее в том, что напирающие из бессознательного влечения вы­тесняются из сознания точно так же, как вынырнувший на поверхность воды предмет снова скрывается под водой. Такое сравнение особенно на­глядно демонстрирует сущность процесса вытеснения. Представьте себе пробку, которую вы желаете утопить в воде. Пробка выталкивается на поверхность воды с такой же силой, какую вы прикладываете, чтобы утопить ее. Поэтому требуется особенное усилие, чтобы длительно удер­живать под водой такую вещь, как пробка, которая благодаря своей стойкой плавучести вытесняется из воды на поверхность. Почему же она остается под водой? Перейдем от физики к психологии и ответим: пото­му что, если пробка всплывет — страх возникнет снова.

Какие защитные формы страха мы различаем? Страх наказания, страх повреждения, например, много упоминавшийся в раннем психо­анализе страх малышей перед воображаемой кастрацией, страх быть пристыженным (точнее, страх стыда), страх потерять расположение важнейшего участника отношений. Страх, характерный для серьезных нарушений — это страх истинной или предполагаемой потери важных для человека лиц. Вот мы и познакомились со всей палитрой страхов, играющих важную роль в возникновении невротических нарушений. Так что же удерживает пробку под водой? Аффективные порывы, но равно и чувство вины и чувство стыда. Теперь мы в состоянии просле­дить сложные бессознательные процессы, протекающие в нас. Влечения (Triebe) точно пробка выталкиваются наверх. Это провоцирует страх, чувство стыда или чувство вины. Поэтому необходимо защищаться не только от этих влечений, но и от чувства вины и стыда.

Я хочу перечислить здесь некоторые распространенные защитные механизмы соответственно с тем, как они систематизированы в психо­анализе. Те, кому они покажутся несколько странными, получат воз­можность перепроверить их на самом себе или на пациентах с невроти­ческими расстройствами.

Теперь, когда мы разобрались в каком опасном положении находит­ся «Я», которое (уважаемый читатель простит мне этот сильный пример) словно измазано калом и, угнетаемо требованиями «Оно», становится понятным, что «Я» из страха быть наказанным всеми силами старается избежать реализации этих требований. Пользуясь психоаналитическим выражением, мы говорим о формировании реакции (Reaktionsbildung), когда «Я» реагирует в форме антиреакции. Это означает: на попытки измазать его калом «Я» отвечает в форме резкого противодействия, а именно, оно становится фанатиком чистоты.

В другом защитном механизме, именуемом термином изоляция (Isolienmg), представление или фантазия, связанные с влечениями, изолируются от связанного с этим аффекта. Им может являться непо­средственно сам аффект страха. Однако это могут быть и аффекты, связанные с чувствами вины и стыда или аффекты радости и печали. Тогда изоляция состоит в том, что связанные с этим представления изо­лируются от относящегося к ним аффекта. Практический пример из обыденной жизни: я зол на друга и потому хочу его оскорбить. Чтобы сохранить дружбу я изолирую свой гнев от представления «друг». Невротический выигрыш состоит тогда в том, что аффект гнева изолирован от понятия друг. В результате гнев становится во много раз менее опа­сен, чем гнев, связанный с понятием друг.

При защитном механизме — смещении (Verschiebung) — страх про­является уже не при первоначально вызвавшей его ситуации, напри­мер. перед отцом, который жестоко обращается с ребенком, а сдвинут, к примеру, на собаку в ситуации, когда ребенку угрожает собака. Этот защитный механизм, особенно проявляющийся при фобиях, все-таки, в конечном итоге, достигает того, что страх перед жестоким отцом исче­зает. Если ребенок не встречает собаку, то он абсолютно свободен от страха.

Смещение чаще всего происходит во сне, когда болезненное для сознания содержание сдвигается на нечто менее болезненное. Однако и жизнь полна такими смещениями: стоит нам только обратить внимание на то, к каким изощрённостям склонны мы в этом смысле, когда не можем уже больше вспомнить неприятного нам имени, теряем что-нибудь, оговариваемся. Фрейд весьма наглядно описал подобные слу­чаи в своей « Психопатологии обыденной жизни» (1901).

