Языковая игра в речевой деятельности

Речевая деятельность человека строится главным образом на использовании готовых коммуникативных единиц. Формируя высказывание, мы обязательно прибегаем к схемам, шаблонам, клише. А без овладения статусно-ролевыми и жанрово-ролевыми стереотипами общения, в которых языковые единицы достаточно прочно увязаны с типическими ситуациями, взаимодействие языковых личностей было бы затруднено. И все же, при справедливости приведенных рассуждений, допустимо говорить и об эсте-

тических элементах обыденной каждодневной коммуникации. Своеобразие живого разговорного общения как раз состоит в том, что трафаретность и шаблонизация сочетается в нем с отчетливо выраженной установкой на творчество. Известный французский лингвист Ш. Балли писал: «Совершенно очевидно, что речь в самом широком смысле этого слова, то есть общенародный язык, обладает эстетическими ресурсами. Писатель, который сознательно стремится произвести тот или иной эстетический эффект, не создает каждый раз чего-то нового, а черпает основные элементы своего стиля из общенародного языка».

Разумеется, смысл и функция творчества в разговорной речи отличаются от эстетических свойств художественного текста. В живой коммуникации творчество проявляется прежде всего в виде языковой игры.

Философы и психологи считают игру одним из фундаментальных свойств человеческой культуры. Это вид деятельности, который не преследует каких-то конкретных практических целей. Цель игры - доставить удовольствие людям, которые принимают в ней участие. Строго говоря, искусство тоже подчиняется законам игрового поведения. Языковая игра - феномен речевого общения, содержанием которого выступает установка на форму речи, стремление добиться в высказывании эффектов, сходных с эффектами художественной словесности. Подобное «украшательство» обычно носит характер остроты, балагурства, каламбура, шутки и т. д.

Языковая игра отличается от детского словотворчества. Она строится на отклонении от стереотипов при осознании незыблемости этих стереотипов. Если ребенок говорит «кошка рот зазинула», «мы почайпили», «ухолодни воду» и т. п., создание им новых слов вынужденно - он просто не знает как нужно сказать. . То же можно сказать о детских метафорах. Говоря «краснощекий автобус», «пушистенькая водичка» (о пенистом следе за речным трамваем), «бутылку стошнило» (о шампанском), ребенок искренне приписывает всем этим предметам называемые свойства. Словотворчество ребенка - это творчество поневоле, творчество без установки на творчество.

Иное дело - языковая игра взрослых. Она начинается, как правило, только после овладения нормативными способами речевой коммуникации. «Когда чувство нормы воспитано у человека, - писал Л. В. Щерба, - тогда-то он начинает чувствовать всю

прелесть обоснованных отступлений от нее». Если образованный человек говорит «ну побегли» или «а куды мне вещи девать?», он знает, что «побегли» и «куды» - это отступление от нормы. Но именно осознание такого отступления, нарочитое смешивание литературной нормы и областных элементов делает игру игрой.

Языковая игра имеет установку на комический эффект. Она воплощает в себе веселую, смеховую грань речевой деятельности человека. Но смешное в речи не должно игнорироваться как нечто несущественное, недостойное внимания ученых. Смех, как показал в своих работах М. М. Бахтин, - дело весьма серьезное. «Настоящий смех, - писал исследователь, - не отрицает серьезности, а очищает и восполняет ее. Очищает от догматизма, односторонности, окостенелости, от фанатизма и категоричности, от элементов страха или устрашения, от дидактизма, от наивности и иллюзий, от дурной одноплановости и однозначности, от глупой истошности. Смех не дает серьезности застыть и оторваться от незавершимой целостности бытия».

Игра может затрагивать практически все уровни структуры языка. Так, например, разновидностью языковой игры становится искажение фонетической оболочки слова: вместо еще говорят ишшо, вместо чай - цай, вместо бумажка - бамажка. Игровые фонетические деформации слов могут иметь характер метатезы (перестановки слогов) - очепятка вместо опечатка, наловочкавместо наволочка, мамерлад вместо мармелад; протезы (использования вставных звуков) - кроксворд вместо кросворд, сытариквместо старик и т. п.

