Различные виды действия

Деятельность человека осуществляется посредством действий различных видов и уровней. Обычно различают рефлекторные, инстинктивные, импульсивные и волевые действия. Рефлекторных действий вне инстинктивных не существует: собственно рефлекторны только движения, включающиеся в различные дей­ствия.

Инстинктивные действия в собственном смысле слова, т. е. действия, которые не только исходят из органических импульсов, но и осуществляются независимо от сознательного контроля, наблюдаются лишь в раннем детстве (как-то: соса­ние); в жизни взрослого человека они роли не играют. Таким образом, по суще­ству при изучении поведения человека приходится иметь дело с двумя видами собственно действий (в отличие от движений) — с волевыми и импульсивными. Специфически человеческим видом является волевое действие, т. е. созна­тельный акт, направленный на осуществление определенной цели. Этим, конечно, не исключается наличие у человека рефлекторных, инстинктивных и импуль­сивных актов. Этим не исключается также и то, что сами волевые действия включают в себя более примитивно организованные действия и строятся на их основе. Переход от побуждения к волевому действию опосредован осознанием цели и предвидением последствий.

Основное отличие импульсивного действия от волевого заключается в отсут­ствии в первом и наличии во втором сознательного контроля. Импульсивное действие возникает по преимуществу тогда, когда влечение выключилось из ин­стинктивного действия, а волевое действие еще не организовано или уже дезор­ганизовано.

Изучая движения ребенка, В. Прейер выделил импульсивные движения как первую, ге­нетически самую раннюю категорию движений (за которыми следуют рефлекторные, инстин­ктивные и волевые).

Под импульсивными движениями он разумел движения, которые вызываются не вне­шним периферическим раздражением, а есть результат внутреннего состояния организма — проявление избытка и результат разрядов нервной энергии. Большинство движений зароды­ша, большей частью вызываемых процессами питания и кровообращения, и первые движения новорожденного принадлежат к этой категории. К числу таких импульсивных движений у ребенка относятся агукание, всевозможные неупорядоченные движения, которые в большой количестве наблюдаются у младенцев. По данным Ш. Бюлер, такие импульсивные движения составляют к концу первого года жизни около 30% всех движений. Лишь очень немногие из этих движений (потягивание, зевание) сохраняются в последующие годы; большинство из них в конце второго года исчезают. Импульсивные действия, о которых говорим мы, не имеют ничего общего с импульсивными движениями по Прейеру. Импульсивным движением в нашем смысле является не зевок или потягивания сонного человека, а, например, вспышка разгневанного человека.

В импульсивном действии существенную роль играют динамические соотно­шения. Импульсивное действие — это аффективная разрядка. Оно связно с аффективным переживанием. Импульс, заключенный в исходном побуждении, в нем непосредственно и более или менее стремительно переходит в действие, не опосредованное предвидением его последствий, взвешиванием и оценкой его мотивов.

Импульсивно-аффективным действием является страстная вспышка увле­ченного или аффективный выпад раздраженного человека, который не в состоя­нии подвергнуть свой поступок контролю; в наиболее чистом, обнаженном виде импульсивные действия наблюдаются в патологических случаях или состояни­ях, в которых нормальное волевое действие невозможно.

В импульсивном действии раздражение переходит в действие, которое опре­деляется динамическими соотношениями напряжения и разрядки, создающими­ся у субъекта в зависимости от ситуации. Напряжение сдержанного раздраже­ния может дать разрядку, направленную вовсе не на того, кто собственно его вызвал. Аффективное действие-разрядка определяется не целью, а только при­чинами, его порождающими, и поводом, его вызывающим.

