Глава 9 Генезис способностей и одаренности (таланта)
9.1. Расхождения во взглядах на генезис способностей и таланта
По поводу происхождения таланта с давних пор и по сей день существуют три точки зрения:
1) талантами и гениями рождаются: немецкий психолог и педагог Эрнст Мейман (1917) считал, что внешние условия лишь усиливают или ослабляют развитие наследственных задатков;
2) талантами не рождаются (Мелхорн Г., Мелхорн Х., 1989); многие исследователи предполагают, что поскольку творческий стиль мыслительной деятельности – это первичная и естественная форма работы мозга, то творческие способности присущи всем без исключения людям, но проявляются они по-разному в зависимости от выраженности специальных способностей к различным видам деятельности. Шаблоны же и штампы, скрывающие творческость, появляются под влиянием социальных воздействий и главным образом как продукт существующей системы воспитания и обучения (Cropley, 1971; Foster, 1971; Getzels, Jackson, 1968; Lytton, 1971; Torrance, 1962);
3) талант – это конвергенция врожденных задатков и результата обучения и влияния среды. В. Штерн (1926) задатки понимал как «еще точно не очерченную возможность» деятельности, с широким простором для развертывания. Под влиянием возрастного развития и внешних условий они превращаются в свойства, которые являются результатом взаимодействия внешних и внутренних условий. Русский исследователь П. П. Соколов писал, что под умственным уровнем ребенка «разумеются, с одной стороны, врожденные дарования детей, а с другой – их умственное развитие, изменяющееся в зависимости от их возраста и от условий их воспитания. Ребенок тем выше стоит в умственном отношении, чем он способнее, чем культурнее та общественная среда, в которой он развивается. Поэтому, если мы хотим измерить умственный уровень ребенка, мы должны: 1) исследовать степень его одаренности; 2) определить развитие его врожденных способностей в зависимости от его возраста и 3) учесть то влияние, какое могут оказывать на умственную жизнь ребенка особенности окружающей его среды – семейной, школьной и общественной» (цит. по: Доровская А. И., 1997, с. 159). П. П. Соколов отмечал, что необходимо определять одаренность в смысле «упражняемости», включить в понятие одаренности признак «способности к совершенствованию».
Подобной позиции в дальнейшем придерживались многие отечественные психологи. Например, А. Н. Леонтьев утверждал, что у человека имеется только одна способность – способность к развитию, и что способности формируются в процессе усвоения каждым поколением людей того, что создано предшествующими поколениями.
...
Развивая взгляды Л. С. Выготского и акцентируя формируемость способностей в индивидуальной жизни личности, А. Н. Леонтьев вводит понятие «историческое наследование способностей», выдвигая идею, что орудия производства, как и продукты труда, являются воплощением способностей человека. Последующие поколения, осваивая их, тем самым исторически наследуют способности предшествующих поколений. Этот процесс в каждом поколении открывает новые возможности развития способностей по сравнению с предыдущими поколениями.
В своем докладе на I съезде общества психологов А. Н. Леонтьев определил проблему формирования способностей как «создание психологических основ активной педагогики способностей»… В общем выражении проблемы А. Н. Леонтьев исходит из взгляда «на способности человека как на прижизненно складывающиеся новообразования». Свою точку зрения А. Н. Леонтьев обосновывает лабораторным исследованием формирования сенсорной способности высокочастотного слуха. Потом, перейдя к интеллектуальным способностям, он пришел к выводу, что «процесс формирования и этих способностей происходит путем преобразования первоначально строящихся извне процессов во внутренние функции – способности» (Леонтьев А. Н., 1959, с. 144).
Взгляды А. Н. Леонтьева на способности находят выражение в работах П. Я. Гальперина, Д. Б. Эльконина и В. В. Давыдова, по существу полностью снимающих в своих психологических и психолого-педагогических исследованиях проблему способностей.
Платонов К. К., 1972, с. 36.
