Примитивные уровни зла 7 страница

Однако в глубине этой смешной простой истории есть нечто поразительно тонкое. Можно было бы сказать, что такая простодушная искренняя прямота – это уже великое таинство личности, находящейся в процессе индивидуации. Этот дар бесхитростной прямоты – божественная искра, существующая в человеке. Я бы сказала, что при анализе это решающий фактор, влияющий на то, насколько хорошо или плохо проходит анализ.

По моим ощущениям, как раз такая искренняя установка была у Юнга, и вы очень хорошо ее чувствуете, читая его мемуары. Некоторые обозреватели, прочитав эту книгу, говорили, что этот человек был великим простаком! Насколько нужно быть наивным, чтобы публиковать такие вещи? Эти люди как раз утратили чувство этой тонкости. Юнг совсем не был наивным. Однако он обладал внутренней прямотой. Человек, который приходил к нему с прямотой и честностью, получал в ответ прямоту и честность, хотя Юнг был достаточно мудр, чтобы использовать свою прямоту, когда он считал это уместным, и скрывал эту сторону своей личности, сталкиваясь с темной стороной.

Я думаю, что такую интегрированность ядра личности мы могли бы назвать аспектом Самости и сутью юнгианской психологии. Мы ни в коем случае не должны от нее отказываться. Как только мы начинаем делать юнгианскую психологию более широко распространенной, например, применяя уловки в борьбе с другими школами, мы уже теряем свою целостность. Мы не ведем себя в соответствии с нормами юнгианской психологии. Это трудно. Люди будут всегда говорить: «Хорошо, но послушайте, если вы как-то не будете этому противодействовать, они возьмут всю власть, – мы должны что-то сделать». Это становится весомым аргументом, и если вы попадете в такую ловушку, то вы погибли. «Сделайте что-то! Другие что-то делают, значит, и мы должны что-то сделать!» Они говорят: «Мы не хотим делать, но мы должны!»

С другой стороны, бывают ситуации, когда мы действительно должны действовать. В этом заключается парадокс. Задача состоит в том, чтобы

каждый раз решать в согласии со своей совестью, что значит этот раз. И для этого у человека существуют сны. Но обращение к общим правилам может лишь вызвать парадокс, хотя в реальной ситуации у человека такого не бывает. Есть только одна линия поведения: сейчас я должен действовать вопреки всем правилам анализа; в следующий момент: я не должен быть заражен злом. В реальной ситуации речь идет о некоем уникальном решении, которое должно быть принято в момент. Если у вас есть такая установка, жизнь становится уникальным этическим приключением. Именно поэтому нас раздражают люди, которые пытаются у нас учиться. У нас нет правил поведения. У нас нет абсолютно никаких терапевтических правил. Нужно лишь всегда прислушиваться и знать, что глубинное внутреннее правило Самости говорит, что в данную минуту нужно делать это, а в следующий момент – нет. Но как только я перейду к общим замечаниям, я буду сама себе противоречить – при этом искренне и совершенно убежденно!

Вскоре мы перейдем к проблеме «холодного» зла. До сих пор мы рассматривали лишь «горячее» зло; но я хочу ввести другой аспект, ибо «холодное» зло приведет нас к следующему мотиву состязания в волшебстве, к магическому противоборству. Я хочу рассмотреть этот мотив, ибо он является более трудным. А пока мы возьмемся за более простую задачу. Нам предстоит решить сейчас проблему терпимости. Нужно ли быть терпимым ко злу или нет? Нужно ли, как сказано в Евангелии, подставлять вторую щеку или же нужно дать сдачи, ответить ударом на удар с такой же силой. Как было бы правильно? Я хочу представить вам две сказки, которые кажутся сходными, однако они совершенно противоположны, так что вы еще раз можете поймать меня на противоречии!

Одна сказка тоже из сборника «Немецкие волшебные сказки, собранные после братьев Гримм». Она написана на южном диалекте и называется «О человечке ростом девять дюймов» (About a Man a Span Long)[142].

