Исследование психологических механизмов

Памяти

Проблема понимания психологических механизмов памяти имеет столь же драматическую биографию, что и история поисков материального субстрата памяти. При этом обнаруживается противоречие, которое характеризует почти все направления изучения мнемических процессов. Исследователи и a priori, и по результатам экспериментальных исследований признавали, что процессы запоминания, сохранения и воспроизведения «пронизывают» любой психический акт, пересекаются с ним. Но тем не менее стремились отыскать специфику мнемической функции. Этот противоречивый процесс, длящийся до сих пор, можно условно разделить на три этапа. На заре экспериментальной психологии память скорее описывали через результативную сторону мнемических процессов, нежели объясняли. При этом память трактовали или механистично, или абстрактно-методологически как способность души расширять и обогащать то, что непосредственно дано, на основе своих прежних переживаний [274, с. 244], как удержание видимых телесных навыков [230, с. 266]. В дальнейшем под влиянием клинических исследований и в результате появления новых психологических течений память пытались объяснить через констатацию связей с другими психическими функциями или личностными образованиями (3. Фрейд, Т. Рибо, С. С. Корсаков, П.Жане, К.Левин, Б. В.Зейгарник и др.).

Обнаруженных и доказанных связей достаточно, чтобы зафиксировать объективные закономерности обусловленности памяти личностными или субъективными образованиями. В результате появляется возможность охарактеризовать память и как процесс, и (или) как функцию, эффективность которой зависит от мыслительных способностей, волевых качеств, возрастных особенностей, концепции личности, ее функционального состояния и т.д. Память на сей раз определяется не через функцию, а через зависимость мнемического результата от каких-либо когнитивных или личностных образований. Однако ситуацию кардинально это не меняет.

Следующий этап — поиск сущности памяти, ее механизмов и структур — связан с исследованием закономерностей переработки информации личностью. Обозначенное выше противоречие существовало и на этом этапе: тончайшие экспериментальные процедуры приводили к результатам, которые нельзя было ни описать, ни объяснить в традиционных терминах запоминания, сохранения и воспроизведения информации. Проанализированные факты привели, к примеру, И.Хофмана к заключению, что «память — это отнюдь не пассивный регистратор и хранитель воспринятой информации, а активный компонент процессов ее переработки. Различные стороны деятельности памяти можно понять только при условии, что они будут анализироваться с точки зрения их когнитивных функций в отражении объективной реальности» [248, с. 275].

Рассмотрим историю изучения психологических механизмов памяти более подробно.

Экспериментальная психология памяти конца XIX в. начала исследования эффективности мнемических процессов в зависимости от особенностей и характера запоминаемого материала. В результате возникла возможность описать мнемическую функцию несколькими закономерностями, которые хотя и не имеют «механизменного» объяснения, но могут считаться доказанными:

• эффект начала и конца ряда (первые и последние элементы ряда запоминаются быстрее и оказываются в благоприятном положении при непосредственном и отсроченном воспроизведении (Эббингауз, 1885; Робинсон, Браун, 1926; Фуко, 1928; Лешли, 1934; Уорд, 1937; Ховлэнд, 1938; Андервуд, Ричардсон, 1956; Постман, Pay, 1957) [237];

• трудность мнемической задачи не является прямо пропорциональной ее относительному объему (если число запоминаемых элементов превышает объем восприятия, то число проб, необходимых для научения, возрастает; из этого следует увеличение общего времени упражнения (Эббингауз, 1885; Мейман, 1913; Лай-он, 1914; Хенмон, 1917; Ховлэнд, 1940; Фуко, 1913) [237]; «если в заучиваемом ряду разнородные элементы перемежаются с большим количеством однородных, то разнородные элементы сохраняются лучше, чем однородные, независимо от характера материала (фон Ресторф, 1933; Пиллсбери, Рауш, 1943; Зигель, 1943) [237].