Вступивший с А. Н. Леонтьевым в полемику С. Л. Рубинштейн (1959, 1960) коснулся лишь частностей, а не существа вопроса. Он писал, что «способности людей формируются не только в процессе усвоения продуктов, созданных человеком в процессе исторического развития, но также и в процессе их созидания; способности человека – внутренние условия его развития, которые. формируются под воздействием внешних – в процессе взаимодействия человека с внешним миром; ни одна способность не является актуальной. способностью, пока она органически не вобрала в себя систему соответствующих общественно выработанных операций; но ядро способности – это не усвоенная, не автоматизированная операция, а те психические процессы, посредством которых эти операции, их функционирование регулируются, качество этих процессов» (1960, с. 5, 8).
В 1970-1980-х гг. наблюдалась волна откровенно политических и идеологических спекуляций, когда со страниц партийной (и не только партийной) печати критиковались мнения о том, что способности и одаренность обусловлены врожденными механизмами, а ученые, придерживавшиеся этой точки зрения, объявлялись биологизаторами. Характерна в этом отношении статья Ю. З. Гильбуха с соавторами (1990), в которой написано следующее: «Термин «одаренный ребенок» нельзя признать удовлетворительным, поскольку в нем отчетливо слышится указание на некий дар, полученный при рождении. А сложная проблема детерминации повышенного умственного развития воспринимается в результате этого как заранее решенная в духе абсолютного превалирования биологической детерминации. В связи с этим следовало бы предпочесть другие термины, скажем «дети с высоким уровнем интеллекта» (Лейтес Н. С., 1988) или «дети с повышенными умственными способностями». Преимущество таких терминов в том, что они фиксируют эмпирическую сущность явления, не предрешая вопрос о его детерминации. Приходится, однако, считаться с укоренившейся традицией. И все же, делая терминологическую уступку нейтивизму, [45] необходимо следовать правилу, согласно которому с «понятиями «способности», «одаренность» не должно связываться представление о готовом даре природы» (Лейтес Н. С., 1988, с. 105)».
Ю. З. Гильбух с соавторами, не отрицая роли благоприятных биологических задатков, связывают интеллектуальную одаренность в основном с социальной наследственностью, т. е. с культурно-воспитательной средой, в основном – с наличием сходства детей с родителями по уровню интеллекта и его направленности (склонности к тому или иному виду занятий).
«Возьмем, – пишут авторы, – черты, наиболее часто отмечаемые в литературе (Блонский П. П., 1961, с. 461–462; Лейтес Н. С., 1960, 1977; Branch, Cash, 1966; Carter, 1960; De Haan, Havighurst, 1961; French, 1966; Norton, Domen, 1984): скажем, неуемную любознательность, постоянное стремление загружать себя все новыми и новыми умственными задачами, необычайное пристрастие к чтению. Все это говорит о том, что разнообразная умственная активность самого ребенка выступает как важнейшее условие генезиса его одаренности. Однако это условие может быть реализовано прежде всего в семье, где ребенок постоянно видит читающих, пищущих, обсуждающих прочитанное или написанное взрослых и где его собственные умственные усилия всегда поощряются, находят заинтересованного рецензента, советчика» (с. 150–151).
Влияние примера родителей на генезис, понимаемый как происхождение, возникновение одаренности, весьма сомнительно, если вообще возможно. Хочется задать авторам вопрос: откуда же появлялись талантливые дети у безграмотных родителей? Тот факт, что отмечается совпадение познавательных склонностей одаренных детей с профилем профессиональной деятельности одного из родителей в 58 % случаев, еще не говорит о том, что имеющаяся одаренность ребенка обусловлена сформированной склонностью. Это говорит лишь о том, что родители могут пробудить у ребенка интерес к тому делу, которым сами занимаются. Кроме того, 42 % не вписываются в постулируемую авторами гипотезу. В лучшем случае родители могут лишь способствовать развитию (т. е. генезису, понимаемому как становление) имеющейся у ребенка одаренности.