Еще один важный защитный механизм — «проекция» (ProjeKtion). Он состоит в том, что мы защищаемся от инстинктивных побуждений, которые нам неприятны, тем, что просто-напросто проецируем их на других лиц, т. е. отодвигаем от себя. При этом мы начинаем восприни­мать лицо, на которое проецируем то или иное влечение, не таким, како­вым оно в действительности является, а искаженно, т. е. именно таким, каким оно выглядит согласно нашему представлению.

Психоаналитический опыт свидетельствует, что такие проекцион­ные механизмы необычайно распространены. Тем не менее их наличие может быть не доказано в экспериментально-психологических иссле­дованиях. Однако негативный результат связан еще и с тем, что усло­вия экспериментально-психологических опытов в отличие от усло­вий психоаналитической ситуации не годятся для того, чтобы дока­зывать наличие подобных бессознательно протекающих процессов. В процессе психоаналитического лечения доказательства наличия про­екций обнаруживаются достаточно легко, и, например, в групповом психоаналитическом лечении сразу становится очевидно, когда боль­шинство лиц стремятся сделать «козлом отпущения» определенную персону. После осуществления этих попыток они констатируют, что углядели в этой персоне нечто такое, что изначально присуще совсем не ей, а им самим.

Изменившееся посредством проекции восприятие другого человека, разумеется, должно после осознания самого процесса точно соответство­вать изменению восприятия собственной личности, которое теперь уже способно регистрировать первоначально спроецированные на другую личность составляющие собственной персоны. Например, собственные влечения, скажем, предосудительные сексуальные или агрессивные импульсы. Впрочем, защитный механизм проекции, в отличие от защитных ме­ханизмов вытеснения, формирования реакции и изоляции, постоянно включает в свои усилия по защите другую личность. Тем самым речь идет уже о т. н. межличностном защитном механизме, в отличие от тех, что функционируют лишь в нас самих — интра-психических или моно-личностных защитных механизмов,— вытеснение, формирование реак­ции или изоляция. Однако проекции могут включать в себя не только других людей, но и социальные институты и учреждения, даже общество в целом, или его часть, скажем, правительство, парламент, суд или школу, семью, сельское хозяйство. Всегда, когда сильно очерняются, или сильно идеализируются подобные организации, мы в праве подоз­ревать здесь процесс бессознательной проекции. В этой связи психоана­лиз может внести важный вклад и в реалистическое восприятие полити­ческих процессов. Ими ведают в первую очередь политологи и социо­логи. Однако психоаналитики могли бы при особенно преувеличенных, бросающихся в глаза или часто повторяющихся идеализациях, или, наоборот, девальвациях определенных учреждений нашего общества осторожно высказать подозрение: не действуют ли тут бессознательно проективные процессы, например, при экстремальном очернении госу­дарства и его аппарата террористами или чересчур преувеличенная его идеализация консервативными гражданами (обывателями). Подходя­щие примеры находятся как во внешней, международной политике, так и во внутренней, всякий раз демонстрируя особенности, позволяющие четко подозревать наличие проективных процессов. Более подробно мы поговорим об этом в IX главе, где речь пойдет о применении психоана­лиза к политическим процессам.

2.2. Классическая истерия или конверсионный невроз

Эдипов комплекс, конверсия, симптомы

Достигнув темы истерии, мы подошли к изначальному вопросу, который был поставлен на заре становления психоанализа как отдель­ного психотерапевтического направления. С изучения истерии психо­анализ начал и свое исследование неврозов. Центральным конфликтом является уже множество раз упоминавшееся тройственное отношение между ребенком, матерью и отцом. Со стороны малыша это означает: «Я хочу «спать» с мамой». Инстинктивные побуждения или влечения, организующие подобную форму детского отношения, представляют сексуальную, а в узком смысле, генитальную природу, т. е. они ориен­тируются на гениталии и половое совокупление. Одновременно это включает в себя ревностное желание ребенка удалить отца, которого он считает помехой на пути своего вожделения, хотя вовсе не означает же­лания его непосредственного физического устранения. В связи с идеей сексуального союза ребенка с матерью речь идет об инцесте или об инцестном желании.

Как показывают бесчисленные аналитические случаи, подобные влечения актуализируются с большей или меньшей силой в определен­ные годы в детстве. В качестве вытесненных воспоминаний они могут снова всплывать на поверхность из бессознательной области, или их присутствие обнаруживается при повторной манифестации в « пере­носе». Когда, например, пациентка психоанализа, представленная в тройственном конфликте в роли девочки, реагирует на жену психоана­литика — зачастую бессознательно — с ревностью и в своих фантазиях мечтает переспать с ним, тогда наше подозрение имеет полное право на существование, и мы можем вполне разглядеть здесь повторение влече­ния, изначально относившегося к отцу.