О человечке ростом девять дюймов [143]

Жила-была бедная девочка, которая потеряла своих отца и мать и у которой не было дома. Она не знала, где ей жить, поэтому стала искать себе место служанки. Идя через лес, она сбилась с пути и заблудилась. Наступила ночь, и, к ее великой радости, как только стемнело, она увидела в чаще леса крошечный маленький домик и подумала, что может там укрыться. В доме был полный бардак и беспорядок, поэтому она стала прибираться, укладывать вещи, мыть сковородки и кастрюли и развешивать полотенца и так далее. Вдруг отворилась дверь, и вошел маленький человечек с огромной бородой. Он осмотрелся вокруг, прочистил горло и, увидев сидящую в углу девушку, сказал:

Я маленький человечек ростом девять дюймов,

У меня борода длиной три эля![144]

Девочка, что ты хочешь?

Девочка его спросила, может ли она остаться переночевать, и человечек снова продекламировал эту строфу и велел ей постелить ему постель. Она это сделала. Потом он велел девочке приготовить ему баню; она все исполнила, как он просил. После бани он стал очень хорошо смотреться. Она подстригла ему бороду, и маленький человечек очень хвалил девочку, назвал ее своей спасительницей и сказал, что он ее отблагодарит. Он отдал ей свою бороду и исчез.

На следующий день девочка взяла бороду и стала ее прясть. Пока она ее пряла, борода превратилась в чистое золото. Разумеется, все захотели купить эту золотую пряжу. Поэтому она вскоре разбогатела и вышла замуж, и если она еще не умерла, то живет до сих пор.

Я буду обсуждать эту сказку не отдельно, а вместе с полным ее аналогом, сказкой братьев Гримм «Белоснежка и Алоцветик».

Белоснежка и Алоцветик[145]

В своей избушечке одиноко жила бедная вдовица, а перед избушечкой был у нее садик, и в саду росли два розовых куста; на одном из них розы были белые, на другом – красные.

И были у вдовицы две дочки, ни дать ни взять как эти два куста: одну звали Белоснежкой, а другую Алоцветиком.

И были они такие добрые и славные, такие трудолюбивые и безобидные, что лучше их нельзя было себе детей представить; Белоснежка была только потише и помягче характером, чем Алоцветик. Алоцветик любила больше бегать по полям и лугам, цветы собирать и летних пташек ловить; а Белоснежка около матери дома сидела, в хозяйстве ей помогала либо с ней читала, коли нечего было больше делать.

Обе девочки так любили друг друга, что всегда шли рука об руку, когда вместе уходили из дома, а если Белоснежка, бывало, скажет: «Мы не покинем друг друга», – то Алоцветик отвечала: «Пока живы», – а мать к этому добавляла: «Что у вас есть – все пополам».

Часто бегали они вместе по лесу и собирали ягоды, и ни один зверь им зла не делал, и все доверчиво к девочкам подходили: зайчик из их рук съедал капустный листочек, дикая козочка спокойно паслась около них, олень весело прыгал, а птички слетали с ветвей и пели, что умели.

Никакой беды с ними не приключалось, и когда, бывало, запоздают в лесу и ночь их там застанет, они преспокойно улягутся рядышком на мху и спят до утра, и мать это знала и нисколько не тревожилась.

Однажды, когда они переночевали в лесу, и заря их разбудила, увидели они, что рядом с их ложем сидит прекрасное дитя в белом сияющем одеянии.

Оно поднялось со своего места, ласково на них посмотрело и молча удалилось в лес.

А когда они огляделись, то оказалось, что они спали почти на краю глубокого оврага и, конечно бы, в овраг упали, если бы ступили шаг-другой далее.

Мать, услыхав об этом, сказала, что сидел около них, вероятно, ангел, который охраняет добрых деток.

Обе сестрицы соблюдали в хижине матери такую чистоту, что было любо-дорого посмотреть.

Присмотр за домом летом принимала на себя Алоцветик и каждое утро до пробуждения матери ставила на столик у ее кровати букетик цветов и в нем – по розе с каждого кустика.

Зимою Белоснежка разводила огонь в очаге и подвешивала котел над огнем на крюке, и котел был медный и блестел как золото – так чисто был вычищен.

Вечером, бывало, скажет ей мать: «Ступай, Белоснежка, да запри-ка дверь на задвижку», – и тогда садились они у очага, и мать, надев очки, читала им кое-что из большой книги, а обе девочки слушали, сидя около нее, и пряли.

Рядом с ними на полу лежал барашек; а позади их на шестке, подвернув головку под крылышко, сидел белый голубочек.

Однажды вечером, в то время, когда они так сидели у очага, кто-то постучался у дверей, как бы просясь войти.

Мать сказала: «Поскорее, Алоцветик, отопри; это, может быть, путник, ищущий приюта».