Сказки же про генетическую (биологическую) основу одаренности, которая якобы имеет связь непременно с сильной, подвижной и уравновешенной нервной системой, уже читать надоело. Этот штамп, идущий от И. П. Павлова, не имеет ничего общего с действительностью (см. работы Голубевой Э. А., 2005; Ильина Е. П., 2001, 2006, и др.).
Неубедительность приводимых авторами доказательств отметил также Н. С. Лейтес (1990). Он пишет, что термин «социальное наследование» не более чем метафора. «Да, существует влияние социально-исторических, в том числе социально-семейных, факторов на преемственность способностей, но это не снимает проблемы индивидуальных различий по одаренности при прочих равных условиях, не отменяет роли генотипического фактора в вариативности природных предпосылок развития интеллекта» (с. 156).
«Можно усомниться, – пишет далее Н. С. Лейтес, – в том, что расположенность к тем или иным видам занятий в возрасте 6–8 лет выражает уже устойчивые свойства, характеризующие своеобразие одаренности. Кроме того, обязательно ли профессиональная принадлежность родителей означает и выраженность у них соответствующих способностей? Другими словами, ничто не убеждает в том, что приводимые факты имеют отношение именно к проблеме одаренности. Но главное, может ли вообще обнаруженная тенденция – даже если бы она была показана не на единицах, а на сотнях и тысячах испытуемых – быть основанием для того категорического суждения о ее причинах, которое дается в статье? Почему при объяснении сходства способностей детей и родителей ни в какой мере не учитывается возможное значение генетического фактора?» (с. 156–157).
Удивительно, но у людей из сферы искусства врожденность одаренности и способностей никем из ученых не подвергалась сомнению, а утверждения музыкальных педагогов, педагогов-художников: «Это божий дар» – не вызывали желания причислить их к биологизаторам. Подобная двойственность проявилась и у генетика Н. П. Дубинина (1977), который считал, что «простые» способности (двигательные, перцептивные и т. п.) являются врожденными, а «сложные» (умственные) – приобретенными.
Однако здесь возникает вопрос: насколько мышление отражает способности, а насколько – умение совершать мыслительные операции, умственную деятельность? Не принимаются ли за способности умения, знания? Генетик Д. К. Беляев (1982) указывает, что признание генетической основы должно касаться всех способностей, если речь идет именно о них.
Впрочем, в своей позиции Дубинин был не одинок. Даже в зарубежной психологии в связи с изучением интеллекта способности рассматривались двояко: и как врожденные, и как приобретенные. Как видим, дело не в «дуализме» понимания природы способностей, а в том, что к способностям относят как истинные способности, так и приобретаемые в течение жизни знания и умения.
...
Значительная роль в распространении идеи о наследственности интеллекта принадлежит Гальтону, который полагал, что талант и вообще психические свойства человека так же наследуются, как и его физические свойства. Он писал: «Примечательное непонимание оказывается распространенным относительно факта передачи таланта по наследственности. Обычно считается, что дети выдающихся людей глупы; что там, где большая мощь интеллекта кажется унаследованной, она передается с материнской стороны и что один сын обычно похищает талант всей семьи.
Мои собственные исследования привели меня к диаметрально противоположному заключению. Я нашел, что талант передается по наследству в весьма заметной степени, что мать ни в какой мере не обладает монополией передачи и что целые семьи талантливых людей чаще встречаются, чем такие, где только один человек одарен. Я подтверждаю мои заключения статистикой, которую теперь продолжаю применять и которую считаю вполне достаточной для доказательства. Это только часть гораздо большего материала, который я собрал для будущего тома на эту тему, все содержание которого метит в том же направлении» (Galton, 1865, p. 157).
В своей знаменитой книге «Наследственный гений: исследование его законов и следствий» («Hereditary genius: an inquiry into its laws and consequens»), вышедшей в 1869 г., Гальтон сообщает, что он «бегло проследил родство около четырехсот знаменитых людей всех периодов истории, и в результате. этим почти полностью установилась теория, что гений наследуется, с известными ограничениями, которые осталось исследовать».
