При межнациональном столкновении в картинах мира социальных групп выделяются прежде всего различия

Главная задача — соединиться «своим» и размежеваться с «чужими». В ход вступают наиболее простые шаблоны, с помощью которых диагностируют «врага». А внешние признаки наиболее броски и кажутся устойчивыми. Поэтому цвет кожи и волос, форма носа, одежда привлекают внимание прежде всего и служат источником презрительных кличек и оскорбительных действий. Контраст «мы» — «они» достигается за счет приписывания всему непривычному для «нас» статуса враждебности и злонамеренности. «Своим» же обычаям и нормам приписывается повышенная разумность, справедливость и практичность.

Но национальное самолюбование вторично по отношению к национальной неприязни. Повторяем, достаточно одного «несовпадающего» элемента в облике и поведении встреченного человека, чтобы признать его чужим. Поэтому заинтересованные в разжигании страстей национальные элиты стремятся использовать крайние шовинистические лозунги, создавая примитивизированный образ озверевшего врага.

Ярким примером раздувания нетерпимости и вражды служит деятельность испанской инквизиции. Любое отличие от привычных инквизитору норм воспринималось им как вероотступничество. Стремясь соединить католическую традицию с испанскими национальными чертами, инквизиция решила выпестовать католическую нацию, религиозно-этническое образование. Казалось бы, для того, чтобы считаться христианином, требуется признать истинность Евангелия и Символа веры. Обязательных религиозных догматов и ритуалов в христианстве совсем немного. Поэтому, например, христианизация Руси прошла достаточно мирно: нравственные постулаты и немногие обряды совместились с языческой традицией, постепенно перерабатывая ее в духе евангелических заповедей. Если бы Русь прошла вариант крещения по-испански, то наших предков ждала бы судьба жителей Мексики и Перу или обращенных в христианство испанских иудеев. В XV веке, когда инквизиция расправила свои черные крылья, католические отцы решили проверить, насколько искренне приняли учение Христа крещеные иудеи. Был создан список признаков отступничества, по которому преследованию подлежал любой еврей, сохранивший традиции своей культуры. Не религиозные взгляды, а национальные привычки. Чтобы не угодить на костер, окатоличенный еврей должен был стать испанцем вплоть до последних мелочей поведения.

Крещеный иудей обязан был не только предпочитать учение Христа учению Моисея и соблюдать основные христианские ритуалы и посты. Это-то даже можно понять и сейчас. Но он считался отступником, если:

—надевал по субботам чистые рубашки, застилал стол чистой скатертью, воздерживался от открытых скандалов и какой-либо работы с вечера пятницы;

—отделял жир от мяса и водой смывал с мяса кровь;

—резал горло животным и домашней птице, предназначенной для еды, предварительно проверяя нож на ногте;

—соблюдал иудейский Великий пост, ходя босиком и принося извинения перед другими;

—по понедельникам и вторникам не ел пищи до появления первой звезды;

—читал псалмы царя Давида без фразы «Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа»;

—устраивал прощальный ужин перед отправлением в дальнюю дорогу;

—повернулся перед смертью лицом к стене;

—скорбя, воздерживался от мяса...

И таких пунктов в инквизиционном перечне было тридцать семь! Они, конечно, весьма полезны для историков культуры, изучающих быт в средние века. Но при этом речь идет о документе, в соответствии с которым приверженность национальным обычаям приравнивается к тяжкому уголовному преступлению.

Приводя этот перечень видов «отступничества», Р. Сабатини писал: «Будучи более рационалистическими, чем религиозными, эти правила вовсе не означали отступничества в пользу иудаизма, ибо не содержали в себе ничего, противоречащего христианскому учению... Вообразите монаха, карабкающегося на крышу монастыря Святого Павла субботним утром, чтобы высмотреть и отметить дома «новых христиан », из чьих труб не шел дым, и представить трибуналу эти сведения; это влекло за собой арест обитателей по сильному подозрению в приверженности иудаизму»[109].

Крайний, воинствующий национализм возможен лишь при национальной жизни, протекающей в закрытых границах. Нация живет как в консервной банке. Правительство стремится свести к минимуму любую информацию извне. Предпочитаются сведения о недостатках и странностях чужеземного образа жизни. Пространство воспринимается не как нейтральная протяженность мироздания, а как соседство земель с разной степенью святости и грешности. По рассказам странницы Феклуши, в заморских странах живут люди с песьими головами — «за неверность» («Гроза» А. Н. Островского).