Хотя отсутствие осознанной цели и контроля существенно отличает аффек­тивное действие-разрядку от волевого действия как сознательного акта (им­пульс переходит в нем в действие более или менее стремительно), однако грани между ними, как и всякие грани действительности, подвижны, текучи. И разные виды действий, которые с полным основанием выделяет научный анализ, связаны друг с другом множеством разнообразных взаимопереходов. Так, в самой заост­ренной и как будто специфической форме волевой характер действия выступает там, где действие включает осознаваемый действующим субъектом конфликт .тенденций и требует выбора, усилий, и т. д. Но именно в данном случае волевое действие легче всего переходит в аффективное. Если задача окажется сверх­трудной и напряжение, созданное этим конфликтом, перейдет известную меру, волевой контроль может оказаться непосильным — действие превратится в аф­фективную разрядку; волевое действие переходит в импульсивное. Если же в условиях такого внутреннего конфликта человеку удастся все же осуществить контроль над своим поведением, волевой характер его действий выступит с осо­бой силой, придавая его поведению особый накал.

В свое время К. Левин попытался свести волевое действие в основном к тому же типу что и аффективная разрядка: в том и в другом он усматривал лишь смену динамических соотно­шений напряжения и разрядки, различая их только по тому, как этот динамический процесс протекает. Все фазы и моменты волевого процесса Левин определял исключительно их дина­мической характеристикой. Так, намерение характеризуется как возникновение состояния напряжения, а решение - как устранение или выравнивание напряжений, действующих од­новременно в различных направлениях.

Не подлежит сомнению, что каждый волевой процесс имеет известную динамику, на раз­ных стадиях различную. Но динамические соотношения сами по себе не определяют волево­го акта. Вскрытые Левином явления, определяемые динамическими соотношениями, харак­терны скорее для аффективного действия-разрядки, чем для собственно волевого действия. Только для первого решающее значение имеет соотношение напряжения и разрядки; для второго существенно содержание действия, его соответствие цели[158]. Между тем эту основную сторону волевой деятельности Левин совершенно не учитывал.

Главный недостаток теории воли К. Левина в том и состоит, что, объединяя теорию воли с теорией аффекта, он сводит волевое действие к независимым от его содержания — в этом смысле чисто формальным — динамическим соотношениям напряжения и разрядки и игно­рирует в волевом акте специфическое для него сознательное регулирование, исходящее из более или менее ясно осознанной цели.

ДЕЙСТВИЕ И ДВИЖЕНИЕ

Движение человека вне действия может быть предметом изучения лишь физио­логии двигательного аппарата. Движения, особенно так называемые произволь­ные, обычно служат для выражения действий, посредством которых осуществля­ется поведение; поэтому свойства движений могут быть по большей части поня­ты лишь исходя из этих действий. Сама физиология двигательного аппарата того или иного животного может быть генетически понята и объяснена лишь из его поведения, на основе его биологии. Специфические же особенности движе­ний человека обусловлены тем, что его моторика вырабатывалась в процессе труда, в целесообразных действиях, направленных на предмет и приспособлен­ных к воздействиям на него посредством орудий. Труд, в процессе которого человек стал пользоваться орудиями, внес в моторику человека коренные из­менения. В труде при пользовании орудиями человеческая рука должна быть включена в систему движений, которые определяются функциями и закономер­ностью движения орудия. «Производственная логика» движений, идущая or предметов, подчиняет себе и преобразует «естественную логику» движений, иду­щую от моторных функций организма, от естественной игры мышц. Орудия яв­ляются не только продолжением, удлинением или дополнением естественных органов человека; в процессе действия орудиями изменяются сами закономерно­сти, которым подчиняются движения. Когда человек работает, пользуясь оруди­ями, он не просто включает дополнительное средство в систему движений своих органов; он в известной мере включает движения своих органов, своей руки в систему движений орудия. Первоначальная детерминированность естественны­ми природными взаимоотношениями собственного тела и окружающих вещей преобразуется в сложную зависимость, опосредованную взаимоотношениями предметов, на которые направляется деятельность. Органическое движение пре­вращается в предметно организованное движение. Как компоненты действий, движения становятся функцией от очень сложных психических процессов — восприятия ситуации, осмысливания, действия, предвидения его результатов и т. д. — и зависимой составной частью направленного на предмет и им обус­ловленного действия.