Видимо, эти закономерности можно считать объективными. Хотя многочисленные экспериментальные факты показывают, что характер проявлений данных закономерностей ощутимо меняется в зависимости от степени привычности запоминаемого материала. Ц. Флорес предположил, что основу привычности составляет частота употребления, порождающая навыки двух уровней:

семантического, когда часто употребляемый вербальный стимул является, как правило, стимулом, обладающим связями с большим или меньшим числом других вербальных стимулов;

фонетического и буквенного, на котором фонетико-буквенные сочетания, присущие этим стимулам, будут образовываться тем лучше, чем чаще они употребляются в речи. Последующие экспериментальные исследования Андервуда и Постмана (1960) и Пост-мана (1961) подтвердили эти теоретические положения [237].

Дальнейшие исследования психологии памяти в традициях ас-социанизма и гештальтпсихологии привели к закономерному выводу о наличии связей эффективности мнемических процессов от установок личности (Занфорд, 1917; Дженкинс, 1933; Постман, Филлипс, 1954; Постман, Адаме, Филлипс, 1955; Постман, Адаме, 1956, 1957, 1960) [237, 279].

Экспериментально было доказано, что ни один из фактов влияния установок на непроизвольное или произвольное запоминание нельзя рассматривать как «случайный». Проблема заключается в том, чтобы определить условия, при которых эти избирательные установки, соответствующие, видимо, или приобретенным в прошлом опыте установкам, или особенностям репрезентации информации в памяти, актуализируются и становятся оперант-ными.

Существует большое количество доказательств влияния уровня мотивации на память, полученных в традициях классической экспериментальной психологии (Харровер, 1932; Розенцвейг, 1943; Хайер, О'Келли, 1949; Гликсман, 1949), указывающих, в частности, на то, что прерванные задачи будут лучше сохраняться в памяти, чем задачи завершенные (Зейгарник, 1927; Овсянкина, 1928; Пахори, 1935; Марроу, 1938) [237]. Кроме того, было показано, что в случае, когда содержание текста вступает в противоречие с установками испытуемого, запоминание происходит медленнее, а текст забывается гораздо быстрее (Левин, Мэрфи, 1943; Уотсон, Хартман, 1939; Эдварде, 1941) [237].

Первое предположение о влиянии аффективных реакций на память было сделано в XIX в. (Колграф, 1898). Исследования Мельтцера (1930), Кох (1930), Джерсилда (1931), Стагнера (1931), О'Келли и Стэкла (1940) свидетельствуют о том, что события, оцениваемые испытуемыми как приятные, лучше сохраняются в памяти, чем события неприятные, а последние сохраняются лучше, чем события нейтральные [237]. Данная методическая линия, рассматривающая память как след, закономерно привела к исследованию роли организации материала субъектом различными способами:

• путем ритмической группировки (Мюллер, 1894, 1900, 1911, 1913, 1917);

• с помощью упорядочения заучиваемого материала (Торндайк, 1931, 1932; Бине, 1894; Фернальд, 1912; Мюллер, 1917; Огден, 1926);

• посредством семантической группировки (Боусфилд, Серже-вик, 1944; Боусфилд, Коэн, 1955).

В ряде исследований зрительного восприятия при выполнении мнемической задачи были получены факты, описывающие феномен реорганизации стимула под влиянием мыслительной схемы, обусловленной ассоциированием данного стимула с какой-либо определенной фигурой. Этот феномен получил название «нормализации» (Вульф, 1922), «сведения к привычной форме» (Барт-летт, 1932 [280]), «ассимиляции объекта» (Гибсон, 1929 [237]). Однако наряду с обобщением, ассимиляцией стимула привычному объекту возможна также и аналитическая установка в отношении данного стимула. Многие авторы (Кульман, 1906; Гибсон, 1929), анализируя интроспективные отчеты испытуемых, обнаружили, что при таком способе восприятия в памяти часто сохраняется не столько сама фигура, сколько осуществленный анализ ее. В этом случае адекватность анализа особенностям фигуры и степень точности припоминания этого анализа будут основными факторами, определяющими точность воспроизведения. Анализ особенностей запоминания и сохранения в памяти зрительных фигур позволяет установить причинно-следственную зависимость между перцептивной деятельностью субъекта и нарушениями памяти. Однако мнемические нарушения могут иметь и другой источник: весьма вероятно, по мнению Ц.Флореса (1964), что навыки, интересы, черты личности субъекта могут являться источником нарушения памяти. Эти факторы могут оказывать деформирующее влияние либо уже в процессе перцептивной деятельности, либо a posteriori в момент актуализации мнемической деятельности [237].

