Семейный мир и продолжение защитной Одиссеи

Добирались в другую столицу мы разными путями. Встретились уже в Ленинграде. Я сдал работу рецензенту. Один день был у них на занятиях. Я помню, что мне даже не хотелось общаться со Сладкозвучной Сиреной. Когда наступил разрыв, я много работал над собой и вел себя уже совсем иначе. Но как только встречался с ней, этот новый человек исчезал, и я вел себя в прежнем стиле (Сценарная лента. — М.Л.) Впрочем, и она-то уже была совсем другой. Какой она была, мне было непонятно. Нет, когда я ее не видел, я мечтал о ней, но как только встречался, через ко­роткое время мне уже хотелось расстаться. Если бы ее не было, я, может быть, даже и остался бы еще на несколько дней на занятиях. Поехал к сыну на его службу, а оттуда вернулся домой с очень хорошим настроением, ибо отзыв был благоприятный.

Недели через две приехала с учебы Сладкозвучная Си­рена и на одной из наших встреч у меня в кабинете стала рассказывать о своем пребывании на учебе. Я присоединил­ся к группе позже, ибо были какие-то срочные дела. Она стала ко мне пристебываться, цепляться к каждому моему слову. Оказывается, она на мне демонстрировала новую методику. Кончилось это тем, что я разогнал всю группу, а ей запретил приходить ко мне на занятия. Чувствовал я себя отвратительно. По-моему, у меня был криз. Одна из моих учениц, которая жила возле института, завела меня к себе домой, чем-то отпаивала. Когда мне стало немого легче, я добрался домой. В голове все время была мысль: «За что?!» Ведь, когда она решила прекратить сексуальные встречи, я не противился. Сам переживал, а ее не трогал. В последние год-два вообще почти не виделись. И, главное, поделиться было не с кем.

Итогом моих размышлений была лекция о предатель­стве, которую я прочел в клубе «Неваляшка». Она присут­ствовала. Вид у нее был печальный. Мне говорили, что она плакала, я ей не верил. (Зря! Она искрение переживала разрыв. Строго говоря, в глубине души она ему была за все признательна. Но не хотела сексуальных отношений. Ведь это ее право. Ему надо было бы спокойно отказаться от общения и сказать, что он ее продолжает любить, и поэтому, пока любовь не прошла у него, им лучше не встречаться. Но тогда у нас не было выработано такого продолжения. Она здесь была ни при чем. Змея, когда к ней близко подойдут, не может не жалить. Не подходи близко или научись со змеями обращать­ся. Конечно, Сладкозвучная Сирена — не змея. Она Сирена, а не женщина. По крайней мере, для Вечного Принца. Ее стоит еще больше пожалеть. Просто у нее так сложилась жизнь, что с раннего детства в детском доме ей пришлось все время быть на стороже и чуть что жалить. Вечный Принц все­-таки жил в атмосфере если не любви, то, может быть, чрезмерной, но заботы. — М.Л.)

«Неваляшку» я развалил сам тем, что перестал там читать лекции, а на ее лекции мало кто ходил. Если раньше я тренинговых групп не вел, то сейчас стал вести сразу две и этим самым оттянул на себя всех членов клуба. Возле Слад­козвучной Сирены крутилось какое-то количество людей

Вскоре я организовал чтение лекций в одном из дворцов культуры города. Там оплата шла, как положено. Так я до­вольно быстро решил свои материальные проблемы. А деньги нужны были на поездки по разным городам. Да и гостинцы консультантам, рецензентам везти тоже надо было. Хочу сказать, что во всех моих перипетиях я ни разу не платил деньги своим учителям, хотя слухи об этом ходили. Я как-то не решался это делать, а может быть, жалко было. Мне, правда, говорили, что нужно везде платить. Но тем не менее все обошлось без взяток, хотя расходы были приличные. А наш Ректор даже командировки по защите мне оплачивал. На душе было очень больно, но и ничего никому я рассказать не мог. Во время работы я как-то отвлекался. А когда был предоставлен сам себе, то все время сверлил вопрос: «За что?!» К Сладкозвучной Сирене в душе поднималась жгучая ненависть, которая разъедала меня. Внешне я вел себя спокойно. Постепенно боль утихала.