Более поздние исследования английского психолога Барта (Burt, 1940, 1966) еще более упрочили эту теорию. В данных Барта. практически невозможно увидеть влияния среды на интеллект. И конечно, во все времена довольно сильным союзником концепции наследственности интеллекта был здравый смысл, ибо обыденные житейские наблюдения учили, что «яблоко от яблони недалеко падает».
Бурлачук Л. Ф., 2002, с. 198.
Нормальные дети обладают неограниченными возможностями, заявлял Дубинин.
«Одаренность – это эффективное развитие человеческих сущностных качеств при сочетании нормального генотипа с благоприятными условиями его развития (т. е. главным образом «приобретенность»)», – писал Дубинин (1980, с. 44–45).
По поводу выступлений в печати в 70-х гг. XX в. некоторых генетиков о природе способностей В. А. Крутецкий (1972) писал: «В связи с развитием генетики и успехами микробиологии в области раскрытия генного механизма наследственности, в нашей стране в последнее время начали усиленно распространяться взгляды, связанные с представлением о способностях как результате реализации (в благоприятных условиях среды) генетической программы человека, с представлением о том, что способности «запрограммированы» в генах, определяются генетическими особенностями человека, что талант – «счастливая комбинация генов» и т. д. Щедрые указания на роль среды, воспитания и обучения по сути дела мало что меняют, так как остается в силе положение о том, что специфика и уровень способностей каждого человека по сути дела предопределены его генным потенциалом… Весьма показательными с этой точки зрения являются опубликованные недавно статьи известных биологов-генетиков В. Эфроимсона «Родословная альтруизма (этика с позиций эволюционной генетики человека)» (1971) и Б. Астаурова «Человек с большой буквы и эволюционная генетика человечности» (1971). В этих статьях содержатся отдельные очень правильные и ценные мысли и рассуждения. Думается, например, что совершенно прав акад. Астауров, когда возражает против альтернативной постановки вопроса «природа или воспитание?» при анализе происхождения многих психологических свойств человека – нельзя абсолютизировать или то или другое (1971, с. 215–217). По-видимому, верно, что в отношении ряда психологических свойств и качеств человека можно говорить о «кооперативном» участии в их формировании наследственности (природы) и среды (воспитания). Если бы речь шла только о таких качествах, зависящих в известной мере от характеристики типологических свойств нервной системы, как, скажем, темперамент, особенности памяти, даже некоторые особенности характера (импульсивность, выдержка и хладнокровие, смелость), то возражать бы особенно не пришлось. Но ведь речь идет о том, что «все без исключения, любые мыслимые признаки и свойства человека» якобы несут, с одной стороны, печать наследственного генетического материала и, с другой стороны, отпечаток влияния среды, условий, «в которых осуществлялась реализация полученной наследственной информации»» (с. 214).
...
Исследования в одном из московских вузов выявили, что у творчески одаренных студентов родители зачастую играли на музыкальных инструментах и регулярно читали научно-популярную литературу. Сами эти студенты (физики и биологи) в детстве предпочитали дружить с детьми либо моложе себя, либо старше и плохо ладили со сверстниками.
Атмосфера музицирования и чтения научно-популярной литературы, дружба с детьми, отличающимися по возрасту, – что это, внешние условия, способствующие формированию способностей? Вроде бы так. Но одновременно их можно рассматривать не как условие, а как следствие, как производное одаренности.
Чурбанов В., 1980, с. 68–69.