Ассоциативная психология считает доказанным определяющее влияние ассоциаций на выбор стимула при узнавании, на основе этого высказываются предположения о возможной динамике этого феномена. В исследовании Флореса запоминаемые новые стимулы (слоги) ассоциировались с привычными стимулами (словами), усвоенными субъектом в прошлом и затем часто употреблявшимися. Сохранение в памяти этих двух категорий материала происходит, по его мнению, совершенно по-разному, так как при заучивании слогов в процессе относительно непродолжительного упражнения образуются лишь очень лабильные мнемические следы, которые с течением времени будут все слабее и слабее актуализироваться при мнемической деятельности.

В отличие от этого привычные и часто употребляющиеся в речи слова (ассоциации) легко воспроизводятся при адекватном внешнем раздражителе, т.е. в опыте на узнавание, при восприятии стимулов, с которыми они были ассоциированы или которые имеют какие-то общие признаки с ассоциированными стимулами. Поскольку реактивация ассоциаций при наличии данного стимула действует, в свою очередь, на выбираемый испытуемым стимул, весьма вероятно, что положительный или отрицательный эффект этого процесса с течением времени будет усиливаться благодаря взаимодействию двух факторов — возрастания вероятности припоминания ассоциации в опыте на узнавание и постепенного забывания стимулов [237].

Как видим, исследования, начатые в абстрактно-методологическом ключе, не закончились с появлением новых гипотез и концепций. Напротив, эти исследования заняли три четверти века. И хотя в результате исследователи прочувствовали и объективировали ограниченность ассоциативной психологии, изучающей изолированные стимулы в лабораторных условиях, тем не менее справедливо называли ассоциативные процессы фундаментальными и утверждали, что на них базируются иные динамизирующие запоминание и воспроизведение факторы, упомянутые выше. В конечном счете всеми признается тот факт, что и воспроизведение, и торможение ассоциаций, так же как и различные расстройства памяти, представляют собой продукт взаимодействия мотивации индивида, его аффективных реакций, установок, привычек, способов организации и восприятия стимулов, которые удалось выделить в безусловно тщательных исследованиях. Тем не менее в рамках данного направления выйти на механизменный уровень объяснения мнемических процессов не удалось.

Решающий сдвиг в изучении механизмов собственно человеческой памяти произошел в конце 1920-х гг. (П.Жане, П. П. Блон-ский, Л.С.Выготский, С.Л.Рубинштейн, А.Н.Леонтьев). Автором первого социального генетического анализа памяти стал П.Жане. «Только в редких случаях и при необыкновенных обстоятельствах психические действия бывают изолированы и безличны; обычно же в них проявляются известный характер и личность» [308, с. 76].

Эта мысль, высказанная Жане в 1913 г., получила принципиальное развитие в работе «Эволюция памяти и понятие времени» (1928), где он рассматривает высшую форму памяти как особое действие, социальную реакцию на отсутствие, преодоление отсутствия [308].

Л. С. Выготскому принадлежит высказывание о том, что память означает использование и участие предыдущего опыта в поведении в настоящем времени; с этой точки зрения память и в момент закрепления реакции, и в момент ее воспроизведения представляет собой деятельность в полном смысле этого слова [57]. Этот перспективный тезис экспериментально развит Л. С. Выготским, А. Н.Леонтьевым, А.Р.Лурия. Исследование А. Н.Леонтьева «Развитие памяти» (1931) было первой работой, где, по выражению Л.С.Выготского, «не из свойств памяти объяснялось ее развитие, а из ее развития выводились ее свойства» [57, с. 154]. Вместе с тем это и первая экспериментальная работа, посвященная проблеме опосредствования высших психических функций. А.Н.Леонтьев разработал положение о «вращивании» внешних средств и приемов запоминания, которое он подтверждает эмпирической закономерностью, известной как «параллелограмм развития». Эта закономерность выражается в том, что от младшего дошкольного к среднему возрасту происходит постепенная дивергенция, а от среднего школьного к взрослому — конвергенция показателей продуктивности непосредственного и опосредствованного запоминания. А. Н.Леонтьев писал, что если проследить «генетическую смену психологических процессов и операций», с помощью которых человек запоминает, и «которая составляет реальное содержание исторического развития памяти», то взамен старого представления о существовании двух различных памятей — памяти логической и механической — раскрывается единый процесс развития единой функции [129, с. 478].