Алоцветик пошла и отодвинула задвижку, думая, что стучится какой-нибудь бедняк; но оказалось, что стучался медведь, который просунул свою толстую черную голову в дверь. Алоцветик громко вскрикнула и отскочила, барашек заблеял, голубочек встрепенулся, а Белоснежка быстренько спряталась за материну кровать.

Но медведь заговорил: «Не бойтесь, я вам зла не сделаю; я, видите ли, очень озяб, так немного хочу у вас обогреться». – «Ах, ты бедный медведь! – сказала ему мать. – Ложись тут у огня, да смотри, чтобы твоя шуба как-нибудь не загорелась».

А потом крикнула: «Белоснежка, Алоцветик! Выходите, медведь вам никакого зла не сделает!»

Тут они обе подошли, и барашек, и голубок приблизились, и мало-помалу все перестали бояться медведя. Медведь сказал им: «Детки! Выбейте-ка мне немного снег из моей шубы», – и те принесли метелку, и мех на нем вычистили, и вот он растянулся у огня, как у себя дома, и стал ворчать от удовольствия.

Немного спустя они уже и совсем с медведем свыклись и стали над ним подшучивать. Они ерошили ему шерсть руками, ставили ножки свои ему на спину, двигали его туда и сюда, а не то возьмут прутик и давай на него нападать: он-то ворчит, а они хохочут. Медведь им все это спускал, и только тогда, когда уж очень они его донимать начнут, он и крикнет им в шутку: «Вы на меня не очень нападайте! Поосторожнее! Жениха не убивайте!»

Когда пришло время спать ложиться, мать сказала медведю: «Ты можешь тут лежать у очага; тут будешь ты укрыт от холода и непогоды».

На рассвете детки его выпустили, и он поплелся по снегу в лес.

С той поры медведь приходил к ним каждый вечер в определенный час, ложился у очага и давал девушкам полную возможность с ним забавляться; и они к нему так привыкли, что, бывало, и дверь не запрут до тех пор, пока не явится их косматый приятель.

Наступила весна, и все зазеленело кругом.

Вот медведь и сказал Белоснежке: «Теперь я должен удалиться и целое лето не приду к вам». – «А куда же ты уходишь, Мишенька?» – спросила Белоснежка.

«Я должен уйти в лес – оберегать мои сокровища от злых гномов; зимой, когда земля крепко замерзает, они должны поневоле под землей оставаться и не могут оттуда выбраться; но теперь, когда от солнца земля растаяла и прогрелась, они сквозь землю прорываются, выходят сюда, разыскивают и крадут то, что им нужно. Что им попало в руки и унесено ими в пещеры, то уж не добудешь, не вытащишь на свет Божий».

Белоснежка очень грустила, когда ей пришлось с медведем расставаться, и она ему в последний раз отперла дверь. Медведь при этом протискивался в дверь да зацепился за дверной крюк и оборвал себе кусочек шкуры, и показалось Белоснежке, как будто из-под шерсти сверкнуло золото; но она не совсем была уверена в том, что видела.

А медведь бросился бежать опрометью и вскоре скрылся за деревьями.

Несколько времени спустя мать послала дочерей в лес хворост собирать.

Нашли они в лесу большое дерево, срубленное и поваленное на землю, и около него в траве что-то прыгало, и они никак не могли разобрать, что это было такое.

Подойдя ближе, они увидели гнома; лицо у него было поблеклое и старое, а борода длинная и белая, как снег. Самый кончик бороды защемился в одну из трещин дерева, и бедняга совался туда и сюда, словно собачонка на веревочке, а вытащить бороды не мог.

Он глянул на девочек своими огненно-красными глазами и крикнул им: «Ну, что там стали? Разве не можете сюда подойти и оказать мне помощь?»

«Да как же ты это сделал, человечек?» – спросила Алоцветик. «Глупое, любопытное животное! – отвечал ей гном. – Я хотел расколоть дерево вдоль, чтобы потом расщепить его на лучины для кухни; коли поленья толсты, то легко подгорает наше кушанье: ведь мы готовим себе понемногу, не пожираем столько, сколько вы, грубые жадные люди! Вот и я загнал туда клин, и дело бы кончилось наилучшим образом, если бы клин не выскочил, и дерево не защемило мою прекрасную седую бороду; а теперь она защемлена, и я не могу ее вытащить. Ну, чего вы смеетесь, глупые девчонки! Фу, какие вы гадкие!»