Служащие для воздействия на объективный предметный мир, для изменения его, движения человека сами изменяются в процессе этого воздействия. Изуче­ние движений человека, выходящее за пределы чистой физиологии двигательно­го аппарата, должно быть поэтому в основном изучением двигательного, мотор­ного аспекта действия и деятельности как системы действий. По мере того как деятельность усложняется, направляясь на все более отдаленные опосредован­ные, идеальные цели, организация движений принимает более сложные формы. Непосредственно предметная организация движения переходит к организации опосредованной, которую можно было бы назвать семантической, поскольку она опосредована смысловым содержанием действия.

Таким образом, движения человека являются собственно способом осуществ­ления действия, направленного на разрешение определенной задачи. Поэтому характер или содержание этой последней определяет движение.

Различают движения непроизвольные и произвольные.

Вопрос о принципах такой классификации движений - на произвольные и непроизвольные — был подвергнут углубленному анализу И. М. Сеченовым. Сеченов указал, во-первых, на то, что «старый принцип, анатомический, по кото­рому воле подчиняются одни рубчатые мышцы, а гладкие нет, негоден», так как «сердце выстроено, например, из рубчатых волокон и не подчинено воле, и мыш­ца, выгоняющая мочу из мочевого пузыря, относится к разряду гладких, а меж­ду тем подчиняется ей»[159]. Отвергнув другой возможный принцип, Сеченов оста­навливается на третьем, который формулирует так: «Воле могуч подчиняться только такие движения, которые сопровождаются какими-нибудь ясными при­знаками для сознания». В пояснение и подтверждение этого принципа Сеченов пишет: «С этой точки зрения движение рук, ног, туловища, головы, рта, глаз и прочее, как акты, сопровождающиеся для сознания ясными ощущениями (смесь кожных с мышечными), притом как движения, доступные видению, могут под­чиняться воле. С этой же точки зрения может быть объяснена подчиненность ей мочевого пузыря, различные состояния которого отражаются в сознании яс­ными ощущениями; далее — подчиненность воле голосовых связок, так как их состояниям соответствуют различные характеры голосовых звуков и прочее, — одним словом, все движения, недоступные непосредственному наблюдению че­рез органы чувств, но сопровождающиеся косвенно ясными ощущениями»[160]. Се­ченов приходит к тому выводу, что этот принцип подтверждается, и принимает его. Но, не останавливаясь на нем, Сеченов задается еще вопросом о том, как формируется произвольное действие. Он при этом обращает внимание на тот «крупный факт», что «число произвольных движений, производимых челове­ком руками, ногами, головой и туловищем в действительности, сравнительно с числом возможных движений, определяемых анатомическим устройством ске­лета и его мышц, представляется до чрезвычайности ограниченным». Объясне­ние этому факту Сеченов находит в том, что в качестве произвольных движе­ний выделяются те, упражнение в которых оказывается необходимым в силу

условий жизни. Об этом свидетельствует весь процесс выработки произволь­ных движений у ребенка.

Свой физиологический анализ произвольных движенийСеченов резюмирует в следующих положениях: »

«I. Все элементарные формы движений рук, ног, головы и туловища, равно как все комбинированные движения, заучаемые в детстве, ходьба, беганье, речь, движения глаз при смотрении и прочее, становятся подчиненными воле уже после того, как они заучены.

2. Чем заученное движение, тем легче подчиняется оно воле, и наоборот (край­ний случай — полное безвластие воли над мышцами, которым практическая жизнь не дает условий для упражнения).

3. Но власть ее во всех случаях касается только начала или импульса к акту и конца его, равно как усиления или ослабления движения; самое же движение происходит без всякого дальнейшего вмешательства воли, будучи реально по­вторением того, что делалось уже тысячи раз в детстве, когда о вмешательстве воли в акт не может быть и речи»[161].