Сущность процесса развития памяти, по мнению А. Н.Леонтьева, заключается в том, что на высших этапах развития поведения на место памяти как особого биологического свойства становится сложная функциональная система психических процессов, выполняющая в условиях социального существования человека ту же функцию, что и память [129].

Работа А. Н.Леонтьева была первой, проиллюстрировавшей на уровне экспериментальных фактов методологическую позицию Л.С.Выготского. Это исследование повлияло на все последующие работы по психологии памяти, по крайней мере, в рамках отечественной науки.

В настоящее время леонтьевский «параллелограмм развития» рассматривается почти как аксиома. Однако, зная сущность методического обеспечения его эксперимента и опираясь на последующие работы в этом направлении [214, 252, 266], можно сказать, что его идея — это феноменологическая картинка, во многом адекватно описывающая объективные тенденции в развитии и функционировании памяти, но сущностно эти процессы неизмеримо сложнее. В дальнейшем мы еще вернемся к этому вопросу.

Взгляд на память как на действие или деятельность — самое существенное достижение психологии памяти 1930—1940-х гг. П. И. Зинченко писал, что благодаря этим взглядам стало возможным исследование не только результатов запоминания, как это было у Г. Эббингауза, но и самой деятельности запоминания, ее внутреннего строения [93]. Память рассматривалась как продукт исторически развивающейся предметной деятельности. Был сформирован новый методологический подход, суть которого в том, что память стала предметом исследования, где деятельность выступила в качестве объяснительного принципа ее развития и функционирования .

Введение в структуру памяти «стимула-средства» привело к пересмотру не только структуры процесса в целом, но и его состава, что повлияло на проблематику дальнейших исследований. В работах А.А.Смирнова, П.И.Зинченко была поставлена задача структурно-функционального анализа процессов, лежащих в основе различных видов запоминания. П. И. Зинченко писал, что произвольное запоминание как специальное действие принимает в своем развитии различные формы в зависимости от характера тех компонентов, которые составляют реальное содержание этого психического действия: предмета, цели, мотива, средства запоминания. Структура действия запоминания меняется в зависимости от смены не характера компонентов, а всей структуры действия запоминания [93].

Таким образом, к 60-м гг. XX в. в психологии памяти четко выделились два главных подхода: изучение памяти как следа (Г. Эббингауз и др.) и памяти как действия (П. И. Зинченко, А. А. Смирнов и др.).

Говоря о деятельностном подходе к проблемам психологии памяти, оказавшем сильное влияние на отечественную и европейскую психологию, анализируя многочисленные исследования, выполненные в его рамках, нельзя не отметить, что по существу выделяются две проблемы: память и деятельность и память как деятельность.

Мысль Л, С. Выготского о том, что память представляет собой деятельность «в полном смысле этого слова», легла в основу различных работ, в которых, в сущности, рассматривалась проблема «память и деятельность», но оговаривалось, что память — сложная функция, имеющая структуру, обладающая динамикой и т.д. Некоторые авторы отмечают (в частности, В. П. Зинченко, Б. М. Ве-личковский, Г. Г. Вучетич, [90]), что проблематика психологии памяти к началу 1960-х гг. растворилась в изучении других психических процессов или различных деятельностей: игровой, учебной, трудовой, спортивной, благодаря чему стали понятны многие закономерности функционирования памяти. Появилась возможность ответить на вопросы: как организовать запоминание, какими средствами надо вооружить обучающегося и т.д., базируясь на исследованиях связи процессов памяти с мышлением, восприятием, волевыми, эмоциональными, мотивационными состояниями личности и т.д. (А.А. Смирнов [204]; П. И. Зинченко [93]; Л.М.Житникова [80]; З.М.Истомина [101, 102]; В.И.Самохвало-ва [197]; Я.И.Петров [169]; В.Я.Ляудис [143]; К.П.Мальцева [147, 148]; Н.М.Гнедова [64] и др.).