И это – непреложный закон, не знающий никаких исключений, – подчеркивает академик Астауров (1971, с. 214–215). Чтобы у читателя не осталось никаких сомнений, перечисляются такие свойства и качества, как доброта и сострадание, эгоизм и альтруизм, этические нормы поведения, «самые высшие этажи психики» (с. 215), к которым, видимо, (исключений-то нет!) относятся мировоззрение, убеждение, идеалы. Подумать только – мировоззрение определяется кооперативно-генетической программой человека и влиянием среды, воспитания, в которых осуществляется «реализация полученной наследственной информации»! (с. 214). В. Эфроимсон говорит о наличии специальных «генов альтруизма» (1971, с. 200), о том, что такие качества, как совесть, уважение к старости, рыцарское отношение к женщинам, чувство долга – «входят в фонд наследственных признаков человека» (с. 205), «имеют генетическую основу» (с. 206). Не спасает и указание на то, что в данном случае имеет место «сильнейшая печать влияния социальной среды» (с. 218).
«Хотя я ни в какой мере не являюсь сторонником бытующих еще у нас социоло-гизаторских взглядов (типа взглядов философа Э. Ильенкова), – пишет В. А. Крутецкий, – объявляющих психические свойства личности абсолютным продуктом обучения и воспитания, но в отношении моральных качеств личности, мировоззрения, убеждений, представляется, двух мнений быть не может – эти категории действительно являются абсолютным продуктом влияния среды (в широком смысле слова), обучения и воспитания, целиком приносятся в сознание извне. Думается, любой психолог, особенно специалист по психологии личности, психологии обучения и воспитания, без труда аргументирует эту точку зрения. Надо подчеркнуть, что появление в печати статей уважаемых коллег-генетиков В. Эфроимсона, А. Нейфаха, В. Гиндлиса на тему о генетической природе способностей («Литературная газета» от 22 июля 1970 г., «Вопросы философии» за 1970 г. № 7 и 8 и т. д.) внесло изрядную сумятицу в умы учителей. Это видно по характеру вопросов (устных и письменных), с которыми они обращаются к психологам. Но особенно дезориентированы были учителя после того, как познакомились с двумя интервью весьма известных и уважаемых людей (уже не генетиков) – виднейшего деятеля науки и виднейшего деятеля искусства. Речь идет о беседе с доктором физико-математических наук проф. А. И. Китайгородским в связи с его выступлением по радио на тему «Психология творчества ученого» [46] и беседе с выдающимся кинорежиссером М. Роммом. [47] Я совершенно согласен с основными положениями того и другого. Но среди ряда очень ценных и очень правильных мыслей, высказанных ими, учителя познакомились и с такими, которые по меньшей мере нуждались в комментариях и пояснениях, как: «Иногда говорят о необходимости воспитывать, растить научные таланты. Я считаю, воспитать талант нельзя, талант – это дар, которым человека наградила природа» (А. И. Китайгородский); «Я глубоко убежден, что существует врожденный талант, врожденные способности.» (М. Ромм). Вполне вероятно, что это – только не совсем удачная, «житейская» терминология, что авторы имели в виду не способности, а природные задатки, но и в этом случае категорически отрицать необходимость развивать, растить таланты (и при наличии благоприятных задатков) – в корне ошибочная мысль» (с. 4–5).
В конце статьи В. А. Крутецкий сопоставил свою позицию с позицией Астаурова, указав на следующие расхождения: «1. Роль среды и воспитания, обучения. Акад. Астауров: среда – условия, в «которых осуществляется реализация полученной наследственной информации» (1971, с. 214). Наша позиция: среда (в широком смысле слова, включая обучение и воспитание) активно формирует способности, а не является лишь условием для проявления чего-то генетически изначально данного. 2. Роль генетического фонда. Акад. Астауров: в формировании способностей «кооперативно» участвуют наследственность (генетический фонд) и среда (1971, с. 217), генетический фонд влияет на способность прямым образом. Наша позиция: индивидуальная генетическая программа человека определяет не способности, а лишь задатки способностей (как врожденные анатомо-физиологические особенности мозга, нервной системы), поэтому генофонд, во-первых, лишь косвенно влияет на развитие способностей, а во-вторых, определяя лишь задатки, не может решающим образом влиять на развитие способностей. И в заключение – ответ дезориентированным учителям (о чем шла речь в начале статьи). Хотя природные задатки и имеют определенное значение для психического развития школьника, и потому, например, в обучении от одного ученика требуется больше усилий, чем от другого, на одного ученика учитель тратит больше сил, внимания и времени, чем на другого, однако сами по себе эти задатки решающей роли в психическом развитии не играют, и поэтому учителям нет никаких оснований ссылаться на действительное (или кажущееся) отсутствие благоприятных задатков в тех случаях, когда они испытывают определенные затруднения в учебно-воспитательной работе» (с. 12).