Девушки приложили все усилия, однако же не могли вытащить бороду, которая крепко застряла в расщелине.

«Вот я сбегаю да людей призову!» – сказала Алоцветик. – «Ах вы, полоумные! – прошамкал гном. – Зачем тут звать людей? Мне и вы-то две противны! Или вы ничего лучше придумать не можете?» – «Потерпи немножко, – сказала Белоснежка, – уж я тебе помогу как-нибудь!» – вытащила ножницы из кармана и отрезала ему кончик бороды.

Как только гном почувствовал себя свободным, так подхватил мешок с золотом, припрятанный у корней дерева, и проворчал про себя: «Неотесанные люди! Отрезали мне кусок моей чудной бороды! Чтоб вам пусто было!» – взвалил мешок на спину и ушел, даже не удостоив девушек взглядом.

Несколько времени спустя сестрицы задумали наловить рыбы к столу. Подойдя к ручью, они увидели, что нечто вроде большого кузнечика прыгает около воды, как бы собираясь в нее броситься. Они подбежали и узнали гнома.

«Куда это ты? – сказала Алоцветик. – Уж не в воду ли кинуться собираешься?» – «Не такой я дурак, – крикнул гном, – и разве вы не видите, что проклятая рыбина меня туда за собою тащит?»

Оказалось, что он там сидел и удил, и случилось на беду ему, что ветром его бороду спутало с удочкой; а тут большая рыба на удочку попалась, и у гнома не хватало сил ее вытянуть, рыба его одолевала и тащила за собой в воду.

Как он ни хватался за травы и коренья, ничто не помогало; он должен был мотаться из стороны в сторону вместе с рыбой и ежеминутно опасаться, что она стащит его в воду. Девочки подоспели как раз вовремя, подхватили гнома и крепко его держали, стараясь отцепить бороду от удочки: но усилия их были напрасными.

Оставалось одно: вынуть ножницы из кармана и отрезать бороду от удочки, при этом часть бороды, конечно, пострадала.

Когда гном это увидел, он и давай на них кричать: «Ах вы, дуры, дуры! Где это так водится? Как смеете вы позорить мое лицо! Мало вам того, что вы у меня конец бороды отрезали, вы теперь еще обрезаете мне ее лучшую часть: я в этом виде даже не посмею на глаза своим братьям показаться. А! Чтоб вам, бежавши, подошвы потерять!»

Тут он схватил мешок с жемчугом, запрятанный в камышах и, не сказав ни слова более, исчез за камнем.

Случилось, что вскоре после того мать отправила обеих сестриц в город купить ниток, иголок, шнурков и лент. Дорога в город шла пустырем, по которому местами разбросаны были огромные глыбы камня.

Вот и увидели они большую птицу, которая медленно кружила в воздухе, опускаясь все ниже и ниже, и, наконец, стремглав слетела неподалеку наземь около одного из камней.

Тотчас же после того они услышали душераздирающий жалобный крик. Девочки подбежали и с ужасом увидели, что большой орел подхватил их старого знакомца гнома и собирается его унести. Добрые девушки тотчас ухватились за гнома и стали биться с орлом до тех пор, пока он свою добычу не выпустил.

Оправившись от испуга, гном опять стал кричать на сестриц: «Разве вы не могли обойтись со мною поосторожнее, половчее? Все мое платьишко порвали, обрубки вы неотесанные!» Потом подхватил лежавший рядом мешок с драгоценными камнями и опять скользнул под камень в свою нору.

Девочки, уже привыкшие к его неблагодарности, продолжили свой путь и сделали в городе свои закупки.

На обратном пути, проходя тем же самым пустырем, они застали гнома за делом: выбрав опрятное местечко, он вытряхнул из мешка все свои драгоценные камни и рассматривал их, не предполагая, чтобы кто-нибудь мог так поздно проходить тем пустырем. Вечернее заходящее солнце светило на эти драгоценности, и они сверкали и блестели так великолепно, отливая всеми цветами, что девочки приостановились и стали ими любоваться.

«Чего вы там стоите, рот разиня!» – крикнул гном, и его землистое лицо побагровело от злости.

Он и еще собирался браниться, как вдруг раздалось громкое урчание, и из леса появился черный медведь.

Гном в перепуге отскочил в сторону, но уже не мог укрыться в свою лазейку: медведь был тут как тут.