Сюда (к предосудительным влечениям) примыкает страх быть наказанным за подобное желание. Страхи не всегда относятся к генита­лиям непосредственно, как предполагает часто цитируемая в психоана­лизе идея кастрационной тревоги (Kastrationsangst), а к тому, что вооб­ще способно нанести вред телу. например, побои, которые, увы, еще частенько случаются. Кроме того из-за своего желания ребенок может лишиться необходимых ему любви и общения (страх потери любви — Angst vor Uebesverlust), а это действует еще болезненней.

При истерии подобные влечения из страха перед наказанием пол­ностью исключаются из сознания путем вытеснения. В результате атмо­сфера разряжается и сознание освобождается от предосудительных тур­булентных (от турбулентный — буйный, хаотичный) импульсов.

Где же пребывают вытесненные инстинктивные желания, страхи и связанное с ними возбуждение? Они не могут обратиться в ничто. Посредством дальнейших бессознательных (патологических) процес­сов, т. е. типичного для истерии способа «формирования компромиссам (Kompromissbildung), влечения превращаются в истерические симптомы или, выражаясь психоаналитическим языком, конвертируются (konvertieren). Отсюда и происходит понятие конверсионный невроз, обозначающее классическую истерию.

Для некоторых понятие «конверсии» может показаться не совсем ясным, поскольку здесь приходится соглашаться с тем, что психические процессы могут преобразовываться в телесные. Однако, если исходить из того. что влечения всегда связаны с телесным возбуждением, то про­блема отпадет сама собой. Так, нас может , буквально, «лихорадить» от возбуждения, когда мы отправляемся на встречу, от которой надеемся получить исполнение наших сексуальных желаний. Причем, «лихора­дить» уже от одной только фантазии по поводу предстоящего. Телесные возбуждения, связанные с влечениями, автоматически активизируют те органы, которые должны принимать участие в реализации тех или иных инстинктивных побуждений. В случае сексуальных желаний это, разу­меется, в первую очередь половые органы. Исследования Мастерса и Джонсона (Masters and Johnson, 1966) доказали это научным путем.

«Смещение» подобных возбуждений с половых на другие органы в психологическом эксперименте вряд ли не докажешь. В каждодневной практике, однако, психоаналитики постоянно наблюдают так назы­ваемые «генитализации». проявляющиеся через «смещение». Я вспоми­наю об одном своем пациенте, чертежнике, генитальные возбуждения которого проявлялись в виде нарушения двигательной функции правой руки. В другом случае, все члены тела женщины-пациентки болели оттого, что изначально локализованные в генитальной области боли, связанные с неудовлетворением сексуального желания, превратились в результате бессознательной «конверсии» и «смещения» в «боли в конечностях».

Доказательства для названного бессознательного процесса нахо­дятся тогда, когда процесс смещения переводится с помощью анализа в обратном направлении, т. е. возбужденными становятся не те органы. на которые бессознательно было сдвинуто возбуждение, а то «первона­чальное место», к которому и имеет отношение исходное возбуждение, т. е. в генитальную область. По данной схеме можно распределить мно­гообразные истерические симптомы:

— не объективируемые головные боли, объясняемые тем, что неос­лабевающее сексуальное возбуждение «ударяет», так сказать, в голову;

—желудочные колики, когда не может быть ослаблено «раздраже­ние» в желудке;

— «истерическая» рвота, когда связанное с сексуальным влечени­ем чувство отвращения выражается не прямо, а через рвоту, совсем в ду­хе того, что «меня от этого тошнит»;

— зрительные и слуховые расстройства, легко объясняемые тем, что нужно не увидеть, не заметить, не расслышать запрещенные ин­стинктивные желания, чтобы не беспокоить ими сознание.

По традиции, симптомы считаются «меньшим злом» по сравне­нию со злом «гораздо большими, а именно, сексуальными влечениями, которые сами не воспринимают относящиеся к ним запреты и свя­занные с этим конфликты. Впрочем, истерические симптомы сле­дуют не по принципу неврологически обусловленных параличей и контрактур, связанных с закономерностями неврологии, а популяр­ным представлениям о теле. У нашего чертежника было прежде всего онемение предплечья, соответствовавшее в его случае напряжению члена, а у женщины-пациентки боли в руках и ногах не были обо­значены определенными суставами или соответствующими зонами иннервации.