Основными свойствами движений являются: 1) скорость (быстрота прохож­дения траекторий); 2) сила; 3) темп (количество движений за определенный промежуток времени, зависящий не только от скорости, но и от интервалов меж­ду движениями); 4) ритм (временной, пространственный и силовой); 5) координированность; 6) точность и меткость; 7) пластичность и ловкость[162].

Характер движений обусловлен, с одной стороны, объектами, на которые на­правлены действия, в состав которых они входят, в частности пространственным расположением объектов, их формой, величиной и прочими их свойствами (тя­жестью, хрупкостью и т. д.), с другой — установками субъекта, в частности установками на точность, на быстроту. Во временной организации движений часто проявляется тенденция к их ритмизации, которая содействует и автомати­зации и — при правильной ритмизации — облегчает движения.

Достаточно перейти от абстрактного анализа движения вообще хотя бы к самому беглому обзору основных видов движений, чтобы убедиться, что моторика неразрывно сплетена со всей психической жизнью человека, тысячью нитей с ней связана.

Основными видами движения являются:

1) Движения позы — движения мышечного аппарата (так называемые ста­тические рефлексы), обеспечивающие поддержание и изменение позы тела, что достигается путем активной тонической напряженности мышц. 2) Локомоции — движения, связанные с передвижением; их особенности выражаются в походке, осанке, в которых явно отражается психический облик человека, по крайней мере некоторые его черты. 3) Выразительные движения лица и всего тела (.ми­мика и пантомимика), непосредственные проявления эмоций, более или менее тонко и ярко, выразительно отражающие их сложную и напряженную игру. Собственно выразительные движения у человека представляют собой единство и взаимопроникновение движений органического и семантического типа в вы­шеустановленном смысле слова. 4) Перерастающие непосредственные вырази­тельные движения, семантические движения, — носители определенного значе­ния, которые на каждом шагу вплетаются в нашу жизнь, как-то: утвердительный или отрицательный жест головой, поклон, кивок головой и снятие шляпы, руко­пожатие, поднятие руки при голосовании, рукоплескание и т. п. Здесь жест, дви­жение, в котором отложилась и запечатлелась подлинная история, выступает как опосредованный историческими условиями своего возникновения носитель и выразитель определенного, очень обобщенного, смыслового содержания. В этих движениях связь движений с наиболее сложными и высшими проявлениями психической, душевной жизни человека выступает особенно демонстративно. 5) Речь как моторная функция в ее динамическом аспекте, который является и носителем, и в конечном счете также компонентом ее семантики. Динамическая сторона речи, ее ритмика, интонационная игра, голосовые подчеркивания, ударе­ния, усиления, отражая чувства и мысли говорящего, играют часто недооценива­емую роль в том воздействии, которое речь оказывает на слушателя. 6) Рабочие движения, различные в разных видах трудовых операций и профессиональной деятельности, включая сюда и особо тонкие и совершенные, виртуозные движе­ния — пианиста, скрипача, виолончелиста и т. д. Точность, быстрота, координированность рабочих движений, их приспособленность к конкретным условиям, в которых протекает трудовой процесс, меткость, ловкость имеют более или менее существенное значение для эффективности трудовой деятельности — не только для максимальной экономии затраты сил, т. е. для достижения максимального эффекта с наименьшей затратой сил, но и для наиболее совершенной, четкой реализации замысла, плана. В качестве частного, но существенного для совре­менного культурного человека вида рабочих движений можно выделить движе­ния пишущей руки.

Изучение движений вовсе выпало из сферы традиционной сугубо созерца­тельной идеалистической психологии. Для многих стало само собой разумею­щимся, что движения лежат вне сферы психологии, ограниченной будто бы замк­нутым, внутренним миром субъективных переживаний. В действительности дви­жения, произвольные движения человека, которыми он обычно осуществляет те или иные свои действия, не могут остаться вне поля зрения психологии. Они некоторыми своими сторонами и компонентами необходимо открываются Решающее значение при этом для психологии в силусамой своей природы.имеют два положения.