А вот что писал В. А. Крутецкий в отношении математических способностей: «Если и здесь различать два разных аспекта этих способностей – школьные и творческие способности, то в отношении вторых существует полное единство: творческие способности ученого-математика являются врожденным образованием, благоприятная среда необходима только для их проявления и развития. Такова, например, точка зрения математиков, интересовавшихся вопросами математического творчества, А. Пуанкаре и Ж. Адамара. О врожденности математического таланта писал и В. Бетц, подчеркивавший, что речь идет о способности самостоятельно открывать математические истины, ибо понять чужую мысль могут, вероятно, все. В последние годы тезис о врожденной и наследственной природе математического таланта (который только развивается в упражнениях) усиленно повторял Г. Ревеш» (1998, с. 27–28).
Спрашивается: какая же позиция В. А. Крутецкого истинная?
Своеобразное «заигрывание» с врожденным фактором в способностях приводит авторов к явным противоречиям. С одной стороны, признается, что одна и та же среда может оказывать различное влияние на людей, а природные особенности человека – влиять на уровень достижений в какой-либо сфере деятельности. С другой – утверждается: решающее значение имеет деятельность как фактор формирования способностей; соответственно влияние природных факторов можно практически не учитывать, поскольку влияние среды, воспитания сильнее.
Последний тезис, наиболее часто высказываемый в учебниках по психологии для педагогических учебных заведений, должен закрепить в головах педагогов весьма простую, но опасную мысль: все в их власти. В то же время признание способностей врожденными, наоборот, приводит якобы к осознанию ими своего бессилия перед природой.
Подобная позиция подкреплялась сверху. Вот что, например, заявил в 1976 г. на XXV съезде КПСС тогдашний министр просвещения СССР М. А. Прокофьев: «Осуществление всеобщего среднего образования подрастающего поколения на практике доказало антинаучность представлений о наличии якобы наследственных ограничений в развитии интеллекта человека – представлений, взятых на вооружение буржуазным обществом в обоснование классовой образовательной политики в угоду правящей элите. Советская наука противопоставила этому лженаучному утверждению единственно верное материалистическое положение о безграничной возможности развития человека в благоприятных социальных условиях». [48]
В 1984 г. в журнале «Коммунист» появляется передовая статья, где говорится, что полагать врожденность способностей – это отход от марксизма.
К чему это приводило, становится ясным из не столько распространенных среди учителей, сколько навязывавшихся им теоретиками педагогики и психологии утверждений, будто нет плохих учеников, а есть плохие учителя, будто ребенок – это «глина», из которой педагог может вылепить все, что ему нужно, а все люди одинаково способны и прочее, прочее. Такой наигранный оптимизм ни к чему хорошему не приводил. Игнорирование врожденных особенностей человека часто заводило педагогов в тупик: ученик никак не хотел развиваться и воспитываться в намечаемом направлении и в ожидаемом темпе.
...
Во многих людях живет глубокая оппозиция представлениям о том, что их свобода в некоторой степени ограничена наследственными факторами. Иногда мы хотели бы, чтобы закон всемирного тяготения, законы термодинамики и закон сложных процентов были бы отменены. Как писал А. Хаусмен: «Думать, что дважды два четыре, но не пять и не три, всегда будет для человека огорчительно». Вместе с тем более правильный взгляд состоял бы в том, чтобы законы наследственности, как и вообще науку, можно было бы направить человеку на благо: эти законы можно отрицать или игнорировать только за наш собственный счет.