Тогда он в ужасе закричал: «Милейший господин медведь! Пощадите меня, я вам готов отдать все мои богатства, взгляните хоть на те драгоценные камни, которые там рассыпаны! Подарите мне жизнь! Гожусь ли я вам, маленький и ничтожный? Вы меня на зубах и не почувствуете! Вот, берите этих двух девчонок: они обе для вас лакомый кусочек! Выкормлены, что перепелки! Их и кушайте на здоровье!»

Медведь, не обратив внимания на слова злого гнома, дал ему шлепка своей лапой и разом с ним покончил.

Девочки тем временем убежали, но медведь закричал им вслед: «Белоснежка и Алоцветик! Не пугайтесь, подождите меня, и я с вами!»

Те узнали его голос и приостановились, а когда медведь с ними поравнялся, его шкура с него свалилась, и он очутился перед ними молодым, стройным красавцем, с ног до головы одетым в золото.

«Я – королевич, – сказал он, – а этот безбожный гном, выкрав у меня все мои сокровища, заколдовал меня и оборотил в медведя. Так и вынужден я был бегать по лесу, пока его смерть не избавила меня от его колдовства. Теперь он получил заслуженную кару».

Белоснежка с тем королевичем была обвенчана, а Алоцветик вышла замуж за его брата, и они поделили между собой те большие сокровища, которые гном успел собрать в своей пещере.

Старуха-мать еще долго жила, спокойная и счастливая, у своих деток.

А два розовых куста они захватили с собой из садика, и они были посажены перед ее окном, и каждый год расцветали на них чудные розы, белые и пунцовые.

Это глупая, сентиментальная сказка, но она совершенно отличается от другой сказки. В первой девочка в силу своей простодушной интегрированности убирает в доме гнома и проявляет терпимость к его хозяину. В результате в награду она получает золотую бороду гнома за то, что она его вымыла и вычистила его дом. В другой сказке происходит прямо противоположное: девочки всякий раз проявляют терпимость к гному и тем самым способствуют продолжению его злых деяний, тогда как с ним надо было давно покончить. Они также не позволяют своим гостям, медведю и его брату, прийти и взять их замуж, поэтому препятствуют своей собственной свадьбе, испытывая ложную и сентиментальную терпимость к злому гному.

Следовательно, мы опять сталкиваемся с парадоксом! Но если вы посмотрите на всю атмосферу сказки и описание мотива, то увидите в ней указание на то, что есть что.

В сказке «Белоснежка и Алоцветик» женщина не живет вместе с мужчиной: никакого мужчины с ней рядом нет, только барашек и белый голубок. Это инфантильная, сентиментальная, райская атмосфера, атмосфера невинности, которая не похожа на интегрированность простака. Это обстановка некого несбыточного рая, детского садика, иллюзорного мира с ангелом-хранителем, которого не существует.

Эта сказка высмеивает некую христианскую, детсадовскую установку, которая все еще широко распространена среди людей, смешивающих детсадовский мотив с определенной искренностью и прямотой, связанной с интегрированностью личности. Юнг всегда отмечал, что Христос не сказал: «Оставайтесь детьми, и вам откроется Царство Небесное», а сказал: «…если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное»[146]. Стать снова детьми – значит не оставаться в детском саду, а перерасти его и стать взрослыми, осознать существующую в мире проблему зла. Это значит вновь приобрести эту внутреннюю интегрированность или попытаться вернуться к этой ядерной, или глубинной, интегрированности, а не оставаться большим ребенком в лесной чаще и считать, что так и должно быть. Иногда различия оказываются не слишком заметными. Есть люди, обладающие поразительной наивностью. Можно размышлять над тем, означает ли это высокий уровень интеграции или просто безнадежную детсадовскую установку ребенка, который с дурацкой сентиментальностью бродит по лесу. В сказках одно ясно отличается от другого, но в жизни эти два аспекта оказываются крайне близки. Может быть, очень трудно узнать, что находится внутри другого человека и внутри самого себя. Но в этой сказке ягненок и голубь ясно указывают на некий христианский инфантилизм в самом худшем его проявлении.

Конечно, хорошо быть добрым, но только с подходящими людьми и подходящими объектами. Этот вид христианской наивности, доброты и терпимости вполне приемлем, если вы знаете, как его применить. Если это сочетается со способностью понимать и различать, то в ней нет ничего плохого, но в ней должна присутствовать некоторая мудрость.