1. Движение не только эффекторное, а афферентно-эффекторное образова­ние. Оно не продукт одних лишь эффекторных двигательных импульсов, оно непрерывно управляется афферентными сенсорными сигналами, которые опре­деляются задачей, у человека так или иначе психологически представленной. Действие является, таким образом, сенсомоторным единством, в котором к тому же между сенсорикой и моторикой связь не линейная, а кольцевая, так что не существует такой реально отделимой части этого сенсомоторного единства, кото­рое было бы только моторным образованием, не включающим сенсорных компо­нентов. При этом действие человека афферентируется не элементарными сен­сорными сигналами, а гнозисом, сложным познавательным синтезом.

2. Движение, так называемое произвольное движение человека, осуществляет в конце концов не орган сам по себе, а человек, и результатом его является не только функциональное изменение состояния органа, а тот или иной предметный результат, произведенное в результате движения изменение жизненной ситуа­ции, решение той или иной задачи, которое не может не вызвать того или иного личностного отношения. Поэтому движение, посредством которого у человека обычно осуществляется то или иное действие, связано с личностными установка­ми, с осмыслением разрешаемой движением задачи, с отношением к ней. Когда меняется личностная установка, меняется и двигательная сфера. Поэтому изуче­ние двигательной сферы неизбежно должно быть предметом психофизиологи­ческого, а не только физиологического исследования. Это, конечно, не исключает, а предполагает изучение анатомо-физиологических механизмов движения.

Учение об анатомо-физиологических механизмах движения получило в по­следнее время углубленную разработку в работах советских авторов (П. К. Ано­хин, Э. А. Асратян, Н. А. Бернштейн). Их работы, посвященные процессу пере­стройки нервных импульсов и образованию функциональных систем, показали, что всякий моторный акт является результатом работы не раз и навсегда фик­сированной группы мышц и совокупностью всегда одних и тех же импульсов, а очень подвижной, легко перестраивающейся функциональной системой, включа­ющей импульсы, связанные иногда с территориально различными участками. В построении действий этих функциональных систем центр и периферия взаи­модействуют так, что выполнение моторного акта в значительной мере зависит от афферентации, которая корригирует и уточняет нервный импульс, сам по себе еще не определяющий однозначно моторного акта. Благодаря этому воздействию афферентации моторный акт может пластично приспособляться к изменяющим­ся внешним условиям.

Учение о построении движений, разработанное Н. А'. Бернштейном, исходит из того факта, что конечный результат активности мышц (или мышечной груп­пы) определяется не только ее возбуждением, но также и действием других факторов, независимых от нервных импульсов, посылаемых из эффекторных центров. Биомеханически эти факторы, определяющие реально происходящее движение, выступают двояко: 1) в форме внешних сил (например, величина поднимаемой тяжести, сопротивление отталкиваемого предмета и т. п.) и 2) в фор­ме реактивных сил (например, сила отдачи при действии мышечной силы, прило­женной к одному из звеньев конечности, в других ее звеньях). Следовательно, для достижения определенного двигательного результата необходимо, чтобы посылаемые в каждый данный момент эффекторные нервные импульсы корректи­ровались в соответствии с изменением этих динамических факторов.

Бернштейн убедительно показал, что в силу самого устройства двигательного прибора человека, обладающего большим числом степеней свободы, управление им посредством одних лишь эффекторных импульсов в силу уже чисто механи­ческих условий принципиально невозможно. Осуществление движений в этих условиях требует управления движением, необходимого в этих целях.

Корректирование эффекторных импульсов возможно лишь благодаря, с одной стороны, непрерывно поступающей в ходе осуществления движения сенсорной сигнализации, а с другой стороны, благодаря специальным центральным меха­низмам, имеющим определенную анатомическую локализацию и как бы перешифровывающим эффекторные импульсы на основе сложной переработки сиг­налов, поступающих с периферии. Эта переработка состоит в том, что сигналы, идущие от различных точек тела и от различных сенсорных органов (зрение, осязание, суставно-мышечное ощущение и др.), объединяются, синтезируются в единой системе пространственных координат и обобщаются в зависимости от двигательной задачи и прошлого опыта. Эти сенсорные синтезы (координации) и делают движения предметными, адаптированными к объективной предметно­сти мира.

