Анализ психотерапевтического дискурса

Общая схема анализа дискурса в психотерапии опреде­ляется целями и задачами психотерапевтической помо­щи. Для этого терапевту необходимо владеть навыками анализа содержательной стороны высказываний клиента, т.е. уметь выделять бессознательные основы личностных концептов и моделей, лежащих в основе психологических трудностей и проблем (этому посвящены предыдущие главы книги), а также понимать лингвистические и се­мантические механизмы производства речевых высказы­ваний, в которых находят отражение эти проблемы.

В свою очередь, дискурс психотерапевта выстраивается так, чтобы в процессе терапевтического взаимодействия с клиентом он научился понимать роль неосознаваемых компонентов внутреннего опыта в возникновении своих проблем или невротических симптомов и, соответствен­но, находить продуктивные способы их разрешения и снятия. Содержательная сторона анализа определяется психоаналитической традицией (в широком смысле это­го слова), формальная — структурно-лингвистическими принципами текстового анализа.

Анализ дискурса как сложившаяся, устойчивая форма эпистемологической практики сформировался в 60-70 го­ды на стыке логики, лингвистики, психоанализа и фило­софии языка. Перечень его объектов весьма широк — это политические, идеологические, этносоциальные и социокультурные дискурсы о самых различных сторонах и ас­пектах человеческой жизни — от дискурса вещей (Ж.Бо-дрийяр) до советского политического дискурса (П.Серио) и дискурса трансгрессивной сексуальности (Ж-Делез). В отечественной традиции он известен очень мало и прак­тически не используется в качестве исследовательской парадигмы. Работы по анализу бессознательной основы психотерапевтического дискурса представлены, в основ­ном, лакановской школой..

Существуют два основных способа понимания предме­та анализа дискурса, выступающего в качестве единого объекта. Лингвистическая модель рассматривает дискурс как объект, с которым сталкивается исследователь, откры­вающий следы субъекта речи и языка, автора высказыва­ния, указывающие на присвоение языка говорящим субъ­ектом. Лакан называет их шифтерами или индексами, указывающими на того, кто говорит — разумно мысля­щий клиент или его Другой (желание реального, ирраци­ональный страх, логика психоза). В рамках психологичес­кой модели дискурс понимается как способ языкового конституирования субъекта, полный и всеобъемлющий репрезентант его внутреннего опыта. Психоанализ естест­венно сочетает эти две непротиворечивые и взаимно до­полняющие друг друга точки зрения.

В семиотическом пространстве психотерапии процесс анализа любого дискурса опирается на две материальные основы: архив и язык. Архив (в том понимании, которое сформировал для этого слова М.Фуко) — это, во-первых, совокупность текстов, содержащих описание теории и практики психотерапевтической работы в истории чело­веческой цивилизации. Во-вторых, это социальные ин­ституции, которые сохранили соответствующие формы практики, обеспечив условия для их воспроизводства, расширения, изменения, передачи. В-третьих, это уст­ройство (механизм), создающий разнообразные сочета­ния отдельных элементов, формирующих новые объекты, пополняющие архив. И наконец, это самонастраивающа­яся система с обратной связью, позволяющая регулиро­вать и детерминировать производство смыслов внутри указанного семиотического пространства.

Язык, обеспечивая саму возможность существования и производства значений и смыслов, образующих семиосферу психотерапии, представлен не только уникальнос­тью своих конкретных составляющих (семантики, син­таксиса и прагматики, изменяющихся в другом языке), но и общими (во всяком случае, для основных европей­ских языков) правилами оформления актов "психотера­певтической речи", функция которых представлена преж­де всего целями психотерапевтического воздействия.

Анализ дискурса как объект скорее психологии, чем лингвистики, опирается на ряд принципов,первым и важнейшим из которых является принцип субъектности. В противовес "чисто лингвистической" точке зрения, пола­гающей, что повседневное использование языка людьми (речь) не должно интересовать науку о языке, этот прин­цип восстанавливает в правах субъекта, автора и хозяина языковой реальности.

Прагматика психотерапевтического дискурса изучает не столько систему языка, сколько высказывание и гово­рение — речевые акты в качестве поступков, проявлений личностной активности. Ведь в психотерапии говорить — это не столько обмениваться информацией, сколько осу­ществлять вмешательство, воздействовать на собеседни­ка, владеть коммуникативной ситуацией, менять систему представлений клиента, его мысли и поведение.