Если рассматривать сексуальные фантазии в нерасторжимой свя­зи с сопровождающими их телесными процессами, то остававшаяся долгое время неразрешимой проблема «конверсионного» невроза, полу­чает свое объяснение. Она кажется нерешаемой лишь до тех пор, пока мы держимся за очень удобную для нашего мышления идею разделения души и тела. В детском возрасте все мы пережили нерасторжимую связь представлений с ощущениями, а ощущений — с относящимися к ним представлениями.

Тип исполняющий желания. Мстительный тип

Наряду с телесными функциональными расстройствами и органиче­скими не объективируемыми болями, при истерии существуют, однако, нарушения, относящиеся исключительно к психической области. К при­меру, нарушения сознания, при которых мы уже не в силах восприни­мать отдельные события; кроме этого, расстройства памяти и способ­ности вспоминать, когда речь идет о событиях или переживаниях про­шлого. Сюда присоединяются заполняющие всю личностную сферу фантазии, способные управлять поведением человека бессознательным путем. С подобным мы уже сталкивались в рамках психоаналитического учения о личности при т. н. «истерическом» характере. Склонность этого характера к театральным инсценировкам и сверхвозбудимости, к эротическим двусмысленностям описаны в главе V. 3.3.

Рассмотрим теперь так называемый тип исполняющий желания. Это, например, женщина, которая исполняет свои бессознательные желания быть мужчиной тем, что ведет себя как мужчина. Возможно, некоторые знают и другой, описанный Куипером (Kuiper. 1968) тип нежно каст­рирующей женщины (liebovoll kastrierende Frau); последняя ведет себя ласково по отношению к мужчине, но делает это лишь затем, чтобы по­лучить возможность «кастрировать» его при удобном случае. К примеру, вначале она возбуждает его сексуальным образом, однако, затем отказы­вает ему в сексуальном удовлетворении, унижая, тем самым, его «мужс­кое начало». Процессы подобной девальвации относятся не только к жен­щинам: мужчина тоже может воплощать свои неисполненные желания в специфическом поведении, надеясь таким путем заполучить желаемое: стремиться постоянно быть в центре внимания, обрести любовь окружа­ющих или стоять выше других на лестнице успехов.

О мстительном типе мы говорим, когда бессознательная месть опре­деляет все поведение человека, что показано, скажем, на примере Элект­ры, которая не может перенести убийство своего любимого отца Агамем­нона. Всю дальнейшую жизнь она мечтает о мести, пока брат Орест не исполняет, наконец, ее желания, убивая Клитемнестру. В более мягкой форме поведение такой женщины проявляется в том. что она стремится отомстить бросившему ее партнеру (мужу, другу) «отшивая» нового поклонника по образцу того, как ее «отшил» предыдущий.

Каждый может без труда обнаружить в своем окружении подобные типы. Видеть женщин бессознательно стремящихся к убийству мужчи­ны, мужчин, которые подобно Дон Жуану используют женщин лишь для достижения своих целей: чтобы ими восхищались, а они чувство­вали себя победителями. Желание соблазнить женщину при этом часто полностью соответствует бессознательному мотиву мести.

Общественные факторы

Истерический симптом с его подспудным смыслом, рассмотренный через призму общественной перспективы, всегда наполнен внешним со­циальным «звучанием» (Israel, 1983). Это звучание можно истолковать приблизительно так: «Основанные вашей (читай, патриархальной) культурой запреты сексуальных желаний — это чересчур. Подобного не вынесет ни одна женщина!» С этой точки зрения истерический симптом не только результат вытеснения индивидуальных сексуальных жела­ний. Частые истерические симптомы в конце XIX (т. н. fin de siecle) были результатом общественного подавления. Двойная мораль того времени позволяла мужчине реализовывать свои сексуальные желания с другими женщинами или с проститутками, запрещая это женщинам. По сравнению с мужчинами женщинам приходилось затрачивать зна­чительно большие усилия на « вытеснение», что. в известной мере, и объясняет частоту, истерических симптомов у женщин прошлого века.