Деформироваться может не только фонетическая, но и морфологическая форма. Речевое балагурство может быть основано на разного типа преобразованиях грамматической формы слова: изменении родовой принадлежности существительного, нарочито неправильного образования падежных форм и т. д. Приведем примеры записей разговорной речи, приведенные в коллективной монографии московских лингвистов. «Как поживает мой любимый подруг?» «У них дети есть? Один деть всего».

В игре могут создаваться формы, существование которых языковая система исключает; например, сравнительная степень существительного. «У меня жена - ведьма, а у него - еще ведьмее». «Ты, конечно, орел, да я орлее».

Языковая игра может строиться и на нарушениях, синтаксических закономерностей. Игровой эффект, к примеру, возникает

при использовании непереходных глаголов в позиции переходных: «Вы пообедали? Давайте я вас пообедаю» (в смысле - покормлю); «Нас всех вступают в общество охраны природы» (в смысле - зачисляют); «Я его раскормила, я его и похудею» (заставлю похудеть) (примеры из книги Б. Ю. Нормана). Другой способ - абсолютивное употребление глаголов, требующих обязательного распространения: «А. Ну, как твоя жилетка? Б. Жилетка произвела!» «А, (уходя из дома в гости) Окинь меня!» (в смысле - окинь взглядом).

Один из самых распространенных видов языковой игры - разрушение фразеологизмов, устойчивых языковых сочетаний. Иногда это выглядит в виде контаминации - скрещивания фразеологизмов, когда начало одной фразы присоединяется к концу другой: «не плюй в колодец - вылетит не поймаешь», «взялся за гуж - полезай в кузов» и т. д. В других случаях русский фразеологизм переиначивается на иностранный лад: «Не по Хуану сомбреро» (не по Сеньке шапка); «Леди с дилижанса - пони легче» (баба с возу кобыле легче); «Пенс гинею бережет» (копейка рубль бережет) и т. п.

Созданию игрового комического эффекта служит и придумывание псевдофразеологизмов, в которых фраза-сентенция строится по принципу алогизма: «лучше переспать, чем недоесть», «лучше быть богатым, но здоровым, чем бедным, но больным», «лучше синица в руке, чем утка под кроватью», «трудно будет - деньги высылай», «будете рядом - проходите мимо», «некрасивая, зато глупая девчонка» и т. п.

Интересный тип языковой игры - буквализация фразеологизмов. Элементы неразложимых идиоматических сочетаний в этих случаях используются в свободном несвязном значении. В качестве иллюстрации такого рода игры можно привести начало юморески А. Дегтярева «Глубинка».

Хата Макара стояла с краю, на кисельных берегах реки Молочной. Встав как-то поутру с прокрустова ложа и вломившись в открытую дверь, Макар подлил масла в огонь, вывел на чистую воду уток и привычно погнал куда-то телят.

Утро было ясное, как божий день. Отмахнувшись от дыма без огня, Макар покатился по наклонной плоскости вниз, к стаду.

На пастбище телята разбрелись - кто в лес, кто по дрова. Макар сел в лужу, закусил удила и просто открыл ларчик с ломаным грошем, который он ошибочно принимал за чистую монету.

Послышался звон. «Откуда он? - подумал Макар и посмотрел вокруг сквозь пальцы...

Самым ярким проявлением языкового балагурства по праву считается словообразовательная игра. Она напоминает описанное К. И. Чуковским детское словотворчество (о котором мы уже вели речь и еще будем говорить). Чаще всего такой тип игры проявляется в создании окказионализмов, слов-минуток, образованным по частотным словообразовательным моделям. Вот несколько примеров из упомянутого коллективного исследования разговорной речи: «Его надо почаще окиношивать» (водить в кино); «Ну, всех оспасибела» (сказала спасибо); (разговор о приезде гостей) «Они охалатены, опростынены. И оподушкены»; «Она вообще-то мегероватая»; «Петров уже в нашей школе петровствует».

Окказионализмы подобного типа могут использоваться в различного рода стихотворных эпиграммах. Ярким примером здесь может служить знаменитая эпиграмма А. С. Пушкина на своего лицейского друга поэта В. К. Кюхельбекера.

