Все пропало — меня призывают в армию

Не буду описывать всех своих переживаний этого пери­ода. Чувствовал я себя обиженным, униженным и с разби­той судьбой. Я ходил по инстанциям, что-то пытались де­лать мои знакомые. В военкомат обращался и мой отец. Все было тщетно. (Если бы он знал принцип сперматозоида, то написал бы рапорт с просьбой призвать на службу в армию и направить служить в Германию, а информатору сказать, что собирается убежать за границу. Его бы живо освободили от службы. Но страх опять помешал ему это сделать, хотя мысли такие ему приходили в голову. — М.Л.)

Неудачи сыпались мне на голову. Я был в подавленном состоянии. Не знаю, как получилось, но в это время (фев­раль 1961 года) Цветок побывала у меня в гостях. Мы были одни, выпили даже наливки. Сфотографировались вместе (У меня был фотоаппарат с автоспуском). Вели мы разго­воры по поводу моих разбитых планов и том, как много проиграет человечество, если мне не удастся до конца раз­работать эту тему. Я очень был доволен этим посещением. Но... моя любимая вышла замуж через две недели, после того как побывала у меня в гостях в первый и единствен­ный раз в моей жизни. Перенес я это стоически и даже ее поздравил. В марте началось распределение, пришли мес­та в аспирантуру. Было место и на кафедре оперативной хирургии и топографической анатомии. Мне этого места не предложили. Моя научная руководительница только разво­дила руками. Идти объясняться с заведующим кафедрой я не решился. Так я и не знаю, почему не я. Единственная причина — «инвалидность пятой группы», с моей точки зрения. Между прочим, и в будущем, когда я объяснял при­чины неудач своей национальностью, мне говорили, что я сильно преувеличиваю этот фактор, и приводили примеры того, как люди с еврейской национальностью все же зани­мали престижные места и руководящие должности. Кста­ти, аспирантура освобождала бы меня от армии. Это место предложили одному из членов нашей группы, но он отка­зался, так считал это несправедливым, ибо это место при­надлежит мне. Об этом разговоре я узнал от моей научной руководительницы. Однако мне опять не предложили это место. Затем это место предложили еще одному участнику нашей группы, которого тоже собирались брать в армию. Он пришел ко мне рассказал об этом, попросил у меня со­вета. Сказал, что понимает, что по заслугам это место должно было быть отдано мне. Я, можно сказать, дал ему доб­ро со словами «хоть от армии избавишься».

Одним словом моя коммунистическая идеология стала изнутри потихоньку выгнивать. Способствовало этому еще и то, что и с другими назначениями в аспирантуру творилось нечто для нас, студентов, непонятное. На кафедру физиологии был принят троечник, но общественный деятель, а тот студент, который со второго курса посещал этот кру­жок, мой друг Физиолог, был отвергнут. Он считал, что это связано с тем, что не захотел жениться на дочке профессо­ра (по национальности он вполне русский). Совершенно непонятны для нас были и другие кандидатуры, сплошь троечники и разгильдяи, никогда не занимавшиеся ни в одном научном студенческом кружке. И только назначения одного выглядело вполне логичным. Мне удалось просле­дить судьбу аспирантов. Лишь два из десяти стали докто­рами наук, еще два — кандидатами, которые так кандидатами и остались, а один из них спился. Один доктор наук на кафедре физиологии грубо выжил своего учителя. И только один из них оказался достойным человеком. Меж­ду прочим, на нашем курсе, в конечном итоге, оказалось более 10 докторов наук и около 20 кандидатов. Однако они обошлись без институтской аспирантуры. (Не знаю, кто от этого выигрывает. Наш Вечный Принц, в конце концов, стал академиком, но только в очень позднем возрасте. Первую свою большую книгу он написал в 57 лет. Неужели всего этого нельзя было добиться на 20 лет раньше. Более того, он этого добился не благодаря содействию официальных структур, а вопреки им. Кстати, лично Вечному Принцу от всех этих дис­криминаций, считаю, повезло. Ведь стань он анатомом, как бы он жил и кому бы он сейчас был нужен? Хочу заодно отме­тить благородство его друзей. Не часто такое встретишь. Все-таки они есть. Нужно научиться выбирать друзей, а может быть, самому научиться быть другом!— М.Л.)