В своих исследованиях Бернштейн исходит из того положения, что всякое координированное движение является ответом на возникшую задачу, характери­зующуюся определенным смысловым содержанием. Именно содержание дви­гательной задачи, а не сами по себе внешние свойства движения определяют как основную ведущую систему, управляющую сенсорной координацией (афферентационная система), так тем самым и соответствующую эффекторную систему. Существенные отличия функций одних афферентационных и эффекторных центральных аппаратов от других состоят прежде всего в том, что они реализу­ют двигательные задачи, имеющие разное содержание.

Соответственно различным по своему содержанию типам двигательных задач выделяют­ся и различные неврологические «уровни построения движения», отличающиеся друг от друга по их ведущей афферентации. В числе выделяемых уровней построения движения Н. А. Бернштейн описывает следующие (мы приводим лишь наиболее важные из них).

Уровень синергий. У человека он локализуется в системе зрительного бугра (центр сен­сорного синтеза) и паллидума (эффекторный центр). Этот уровень является ведущим для мимических, пластических и т. п. движений, которые афферентируются проприоцептивной чувствительностью. Он отвечает, следовательно, задачам, содержание которых не выходит за пределы управления положением собственного тела и его конечностей (например, движения при так называемой вольной гимнастике). Как и другие уровни, этот уровень участвует в осуществлении движений более высоких уровней, в которые он входит в качестве их «фоно­вой» составляющей.

Уровень пространственного поля. Этот уровень локализуется в сенсорных центрах коры и в стриатуме, или пирамидных кортикальных полях. Он является ведущим для целевых переместительных движений (направленные ходьба и бег, прыжки, броски, удары и т. п.). Координация движения осуществляется на этом уровне на основе синтеза ощущений, отра­жающих пространство в оценках его протяженности.

Уровень предметных действий. Он локализуется в коре полушарий головного мозга и особенно тесно связан с ее левой нижнетеменной областью[163]. Он осуществляет смысловые предметные действия, типическими представителями которых являются трудовые процессы и вообще процессы, ведущие к активному преднамеренному изменению предметов. На этом уровне протекает также и построение (координация) собственно двигательной стороны уст­ной и письменной речи.

Кроме уровня предметного действия существуют еще более высокие уровни построения движения, например уровень, осуществляющий смысловую координацию устной речи и письма.[164]

Не подлежит сомнению, что свое совершенство и свою действительную ха­рактеристику движения человека приобретают лишь от осмысленного действия, в которое они включаются. Исследование движений в процессе их восстановле­ния у раненых бойцов с поражением периферического двигательного аппарата, проведенное лабораторией Государственного института психологии на базе вос­становительного госпиталя, отчетливо показало, что с изменением задачи, разре­шаемой движением, изменяются как объем движения (исследования П. Я. Галь­перина и Т. О. Гиневской), так и его координация (исследования А. Г. Комм и В. С. Мерлина). Так, движение — подъем руки на определенную высоту, — не­возможное для больного, когда ему предлагалось поднять руку до такой-то точки, оказывалось возможным, как только ему предлагалось взять предмет, находя­щийся на той же самой высоте. Таким образом, с изменением задачи, разрешае­мой движением, и в связи с этим его мотивации, составляющей внутреннее психо­логическое содержание, изменяются также неврологические механизмы движе­ния, в частности характер афферентации, управляющей движением. Эти факты говорят против пропитанных дуализмом традиционных представлений, соглас­но которым психологические моменты в человеческой деятельности являются внешними силами, извне управляющими движением, а движение рассматривает­ся как чисто физическое образование, для физиологической характеристики ко­торого будто бы безразличен тот психофизический контекст, в который оно включено. Вместе с тем этот психофизический контекст оказывается, как свиде­тельствуют факты, определяющим для физиологической природы движения; это последнее выступает, таким образом, как подлинное психофизическое единство.