Однажды Александр Сергеевич пришел в гости к своему лицейскому другу А. Дельвигу и застал его в мрачном расположении духа. На вопрос о причинах нездоровья Дельвиг поведал:

— Понимаешь, я за ужином слишком плотно покушал, а тут. Кюхельбекера черт принес: весь вечер меня одами мучил.

Пушкин тут же сочинил эпиграмму:

За ужином объелся я,

А Яков запер дверь оплошно —

Так было мне, мои друзья,

И кюхельбекерно и тошно.

Возникая в речи, подобные новообразования обычно тут же забываются и исчезают бесследно. Наиболее удачные из них могут повторяться в какой-либо группе языковых личностей. Самые яркие - способны просочиться в широкое словоупотребление и даже войти в словарь общенародного языка.

В первой главе нашей книги мы рассказывали о существовании в сознании языковой личности ассоциаций по формальному сходству. Иными словами, мы связываем между собой слова, схожие по звучанию. Подобная особенность речевого мышления стала основанием для классического вида языковой игры - каламбура. Каламбур строится на замене слов схожими по фонети-

ческому звучанию. Магазин «Дары природы», к примеру, в шутку называют «Дыры природы». Вот еще несколько примеров из записей разговорной речи,

«Там такая дверь в стиле вампир» (ампир); «Шампуньского купим или сухонького?» (ср. шампанское - шампунь); «А. Ты что делаешь? Б. Весь вечер ёжилась» (занималась йогой); «Где ваш смутно-финансовый отчет» , (сметно-финансовый); «Я сегодня ездил в обманное бюро» (обменное); «Его эрудиция - сплошная ерундиция»; «Намученный работник» (научный) и т.п.

На таком же принципе основана игра в «опечатки», приводимы в разных юмористических разделах газет и журналов:

«с подлинным скверно», «свинная душонка», «бальзамовский возраст», «колесо оборзения», «дымочадцы», «грезидиум», «полуфабрикант», «кочка зрения», «наперекур судьбе», «железобекон», «торт ванильный с огрехами», «выпившийся из учебного графика», «кайфедра», «смертельная доза обучения», «нагло-русский словарь», «заедание кафедры», «общежутие», «грезидент», «травительство», «крадукты», «свиноватое выражение лица», «умеренность в завтрашнем дне», «избирательный участок» и т. п.

Особо следует остановиться на каламбурах, которые строятся на явлении, сходном с феноменом народной этимологии. В этом случае слово подается в нарочито неверном значении, которое вытекает из неправильного толкования внутренней формы. Этот игровой принцип, кстати сказать, часто используется в анекдотах. В качестве примера приведем литературный анекдот XIX века.

Критик Ф. Булгарин очень любил посещать похороны своих коллег-литераторов. Однажды он оказался на похоронах Н. А. Полевого, с которым при жизни у него были весьма неприязненные, отношения. Булгарин попытался пристроиться среди друзей покойного, несших гроб. Те прогнали его, сказав: «Ты достаточно поносил его при жизни».

Вот примеры из записей разговорного общения.

«Ну вот, мы с вами и огорошены» (две женщины, купив одинаковые платья в горошек); «Буду заниматься сердцеедством» (беря печение в виде сердца); «Я ужасная распутница» (разматывая шерсть); «Отвари потихоньку сосиску» и т. д.

На нарочито неверной интерпретации производных слов построен игровой шутливый словарь, который еще в студенческие годы вместе с однокашниками-филологами придумал отечественный психолингвист Б. Ю. Норман. Он получил столь же шутливое название - «Энтомологический словарь». Начав свое существование в студенческой стенгазете, словарь вскоре перекочевал на знаменитую юмористическую 16-ю страницу «Литературки». Став предметом всенародного обозрения, словарь неожиданно для его авторов приобрел широкую популярность. Со всех концов нашей страны потоком пошли письма читателей, содержащих продолжение и подражания. Вот некоторые «толкования» из этого словаря.

Арбалет - груз годов, нажитый опыт.

Баранка - овца.

Баталия - возглас худеющей женщины.

Батисфера - сфера вмешательства отца.

Вампир - официант.

Вольтерьянец - усердный электрик.

Гладиатор - работник банно