Целевая функция актов речи психотерапевта и клиен­та может быть адекватно понята только в рамках семи­отической целостности аналитического процесса, где синонимия и двусмысленность, семантическое и аргументативное значение высказывания, содержание пресуппозиций гибко смещаются относительно некоего им­плицитного (подразумеваемого) центра, выражающего намерения обоих субъектов. Процесс высказывания, пре­образующий язык (существовавший до этого как возмож­ность) в дискурс, подразумевает доминирующую роль субъекта не только в прагматике, но и в семантико-синтаксических отношениях. "Кто говорит?", "почему?" и "зачем?" — вот основные вопросы, которые задает се­бе психотерапевт, слушая клиента. От ответов на них за­висит стратегия и тактика терапевтического анализа.

Второй принцип — диалогичности — можно назвать уче­том присутствия Другого. Он отсылает аналитика к пред­ставлению о необходимости точно атрибутировать выска­зывание некоему субъекту, который во многих случаях не обязательно совпадает с сознательным Я (эго) говорящего. Во всех случаях, когда один собеседник сказал нечто, чего вовсе не намеревался говорить, а его партнер услышал не то, что было произнесено (или не услышал произнесенно­го), мы имеем дело с удвоением участников диалога. Ре­флексия по поводу Другого, имеющего конститутивный характер, исходит из теории высказывания и под влияни­ем глубинной психологии (особенно структурного психо­анализа) претерпевает существенное расширение, затраги­вая проблему субъекта, тесно связанную с его незнанием как смысла высказывания, так и коннотативной семанти­ки произнесенного.

Присутствие Другого является составной частью речи любого субъекта, причем их диалог в психотерапии чаще понимается как противостояние, взаимоисключение, а не взаимодействие. Связь с Другим заключает рефлексию смысла высказываний в очень жесткие рамки. Кроме того, субъект речи детерминирован своей связью с внеш­ним миром, окружающей действительностью; это децен­трализованный, расщепленный субъект, причем расщепление, вводящее Другого, имеет конституирующий (для субъекта) и структурирующий (для дискурса) характер.

Психотерапевт, слушая речь клиента, всегда имеет в виду, что сама материальная структура языка позволяет, чтобы в линейности речевой цепочки звучала непредумы­шленная полифония, через которую и можно выявить следы бессознательного. Когда клиент говорит, он ис­пользует язык в том числе и как поразительный способ создания двусмысленности — к его услугам полисемия, омонимия, безграничные просторы коннотативных зна­чений, тропы (в особенности метафора и метонимия), риторические фигуры речи. В ходе речевого взаимодейст­вия всегда имеется что-нибудь дополнительное и непро­шеное, и не только в случае оговорки, когда "другое оз­начающее" занимает в цепочке место запланированного, а постоянно, за счет избытка смысла по сравнению с тем, что хотелось высказать, так что ни один говорящий субъ­ект не может похвастаться тем, что он имеет власть над многочисленными отзвуками произнесенного.

Это свойство акта речи я, вслед за Ж-Отье-Ревю [27], склонна считать неизбежным и позитивным. Психоанали­тическая терапия имеет сугубо лингвистический характер. Она возможна лишь постольку, поскольку клиенты гово­рят больше, чем знают, не знают, что говорят, говорят не то, что произносят и т.п. Дискурс весь пронизан бессозна­тельным вследствие того, что структурно внутри субъекта имеется Другой. Разведение позиций субъекта и Другого, равно как и атрибуция дискурса одному из них, возможны чисто лингвистическим способом, при котором Я рассма­тривается как означающее, "шифтер" или индикатив, ука­зывающий в подлежащем того, кто ведет речь. Соответст­венно, ответ аналитика может быть обращен к субъекту, или Другому, или адресоваться им обоим. Так анализ дис­курса позволяет терапевту в ходе беседы с клиентом вклю­читься в полифонию составляющих ее голосов.

Третий принцип — это принцип идеологичности. Понятие идеологии здесь используется в буквалистском его значе­нии, как совокупность некоторых скрытых идей, не всегда и не полностью осознаваемое влияние которых обуславливает смысл высказываний, слагающих дискурс. Идеи, вы­ступающие как вторичные означающие дискурса, распола­гаются в пространстве коннотативной семантики высказы­ваний и определяют скрытый смысл речи, который способен заменить и вытеснить явный в любой момент. В психотерапии искусство аналитика должно быть выше способности клиента жонглировать скрытым смыслом своего дискурса, иначе терапевт не сможет проводить осознанную стратегию воздействия и рано или поздно окажется в плену бессознательных намерений своего собе­седника. Множество пустых, ни к чему не ведущих тера­певтических сеансов возникает именно по этой причине.

Изучение различных способов идеологической "дефор­мации" дискурса клиента позволяет аналитику наметить конечную цель терапии. Учитывая коннотативные смыс­лы, последний лучше понимает, совокупность каких бес­сознательных идей (содержаний, мотивов) пропитывает речь пациента и может прямо указать на них, осуществив тем самым демистификацию совместного дискурсивного пространства.

Четвертый принцип — интенциональности — предпола­гает понимание сознательных и учет бессознательных ин­тенций клиента в качестве множественного субъекта вы­сказываний. Как правило, даже небольшие по объему фрагменты дискурса могут содержать несколько различ­ных, часто противоположно направленных и даже взаим­но исключающих друг друга намерений и стремлений. Процесс вытеснения, безусловно, определяет основные противоречия, связанные с желанием одновременно вы­сказать и утаить бессознательные означаемые, связанные с личностью клиента и историей его жизни.

Различные интенции клиента в дискурсе могут быть представлены как интенции высказываний и интенции сопровождающих эти высказывания значимых пережива­ний. Поэтому (в особенности, если переживания интен­сивно эмоционально окрашены и очевидно модулируют процесс порождения высказываний) необходим феноме­нологический анализ, позволяющий развести указанные типы намерений. Это важно прежде всего для тех особенностей высказываний клиента, которые обусловлены трансферентными отношениями. В равной степени в дискурсе терапевта должны быть замечены и учтены ин­тенции, вызванные контр-переносом.

Помимо этих четырех основных принципов, которые могут быть положены в основу анализа психотерапевти­ческого дискурса, нужно учитывать также следующее. В процессе анализа рассеянное множество высказываний приводится к позиционному единству. Производимая пе­регруппировка высказываний соответствует некоторой "точке зарождения" дискурса, понимаемой не как субъ­ективная форма, а, скорее, как позиция субъекта, задаю­щая определенную формацию дискурса. Каждая дискурсная формация определяет то, что может и должно быть сказано в зависимости от позиции субъекта. Комплекс дискурсных формаций в целом определяет "универсум" высказываемого и устанавливает границы речи клиента.

При анализе высказываемое в отношении субъекта оп­ределяется связью между различными дискурсными фор­мациями. Эти формации очерчивают некоторую иден­тичность, не обязательно совпадающую с предъявляемой в ходе терапии (в психоанализе — обязательноне совпа­дающую). Учитывая, что клиент не всегда говорит "от своего имени", можно предполагать, что он имеет статус субъекта высказывания, который определяется той дис­курсивной формацией, в которую он попадает. Аналитик обязан помнить, что разнообразие дискурсивных форма­ций отнюдь не является случайным, оно детерминирова­но ядром устойчивых смыслов, конфигурация которых и составляет основу проблемы клиента.

Как для терапевта, так и для клиента актуальный дис­курс всегда соотносится с "уже сказанным" и "уже слы­шанным". В концептуальной практике анализа дискурса эти особенности конкретного дискурса называют преконструктом. В психотерапии преконструкт образуют рамки терапевтических отношений, взаимно направленные ожидания терапевта и клиента и их устойчивые личностно-смысловые системы, актуализирующиеся в процессе понимания и оценки личности собеседника. В качестве отметок, "следов" предшествующих дискурсов (или от­дельных высказываний) преконструкт обеспечивает эф­фект очевидности. Любой терапевт хорошо знаком с са­мо собой разумеющимися, очевидными выводами и утверждениями клиентов, которые в конечном счете ока­зываются либо неверными от начала до конца, либо во­обще не поддающимися верификации в силу нарушения логики предикатов⁷³.

Очевидность, на которую рассчитывает клиент, при­дает его речевой деятельности иллюзорность, являющую­ся важным аспектом его способа высказывания. Можно говорить о "прозрачности" дискурса клиента, понимая ее как совокупность очевидностей, эффектов дискурса, которые пронизывают производство смыслов; парадок­сальным образом в результате формируется "затемненность" границ между смыслом и его субъектом. Клиент в определенном смысле постепенно становится залож­ником высказанного им, он уже не может изменить смысл в соответствии со внезапно возникшим намере­нием. В его распоряжении остается лишь иносказание (перифраз).

Для терапевта-аналитика выделение иносказаний в речи клиента имеет первостепенное значение. С его по­мощью можно наблюдать связь между различными по­зициями субъекта, его переходы из одной дискурсной формации в другую, поскольку все они связаны между собой отношениями перифразирования. Иносказание — безошибочный диагностический признак присутствия Другого (Иного), а вся совокупность перифраз задает расстояния между смыслами в различных, связанных между собой дискурсных образованиях. Посредством иносказаний смыслы (и субъекты) сближаются друг с другом и удаляются друг от друга, смешиваются и раз­личаются. Это происходит в силу того, что субъект (кли­ент), сконцентрировавшись в самом себе (на своей про­блеме), при производстве смысла рассматривает себя не как предмет высказывания (референции), а как сово­купность связей между различными дискурсными фор­мациями.

Наличие преконструктов обеспечивает порождение эф­фекта значения внутри дискурсной формации, благодаря чему субъект высказывания (клиент) может занять поло­жение, способствующее иллюзии субъективности, т.е. ил­люзии того, что он (субъект) и есть источник смысла. Все происходит таким образом, как если бы язык сам по себе поставлял элементы, требуемые для создания "необходи­мой конституирующей иллюзии субъекта". Фактически же в процессе производства дискурса имеет место двойное вытеснение: сначала клиент отторгает тот факт, что смысл высказывания формируется в процессе, детерминирован­ном законами языка (внележащими частной логике субъ­екта)⁷⁴. Затем он "забывает" о разделении субъективного семиотического пространства, посредством которого в нем формируется зона высказанного (явного) и отбро­шенного (невысказанного, тайного). Разумеется, чаще всего отбрасываются (в качестве второстепенных, неваж­ных) как раз те моменты, совокупность которых составля­ет "неудобные" аспекты смысла. Могу добавить, что в анализе литературно-художественных и политических дискурсов это называется "эффектом Мюнхгаузена".

В дискурсе терапевта присутствие преконструкта обус­ловлено прежде всего его теоретическими знаниями и установками, сформировавшимися в рамках одной или нескольких психотерапевтических школ. Элементы дискурсивных практик психоанализа, теории М.Кляйн и интерперсонального подхода Г.С.Салливана могут со­ставлять, к примеру, "материально-историческую объек­тивность" дискурса терапевта, работающего с глубинны­ми нарушениями межличностных отношений; правила индирективной терапии определяют стиль работы и по­рядок дискурса консультанта в ходе проведения роджерианского интервью. Профессиональная идентификация терапевта с той или иной психологической теорией де­терминирует его дискурс, навязывая и одновременно скрывая его подчинение под видимостью независимости субъекта отдельно взятого высказывания.

В процессе рассказывания личной истории дискурс клиента апеллирует к совокупности смыслов внутреннего опыта, используя формулы, конституирующие первона­чальный, воображаемый дискурс, относящийся к области памяти. Это проявляется в ритуалах непрерывности, кото­рые перекраивают время, соединяя смысл актуальных высказываний с прошлыми и будущими формациями ин­дивидуального дискурса. Такие ритуалы наблюдаются также в процессе структурирования продолжительной по времени терапевтической работы психоаналитического характера. Эта ритуализация имеет лингвистическую природу, поскольку опирается на гибкую систему транс­формаций глагольных времен, а не на традиционные ре­чевые формулы. Ритуалы непрерывности соотносятся с формами умолчания — любой психоаналитик знает: то, что не высказано, тоже имеет смысл.

Молчание и умалчивание в анализе психотерапевтиче­ского дискурса важны своей конститутивной ролью. Как правило, в речи клиента всегда имеется основополагаю­щее умолчание, соответствующее сильно вытесненным, глубинным слоям бессознательного, локальное умолча­ние, соотносимое с иррелевантными обсуждаемой про­блеме аспектами опыта, и замещающее умолчание, со­ставляющее суть того, что можно назвать "речевой политикой": говорить об А, чтобы не высказать В. Про­цесс умалчивания связан с борьбой смыслов и нарушени­ем свободы передвижений из одной дискурсной форма­ции в другую. При исключении некоторых смыслов в речи клиента возникают семантические зоны (а, следова­тельно, и позиции субъекта), которые он не может зани­мать, так как они становятся для него запретными. Пси­хотерапевт в качестве пансемиотического субъекта может говорить с этих позиций, возвращая клиента в сферу то­го, о чем он пытался умолчать. Это весьма эффективный способ работы с сопротивлением.

В конечном счете, анализ дискурса в ходе психотера­певтического взаимодействия представляет собой проце­дуру, посредством которой терапевт способен преодолеть исходящее от клиента принуждение к интерпретации (од­ной из возможных, которая, тем не менее, представляет­ся последнему единственно верной). Бессознательная идеология речи клиента образует смысловое и семантиче­ское ядро его проблемы, а запрос определяется возмож­ностью понимания. Задачей аналитика является понима­ние властной (детерминирующей) роли бессознательных содержаний, в рамках которой конкретная интерпрета­ция тяготеет не к недостатку смысла (его сокрытию, ис­кажению, изъяну), а к избытку, насыщению, исчерпыва­ющей полноте, производящей эффект очевидности.

Анализ предоставляет возможность рассматривать смысл как незаполненный, свободный для множества различных интерпретаций. Ассимилируя результаты та­кого взаимодействия, клиент в итоге оказывается спосо­бен включить в свой дискурс сделанные совместно с ана­литиком открытия, проливающие свет на подлинную природу его трудностей и проблем, и выбрать адекватный способ их разрешения и преодоления.

Общую графическую схему анализа психотерапевтичес­кого дискурса представлена на следующей странице.

Таким образом, формальная сторона анализа бессозна­тельных компонентов дискурса, опирающаяся на пере­численные выше принципы, представлена интерпретативными процедурами лингвистического характера. Однако модифицированной парадигмы текстового анализа недо­статочно для того, чтобы обеспечить адекватное и психо­терапевтически конструктивное понимание речи клиента. Необходимо хотя бы в общих чертах описать стратегию идентификации имеющейся у клиента бессознательной основы психического моделирования реальности (см. па­раграф 8.1), которая рассматривается как источник воз­никновения проблем и, следовательно, основной объект терапевтического воздействия. Здесь и далее речь пойдет о способе установления соответствия между дескриптив­ным бессознательным (в его фрейдовском понимании как психического процесса, существование которого следует предполагать, выводить на основе наблюдения явлений душевной жизни, которые иначе оказываются необъясни­мыми), и динамическим бессознательным.

Утверждение реальности бессознательного есть, как известно, ядро психоаналитического теории, ее сущность. Все, что можно с достоверностью узнать о его природе -это общий способ, при помощи которого бессознатель­ные влечения в качестве интенциональных актов органи­зуют и трансформируют опыт субъекта. Различие между сознательным и бессознательным ментальным актом со­стоит в том, что последний выполняется без референции к субъекту, который, таким образом, остается в неведе­нии относительно собственных намерений.

Такое понимание созидающей (конститутивной) функ­ции бессознательного дает возможность прагматически интерпретировать дискурс клиента с точки зрения имею­щихся в нем разрывов ("зияний"), которые и выступают индикаторами глубинных проблем. А поскольку цент­ральным моментом психоаналитической терапии приня­то считать установление связи сознания (Эго) с вытес­ненными содержаниями и представлениями, то понятно, почему заполнение разрывов и лакун в дискурсе клиента является действенным способом оказания ему психоло­гической помощи. Это, собственно, и есть форма присут­ствия речевых аналитических техник в глубинной психо­терапиикак таковой.

Примечания

Глава 1

¹ Все эти книги уже вышли: Р.Р.Гринсон, "Техника и практика психо­анализа", Воронеж, 1994; Ф.Перлз, "Гештальт-подход и свидетель терапии", Москва, 1996; Д.Фэйдимен, Р.фрейгер, "Теория и практи­ка личностно-ориентированной психологии", Москва, 1996. А тогда у нас были только старые (ермаковские) издания Фрейда и одна-единственная книжечка Юнга, "Архетип и символ" (1991).

² К. Рудестам. Групповая психотерапия. — М., 1990.

³ "Московский психотерапевтический журнал" начал выходить в 1992 г.

⁴ "Техники психологического консультирования", "Экопси", 1993.

⁵ В.Макдоиальд. Руководствопо субмодальностям (психотерапия но­вой волны). -Воронеж: НПО "МОДЭК", 1994. - 89 с.

⁶ Москва, "Алетсйа", 1998.

⁷ Может быть, несколько смягченной позицией отличаются преподаватели, читающие общие курсы по психологическому консультиро­ванию и психотерапии. На лекциях им приходится излагать различные точки зрения на природу и сущность психотерапевтической де­ятельности. Однако практически (здесь я опираюсь на свидетельства более двух десятков коллег) в практической работе с клиентами большинство предпочитает какой-то один любимый подход.

⁸ См. р-ты Г.Элленбергера, Э.Рудинеско, Ф.Александера и Ш.Селесника (есть русский перевод), Л.Шертока и др.

⁹ Симферополь: Таврида, 1993. — 286 с.

Глава 2

¹⁰ Известный психоаналитик, главный редактор "Международного жур­нала психоанализа" и "Международного психоаналитического обо­зрения", президент Европейской психоаналитической федерации, обучающий и практикующий аналитик клиники Маудсли (Лондон).

¹¹ Анализу сновидений посвящена отдельная (седьмая) глава настоя­щей книги.

¹² Это выражение М.Фуко можно использовать как определение.

¹³ По классификации Э.Гловсра [см.б7, с.155].

¹⁴ Межсистемными называются конфликты между отдельными психи­ческими системами (эго и ид, эго и суперэго), внутрисистемными — противоречия в одной и той же системе (например, конкурирующие влечения).

¹⁵ Термин М.Кляйн, см. об этом далее.

¹⁶ Стремление рассматривать естественно происходящие процессы как результат чьей-либо деятельности, в данном контексте — чаще всего злонамеренной.

¹⁷ "Культурная сексуальная мораль и современная нервозность", рус.пер. см. в [74, с.15-34].

Глава 3

¹⁸ Хорошей литературной иллюстрацией может служить роман Ф.Скот­та Фитцджеральда "Ночь нежна".

¹⁹ Способов выражения, психических репрезентаций (например, обра­зов объектов влечения или представлений о формах удовлетворения).

²⁰ Коммунитас — понятие, введенное известным этнологом В. Тэрнером для характеристики образа жизни примитивных сообществ. Этим термином он обозначал особый тип близких, дружественных отноше­ний, "опыт, проникающий до самых корней бытия каждого человека и дающий глубинное переживание общности со всем человечеством", состояние, в котором каждая личность переживает во всей экзистен­циальной полноте существование другой. Нормативная коммунитас — это "место, где экзистенциальная коммунитас формируется как прочная социальная система", а идеологическая коммунитас есть претензия общества или системы на организацию соответствующего опыта как главной ценности своих членов [см. 68, гл. 3, 4].

²¹ В лакановском смысле этого слова, см. раздел 6.

²² См. об этом подробнее в параграфе 5.5.

Глава 4

²³ Программное для глубинной психологии, не случайно так называет­ся одна из ключевых по данной проблематике работ К.Г.Юнга. Правда, последний не рассматривает процесс личностного роста (индивидуацию) столь односторонне и прямолинейно. Под таким названием эта работа Ференци увидела свет на англий­ском и французском языках. ²⁵ В переводе Мориса Ваксмахера.

²⁶ В психоаналитическом понимании этого слова — привычный способ взаимодействия эго с внешней и внутренней реальностью (требова­ниями ид и супер-эго).

²⁷ Метонимия — фигура речи, смещающая субъект или объект дейст­вия ("весь город об этом говорит" — вместо "жители города"). ²⁸ Разумеется, в описываемом случае стрелки идут в обратном направ­лении.

²⁹ Мимесис — воспроизведение, копирование, имитация одним объек­том (телом) движений, поведения, переживаний другого.

³⁰ Принято различать позитивную и негативную формы комплекса — нс хорошую и плохую, а прямую и обратную (как фотография и не­гатив). Любовь к родителю противоположною пола — это прямая форма, а привязанность девочки к матери или мальчика к отцу — об­ратная. Отто Ранк считал, что в эдиповом комплексе биологический компонент влечения направлен к родителю противоположного пола, а психологический, соответственно, к другому.

³¹ Отдельно в главе 6 рассматриваются взгляды Ж.Лакана по этой проблеме.

³² См. прим. 14.

³³ Выбор объекта по типу опоры, в данном случае — выбор (в качестве объекта влечения) заботливой любящей женщины, похожей на мать.

³⁴ По Юнгу, границы психологической и личностной зрелости сильно сдвинуты к концу жизни. Он был не склонен считать по-настояще­му взрослыми даже 30-летних, за что и подвергался упрекам в идеа­лизации старости.

Глава 5

³⁵ Локус контроля или уровень субъективного контроля личности (УСК) — понятие, введенное Дж. Роттером [120] для характеристики того, где именно субъект локализует контроль за событиями собст­венной жизни — вовне или в себе самом. Здоровые, зрелые и соци­ально успешные индивиды, как правило, обладают внутренним локусом контроля. Существуют методы диагностики этого личностно­го свойства, наиболее распространенным в отечественной традиции является вопросник УСК [см. I].

³⁶ Виктимность — бессознательное стремление стать жертвой трагиче­ского происшествия.

³⁷ Буквально это слово значит "держать на руках".

³⁸ Аутизм — это тяжелая форма психопатологии (в частности, при ши­зофрении), при которой человек практически полностью отказывает­ся контактировать с внешним миром. Аутичные дети могут сутками сидеть в углу, лицом к стене, не двигаясь, ни с кем не разговаривая, нс проявляя никакого интереса к окружающей действительности.

³⁹ Рус. пер. см. в сборнике ее работ под общим названием "Культура и мир детства" - М.: Наука, 1988 - 429 с.

⁴⁰ "Окнофил" — буквально "любящий цепляться, держаться" (от гре­ческого okneo — ухватывать, удерживать). Слово "филобат" образо­вано по аналогии с "акробат" — ходящий по краю пространства; а филобат — ходящий по краю любви.

⁴¹ Русское местоимение "Я" нс передает оттенков смысловых различий. Я как "Эго" — сознание и самосознание личности, Я как "сэлф" — сущность, индивидуальная природа личности (в юнгианстве и других подходах — в частности, Кохутом — используется понятие "Самость").

⁴² В диалоге"Пир".

⁴³ Ф.Перлз так просто бравирует своими трансферентными злоупотреб­лениями — это, по-моему, один из основных мотивов книги "Внут­ри и вне помойного ведра". Впрочем, его последователи (И. и М.Польстер, С.Женжер) склонны занимать более сдержанную позицию.

Глава 6

⁴⁴ Намного раньше сходные идеи развивал известный американский философ Чарльз Сандерс Пирс [1191, предложивший описывать прагматику человеческой жизни при помощи очень похожих катего­рий Первичности, Вторичности и Третичности.

⁴⁵ Очерк О.Паса называется "Дохляк и другие крайности" [см. 50).

⁴⁶ По выражению Хайдеггера.

⁴⁷ Любое выражение понимается буквально. "Не могу сказать, что бо­юсь" — боюсь и не могу в этом признаться, и т.д.

⁴⁸ Форма сексуального извращения, состоящая в подглядывании за ин­тимными действиями другого человека — обнажением, половым ак­том и т.п.

⁴⁹ Перверсия — принятый в клинике термин, обозначающий извращение.

⁵⁰ Концепцию смысла как эффекта, происходящего "на поверхности" соприкосновения вещей (событий) и их описаний см. у Ж.Делеза [14]. Не могу удержаться от упоминания совершенно потрясающей книги

⁵¹ Барбары О'Брайен "Операторы и вещи" (М.: Класс, 1996). Это "не­обыкновенное путешествие в безумие и обратно" — документальная история психотического фантазма, записанная самой больной после выздоровления.

⁵² Перевод А.В.Гавриленко, А.П.Толочко.

⁵³ Лакан называет его объектом 'а'.

⁵⁴ Перформатив — тип высказывания, эквивалентный действию или поступку. Например, "я пишу" есть сообщениеоб акте писания, а нс сам этот акт, в то время, как "я прошу" — это и есть сам акт прось­бы, а нс информация о ней.

⁵⁵ Как пишет Лакан,"во всем своем совершенстве" — это себя созна­ющее, всс-сознающее существо у Гегеля,это истина как не-сокрытость, не-потаенность (алстсйя) у Хайдеггера и т.п.

Глава 7

⁵⁶ Сравнение аналитика с археологом принадлежит самому Фрейду, эту метафору он использует в работе "Конструкции в анализе" [76].

⁵⁷ Дневными остатками Фрейд называл реальные события (обычно не­давние), которые в искаженном и переработанном виде представле­ны в сновидениях.

⁵⁸ По мнению Ю.Кристевой [ИЗ], говорящий субъект расщеплен меж­ду сознанием и бессознательным, т.е. одни и те же речевые формы воплощают как сознательные намерения говорящего, так и вытес­ненные содержания, которые человек не способен вспомнить, и в то же время нс может забыть.

⁵⁹ Это второй том "Семинаров" Ж.Лакана.

⁶⁰ Термин Лакана, посредством которого обозначается особый статус вытесненного в структуре Символического. Говоря о насильствен­ном исключении вытесненных переживаний или воспоминаний, психоаналитик подчеркивает присущий им динамизм: вытесненное, будучи "невидимым" для Эго, оказываег мощное влияние на пове­дение и действия субъекта. В данном случае о присутствии такого вытеснения свидетельствует аффект страха.

⁶¹ В одном из своих последних семинаров Лакан предложил рассматри­вать Реальное, Воображаемое и Символическое в качестве трех ко­лец, соединенных четвертым — симптомом.

⁶² Имагинация — по-латыни "воображение", имаго — "образ". Как ви­дим, древние рассматривали воображение прежде всего как создание образов. Прилагательное "имагинативный" означает "относящийся к воображению" или "образный", но ни в коем случае нс "вообража­емый" в лакановском понимании этого слова.

⁶³ По-моему, это сюжет одного из рассказов Александра Грина.

⁶⁴ См. об этом подробнее в его работах — таких, как "Aion", "Воспоми­нания. Сновидения. Размышления", "Психология и алхимия" и др.

⁶⁵ На одной из книжных полок у меня стоят фигурки котов и кошек.

⁶⁶ Ж. Делез.Фуко. — М.: Изд-во гуманитарной литературы, 1998. — 172 с.

⁶⁷ Известный в Северной Европе мифологический сюжет: смерть в ви­де охотника, война как охота демонических существ.

⁶⁸ Фильм напряженного действия, "психологический боевик".

Глава 8

⁶⁹ Киев: Софии Ltd., 1996 г.

⁷⁰ Универсум традиционно понимается в философии как "все сущее", "мир как целое".

⁷¹ См. подробнее о них в более ранней работе [24].

⁷² См., например, недавно переведенную у нас работу Э.Гловера "Фрейд или Юнг" — СПб.: Академический проект, 1999. — 206 с.

⁷³ Ср. формулировку парадокса Мура: "Идет дождь, но я так не считаю" с утверждением типа "Муж обеспечивает семью, но я так думаю".

⁷⁴ Клиент произносит, например, фразу "Не могу сказать, что я свою жену ненавижу", полагая, что ее смысл состоит утверждении, что он нс испытывает ненависти к жене. На самом деле значение фразы — в том, что он нс может сказать о своей ненависти.

Сведения об авторе

Надежда Федоровна Калина — известный глубинный психолог и психотерапевт. Заведует кафедрой клиничес­кой психологии и психотерапии Таврического Нацио­нального университета им. В.И. Вернадского (Симферо­поль). Автор 5 книг: "Речевое общение в психотерапии" (1994), "Основы юнгианства анализа сновидений" (1996), "Основы психотерапии" (1997), "Лики ментальности и поле политики (1998, в соавт.), "Лингвистическая психо­терапия" (1999).

В апреле 2000 г. в Институте психологии им. Г.С. Костюка (Киев) защитила докторскую диссертацию по теме "Лингвистическая психотерапия". Область научных ин­тересов — глубинная структурный психоанализ, постмо­дернистские рефлексии бессознательного . Практикую­щий и обучающий псиоаналитик, супервизор (Крым).