А. А. Смирнов писал, что роль понимания при запоминании общеизвестна, и подчеркивал связь запоминания и процессов мышления, которые в этом случае выступают средством более глубокого и отчетливого понимания материала. Более того, мыслительная деятельность «в ее самых разнообразных и сложных проявлениях» составляет психологическое ядро воспроизведения [204]. Важнейшая роль мыслительной активности для эффективности запоминания нашла подтверждение в работах П. И. Зинченко [93], А. Н. Шлычковой [272, 273] и многих других.

Логика изучения процессов мышления привела Ж.Пиаже и Б. Инельдер к исследованию процессов памяти. Структура воспоминаний, как это было установлено в исследованиях, обусловлена оперативными единицами восприятия и памяти, которыми владеет субъект (в зависимости от того, воспроизводится ли ситуация, организованная дооператорными или операторными схемами, — в терминологии Ж.Пиаже). Ж.Пиаже и Б.Инельдер пришли к выводу, что организация памяти должна меняться в зависимости от уровня схем мышления и развиваться вместе с интеллектом индивида [171].

Работы В. П. Зинченко, Б.М.Величковского, Г. Г. Вучетич, посвященные изучению кратковременной памяти, продемонстрировали, что «преобразования информации, выявленные в исследованиях кратковременной памяти, играют существенную роль в информационной подготовке решения, в формировании образно-концептуальной модели проблемной ситуации» [90, с. 260].

Деятелъностный подход закономерно обусловил изучение взаимосвязей памяти и других психических процессов и личностных образований. Эксперименты Н.Я.Батовой, Е.Д.Хомской по изучению влияния эмоционального фактора на воспроизведение словесного материала подтверждают наличие этой связи: «нарушение эмоционально-личностной сферы — известные в клинике поражения лобных долей мозга — находит свое отражение в мне-стических дефектах...» [26, с. 138].

К.Д.Ушинский, Т.Рибо, П. П. Блонский, А. А. Смирнов, С.Г.Бар-хатова указывали на связь припоминания и запоминания и волевых усилий личности. Исследования Е. С. Махлах и И. А. Рапопорта, направленные на обнаружение конкретной связи определенных особенностей памяти и личности, показали, в частности, что развитие долговременной памяти у школьников старшего возраста положительно связано с развитием волевых качеств личности [152]. А. И. Липкина, изучая мнемическую деятельность людей с различной самооценкой, установила, что характер самооценки влияет на результаты решения мнемической задачи [183].

В работах А. Джевечки [72], Е. С. Махлах и И. А. Рапопорта [152] подтверждается гипотеза о зависимости развития памяти от ценностей и интересов личности на основе предпочтительного развития того вида памяти, который обслуживает ведущие цели и деятельности.

Изучение памяти в таких направления, как память и мотивация, память и установка, влияние различных социальных условий на ее развитие в онтогенезе, а также исследования продуктивности памяти в зависимости от вида и характера деятельности, от характера и строения экспериментального материала (последнее направление, как было показано выше, имеет наиболее богатую историю вместе с изучением интерфункциональных связей и памяти с другими психическими процессами) дают основания для системного анализа процессов памяти. Реализация принципа системности при исследовании проблем памяти явилась отечественным развитием многих современных подходов: информационного, структурно-функционального, деятельностного (С. П. Бочарова, В.Я.Ляудис, Я.А.Болынунов, Р.М.Грановская).