Сейчас во времена большей либерализации сексуального поведения такую функцию выполняют либо агрессивные, либо нарцистические желания, которые, оставаясь не удовлетворенными, выражаются кос­венно в тех или иных симптомах и манифестом поведении, скажем, посредством постоянной критики других, контроля и мелочных приди­рок, ставящих заслуги любого человека под сомнение. Такое поведение проявляется как истерическое особенно тогда, когда само отношение находит себе косвенное выражение в каком-нибудь симптоме, например, в головной боли. Тогда головные боли могут приобретать бессознатель­ное значение: «Ты не обращаешь на меня достаточного внимания. По­скольку тебе все равно, я отношусь к тебе критические.

Разбирающиеся в психоанализе читатели без труда отыщут приме­ры описанного поведения в кругу своих знакомых. Примеры, подтвер­ждающие психоаналитические теории об истерических или конверсион­ных неврозах. Поэтому больше нет необходимости продолжать здесь тему «истерий» и можно перейти к следующему классическому нев­розу, исследованному психоанализом.

2.3. Неврозы навязчивых состояний

Симптомы

В отличие от истерии здесь мы перемещается исключительно в сфе­ре психического. Мышление в данном случае проявляется характерным образом — навязчивым повтором одних и тех же мыслей, при том, что человек сам отдает себе отчет в бессмысленности происходящего. Суще­ствуют также навязчивые состояния: пересчет, повторение предложения или размышление над тем или иным положением вещей, сопровождающееся сомнением относительно степени их реальности. Одного паци­ента. страдавшего неврозом навязчивого состояния, как будто застав­ляли постоянно артикулировать, систематизировать и соблюдать опре­деленные правила. По отношению к навязчивым мыслям и фантазиям чувствительность и телесные ощущения полностью оттесняются. Наря­ду с навязчивыми мыслями могут встречаться навязчивые действия, как, например, случай навязчивого мытья рук, одежды или посуды. В ситуации острого проявления навязчивости пациенту требуется значи­тельно больше времени для одевания или раздевания, поскольку все действия должны строго соответствовать определенному порядку, кото­рый ни в коем случае не должен быть нарушен.

Здесь просматриваются очевидные параллели между неврозом на­вязчивого состояния и религиозной практикой или суевериями, когда, например, определенные жесты призваны изгонять бесов или вызывать милость всевышнего и т. п.

В заключение упомянем о навязчивых влечениях (Zwangsantriebe), и импульсах. Сюда относятся внезапные побуждения, которые особен­но пугают пациентов, поскольку не согласуются с их сознанием. Приве­дем в качестве примера внезапную внутреннюю директиву — импульс:

взять лежащий на кухне нож и зарезать им собственного ребенка, кос­нуться груди и гениталий привлекательной ученицы, вступить в поло­вую связь с козой, плюнуть в лицо первому встречному, помочиться у всех на глазах на надгробный памятник и т. д. Все примеры взяты из личной психоаналитической практики.

Психодинамика

В предыстории подобных пациентов обнаруживается сильное прите­снение любых сексуальных и агрессивных импульсов, часто сопровож­дающееся отсутствием эмоциональных отношений с родителями (бес­чувственное, лишенное любви родительское поведение). Обычно мать в таких случаях воспринимается как фигура воображаемая, а отец — как инстанция наказания.

Чрезвычайно часто исполнение всех экспансивных, а в особен­ности, моторных потребностей, наталкивается на препятствия в виде угрозы наказания. Свидетельства пациентов наводят на мысль, что невроз навязчивого состояния является ответом на травматизирующее влияние со стороны окружения. Однако, с другой стороны, пациенты демонстрируют и свои личные качества и потребности, прежде всего ярко выраженное любопытство, например, желание рас­смотреть вплоть до последнего уголка кабинет психоаналитика. Сюда же относятся выходящая из-под самоконтроля потребность в демонст­ративном сканировании, стремление соблазнять как можно больше женщин, а в случае женщины — отдаваться как можно большему чис­лу мужчин. У пациентов, страдающих неврозами навязчивых состоя­ний, постоянно обнаруживаются, описанные Фрейдом (1913. S. 447), «садистические фантазии об избиении», соответствующие им «садистические восприятия коитусам как жестокого и враждебного противо­стояния, а также «вытесненные гомосексуальные влечения» (Фрейд, 1918. S 149). Страхи избиения, гонения, наказания за предосудитель­ные влечения, а также строгие заповеди и запреты часто осознаются и самими пациентами. Сложнее дело обстоит с осознанием таких навяз­чивых импульсов, как. например, желание убить своего ребенка или совершить с кем-либо извращенные половые действия. Вполне очевид­но, что пациент может осознать это лишь после преодоления провоци­руемого стыдом сопротивления.