Поэтому консервативная власть претендует на монополию в области информации (изымаются радиоприемники, «глушатся» зарубежные радиопередачи). Так как врагу приписываются самые гнусные преступления, то возбуждается ненависть, оправдывающая самую сильную месть. Во время межнациональных конфликтов наблюдается деградация цивилизованности и человечность подвергается большому испытанию. Дозволительны даже варварские действия по отношению к противнику, а призывы к гуманности и благоразумию возбуждают подозрения в слабости и предательстве. Прочитав романы Белля и Ремарка, наши соотечественники обнаружили, что в гитлеровской армии служили не только «белокурые бестии». Но это произошло только после ослабления сталинской пропаганды, которая на закате жизни «вождя народов» приобрела откровенно шовинистический вид.

Последовательная межнациональная вражда возможна лишь «на расстоянии», когда борющиеся власти не допускают нейтральных контактов между рядовыми воинами «своих» и «чужих». Специально создается образ врага, который и является тем воображаемым противником, на которого должен напасть любой «порядочный» соотечественник. Для усиления своего влияния власть начинает использовать инструмент, который первоначально и по своей сути направлен на перевод конфликта в более мягкие формы. Речь идет о технике, именуемой риторикой — красноречием, методом убеждения. В разгорающемся межнациональном конфликте пропаганда использует традиции красноречия с предельной неразборчивостью. Уже античные риторики стремились создать классификацию чувств и технику их возбуждения у слушателей. Частично это требовалось для судебного красноречия, частично для политического, а частично — для создания художественных образов. Опираясь на античную традицию, М. В. Ломоносов в 1747 г. описал способы возбуждения такого агрессивного чувства, как гнев. Читатель может убедиться, сколь разработанной была риторическая техника усиления агрессивности задолго до появления средств массовой информации.

«Гневом называется великая скука, нанесенная досадою или обидою и соединенная с ненавистью того, кто обидел... Когда ритор в ком сию страсть против кого-нибудь возбудить хочет, должен представить:

1) что ему от того нанесена великая беда, обида или досада,

2) что он притом еще его презирает и осмехает,

3) что тою учиненною им обидою хвастает,

4) что грозится еще и впредь больше изобидеть,

5) что от него чинятся во всех добрых предприятиях препятствия,

6) или ежели он подчинен, то показать, что чинятся от него преслуша-ния и пустые отговорки,

7) буде же власть имеет, то сказать, что он незаконно и неправильно повелевает и излишно трудами отягощает или

8) что обида учинилась от того, на кого оной надеяться не можно было по сродству или по дружеству,

9) что оная обида нанесена вместо благодарения за учинение благодеяния,

10)или что она касается до тех, кого он любит,

11)что учинена от такого, кто много хуже породою, чином, учением, заслугами или возрастом и летами,

12)что тот, кому нанесена обида, много честнее и достойнее того, кто изобидел,

13)что сия обида и другим, которые хуже его, была бы нестерпима,

14)что и меньшей обиды снести невозможно,

15)ежели сему обидчику уступить, то и другие, на нее смотря, нападать станут,

16)ежели бы в его силе было, то бы он еще и больше изобидел,

17)также на гнев побуждает представление о непочтении,

18)или ежели кто радуется о чьем несчастии,

19)либо кто ругается тем, чего другой с великим трудом доступает,

20)сердимся и на тех, которые нерадостную весть приносят»[110]'.

Следует напомнить, что сама по себе риторическая техника (как завоевание культуры) направлена на убеждение другого, на избавление его от трудоемкого и болезненного обучения на собственных ошибках. Но в ситуации жесткой борьбы эта техника может стать инструментом манипуляции сознанием, превращающей человека в послушное орудие власти. Конфликтные группировки всегда облекают свои намерения и действия в благородные идеологические одежды. В каждой точке столкновения социальных или политических сил происходит «культурное оформление» борьбы — и с каждой стороны. В межнациональных конфликтах столкновение протекает под лозунгом высших ценностей, что еще больше обостряет схватку. Из сказанного не следует, что все конфликтующие нации «одним миром мазаны », что их лозунги — сплошная демагогия. История покажет, насколько справедливой или обоснованной была борьба той или иной нации в каждом конкретном случае. Но это произойдет потом, когда все горшки будут перебиты. Намного важнее привыкнуть к решению конфликтов с опорой на разумность и справедливость, не допуская крайних форм, используя механизмы «культурного» выхода из накаленных отношений.