С.П.Бочарова, рассматривая память с позиций системного подхода, определяет ее как базовую функциональную систему, выполняющую не только когнитивную (отражательную) функцию, связанную с преобразованием новой информации, но и продуктивную, имеющую отношение к организации всей деятельности человека [38]. На необходимость учета продуктивных моментов в памяти человека указывают и другие исследователи (В.Я.Ляудис, Я.В.Большунов, Р.М.Грановская). По мнению В.Я.Ляудис, память обеспечивает «продуктивную реконструкцию формируемого и актуализируемого опыта в соответствии с ценностями и смыслами личности» [143, с. 38]. Формирование индивидуальных схем регуляции актуализируемого опыта и схем отношений, отмечает Я.В.Большунов, следует рассматривать не как обособленные образования, а как способы достижения новых целей в реализации новых смыслов поведения [37].

Рассматривая память как явление, пронизывающее всю человеческую психику, появляются основания представить память как полисистемное образование, возникающее на пересечении различных систем, поскольку в памяти закладывается целый комплекс отношений, реализуемых в различных деятельностях и коммуникациях человека (Б.Ф.Ломов, С.П.Бочарова, Л.М.Веккер). С.П.Бочаровой, в частности, была предложена схема, в которой отражена взаимосвязь памяти с перцептивными, интеллектуальными и моторными компонентами психики, объединенными в общий контур сложной, иерархически организованной структуры деятельности человека [38].

Б.Ф.Ломов, анализируя системный подход как возможность понимания закономерностей функционирования психического, отмечает, что наиболее адекватное исследование памяти следует осуществлять с позиций системного анализа, позволяющего учитывать многомерность и многоуровневость данной функции [137]. Та же тенденция отмечается и в зарубежных работах по памяти.

Авторы одного из самых известных подходов к изучению памяти Ф.Крейк и Р.Локхарт [291] предложили теорию «уровней обработки». Ее смысл состоит в том, что главным предметом анализа становятся активные процессы переработки информации, т.е. сами ментальные операции.

Процесс переработки рассматривается как система уровней с последовательным переходом от более простого уровня, связанного с переработкой сенсорных признаков, к более сложным уровням, связанным с семантической обработкой. Этот подход к памяти основан на работах Л. Постмана 1950 —1960-х гг. В связи с основными принципами когнитивной психологии Крейк и Лок-харт отказались от представлений Постмана о внутренних специфических реакциях как опосредующем механизме между восприятием и памятью и поставили на их место процессы кодирования информации и ее обработки на разных уровнях — сенсорном, перцептивном и семантическом. Авторы обосновали свой подход с помощью анализа фактических результатов ряда исследований (M.E.Tresselt, M.S.Mayzner, S.A.Bobrow, G.H.Bower, S.Rosenberg, W.J.Schiller, H.G.Shulman, G.Mandler, C.D.Johnston, J.J.Jenkins [291, 313]). Как известно, Ф.Крейк и Э.Тулвинг называют данную концепцию новым подходом. Однако исследования П. И. Зин-ченко, А. А. Смирнова уже в 1940—1950 гг. рассматривали память как продукт деятельности, и эта сторона деятельностного подхода активно развивалась, как было показано выше, и в дальнейшем (С.П.Бочарова, Э.А.Голубева, С.А.Изюмова и др.). Н.И.Чупри-кова называет внутреннюю познавательную активность, являющуюся условием наилучшего запоминания и сохранения материала, «центром притяжения» для психологии памяти и считает данный подход перспективным [174].

В целом в системе обработки информации, от которой зависит формирование более или менее глубоких и длительных следов кратковременной памяти, можно, по мнению Н.И.Чуприковой, выделить четыре подсистемы.

1. Стабильная когнитивная подсистема, способная выделить разные признаки, свойства «отношения сигналов» и производить их синтез. Это система анализаторов, временных нервных связей и долговременной семантической памяти; физиологическую основу последней составляют вербальные сети.

2. Подсистема текущей нейронной активности в когнитивной подсистеме, характер которой на каждом данном уровне сформированное™ стабильной когнитивной подсистемы определяется требованиями к анализу сигналов со стороны стоящей перед человеком задачи.