Я постараюсь привести вам пример. Я сказала, что если человек столкнулся со злыми людьми, то ему следует скрывать свою внутреннюю интегрированность или свое невинное ядро личности и не проявлять себя так, чтобы казаться дураком. Мне хотелось бы вернуться к тому случаю, когда Юнг сказал, что человеку следует уделить некоторое внимание и дать ему либидо, а в дальнейшем работать лишь с тем пациентом, который не использует его во зло; в противном случае мы вместо здоровой стороны личности подпитываем в человеке зло. Он побуждал меня прекратить анализировать женщину, которой становилась только хуже, как только я делала по отношению к ней что-то хорошее. Он считал, что с терапевтической точки зрения для нее это хорошо, но мне этого не сказал. Когда я ему сказала, что ей стало лучше после того, как я прекратила с ней терапию, он усмехнулся и сказал: «Именно этого я и ожидал. Я на это надеялся, но не сказал этого вслух!» Он все держал внутри себя. Он даже не показал мне этого, и еще меньше – самой пациентке.

Эта женщина была совершенно одержима Анимусом. Если бы она догадалась, что ее прекратили анализировать, чтобы ей помочь, она продолжала бы спорить: «Вы прекратили мой анализ, чтобы мне помочь, но я знаю, что мне это не поможет. Я уверена в том, что таким образом вы мне не поможете, а убьете меня!» Или она могла разыграть сцену, что ей стало хуже, чтобы показать, что, прекратив ее анализировать, ее лишили помощи. Поэтому намерение помочь человеку должно было быть совершенно скрытым; оно должно было как следует нанести удар ее Анимусу – и adieu![147] Ей нужно было пережить нечто подобное, когда к ней отнеслись так, как медведь отнесся к гному. Здесь не может быть никакой терпимости и никакого спора.

Мне думается, было бы полезно углубиться в этот мотив скрытой человеческой интегрированности. Кто-то заметил, что ему приходилось оставаться штатским на военной службе; человеку иногда приходится пребывать в таком состоянии. Я бы сказала, что человек, который насчет всего имеет собственное мнение, находясь внутри мощной коллективной организации, всегда как-то соприкасается с этой проблемой, потому что, согласно нашей идее, коллективизм находится на этически более низком уровне по сравнению с тем этическим уровнем, которого может достичь отдельный человек. Именно поэтому Юнг часто цитировал римскую пословицу: senator bonus vir, senatus bestia («один сенатор – прекрасный мужчина но весь сенат – животное»). Можно было бы сказать, что когда человек находится в группе, он должен прятать свое самое сокровенное либо проявлять его очень редко. Вследствие автоматического снижения этического уровня в группе нужно набросить вуаль на часть нашей личности.

Это, опять же, один из тех парадоксов, в которых иногда, но крайне редко, существует прямо противоположное поведение. В девяноста пяти процентах случаев человек должен скрывать свое интегрированное ядро, находясь в группе, однако я хочу отметить исключение, ибо, когда вы с ним встретитесь, вы сможете узнать, каким оно бывает.

Я вспоминаю небольшую вечеринку у Юнга дома, на которой происходило то, что вы тоже иногда могли испытывать. Это было нечто наподобие коллективной гармонии, не опустившейся до participation mystique[148], которая дает ощущение присутствия некой магии. Древние римляне и греки сказали бы, что там присутствуют Гермес или Дионис, а ранние христиане могли бы сказать, что на них сошел Святой Дух. Но иногда возникает некая надличностная гармония, которая все происходящее делает нуминозным. Возникает теплое чувство, ощущение безопасности, и думаешь, что этот вечер никогда не забудется. Так случается очень редко, и впечатление от встречи было столь глубоким, что я поделилась с Юнгом. Он сказал: «Да, обычно это происходит, когда человек, будучи один, встречается с Самостью, но иногда бывают исключения, когда Самость может проявляться и как коллективный фактор; как правило, это бывает в небольшой группе друзей, и тогда это особенное нуминозное переживание. Оно даже ощущается как нечто более нуминозное по сравнению с тем, когда испытываешь его в одиночестве».

Мнение Юнга подтверждает, например, символика рыцарей Круглого стола короля Артура, небольшой и, можно сказать, духовно объединенной группы людей. Эта символика указывает на групповое переживание Самости, которая является высшей формой древнего архетипического паттерна тотемической трапезы примитивных людей, где все присутствующие участвуют в интеграции одного бога. Этот же ритуал лежит в основе обряда причастия, или Евхаристии. Когда вы находитесь в группе, вам следует скрывать свою внутреннюю интегрированность, или ядро вашей этической личности, за исключением тех случаев, которые могут случиться раз или два в жизни, когда человек чувствует свое «единение» с окружающими людьми. Его легко спутать с хмельным или подвыпившим participation mystique, которое не имеет с таким единством ничего общего, а представляет собой просто смещение на более низкий этический уровень; это тоже приятное переживание, хотя оно имеет прямо противоположное воздействие.

Сокрытие своей собственной интегрированности может совершаться с целью самозащиты. Ничто так не возбуждает букет злых эмоций, как если человек берет на себя роль высшего святого или какое-то подобие этой роли. Поэтому если вы чувствуете себя инакомыслящим, то спрячьте подальше свое чувство, чтобы другие люди не могли сказать: «Выходит, ты хочешь быть лучше нас?» Кроме того, есть и другая, более глубокая причина. Вы могли бы сказать, что эта внутренняя этическая интегрированность исходит не от Эго, а от Самости. Это подлинная реакция, которая исходит из глубины личности. Следовательно, ее никогда нельзя сознательно планировать или применять, ибо это означало бы деятельность Эго. Самое глубокое известное мне проникновение в суть проблемы существует в Дзен-буддизме, в котором мастер Дзен часто проявляет абсолютно истинные иррациональные реакции по отношению к ученику. Чувствуется, что эта реакция не была предусмотрена заранее. Здесь нет никакой педагогической системы или цели. Аутентичность этой личности просто оказывает на ученика свое моментальное воздействие и через свое проявление побуждает его к осознанию истины. Предварительное планирование и продумывание этого воздействия могло бы только ослабить его или вообще ему помешать. В переводе на психологический язык это значит, что человек должен приглушить свет своего сознания и не слишком сосредотачиваться на Эго, чтобы можно было пережить это более аутентичное состояние.

В последние годы Юнг уже не мог проводить много аналитических сессий, и когда ученики и другие люди встречались с ним, то, естественно, не говорили о своих проблемах и сновидениях. У меня часто бывало, что появлялась проблема, с которой я старалась справиться сама и о которой не упоминала, и в первые пять минут общения Юнг начинал говорить именно об этой проблеме, раскрывая все ответы и намеки, которые мне были так нужны! После этого я всякий раз его спрашивала, как получилось, что он заговорил именно об этом. Он отвечал, что вообще-то у него не было никакой идеи, но как только он сел в кресло, она пришла ему в голову. Как раз именно то, что мне было нужно!

Вспоминается один случай. Мне страшно хотелось получить нечто для себя лично, но я стеснялась протянуть руку и взять желаемое. Я пришла к Юнгу, как раз когда он кормил уток, и среди них был один маленький боязливый утенок, который подплывал к куску хлеба, но пугался других уток и снова отплывал. Юнг указал мне на этого беднягу и бросил ему кусок хлеба, но тот опасливо поплыл от него прочь, а затем вернулся, но было уже поздно. Так случилось два или три раза, затем Юнг обернулся и сказал: «Ну что, чертов глупыш, трусишка, если не хватает мужества взять хлеб, ты останешься голодным!» Это был ответ мне! Я сразу связала слова учителя со своей ситуацией и спросила Юнга, произнес ли он эту фразу с какой-то целью. Он ответил, что думал только об утенке; оказалось, он понятия не имел, что это связано с какой-то моей внутренней проблемой.

Такое происходит на каждом шагу. Люди восточной культуры называют это следованием Дао. Если вы следуете Дао, то есть если вы находитесь в гармонии с глубинными слоями вашей личности, с вашей целостностью в Самости, то она таким образом действует через вас. Но для вас это не должно быть намерением Эго. Если вы намереваетесь совершить правильный поступок, хотите помочь другим людям и т.д., то ваше Эго блокирует это воздействие. Вы отказываетесь от своей природной потребности. Именно поэтому Юнг взял на себя смелость утверждать, что аналитик, у которого есть желание и намерение лечить своих пациентов, не является хорошим аналитиком. Более того, он не должен этого хотеть, ибо хотеть лечить своих пациентов – это властная установка, то есть: «Я хочу быть аналитиком, который вылечит этого больного!»