В этот момент тяжело заболела Золушка. У нее развилось тяжелое системное заболевание с локализацией основного процесса в легких. Лечилась она в нескольких стационарах. Я даже уложил ее на обследование в нашу терапевтическую клинику и был потрясен невниманием к ней. Ее не обсле­довали, как следует, не сделали даже снимков, обозвали ис­теричкой. В лечащие врачи дали молодого учебного орди­натора. А ведь я там был несколько лет консультантом клиники. Представляю, как они относятся к случайно по­павшим в клинику больным. У меня даже возникло мнение, что, может быть, это моя жена случайно туда попала.

В конце концов, диагноз ей установили. Это было сде­лано, когда я был в отъезде. Она сказала, какое у нее забо­левание, предложила даже спать отдельно. Вообще-то, я был тронут. Отвращения у меня к ней никогда и близко не было, не возникло оно и сейчас. Я ее обнял, поцеловал. Спросил, а как было бы, если бы я заболел. В общем, в се­мье у нас был мир. Боль моя «За, что?!» потихоньку отсту­пала.

Золушку успешно пролечили. Она опять вернулась на работу.

Весной у меня должна была быть апробация. Но я все-таки был как-то демобилизованный. Рецензент дал восторженную оценку, и я поехал на апробацию. Выступал я вторым. Про­чел свой доклад. На меня посыпался град вопросов. Я и сей­час не очень хороший турнирный боец, а тогда был еще хуже, плюс еще растерзанное душевное состояние. Конеч­но, выручила моя психологическая подготовка. Нервного срыва или криза не было, но отбиться и отстоять свое я не смог. Называли меня чуть ли не шизофреником. Говорили, что много неологизмов. Действительно, терминологичес­кий аппарат был абсолютно новым. Они спрашивали, к какой школе я принадлежу. Я честно сказал, что к их шко­ле. Действительно, я был знаком с работами сотрудников этого института, который был единственным в годы застоя, где в завуалированной форме все же хоть в какой-то мере существовала современная психотерапия. (Вечный Принц не подозревал, что создал совершенно новую систему, что для кандидатской диссертации совершенно не требуется. Более того, противопоказано. Кроме того, у него не было звучном научного руководителя, авторитетного в научных кругах, который взял бы его к себе под крылышко. — М.Л.)

В общем, в этой ситуации, я скорее был подавлен, но не растерян. Я хорошо понимал, что происходит, но не знал причин, и не смог как-то переломить ситуацию. Кое-где мне можно было бы вставить ехидное замечание, ибо я за­метил невежество своего главного погромщика, профессора Вучко, специалиста по детской психиатрии и детской психотерапии, заместителя директора института по научной части, председателя проблемной комиссии. Он сказал, что инсулин не может быть стрессором, так как не проникает через гематоэнцефалический барьер. Но ведь и ветер, и холодная вода, и оскорбления тоже не проникают гематоэнцефалический барьер, а являются довольно мощными стрессорами. Но я не хотел его злить. (И правильно сделал, как показало будущее. — М.Л.)

Еще раз хочу сказать, что я не был растерян. Я просто не умел вести себя в этой среде. Я видел, как большинству членов проблемной комиссии было просто неудобно сидеть. Они все сидели, потупив голову. Рецензент, который читал работу и готовил отзыв, к сожалению, был в коман­дировке. Отстаивать меня было некому. Довольно привлекательная женщина лет 35—40 с некоторой неловкостью зачитывала блестящую рецензию, которая никак не вязалась с резко отрицательным отношением к работе профес­сор Вучко. В прениях никто не хотел выступать. ПрофессорВучко заставил выступить профессора, который был заведующим отделением неврозов. Он со смущением и неловкостью застенчивого школьника сказал примерно следующее: «Вы знаете мою снисходительность. Вы знаете, какие я пропускаю слабые работы. Но эта работа — такое убожество, что я не в состоянии дать положительного отзыва». И в конечном итоге, было принято решение передать работу другому рецензенту и вернуться к ее обсуждению осенью 1988 года. Не могу сказать, что я все это приветствовал с радостью. Но и какой-то трагедии во всем этом не увидел. Более того, как-то из души исчезла Сладкозвучная Сирена.По крайней мере, я о ней почти не вспоминал, а если и вспоминал, то без особого остервенения. У меня было в запасе два месяца отдыха. Я решил подготовиться и дать бой. Тем более терять мне было нечего. Такому состоянию души я обязан тем, что прошел с вашей помощью мощную психологическую подготовку, дорогой Михаил Ефимович.

Комментарий: