Глава v воинская этика

Любое сообщество является носителем определенного типа этики. Не стало исключением и сообщество воинов.

В разные исторические периоды воинские сообщества назывались по-разному, имели не­одинаковое число приверженцев и обладали различной степенью влияния на общество. Но независимо от территориальной и национальной принадлежности, а также исторического перио­да, в котором они существовали, воинские объе­динения всегда имели свои нравственные законоустановления.

"Этика" переводится с греческого как "обы­чай". Независимо от буквального смысла, это понятие стало применяться в качестве названия философской науки, предметом изучения кото­рой стала мораль'. Мораль необходима для со­гласования людей. О необходимости появле­ния на свет этой науки говорит хотя бы ее весь­ма солидный возраст. Этику можно считать, в полном смысле слова, практической философи­ей, насущно необходимой для решения нрав­ственных проблем.

Нравственность — это русский синоним морали. Таким образом, традиционная этика на Руси была выражена в нравоучениях. У боль­шинства нравоучения ассоциируются либо с ре­лигиозной пропагандой, либо с формальными нотациями на тему нравственности.

Нельзя сказать, что люди по своей приро­де целиком и полностью аморальны, поэтому любые разговоры о нравственности вгоняют их в тоску или состояние апатии.

Просто люди, хотят они того или нет, ге­нетически склонны к тому или иному комплек­су нравов.

Вдумайтесь хотя бы в звучание самого сло­ва "нравы". Не надо иметь семь пядей во лбу, чтобы понять ясную как день истину: нравы — это то, что НРАВИТСЯ, то, от чего человек ис­пытывает положительные ощущения. Таким образом, мораль (или, точнее, нравственность) прежде всего должна удовлетворять природным наклонностям индивида, только тогда она мо­жет превратиться в обычай, имеющий общественную ценность для какой бы то ни было социальной прослойки. Только в этом случае можно надеяться на то, что нравы станут нор­мами поведения, став символом поддержания общественной дисциплины. Если природные задатки диктуют одно, а общепризнанная нрав­ственность — противоположное, то неизбежно возникает состояние морального конфликта между человеком и обществом.

Возьмем такой пример. Многие люди с воинскими задатками проходят этап самоопре­деления с выраженным моральным конфликтом. В этой фазе в сознании воина остро встают об­щественные противоречия, приобретая глубо­ко личностную окраску. Постепенно внешние противоречия начинают распознаваться как внутренние. Так, осуществление поступка во имя достижения одной нравственной цели ведет к опровержению другой нравственной идеи, ко­торая для человека представляется не менее ценной. Итак, предположим, потенциальному воину попалась на глаза литература, убедительно разоблачающая его не до конца сформирован­ные этические идеалы. В недавнем прошлом типичным конфликтом в этой области можно было считать столкновение морали воинов с моралью глобальных религиозных течений. В нынешнее время это столкновение политичес­ких взглядов на мораль общества с моралью воинов.

Что же происходит в таких столкновени­ях? Пока можно констатировать, что воинская мораль была много раз побеждаема словоблу­дием политиков, лживыми постулатами священ­ников, деньгами торговцев и всепожирающим разложенчеством низших классов. Таким обра­зом, воинская мораль подчинялась либо проду­манной политической или религиозной пропа­ганде, либо гибла, попав в среду толстосумов, либо забывалась в рутине труда и быта черных сословий. И все-таки, несмотря на постоянную смену идеологических противников, постоянно существовало то, что никогда никому не удава­лось уничтожить до конца — воинская нрав­ственность.

Обратим свои мысли к истории. Уже ле­гендарный период истории человечества дает нам ярчайшие примеры воинской нравственно­сти. Вспомните хотя бы всем известного героя греческих мифов, сына бога-громовержца Зевса и дочери царя Алкмена — Геракла. Рожден­ный земной женщиной смертным человеком Геракл прожил жизнь, полную лишений, тяже­лого ратного труда и самоотречения, чем при­вел себя к бессмертию. Вы скажете — это всего лишь символ прошлых эпох. Да, это так. А разве не символично, что до сих пор выдающиеся пол­ководцы и воины всего мира вынуждены слу­жить ничтожным правителям, выполняя их при­хоти, как это вынужден был делать Геракл, служа Эврисфею? Разве не символично, что до сих пор воины делают все возможное и невозможное, в полном смысле слова жерт­вуя всей своей жизнью, ради спокойствия и мирного существования Отечества? Мы не при­выкли пользоваться символическим языком для постижения закономерностей жизни, высокомер­но считая его прерогативой "детства человече­ства", обедняя тем самым свое понимание и лишая себя возможности смотреть в будущее.

К символам прошлого можно отнести и различные кодексы поведения воинов, ставшие словесным воплощением воинского духа. Лю­бой моральный кодекс продиктован идеей фор­мирования нравственных норм, обязательных к исполнению. Одной из разновидностей мо­ральных норм можно считать воинскую клятву или, что более привычно нам, — присягу. Вот пример присяги, которую давали римские ле­гионеры еще до новой эры: "Клянусь повино­ваться начальникам моим и употреблять все силы к тому, что они мне прикажут". Эта короткая фраза подразумевает, что дающий ее воин при­вержен своему делу, именно эта верность воин­скому долгу и гарантирует неукоснительное вы­полнение добровольно взятых на себя обяза­тельств, а вовсе не тупое рабское подчинение авторитету, как может показаться неискушен­ному читателю.

Кстати, что касается авторитета военачаль­ников в среде подчиненных, могу привести не­сколько, ставших уже хрестоматийными, при­меров. Взять хотя бы обычаи европейских, вар­варских племен. Например, такой. Чем храб­рее и искуснее воин, тем ближе он к князю. Уже одно это обстоятельство говорит о том ме­сте, которое занимали полководцы. Вернувший­ся живым из боя, в котором погиб вождь, на всю жизнь покрывал себя позором и бесчесть­ем. Князья сражаются за победу, дружинники за князя. Только так, а не иначе.

Авторитет — понятие объемное, и завое­вывался он не только в бою. Например, некото­рые римские полководцы прославились тем, что вели скромный образ жизни, избегали роскоши и излишеств, нередко вместе с простыми вои­нами трудились над возведением фортифика­ционных сооружений. Один из прославленных римских полководцев, являвшийся одновремен­но консулом, Квинт Фабриций был настолько беден, что не мог дать своим дочерям придано­го. Ему пришлось принять помощь от сената. Такое поведение и образ жизни вовсе не счита­лись для полководца чем-то исключительным, и, уж тем более, это не было саморекламой.

Первоначально воин подчинялся идеям ас­кетизма. Кому, как не воину, было знать о важ­ности высокой физической выносливости в его деле, о необходимости тренировать в себе спо­собности к стойкому перенесению крайних ли­шений. Да и само понятие аскетизм происходит от греческого "askeo", что значит "упражнять­ся". По-русски это понятие можно обозначить словом "привыкать", или получать навыки в деле отрешения от излишних потребностей тела и души. Первыми обрядовыми упражнениями такого рода в древности служили процедуры посвящения подростков в мужчин; юноше вну­шалась мысль о жизненной необходимости стой­ко переносить невзгоды и лишения. Это уже благодаря стараниям христиан понятие аскетиз­ма деградировало до идеи "умерщвления плоти для воссоединения с богом".

Трудные обряды посвящения были той необходимой составляющей, которая позволя­ла с детства прививать понятие о воинской дис­циплине. Только при таком подходе впослед­ствии можно было рассчитывать на то, что бу­дет обеспечен порядок действий в войсках, их согласованность с моральными нормами, нор­мами поведения и способами обеспечения этого порядка. Тем не менее форм обеспечения дис­циплины может быть великое множество — от прямого физического насилия до диктата само­сознания личности.

На прямом насилии всегда держалась ис­кусственно созданная армия, куда, в прямом смысле слова, пинками сгоняют рекрутов и за­ставляют их подчиняться под угрозой наказа­ния и смерти. Но история знает и другие при­меры. "Во время отступления французов в 1812 году арьергардом великой армии командовал Ней. Он был пешком, сам нес в руках ружье, и его слушались не потому, что он был герцог или маршал. Что такое безлошадный маршал, не имеющий ни свиты, ни штаба, без шляпы, с головой, повязанной платком, в рваных, гряз­ных сапогах? Его слушались потому, что он был истинный начальник, по его собственному достоинству. Он олицетворял совесть и честь и господствовал над потерявшей сознание толпой, карабкавшейся в русских снегах". Так писал о маршале Нее французский историк Сорели. В лице Нея мы сталкиваемся с самым сильным видом авторитета — с авторитетом нравствен­ным. Это не что иное, как духовная власть над сознанием окружающих, оказывающая сильней­шее влияние на умы и поступки людей, подчи­ненных воле духовного авторитета личности.

Носители духовно-нравственного автори­тета, в той или иной степени, своей жизнью и поступками начинают служить для тех, кто под­чинен их духовной воле, как вполне осязаемый и конкретный идеал, воплощающий в себе все наиболее ценные представления о нравствен­ном поведении. Стоит ли говорить, что нрав­ственный идеал воина, состоящий из наиболее типичных для него черт нравственного поведе­ния, сильно отличается от нравственного идеа­ла других классов и сословий общества. Да и внутри самой воинской формации нравствен­ные идеалы существенно разнятся в зависимос­ти от национальных и культурных особеннос­тей.

Европа периода XI—XV веков подарила мировой воинской культуре феномен рыцарства² . Символично, что становление рыцаря проис­ходило в три этапа, каждый из которых длился по семь лет. По достижении двадцати одного года соискатели проходили обряд посвящения в рыцари. Как тут не вспомнить легендарных спартанцев, обучение которых тоже проходило в три этапа, а по достижении двадцати лет сле­довал экзамен — знаменитая крипития.

Последним этапом посвящения в рыцари была торжественная клятва, представлявшая не что иное, как моральный кодекс рыцарства. Предлагаю его вашему вниманию:

1. Чтить Бога и сражаться за веру.

2. Верно служить своему государю и храб­ро сражаться за него.

3. Защищать слабых, вдов, сирот, благо­родных девиц, во имя их жертвуя собой.

4. Никого не обижать, не захватывать чу­жого имущества и вступать в бой с теми, кто это делает.

5. Руководствоваться только славой и доб­родетелью, а не выгодой, барышом, наградой, корыстью.

6. Воевать только за общественное благо.

7. Уважать честь, чин и войсковое товари­щество, не стремясь к превосходству над бое­выми товарищами.

8. Не сражаться в сопровождении других против одного.

9. Не пускать в ход острие меча в турни­рах или других битвах для забавы.

10. Соблюдать все правила, существующие для военнопленного в случае пленения.

11. Быть верным своим боевым товарищам и блюсти их честь даже в их отсутствие.

12. При странствиях не искать легких пу­тей, не уклоняться от боя.

13. Никогда не брать ни пенсии, ни жало­ванья от иностранного государя.

14. Командуя полицией, сделать все, что­бы в стране был порядок и дисциплина и не проявлялось насилие.

15. Защищать при сопровождении даму или благородную девицу, быть готовым умереть за нее.

16. Никогда не допускать насилия над да­мой или благородной девицей без их воли и согласия, даже если завоевал их оружием.

17. Всегда быть готовым принять вызов на равный бой.

18. Всегда держать свое слово или обеща­ние.

19. Всегда говорить только правду, даже если она не выгодна.

20. Всегда быть верным, вежливым и скром­ным.

Не стоит думать, что рыцарская мораль — это недостижимый нравственный идеал. С по­нятиями рыцарской чести воспитывалось, жило и умирало не одно поколение воинов в самых разных странах Европы.

В двадцати заповедях рыцарского кодекса поведения отразились моральные качества, наиболее ценимые в тогдашних европейских госу­дарствах. Сказалось и влияние христианства, пронизавшего все сферы общественной морали и оказавшего сильное воздействие на воинскую мораль. Например, древний обряд поклонения воинов мечу был преобразован в обряд моле­ния, в котором меч символизировал крест, кста­ти, тоже взятый христианами из языческого символизма Европы.

Из обращения к историческим свидетель­ствам можно сделать вывод, что на протяжении всей истории развития цивилизаций воинская нравственность была подчинена господствую­щей идеологии. Таким образом, чисто воинские моральные установки были подчинены главным идеологическим постулатам. Воинская мораль оказывалась вторичной во всех случаях, кроме одного. Существует единственный тип государ­ственного управления, в котором воинская мо­раль является главной и самодостаточной, под­чиняющей себе все другие типы морали обще­ства — это военная демократия, характерная для Северной и Западной Европы, и военная сословная диктатура, характерная для Ближне­го и Дальнего Востока.

Однако, если над воинством Европы дов­лело христианство, то над воинством Востока — буддизм. Тем не менее на Востоке огромное влияние на идеологию и нравственность обще­ства имели автохтонные культы. Например, даосизм в Китае и синтоизм в Японии. Так, в Стране восходящего солнца целых двести лет правило сословие воинов, известных в самой Японии как самураи, а в сопредельном Китае как буси. Вот от этого китаезированного терми­на и ведет свое название самурайский кодекс чести Бусидо, что в буквальном переводе озна­чает Путь самурая.

Кодекс чести самурая во многом сходен с рыцарским кодексом чести, в целом его можно свести к следующим установкам:

I. Верность — понятие, вмещающее три принципа: верность государю и любовь к отече­ству; любовь к родителям и привязанность к братьям; усердие и ответственность.

II. Вежливость также понимается через три принципа: уважение и любовь; скромность; утонченность.

III. Мужество, включающее четыре прин­ципа: храбрость; твердость и хладнокровие; терпеливость и выносливость; находчивость.

IV. Суть нравственности самурая соответ­ствует духу нигилизма и фатализма, которым проникнута мораль ортодоксального буддизма, ее можно выразить в нескольких фразах, со­ставленных в качестве комментариев к Бусидо. "Бусидо —Путь воина — означает смерть; когда для выбора имеется два пути, выбирай тот, который ведет к смерти. Путь самурая есть одержимость смертью".

Несмотря на сходство установок, а также существующие фундаментальные различия, свя­занные с национальными и религиозными осо­бенностями, бросается в глаза одна главная осо­бенность, объединяющая рыцарей и самураев.

Особенность эта выражается в том, что нравственные установки подчинены внешней организующей идее. Для рыцарства эту идею сформулировали христианские клерикалы, пре­вратив военное сословие Европы в орудие вой­ны за веру; в свою очередь, с подачи буддистс­ких проповедников, для самураев тоже была сформулирована идея смерти, заставляющая беспрекословно подчиняться господину и уми­рать за его интересы.

Воинская идеология в этих сословиях ста­ла придатком государственной идеологии, а само воинство превратилось в орудие в чужих ру­ках. Получилось, что воинство утратило не толь­ко целостное представление о своей организу­ющей идее, но и позабыло свою исконную сис­тему нравственных ориентиров. Все это приве­ло к тому, что воинство перестало быть органи­зующей социальной силой, так как лишилось претензий на государственное управление.

Рыцарство погибло как явление даже не после битвы при Куртре, состоявшейся в 1302 году, в которой простолюдинами было убито рекордное число рыцарей. Оно погибло тогда, когда разложилось морально, перестав понимать, что, кроме денег, титулов и политической вла­сти, в жизни воина существуют еще воинская честь, достоинство и долг.

Вы спросите, что же тогда погубило саму­раев? Отвечу. Они почти уничтожили себя физически, выбив свой собственный генофонд. А к чему еще, по-вашему, может привести идея смерти? Каждый самурай хотел не победить, а умереть, в результате вымерло все сословие.

Что же может выступать гарантом сохран­ности самого воинского сообщества? В первую очередь, строгие нравственные нормы, которые, кроме всего прочего, должны соответствовать идее ОБЕСПЕЧЕНИЯ ВЫЖИВАНИЯ, а уж ни­как не идеям религиозного фанатизма или смер­ти. При этом, обеспечивая выживание рода, воин совершенно необязательно должен выжить сам, но также необязательно должен воин умирать при выполнении своего долга.

"ВОЕВАТЬ ЗА РОД И ОТЕЧЕСТВО" — ВОТ в чем состоит суть воинского долга. Это наибо­лее общее нравственное требование органичес­ки близко любой воинской личности. Таким об­разом, задача личности полностью совпадает с потребностями общества и государства. На этом фундаментальном качественном соотношении личной потребности и общественной необходи­мости строится любая здоровая, сбалансирован­ная нравственная система.

Нравственная система является результа­том работы морального сознания. Именно мо­ральное сознание продуцирует специфические моральные нормы. Любой кодекс чести воспри­нимается сознанием воина не иначе, как нрав­ственный закон, и сознание воспроизводит нор­мы подобных кодексов как нормы поведения. Нравственная культура личности воина — не что иное, как степень восприятия норм нрав­ственного сознания и общей культуры воинско­го общества.

Общая культура нужна воину именно для того, чтобы не становиться чьим бы то ни было бездушным и бесчувственным орудием.

Воинское воспитание в самых разных куль­турах всегда подразумевало следующие обяза­тельные составляющие: культура поведения; нравственная культура; культура мышления; культура движения; культура владения оружи­ем; обрядовая или религиозная культура; по­литическая культура; культура самовыражения (поэзия, живопись, музыка).

Возьмем хотя бы культуру поведения вои­на, которая по сути является внешним выраже­нием его внутренней нравственной культуры. Создается впечатление, что такое элементарное качество поведения, как вежливость, в после­днее время стало восприниматься как мягкотелость. А ведь быть вежливым — это всего-на­всего привычный способ общения с окружаю­щими, так сказать, повседневная норма обще­ния с демонстрацией своего уважения к окру­жающим. Издревле на Руси существовали вои­ны, которые, кроме боевого умения, отличались умением себя вести — вежеством. Этот факт даже нашел свое отражение в былинах.

Если человек ведет себя вежливо, это со­всем не означает, что он должен терять свое достоинство. Лично я глубоко убежден, что, если в ответ на хамство вы будете продолжать себя вежливо вести, вы потеряете свое достоинство. Культура поведения в том и заключается, что­бы вести себя сообразно требованиям конкрет­ной ситуации и действовать адекватно обстоя­тельствам.

Как правило, воин, попадая в конфликт­ную ситуацию, встает перед выбором той или иной системной ценности. Именно конкретная ситуация заставляет человека предпочесть ту или иную линию поведения либо совершить единичный поступок, обеспечив реализацию самостоятельно принятого морального решения. В умении правильно сделать выбор и проявля­ется культура личности и ее нравственная сво­бода.

Для того чтобы не ограничивать свою нрав­ственную свободу, человеку, с одной стороны, необходимо действовать в рамках какой-нибудь одной системы ценностей, так как принимать решение, опираясь на различные системы мо­рали, невозможно из-за их несовместимости, но, с другой стороны, сама система ценностей должна быть внутренне непротиворечива и отбалансирована. То есть нравственный идеал при сопоставлении с нормами поведения ни в коем случае не должен противоречить здравому смыс­лу и элементарной целесообразности. При на­рушении этого правила невозможно добиться от человека единства слова и дела. В случае нарушения вышеуказанного требования возни­кает эффект несоответствия намерений и ре­зультатов поступка; последние, фактически, яв­ляются противоположными намерениям.

В результате страдает доверие со стороны окружающих — и к такой системе нравствен­ных ценностей, и, разумеется, к людям, носи­телям этих ценностей. Ведь впечатление о че­ловеке складывается на основе оценки его деятельности. Если поступки человека продикто­ваны чистыми намерениями и приносят ожида­емые результаты, окружающие начинают убеж­даться в его правоте, его верности моральным установкам, добросовестности и чести.

Только вот вопрос о намерениях — вопрос очень тонкий и непростой. В чистом виде наме­рение представляет собой эмоционально-воле­вой акт; проще говоря, это решение человека совершить действие или ряд действий и достиг­нуть результата. Вот здесь начинается пробле­ма чистоты намерений. Ведь ловкому человеку можно просто проимитировать выполнение ряда нравственных норм, на деле не только их не придерживаясь, но и заведомо зная, что усилия приведут к противоположному результату.

Таким образом, человек осуществляет ряд эгоистических целей, прикрываясь при этом ил­люзией собственного великодушия и доброде­тели. Например, совмещая смиренные молит­вы с преступной деятельностью или возвещая о единстве слова и дела, постоянно нарушает са­мим же провозглашенный моральный девиз.

Так получается, что моральная деятельность может породить явления целиком и полностью аморальные, открывая двери худшим проявле­ниям человеческой натуры. Таким, как веро­ломство. Ради своей выгоды человек способен идти на сознательный обман чужого доверия гораздо чаще, чем принято считать.

К этому же ряду относится нарушение при­нятых на себя обязательств, точнее предатель­ство, если рассуждать в привычных для воина понятиях. По существу, преступления, совер­шенные в нравственной сфере, неизменно при­носят свои горькие плоды и в других видах че­ловеческой деятельности. Измена стала привыч­ной во всех человеческих отношениях прежде всего потому, что человек привык изменять са­мому себе и обманывать себя.

Многие люди утратили самые здоровые моральные чувства — такие, как гордость, чес­толюбие, мужество. Самые естественные фор­мы самосознания были объявлены порочными качествами. Разумной потребностью человечес­кой души была объявлена необходимость куль­тивирования смирения, терпения и миролюбия. Подменить гордость смирением оказалось не­сложно, гордость отождествили с высокомери­ем, придав первому понятию отрицательный смысл. Средством спасения от гордости был провозглашен антипод высокомерия — смире­ние. Таким образом, чувство гордости, являю­щееся абсолютно нормальной чертой здоровой психики, было принесено в жертву идее при­нижения своего достоинства в угоду рабской системе ценностей.

Рядом со смирением прочно обосновалось терпение и, разумеется, миролюбие. Но ведь система моральных ценностей смиренных крес­тьян совершенно соответствует системе нрав­ственных ориентиров воинского сословия — не­зависимо от страны бытования и тех и других. То, что осуждается одними, приветствуется другими.

С точки зрения уверенных в непогре­шимости своего учения смиренных псевдомиротворцев, поведение воина должно под­чиняться их идеологическим критериям, в про­тивном случае оно аморально. И хотя это всего лишь демагогический пропагандистский трюк, общественность уже не замечает обмана. Объек­тивно, морально критерий — это не более чем способ сопоставления нравственных требований с конкретными явлениями бытия, который призван устанавливать соответствие событий только определенной системе нравов.

Поэтому один и тот же поступок может и должен восприниматься людьми по-разному. И то, что у одного вызывает чувство вины, у дру­гого — чувство глубокой уверенности в право­те своих действий. Во многом благодаря фунда­ментальным различиям людского восприятия существует проблема справедливого или неспра­ведливого воздаяния за поступки. Проблему эту нельзя решить, признав правой только одну точку зрения, всегда необходимо искать оцен­ку, которая уравновесит радикально противо­положные взгляды. Удачным примером дости­жения равновесия можно считать норму пове­дения, отраженную в русской пословице: "Чего в другом не любишь, того и сам не делай!" В пословице отражено древнейшее нормативное требование, выражающее общечеловеческое содержание нравственности, которое было из­вестно во всех древнейших культурах мира, и его смысл можно свести к следующей заповеди:

не поступай по отношению к другим так, как ты не хотел бы, чтобы они поступали по отноше­нию к тебе. Впоследствии в несколько перефразированном виде эту заповедь заложил в основу своего категорического императива И. Кант.

При всей простоте и незатейливости глав­ного нравственного идеала человечества само человечество так никогда им и не воспользова­лось. И если незначительная часть людей пыта­ется его соблюдать на практике, то рано или поздно у этого меньшинства возникает потреб­ность защищать свой идеал с оружием в руках. Ведь часто человек считает именно себя вправе воспользоваться благорасположением окружа­ющих, нарушая при этом главные принципы человеческого общежития в одностороннем по­рядке, при этом будучи полностью уверенным в собственной безнаказанности. Из-за этого возникает нужда в том, чтобы положить конец беззаконию. И можете поверить или проверить, с этой задачей не в состоянии справиться ни инфантильные науковеды, ни ограниченные производители, ни тем более сытые финансис­ты. С задачей восстановления справедливости могут справиться только воины, то есть те, кто от рождения способны стать жрецами культа СПРАВЕДЛИВОСТИ.

Как было доказано ранее, добро и зло — две стороны одного явления, называемого жиз­нью. По крайней мере, так их воспринимает человеческое сознание, сводя суть понятий к максимальному абстрагированию от действитель­ности. Однако такое примитивное разграниче­ние жизни, свойственное для сознания привер­женцев универсалистских течений, может при­вести только к расколу на полюса противостоя­ния.

Справедливость призвана уравновесить крайние проявления бытия, обеспечить такое положение вещей, которое будет воспринимать­ся всеми как должное, соответствующее пони­манию природы человека, его прав, свобод и обязанностей. Только принцип справедливости может обеспечить продуктивное соотношение многих точек зрения в вопросах достижения равновесия интересов человеческого сообще­ства. Для любого человека смысл принципа справедливости заключается в том, что он при­годен для оценки любых жизненных ситуаций и условий, а значит, он находится вне времен­ных и исторических изменений.

По существу, закон справедливости в мо­рали можно смело отождествить с законом рав­новесия в Природе. Такая трактовка справед­ливости выводит это понятие из круга проблем соотношения Истины и нравственности, ставя справедливость в один ряд с глобальными физи­ческими законами, исключая тем самым какую бы то ни было заинтересованную человеческую трактовку закона Справедливости.

Для того чтобы понять, может ли нрав­ственное представление быть истинным, нужно осознать, что истина всегда многогранна и мно­гомерна, поэтому разнятся измерения, в кото­рых создаются свои собственные типы морали. Типы морали — всегда результат условий, в которых она возникла. Таким образом, мораль­ные ценности в основном относительны, так как истина тоже относительна, благодаря своей под­вижности. Исходя из относительности истины и условности морали, можно сделать вывод о том, что моральные нормы общества истинны для него в конкретных временных условиях. Истина подвижна, следовательно, чтобы соот­ветствовать ей, мораль тоже должна быть под­вижна. Таким образом, мораль должна иметь ядро неизменяемое, находящееся вне времен­ных изменений, и подвижную изменяющуюся оболочку, обеспечивающую приспосабливаемость основных неизменяемых моральных прин­ципов к текущему моменту времени. В этом со­отношении моральных констант и формы их ре­ализации и заключается решение проблемы со­отношения истины и нравственности.

Говоря о воинской нравственности, в ней также выделяем вечные приоритеты и изменя­ющуюся часть морали, с помощью которой рас­ставляются необходимые в данный момент ак­цепты. Постоянные нравственные нормы мож­но сравнивать с природными законами. При­родные законы, хотя и проявляют себя по-раз­ному, но все же остаются неизменными.

Одним из таких неотъемлемых атрибутов проявления воинского духа в человеке являет­ся подвижничество. Первоначально подвижни­чество понималось как антитеза героизму, ко­торый, в свою очередь, понимался как дарован­ная человеку богами сверхъестественная спо­собность побеждать врагов и достигать успеха в любых начинаниях, которой обладают многие избранные. Подвижничество, наоборот, возни­кало тогда, когда необходимо было преодолеть крайне неблагоприятные обстоятельства соци­ального или личного порядка. Враждебно на­строенное окружение, давление извне, тяготы и лишения были неотторжимыми спутниками любого подвига. В целом представление о жиз­ненном подвиге сводится к способности челове­ка противостоять ударам судьбы, со спокойстви­ем принимая поражения и даже не достигая желаемых результатов, оставаться верным сво­ему делу и нравственным принципам, сохраняя внутреннюю свободу и достоинство.

Воин, способный на подвиг, — это всегда образец самообладания. Он способен контро­лировать свои чувства, если нужно, подчиняя их действиям для достижения поставленных целей. Например, воин должен уметь подавлять в себе желание отказаться от намеченной цели, даже если перед ним встали серьезные препят­ствия. Готовность к преодолению трудностей должна быть у воина всегда. Как и верность самостоятельно выбранным принципам и идеа­лам, вопреки пассивному или активному про­тиводействию, а также открытому принужде­нию со стороны врага.

Еще одним важным свойством воинской натуры является умение подавлять в себе раз­дражение, пессимистические или, наоборот, авантюрные настроения при столкновении с сопротивлением окружающих. В целом психо­логия и порождаемая ею мораль воина должны создавать предпосылки его максимально целе­сообразной деятельности.

Моральные нормы воинства были закреп­лены с помощью обычая. Именно посредством обычаев происходит передача основных форм деятельности общества от коллектива к лично­сти, и, наоборот, одаренная личность может формировать новые обычаи, необходимые об­щине для передачи потомкам. Бесперебойное функционирование цепочки усвоения, обогаще­ния и передачи знаний следующему поколению призван обеспечить обычай. Обычаи, поддер­живающиеся посредством моральных отноше­ний, и называются нравами.

Нравы закрепляются посредством словесно сформулированных заповедей морального кодекса, с одной стороны, и ритуалом, с другой стороны, в котором форма выполнения действий строго канонизирована и имеет символическое значение. Другими словами, ритуальные нор­мы нравственного поведения и образуют всем известный этикет. Он служит породившей его идее как комплекс правил поведения, касаю­щихся внешнего проявления отношения к лю­дям. Этикет — средство выражения нравствен­ных правил, которое в основном со временем превращается в ритуал. Любой ритуал может быть понят как разновидность обычая или тра­диции. Опасность ритуализации морали в ос­новном в том и состоит, что содержание нрав­ственности может быть поглощено ритуалом, который заменит саму нравственность.