Кеттелл Р. (Cattell), 1982, с. 16.
В реальности же непонимание природы способностей только вредит педагогу: не зная истинного положения дел, учитель может подумать, что он плохой педагог, если не добивается от учащегося желаемого результата. Без знания природной основы способностей преподавателю трудно оценить истинные возможности учащихся, поскольку результат, показываемый способным человеком, может быть большим, если к тому предъявлять большие требования.
Из сказанного становится ясным, сколь велико практическое значение понимания генезиса способностей, их структуры и сущности, ибо различное толкование приводит и к разным практическим действиям (правильным или неправильным).
...
В начале 80-х гг. те из участников дискуссии, кто подчеркивал значение «природного» начала в человеке, сумели одержать ряд важных побед над своими оппонентами. Им удалось опубликовать свои взгляды на страницах советской печати, чего не удавалось сделать ранее – с конца 20-х и до 70-х гг. Один из ведущих сторонников противоположного подхода – академик Н. П. Дубинин был смещен со своего поста директора Института общей генетики после того, как его критиковали за преувеличение роли внешних факторов в формировании поведения человека. Еще один из лидеров этого направления – всемирно известный психолог А. Н. Леонтьев к тому времени уже скончался. Точка зрения, подчеркивающая значение «природных» факторов, пользовалась на удивление широкой поддержкой не только среди генетиков, но также представителей литературного авангарда, диссидентов, антимарксистов, специалистов-этнографов, консервативно настроенных националистов и представителей милицейского руководства. Высшие политические руководители предпочитали воздерживаться от высказываний по этим вопросам, позволяя дискуссии развиваться на удивление спокойно.
Грэхэм Л. Р., 1991, с. 239.
Партийный идеолог и философ Э. В. Ильенков писал: «Вернемся теперь к ходячему предрассудку, согласно которому лишь меньшинство населения земного шара обладает мозгом, от рождения способным к «творческой» работе» (очевидна подмена предмета обсуждения: к творчеству способны многие, весь вопрос в том, кто что сотворит: одни – талантливое произведение, а другие – обыденную вещь. – Е. И.).«Этот наукообразный предрассудок, – продолжал Ильенков, – обряженный цифрами статистики, разукрашенный терминами генетики и физиологии высшей нервной деятельности и «учеными» рассуждениями о врожденных «церебральных структурах», якобы заранее предопределяющих меру талантливости человека, просто-напросто клеветнически взваливает на природу (на гены) вину за крайне неравное рапределение условий развития между людьми в классовом обществе» (1977, с. 77).
Конечно, если понимать талант так, как его понимал Ильенков [49] или как рассматривал способности А. Н. Леонтьев, то роль социальной среды в его формировании очевидна, а роль генетического фактора ничтожно мала, если вообще присутствует. Но то, о чем говорили Леонтьев и Ильенков, к способностям и таланту отношения не имеет.
Насколько хорошо противники врожденности способностей и таланта знали работы К. Маркса и В. И. Ленина, судить не могу, но что на самом деле думали классики марксизма по поводу врожденной природы способностей, становится ясно из их трудов. К. Маркс писал, что природные силы человека проявляются в склонностях и способностях. В. И. Ленин в письме Каутскому отмечает, что когда мы говорим о равенстве людей, то не имеем в виду равенство по способностям; само собой разумеется, что по ним люди не равны. Да и один из лозунгов марксизма: «От каждого по способностям, каждому – по потребностям» о чем-то говорит.