Тем самым открываются перспективы и пути для подлинного психофизиче­ского исследования, которое, не сводясь просто к внешнему суммированию или накладыванию друг на друга внутренне не связанных психологических и фи­зиологических данных, соотносит их в едином контексте.

Вышеприведенные и другие факты, установленные в проведенном под руко­водством А. Н. Леонтьева[165] исследовании движений в процессе их восстановле­ния, ставят и практические проблемы, относящиеся не только к восстановлению движений у раненых, но и к процессу обучения в нормальных условиях. В част­ности, поскольку изменение задачи, которая ставится Перед движением, влечет за собой изменение его механизмов и его возможностей, включение движения, которым надлежит овладеть, в разные задачи (обучения в одном случае движе­нию, в другом — действию, внешне совпадающему с тем же движением, и т. д.) может стать мощным методом обучения или по крайней мере общим принци­пом его. К. С. Станиславский поставил эту проблему применительно к культу­ре движений в подготовке актера. Обобщая сценический опыт, он пришел к выводу, что лишь живая задача и подлинное действие, втягивая в работу саму природу, умеют в полной мере управлять нашими мышцами, правильно напрягать или ослаблять их.

Выработавшиеся в результате длинного пути филогенетического и истори­ческого развития высшие формы моторики проходят и в онтогенезе у индивида значительный путь развития. <...>

Сложные произвольные движения, которыми человек осуществляет свои дей­ствия, развиваются онтогенетически как процесс овладения — в ходе обучения — определенными общественно выработанными способами действия, определенны­ми трудовыми операциями и т. п. Поэтому, как показала работа психологов в дни Великой Отечественной войны, и в процессе восстановления двигательных функций руки после ранения существенную роль играет обучение, которое явля­ется при этом не приспособлением органа к дефекту, а его преодолением, восста­новлением, так что по аналогии с воспитывающим обучением можно говорить и о восстановительном или восстанавливающем обучении. Оно призвано сыграть существенную роль в восстановлении трудоспособности раненых воинов, ли­шившихся ее в дни Великой Отечественной войны.

ДЕЙСТВИЕ И НАВЫК

Всякое действие человека строится на основе некоторых первичных автоматизмов, сложившихся в результате предшествующего филогенетического развития. Вместе с тем всякое сколько-нибудь сложное человеческое действие в процессе своего выполнения и порождает новые, более сложные и лабильные автоматизмы.

Эти образующиеся в результате упражнения, тренировки, выучки автомати­чески выполняемые компоненты сознательной деятельности человека и являются навыками в специфическом смысле слова. Сначала, когда, приступая к какой-нибудь новой деятельности, человек не располагает для выполнения непривыч­ного еще для него действия уже сложившимися способами, ему приходится со­знательно определять и контролировать не только действие, направленное на цель, которую он себе ставит, но и отдельные движения или операции, посред­ством которых он его осуществляет.

В результате повторного решения той же задачи человек приобретает воз­можность выполнять данное действие как единый, целенаправленный акт, не ставя себе специальной целью сознательно подбирать для него способы его вы­полнения, не будучи вынужденным, как это было сначала, перемещать свою цель с действия в целом на отдельные операции? служащие для его выполнения. Это выключение из поля сознания отдельных компонентов сознательного дей­ствия, посредством которых оно выполняется, и есть автоматизация, а авто­матизированные компоненты, участвующие в выполнении сознательного дей­ствия человека, это и есть навыки в специфическом смысле слова. Навыки, таким образом, это автоматизированные компоненты сознательного действия человека, которые вырабатываются в процессе его выполнения.