Психогенез

В психогенезе неврозов навязчивого состояния после оживления классической тройственной ситуации между ребенком, матерью и отцом происходит регрессия на предшествующую «анальную» ступень разви­тия, поскольку относящиеся к генитальной фазе желания инцеста и устранения были слишком угрожающими для детского «Я». Стараясь избежать угрожающих ему генитальных импульсов, ребенок попадает из огня да в полымя. Поскольку начинают действовать относящиеся к «анальной» фазе садистические импульсы, которые вызывают у ре­бенка еще больший страх. Поэтому при неврозе навязчивых состояний мобилизуются наиболее действенные защитные механизмы: изоляция и формирование реакции, чтобы ребенок смог выдержать угрожающее ему состояние. Аффекты как бы отцепляются от мышления — изоляция аффекта (Affekt-Isolierung), мышление с навязчивой сверхдобросовест­ностью приводится в порядок, поскольку в любом случае следует избе­гать «хаотичного» фантазирования и детских желаний («формирование реакции»). В связи с регрессией от генитальной к анальной форме, же­лания любить и быть любимым заменяются желаниями господствовать или подчиняться, бить или подвергаться избиениям, мучить или быть мучимым.

Вместе с навязчивыми симптомами (навязчивые мысли, навязчи­вые действия, навязчивые импульсы и побуждения) посредством названных защитных механизмов (изоляция, особенно изоляция аф­фектов» формирование реакции, регрессия) из сознания изгоняются все болезненные, угрожающие, формирующие страх и поддерживаю­щие его побуждения: болезненное чувство стыда, чувство вины» рас­каяния, страх наказания, преследования и, не в последнюю очередь, сами угнетенные влечения. Если эти влечения слишком напирают и защита из-за этого становится порой проницаемой, то неприятный опыт может повториться снова, когда часть инстинктов доберется до сознания. Примером такого рода служит фраза, произнесенная паци­ентом после незначительного «прокола»: «Прости грехи мои, распут­ный козел». В слове «распутный козел» (Hurenbock) в концентриро­ванной форме содержится одновременно как сексуальный так и агрес­сивный элемент.

«Человек-крыса»

О навязчивом характере, в котором угадывались черты, свойствен­ные и «нормальному» человеку, речь шла в главе V. 3.3. Что касается ярко выраженных случаев неврозов навязчивого состояния, то для «нормы» они могут показаться, напротив, чуждыми. Известные приме­ры этих неврозов, описанные Фрейдом, это т. н. «человек-крыса» (1909) и «человек-волк» (1918).

«Человек-крыса» страдал оттого, что опасался, как бы не произош­ло ничего плохого с его отцом и одной уважаемой им дамой. Он посто­янно ощущал навязчивый импульс перерезать себе горло бритвой. То­гдашний анализ обнаружил, наряду со многими другими деталями, первоначальную, связанную с симптомом, инстинктивную сексуаль­ную потребность овладеть женщиной, устранить отца и, в связи с эти­ми предосудительными влечениями, желание самостоятельно наказать себя, перерезав себе горло. Необычайное прозвище — «человек-кры­са» — закрепилось за пациентом оттого, что у него была фантазия, наличие которой он смог установить лишь после преодоления величай­шего сопротивления, поскольку она казалась ему самому причудливой и чуждой: «Я сижу на ночном горшке, в котором находятся крысы, которые вонзаются в мой зад». В момент, когда пациент открыл это психоаналитику у того промелькнуло предположение, что это странное происшествие относится не к пациенту, а к его отцу, в смысле реакции мести за то, что, как предполагал пациент, отец возражал бы против удовлетворения его сексуальных желаний. Я думаю, что читатели сами смогут закончить эту интерпретацию. Читая многие фрейдовские тол­кования, у меня самого складывается впечатление, что порой они про­истекают скорее из фантазии самого Фрейда, чем следуют за ассоциа­циями пациента.