Для того чтобы этого не случилось, со вре­менем люди стали составлять различные мораль­ные кодексы, чтобы собранные в них заповеди наполняли смыслом комплекс обрядовых норм, с ним связанный. И сам обряд и порождающий его кодекс чести могут быть либо исторически сложившимися явлениями, либо специально установленными нормами поведения. Например, моральный кодекс, как правило, составляется вполне конкретным автором. Составитель ко­декса стоит перед задачей полноценного ото­бражения норм поведения в одинаковой фор­ме, составляющих историческое завоевание об­щества и требования нового времени, которое общество должно будет реализовать в будущем. Рассматривая любой моральный кодекс, необ­ходимо помнить, что правила поведения невоз­можно сформулировать раз и навсегда приме­нительно к всем жизненным ситуациям. Прави­ла, составленные даже гениальным человеком, никогда не смогут исчерпать все богатство прак­тики. Тем не менее и этикет, и кодекс поведе­ния как принципы организации обязательно должны существовать и обновляться.

Всякая идея морали утверждается в жизни общества через активную деятельность ее носи­теля — не важно, личность это или коллектив, заинтересованного в ее практическом воплоще­нии. Носителем нравственного сознания воин­ства во все времена было воинское сословие, которое нуждалось и нуждается в этикете и ко­дексе поведения, олицетворяющем словесный коррелят воинского духа и сознания.

Пользуясь случаем, хочу в качестве при­мера предложить вашему вниманию наиболее показательные положения современного нрав­ственного кодекса русского воинского сословия, автором которого является А. К. Белов:

1. Меч — ничто, воин — все.

2. Каждый равен каждому.

3. Если не можешь выжить в одиночку, и тысяча тебя не спасет.

4. Если слово идет впереди тебя, в этом еще нет беды, но если ты, его не можешь дог­нать, значит ты не мужчина.

5. Ищи себе друга, враг найдет тебя сам.

6. Кривое дерево легче срубить, чем выпра­вить.

7. Никогда не жалей о том, что тебе не принадлежит.

8. Не трогай чужого, оно для тебя прокля­то.

9. Три главных порока: предательство, трусость, глупость.

10. Ты проиграл столько раз, сколько раз забыл о своем поражении.

11. Можешь сомневаться в поражении вра­га, но никогда не сомневайся в своей победе.

12. Никогда ни о чем не проси. Добивайся всего сам.

13. Причину всех неудач надо искать в себе.

14. Где труднее, там достойнее.

15. Можешь далеко уплыть от берега, глав­ное — всегда на него возвращаться.

16. Нет чести в том, чтобы родиться, важ­но умереть с честью.

17. Если не хочешь, чтобы убили тебя — убей первым.

18. Если нужно забрать одну жизнь, чтобы сохранить две —сделай это.

19. Не подними руку на друга своего.

20. Враг каждого из нас — наш общий враг.

По мнению автора этого кодекса, русскому обществу нужна новая мораль, способная вос­питывать носителей сверх идеи. "Мораль спо­собна поднять человека над его же собственным несовершенством. Мораль не может взяться ниоткуда. Она являет собой голос той слагающей силы, которая и называется сознанием". По мнению Белова, вырабатывание новой мо­рали под силу только сверхсознанию. Что ж, не думаю, что кто-то другой способен предло­жить нечто по-настоящему новое, по крайней мере в обозримом будущем.

Хочу предостеречь читателя от желания понять современную мораль русского воинства как призыв к военной диктатуре. Это совсем не так. Воинская этика современности — наслед­ница этических традиций воинства Руси и Ев­ропы. И право, этому феномену нельзя было не уделить внимание. Хотя бы потому, что: "Если исходить из высшей точки зрения, когда вся история предстает как единое целое, а вся фи­лософия — как единая мысль, битвы также мало походят на раны, причиненные земле. Вот уже пять тысяч лет любая жатва подготавливается плугом, а вся цивилизация войнами". Не со­мневаюсь, что невозможно не согласиться с последним выводом В. Гюго, сделанным в 1841 году на основе хода событий мировой истории.