Ни одна из высших форм человеческой деятельности не может быть сведена к простой механической сумме навыков. С другой стороны, в любую форму дея­тельности навыки входят необходимой составной частью; только благодаря тому, что некоторые действия закрепляются в качестве навыков и как бы спускаются в план автоматизированных актов, сознательная деятельность человека, разгружа­ясь от регулирования относительно элементарных актов, может направляться на разрешение более сложных задач. При этом навыки, будучи по своим внешним результатам действиями или более или менее сложными системами действий, по своей психологической структуре являются не столько действиями, т.е. актами, направленными на их результат как на осознаваемую субъектом цель его дея­тельности, сколько операциями, или способами, посредством которых осуществ­ляется действие, направленное на осознанную цель. Если они сначала и были действиями, становясь в результате автоматизации навыками, они, давая объек­тивно тот же эффект, перестают по своей психологической природе быть дей­ствиями — если под действиями разуметь акты, направленные на осознаваемую цель; они становятся частичными операциями, составными частями какого-то действия, автоматизированными способами его выполнения. Для исторически сложившихся видов деятельности человека в общественной практике вырабаты­ваются соответствующие общественные способы действия, которые осваиваются индивидом в процессе обучения.

Пока они осваиваются, они являются сознательными действиями, цель кото­рых заключается именно в освоении данного способа действия. По освоении данного способа действия соответствующая операция включается подчиненным компонентом в сознательную деятельность человека, начинает выполняться в ней автоматически как навык. Навык, таким образом, возникает как сознательно автоматизируемое действие и затем функционирует как автоматизированный способ выполнения действия.

То, что данное действие стало навыком, означает, собственно, что индивид в результате упражнения приобрел возможность осуществлять данную операцию, не делая ее выполнение своей сознательной целью. Отсутствие преднамеренно­сти и сознательности в этом смысле не исключает все же возможности созна­тельного контроля над выполнением автоматизированного действия и возмож­ности — когда это требуется — сознательного вмешательства в его ход, хотя по большей части попытки переместить цель и внимание с задачи, разрешаемой действием, на движение, которым оно выполняется, вносит сбивчивость в выпол­нение автоматизированного движения и нарушает его ход. Не только вторичные автоматизмы, образовавшиеся в результате выучки, — навыки, но и первичные автоматизмы, посредством которых осуществляются непроизвольные движения, служащие для выполнения наших произвольных действий, функционируют на­иболее гладко, когда мы не сосредоточиваемся на них сознательно, а, сосредото­чиваясь на задаче, на действии, предоставляем движению совершаться непроиз­вольно, подсознательно.

Поскольку навык является компонентом и способом выполнения действия, он не может не зависеть от его смыслового содержания, а его автоматически осуществляющееся включение — от смыслового содержания тех условий, при которых оно совершается.

Навык может, конечно, быть и элементарной реакцией на простой сенсорный сигнал, но он может быть и очень сложной операцией, обусловленной относи­тельно очень сложным семантическим содержанием.

Включение навыка связано всегда с теми или иными условиями задачи, раз­решаемой действием, в котором навык вырабатывается. Поэтому характер на­выка, степень его гибкости, легкости переноса соответственно ситуации не могут не зависеть от того, насколько адекватно, дифференцированно и обобщенно осоз­наются условия, с которыми, как своеобразными «ключами», связано включение навыка.

Для выработки навыка надо сорганизовать более или менее сложную систе­му работы или операции так, чтобы она функционировала как единое целое. Для этого необходимо, чтобы частные задачи, выполняемые подлежащими автомати­зации действиями, были вобраны в более крупные, общие задачи, в которые они включаются как звенья. С этой трансформацией задачи, которая при этом про­исходит, связано перенесение осознаваемой цели за пределы автоматизируемо­го действия. Становящееся в этом смысле неосознанным, т. е. не направленным на осознаваемую цель, действие в результате упражнения автоматизируется; при этом вырабатываются новые автоматизмы и используются уже наличные, кото­рые преобразуются применительно к условиям данного действия.