3. Подсистема активации, степень включения которой определяется требуемой сложностью анализа и синтеза обрабатываемой информации и уровнем автоматизации этих процессов.

4. Подсистема подкрепления текущей нейронной активности, которая привела к решению поставленной задачи и осуществлению адекватного приспособительного поведения [174, с. 147].

Выявление системы взаимосвязанных процессов, обеспечивающих успешность запоминания, позволяет более четко, чем это делалось до сих пор, поставить вопрос о других детерминантах эффективности памяти, которые могли бы действовать наряду и совместно с детерминантой глубины и широты анализа. Н. И. Чуп-рикова предполагает, что с теоретической точки зрения можно выделить две наиболее крупные системные детерминанты памяти. «Это свойства нейрохимических систем мозга, обеспечивающих консолидацию следов кратковременной памяти и их переход в долговременную память, и свойства систем, ответственных за Длительное, стабильное сохранение энграмм долговременной памяти» [174, с. 178-179].

Подведем итоги. Вышесказанное позволяет утверждать, что изучение механизмов мнемических процессов привело исследователей разных школ и направлений к выводам о том, что память представляет собой, во-первых, деятельность и, во-вторых, систему. Это означает, что психологию запоминания, сохранения и воспроизведения надо рассматривать через призму целенаправленной познавательной активности личности, которая чрезвычайно динамична и изменчива. Условия эффективности запоминания и воспроизведения не являются стабильными и однозначными детерминантами мнемического результата. При этом «ключом» к определению характера запоминания (включаемого личностью механизма запоминания, сохранения и воспроизведения) будет, видимо, личностный смысл ситуации запоминания и запоминаемой информации.

Экспериментальные исследования психологических механизмов памяти должны ответить на вопрос: как запоминается информация? История активных поисков ответов на этот вопрос с конца XIX в. по настоящее время свидетельствует о том, что ответы будут зависеть от точности и характера формулировки вопросов:

• как запоминается информация;

• или как запоминает информацию человек;

• или как запоминает информацию, необходимую для выполнения деятельности, субъект данной деятельности;

• или как человек запоминает информацию, имеющую для него принципиальное, личностное значение?

Когда мы говорим: информация запоминается, то подчеркиваем тем самым объективные способности физиологической основы мнемических процессов, которые характеризуют память как свойство мозга, проявляющееся относительно независимо от сознания человека.

Когда мы говорим: человек запоминает, то акцентируем внимание на различных моментах (особенностях запоминающего, характере его взаимоотношений с запоминаемым материалом и особенностях самого запоминаемого материала). В данном случае необходимо в первую очередь обратить внимание на объективные характеристики запоминаемого материала: каким образом материал структурирован, в каком виде он преподносится, каковы условия запоминания и т. п.

Когда мы говорим о механизмах запоминания материала субъектом деятельности с этим материалом, то подчеркиваем активность человека и особенности этой активности. В этом случае информация может запоминаться непроизвольно и непосредственно или относительно непроизвольно стереотипными приемами. В данной ситуации мнемические процессы находятся внутри разнообразных психических процессов, обеспечивающих выполнение деятельности.

Когда мы говорим о запоминании личностно значимой информации, то здесь на первый план выступают не способы запоминания (не собственно психологические механизмы приемов запоминания), а способы регуляции запоминания, основные детерминанты которых находятся на уровне мотивов, потребностей и установок личности. Таким образом, получается, что психологические механизмы запоминания различаются в зависимости от уровня детерминации мнемических процессов. Можно выделить три принципиальных уровня детерминации мнемических процессов:

1) уровень объективной детерминации механизмов мнемических процессов, когда результативность мнемических процессов не регулируется человеком;

2) уровень субъектно-деятельностной детерминации механизмов мнемических процессов, когда результативность запоминания зависит в первую очередь от места материала в структуре деятельности и той активности, которую совершает человек как субъект данной деятельности в процессе ее реализации;

3) уровень субъективно-личностной детерминации механизмов мнемических процессов, когда личность способна создавать новые механизмы запоминания или видоизменять, сломать старые в соответствии со своими личностными смыслами.