Жизнь продолжалась. Я был в депрессии, но по инерции продолжал ходить в кружок и оперировать. Решил послед­ний раз выступить на конференции с докладом. Но тут мой помощник, студент пятого курса (в будущем он стал вид­ным хирургом, доктором наук, профессором и пр.), настоял на том, чтобы доклад на конференции делал он. Так меня даже лишили возможности выступить на конференции на­последок. Ходил я как в воду опущенный. Даже не сфотог­рафировался на альбом. Последняя сессия — государствен­ные экзамены — прошла как в тумане. Я практически не готовился. На самих государственных экзаменах я отвечал кое-как. Ставили мне пятерки. Хирургию я решил не отве­чать. Хотел пойти служить солдатом. На экзамене я сказал, что я ничего не знаю. Тем не менее, мне поставили четверку и диплом выдали. Пытался я развлечься с какими-то де­вочками и замужними женщинами, но улучшения не было. (Строго говоря, ему повезло, что не приняли в аспирантуру, а направили е армию. Это он понял гораздо позднее, но пока он переживал. Обычная картина. То, что раньше считал большим несчастьем, потом оказалось большой удачей. Так же факти­чески повезло ему и с девочками, которые его отвергли. Доро­гой мой читатель, просмотрите свою жизнь. Тщательно ее проанализируйте. Уверен, что то, что вы ранее считали неуда­чей, на самом деле было подарком судьбы. — М.Л.)

Проходило в марте у нас распределение, но оно как-то прошло мимо меня. Там тоже были какие-то «чудеса». Луч­шие места получили далеко не отличники. Об аспирантах я уже писал. Но я тогда настолько был коммунистом, что о том, что это уже плоды всеобщей коррупции, не подозре­вал. По поводу своих экзаменов я никогда не договаривал­ся, никто за меня не просил. Я думал, что так и у всех. Хо­рошо помню, что преподаватель военной кафедры нам помог на госэкзаменах. Военку все учили плохо, но им крайне важно было, чтобы отвечали мы все хорошо. Он выложил все билеты по порядку. Я помню, что тогда я руководил, кому какой билет нужно тянуть. Никаких благо­дарностей преподавателю, кроме большого спасибо, мы не сказали. Кстати, он был секретарем парткома. Интересно, что я как-то не замечал этой двойной морали. Собственно, и я-то по ней, сам того не сознавая, жил. Взять хотя бы мое отношение к женщинам. Не по моральному кодексу строителей коммунизма все это было и у меня, если не в поступках, так в намерениях.

Не помню точно, где-то в это время была у нас серия разоблачений как в масштабе страны, так и в масштабе института. В масштабе страны это был доклад Хрущева, в институтском масштабе ректор нашего вуза разоблачал своего Учителя, обвинившего его во взяточничестве. Ректор, выступая на общеинститутском собрании, бил себя в грудь, говорил, что взяток он не берет. (Может быть, тогда еще не брал, но потом точно знаю, что брал). В общем, Учителя сняли. Ректор занял его кафедру госпитальной хирургии. Тогда я не очень понимал, почему он так сделал. Он ведь уже был заведующим кафедрой, но общей хирургии. Понял намного позже. Общая хирургия базировалась на хирургическом отделении городской больницы, где он хозяином не был. Клиника госпитальной хирургии принадлежала инсти­туту, и заведующий кафедрой был одновременно и полным хозяином клиники. В его руках было стационирование. Он сам назначал хирургов на операции. А раньше он командо­вал только 15 % коек. В общем, все это пахло большим вли­янием и... деньгами.

Начались знаменитые 60-е годы. Для меня лично ниче­го не изменилось. Я с принуждением был призван в армию на 25 лет. Каким-то образом прошло окончание института. Нам (но не мне) торжественно выдали дипломы. А у меня вначале забрали паспорт, выдали какую-то бумажку. Дали проездные военные документы, по которым я мог поехать в отпуск. Я куда-то писал письма. Я смирился уже с тем, что меня берут в армию. Я уже просился, чтобы оставили где-то поблизости от Т., ссылаясь на то, что у меня больной отец, только что уволившийся из армии, и больная мать. Мне обещали, что при распределении это обстоятельство учтут. Но назначение я получил в очень далекое место. Я даже доехал в Москву. По пути я познакомился с женщи­ной постарше меня лет на 6—7. Мы обменялись адресами. В Москве мне удалось попасть в Министерство обороны и добиться того, чтобы меня направили в Т.

Первый отпуск.

После это уже фактически военным я поехал отдыхать в Ялту. Там у меня был случайный секс с одной женщиной, которую я очень плохо помню. Когда я осмотрелся, с кем же я был, я поменял свое место на пляже. Потом у нас сло­жилась неплохая компания из 10 или 12 человек. Точно не помню, помню, что число было четное. Мы вместе ходили на пляж, танцы и бродили по горам. Через несколько дней мы решили пойти всем нашим коллективом встречать рас­свет на Ай-Петри — самую высокую точку Крымских гор. Крымские горы, если смотреть на них на карте, кажутся маленькими и невысокими. Но когда мы решили пойти на Ай-Петри, то я понял, что для меня они достаточно высоки и неприступны. Я не имел никакого опыта пребывания в горах, но кто-то из нашей компании утверждал, что имеет. Кроме того, у меня был страх высоты, но мне сказали, что туда ведет вполне безопасная тропа, по которой мы пойдем. А на самой вершине есть ресторан и прочие блага цивили­зации. Народ у нас подобрался не очень состоятельный. Мы закупили продукты — консервы, овощи, фрукты, но не взя­ли с собой ни капли воды. Договорились мы встретить рас­свет на свежем воздухе (июль в Крыму теплый. У меня уже был опыт проведения ночи в Крыму на свежем воздухе).

Все было очень хорошо задумано. Однако почему-то мы сбились с пути. Не знаю, как получилось, но вышли мы на карниз, он почему-то долго не заканчивался. Пропасть была неглубокая — метров 150—200, но я понимал, что если бы он был и меньше метров на 100, в случае падения с него большой разницы бы не было. Карниз — шириной метра 2. Я старался жаться к стене и боялся глянуть вниз. Времена­ми карниз сужался. На мне были туфли на кожаной подмет­ке, Они скользили. Я их снял и шел босиком. Хорошо помню, что я не чувствовал, чтобы мне было колко, хотя по гальке на пляже босиком я продвигался с трудом, а там все-таки были совершенно не отшлифованные камни. В общем, храбрецом я себя не чувствовал. Про себя я думал, какая нелегкая меня затащила в горы. В конце концов, карниз кончился. Хотя стало уже не так страшно, но не стало и легче. Практически без дороги, карабкались, кто как мог. Я больше за счет рук (2-й разряд по штанге). Другие были более ловкими и к помощи рук прибегали реже. Хорошо помню, что надо мной никто не смеялся. Даже помогали. Поняли, что я там — самый неопытный. В конце концов, добрались мы на какую-то вершинку. Поскольку там было повалено несколько довольно крупных деревьев, мы поняли, что даже если скатимся, то деревья задержат. Остановились мы на ночь. Немного доели, запили кислыми сливками. Все как-то притихли. На ночь мы разбились по парочкам, но никаких сексуальных действий никто не предпринимал. (Когда не удовлетворен оборонительный инстинкт, то не до сексуального. — М.Л.) К утру стало довольно прохладно. Мы почти не говорили. Впечатлениями не делилились. Но я запомнил, что для меня самым гнетущим было то, что под нами были Ялта и Алупка. Все было как на ладони. До нас доносилась музыка, идущая от многих ресторанов и танцплощадок. Я же думал, а найдем ли мы до­рогу домой. Меня это музыка не радовала. Мне даже каза­лось, если бы ее не было, то было бы лучше. Честно ска­зать, каково было самочувствие моих спутников, не знаю, но общего веселья и разговоров как-то не получалось. Убей меня Бог, не знаю, вздремнул ли хотя бы на миг. Помню, что мы лежали на одеялах, которые с собой захватили.

Едва рассвело, мы стали искать спуск. Я по-прежнему шел босиком и не чувствовал никаких уколов, В конце кон­цов, мы вышли в еловый лес. Вниз вел серпантин. Уклон был примерно градусов 45—60, но уже не было страшно, и я начинал даже любоваться красотой этого леса. Склон был, высотой, наверное, метров 500, был полумрак и ощущение, что ты находишься в подземном царстве. Основная наша группа спокойно и очень долго спускалась по этой тропин­ке. Тропинка вся была в мелкой хвое, но я не чувствовал, чтобы меня что-то кололо. Одна девушка должна была в этот день уезжать. С ней пошел ее спутник. Они решили срезать дорогу. По серпантину не пошли, а стали спускать­ся вдоль русла реки. Мы же спокойно, хотя и долго, спус­кались. В конце концов, вышли к асфальтовой дороге и остановке автобуса, но совсем не в том районе, куда думали придти. Там уже напились водички. Сразу мне стало кол­ко, и я тут же надел свои туфли на кожаной подметке.

Добрались мы до места жительства. Хозяйка уже волно­валась за нас. Кстати те, которые хотели нас обогнать, вер­нулись позже. Я тогда уже понял, что сокращение дороги в горах удлиняет путь, а уж время точно. Потом я мог в этом неоднократно убедиться. Когда мы все это рассказали хо­зяйке, она нам сказала, что мы счастливо отделались. У них бывали случаи, что приходилось спасать людей при помо­щи вертолета. Одна парочка, охваченная страхом, часов 12 провела на карнизе, боясь сдвинуться с места до тех пор, пока не пришла помощь.

На следующий день меня снова потянуло в горы, кста­ти, не меня одного. Остальные дни мы бродили по горам, но уже без всякого риска. На пляж ходить почти переста­ли. Так я заболел горами, хотя страх высоты не проходил. На карнизы я не лез, но по тропкам ходил с удовольстви­ем. После этого отдыха в первых числах августа я прибыл на военную службу.

Заключение

Закончился значительный жизненный этап Вечного Прин­ца. Объективно он у него прошел самым благоприятным обра­зом. С точки зрения постороннего наблюдателя все его пере­живания носили дешевый характер, никак не связанный с внешней ситуацией. Если бы он об этом кому-нибудь расска­зал, то вряд ли кто-либо ему бы посочувствовал. Опять же о его переживаниях. Ведь призыв его в армию можно расцепить и как положительный факт. Сразу же стабильный в то время оклад, перспектива быстрого получения жилья, хорошая, материальная база. Можно еще много факторов перечислять и радоваться, что тебя призвали в армию. Армия тогда находилась в хорошем состоянии. Там было идеальное снабжение, хорошее материальное обеспечение. Тогда военнослужащим быстро давали квартиры. Да и условия для карьерного роста тоже были неплохие. Не думаю, что его внутренняя жизнь сложилась бы лучше, если бы он попал в глухое село. Помните его растерянность, когда он туда попадал во время своих каникул. Сценарий есть сценарий. Люди с комплексом раболепствующего тирана никогда своим реальным положением довольны не бывают. Они или идеализируют свое прошлое, или мечтают о лучшем будущем. Настоящим они обычно недовольны. Когда будущее становится настоящим, они становятся полны тревоги и бесплодного ожидания. Вот и призыв в армию вызвал у Вечного Принца почти клиническую депрессию, хотя трагедии особой никакой не представлял. Убедительных внешних причин для страданий у него не было, и все же страдания его были настоящие. Для настоящих страданий всегда имеется настоящая причина. У Вечного Принца она была глубокой и существенной. Дело в том, что у него была дисгармония в структуре личностного комплекса.

Представьте себе здание, где имеются большие «неблагополучия» в фундаменте. При возведении первых этажей оно скрипит, хотя внешне это может быть и незаметно. Но ведь кладка стен продолжается. Значит, рано или поздно оно искривится или рухнет. Ума не приложу, что надо сделать, чтобы люди приходили на профилактику. Вот клубы организовали. Приходят к нам люди. Большинство из них хочет, чтобы все проблемы были решены за 5 минут, ну, в крайнем случае, за 10. А с другой стороны, к кому было приходить на профилактику Вечному Принцу? Сейчас уже есть психологи и психотерапевты. Скоро они уже приобретут необходимую квалификацию. А кто мог бы помочь Вечному Принцу тогда? Врач? А что он мог сделать? Скорее всего, он бы сказал что-ни­будь бодренькое, типа «заведите девушку». Вот ему это и ска­зали. Но как может подпорка прекратить внутреннее гниение? Как объяснить нашему обществу, что секс не лекарство, а ско­рее профилактика. Секс — это сугубо для здоровых, более того, для очень здоровых людей. Как научить их правильно воспитывать своих детей, чтобы потом не было необходимости заниматься их перестройкой? Ведь не удается даже приучить, что­бы люди занимались утренней зарядкой систематически. Хотя, может быть, и не стоит этим заниматься? Ведь есть же люди, которые посещают психотерапевтические клубы, регулярно за­нимаются физкультурой, купаются в родниках. Может быть, и не нужно поддерживать Вечных Принцев? Быстрее помрут и освободят место тем, кто занимается и работает над собой. От них же пойдут и здоровые дети? Пожалуй, что только так. Я врач. Как только ко мне обратятся за помощью, я со всем пылом своей души брошусь им помогать.

Только после боя я подумаю... Ведь все это можно было предотвратить. Конечно, успешное тушение пожара дело видное. Да и в газете могут описать твой подвиг. При прове­дении же профилактической работы от тебя будут отмахи­ваться, как от назойливой мухи. Однако машину легче ремон­тировать, когда она еще на ходу, а не тогда, когда встала. Конечно, ремонтировать легче, только вот найти причину неполадки труднее.

Сейчас мы выпроводили Вечного Принца, на вид мощного и красивого, в бурное море большой жизни, неподготовленного к плаванию в шторм или бурю. Он не утонул, но поломок по­лучил изрядно. И кто от этого выиграл? При всей нашей бед­ности у нас много структур и организаций, которые помога­ют бедным, убогим, изолируют преступников и больных от общества. А когда же появятся организации, основной целью которых будет оставить на плаву тех, кто еще пока плывет?

Теперь вам понятно, дорогой мой читатель, что Вечного Принца ждут большие неприятности и болезни. Хотя этого могло и не быть.

Давайте проследим дальше жизненный путь Вечного Принца.

Часть II.

Лягушачья кожа.

Глава шестая.

АРМИЯ,

Или сползание вниз