«Человек-волк»

В психоанализе стал очень известен сон «человека-волка» (Traum vom «Wolfsmann»). «Человек-волк» наблюдает в открытое окно множе­ство волков, которые неподвижно сидят на дереве. Анализ установил в интерпретации этого сновидения скрытые и осуждаемые сознанием гомосексуальные желания по отношению к отцу, желания, которые достигают своего апогея в фантазиях, полных сладострастия, наряду со страхом совершить коитус с отцом подобно женщине.

В связи с этой фантазией имело место воспоминание о волнующем переживании детства: маленький мальчик наблюдал сзади моющую пол няню Грушу. Это его сильно возбудило. Дальнейшие ассоциации с вос­поминанием вели к фантазии о том, чтобы увидеть страстно совокуп­ляющихся родителей — в действительности или лишь в фантазии, оста­валось под вопросом. Эта т. н. «первичная сцена» (Urszene) пугала и возбуждала ребенка настолько, что он, находясь под влиянием внут­ренних запретов на то, чтобы увидеть нечто подобное, отгонял от себя все связанные с этим мысли и чувства. Последнее удалось ему ценой целого ряда невротических симптомов, которые особенно манифестно проявились в совершении религиозно окрашенных действий. Подоб­ное часто приводит к характерным комбинациям, вроде высказыва­ния моего пациента — «Прости мне грехи мои. распутный козел»,— например. «Бог и кал» (Gott und Kot) или «Бог и свинья» (Gott und Schwein); комбинации, которые ввиду строгих запретов на подобные кощунственные выражения неизбежно влекут за собой соответствен­ные покаянные действия.

До сих пор важная в образовании будущих психоаналитиков пока­зательная история о «Человеке-волке» была критически дополнена в более поздних публикациях (Gardiner, 1972; русский перевод см. Человек-волк и Зигмунд Фрейд. Киев. 1996). С психологической сторо­ны эту историю избрали как пример того. что психоанализ ни в коем случае не в состоянии научно объяснить невротическое поведение (Perrez, 1972). Действительно, анализ Фрейдом случая «человека-вол­ка» выявляет на современный взгляд целый ряд недостатков. Скорее всего Фрейд находился под чересчур сильным влиянием господство­вавшей над ним в то время теорией эдипового комплекса и рассматривал многослойный материал, предоставляемый ему пациентами, преимуще­ственно в этом духе. Роль покинутого ребенка, ищущего компромисс с помощью горничной и других слуг, была распознана столь же недос­таточно, как и социальная проблематика отношений между барчуком и зависимыми от помещика работниками и прислугой. Проблематичным остается вопрос — соответствовало ли действительности толкование, данное Фрейдом «волкам» как символу скрытой за этим сексуальности родителей в прародительской сцене, или ближе к истине были другие интерпретации. Поэтому случай «человека-волка» вообще не годится в качестве доказательства «за» и «против» психоанализа. Сравните так­же «Разговоры» с человеком-волком» (Obholzer. 1980).

Дальнейшая казуистика

В связи с этим я предпочел бы вернуться к личным клиническим примерам, в которых я сам имею возможность перепроверить собствен­ные интерпретации реакций пациента:

42-летний старший преподаватель испытывал болезненную потреб­ность соблюдать ограничение скорости при поездках на автомобиле (при этом он дополнительно наслаждался маленьким садистическим удовольст­вием, когда за ним собирался целый хвост автомобилей). После преодоле­ния внутреннего сопротивления он вспомнил о гомосексуальных дейст­виях, которые он пережил с соседским мальчиком, когда ему было шесть лет. Ему удалось установить, что он всегда испытывал»желание овладеть сзади козой его родителей. Подобные воспоминания были для него не менее шокирующими, чем импульсы «безнравственно» прикасаться к стоящей перед ним школьнице. Он вырос в религиозной среде, в которой строго-настрого были запрещены не то что сексуальные стремления, а просто любое удовольствие. Уже одно представление о сексуальном действии было предосудительным («Кто смотрит на женщину с вожделением, тот уже прелюбодействует с нею в душе своей». Матф. 5, 28). Осознание шокировавших его инстинктивных порывов с помощью психоаналитика помогло ему впоследствии расценивать свои желания уже не как нечто скверное. Дополнительный опрос, проведенный через десять лет, показал, что симп­томы не возобновились.