Как ни странно, в защиту врожденности таланта выступил математик А. Д. Александров (1981). В своем выступлении на сессии Общего собрания АН СССР он обвинил Дубинина в том, что, отрицая значение генетики в объяснении нормальных психических явлений, тот впадает в крайность. Если все дело в «приобретенности», сказал Александров, то тогда любой ребенок, не ставший Ломоносовым, Марксом, Ньютоном или Рафаэлем, должен винить в этом только своих родителей, которые не создали для этого соответствующих условий. Позицию Дубинина он охарактеризовал как ошибочную не только в теоретическом, но и в практическом плане, поскольку общество должно ясно представлять себе, каким образом воспитывать детей и что следует ожидать от этого воспитания. Но вместо того, чтобы способствовать открытому обсуждению проблем, Дубинин, по словам А. Д. Александрова, предпринимает попытки «закрыть» их, пытаясь под видом извращенного марксизма протащить нечто чуждое науке.
Пытаясь оправдать свою позицию, Н. П. Дубинин в ответном слове сказал, что он лишь противостоял попыткам видеть фатальную связь между генетикой и поведением человека, по которой можно предвидеть все потенциальные духовные возможности новорожденного на основе изучения его генов, и будущего писателя или ученого скоро можно будет распознать уже в эмбрионе. Однако ни один из оппонентов Дубинина об этом никогда не говорил.
Компромиссную позицию занял Б. Ф. Ломов (1984), который писал о том, что ни точка зрения, согласно которой способности полностью определяются «генным снаряжением» человека, ни точка зрения, что способности полностью определяются социальными условиями жизни, не верны. Первую точку зрения он пытался опровергнуть, привлекая мнение генетика Д. К. Беляева, который писал: «Громадная пластичность мозга, тренируемость и обучаемость людей исключают фатальное значение генетической программы» (1981, с. 15). Замечу, что в этом вырванном из текста статьи Беляева фрагменте нет ни слова о способностях; ученый в своей статье о генезисе способностей рассуждает много позже. Несостоятельна и ссылка Ломова «на саму жизнь», вроде бы тоже опровергающую генетический подход к способностям. Так, Ломов пишет: «Формирование все новых видов деятельности в наше время идет столь бурно, что если бы их выполнение требовало генетически закрепленных способностей, то вряд ли бы люди успевали ими овладевать…» (с. 377). Здесь очевидно смещение акцента с природы способностей на овладение профессиональной деятельностью, которое зависит не только, а может быть, и не столько от способностей, сколько от знаний и формируемых в процессе обучения умений. Кроме того, при генетическом подходе нет привязки генеза способностей к деятельности (т. е. их формирования в процессе деятельности), поэтому способностям не надо поспевать за новыми видами деятельности.
Б. Ф. Ломов при решении вопроса о генезисе способностей занимает более умеренную и, по его мнению, более правильную, с точки зрения марксистской психологии, позицию: способности индивида формируются и развиваются в процессе его жизни в условиях общества, однако предпосылки способностей, или задатки, являются генетически (более широко – биологически) обусловленными. При этом Ломов отмечает, что связи между задатками и способностями неоднозначны. На базе различных по структуре задатков могут сформироваться сходные способности и, наоборот, на базе сходных задатков – различные способности. [50] Таким образом, заключает Ломов, «генетическое снаряжение» индивида, являясь предпосылкой способностей, не определяет однозначно их развитие.
...
То, что способности не сводятся к полученной подготовке, – очень важная, но далеко не простая сторона дела. Известно, что развитие способностей требует овладения знаниями, умениями, выработанными людьми в ходе общественно-исторической практики. Но можно ли считать, что те новые возможности ребенка, которые возникают благодаря обучению его тем или иным способам обращения с предметами или понятиями, являются усваиваемыми им извне способностями? Например, когда ученик освоил новый способ решения задач или новое понимание каких-нибудь явлений, то означает ли это, что у него появились и новые способности? Если да, то чем они отличаются от новых знаний и умений? Ведь и умения бывают широкими, обобщенными. Различие между способностями и умениями далеко не очевидно. Так, может быть, оно и не является существенным? Может быть, нет надобности различать способности и знания, умения, которым можно научиться?
Необходимость такого различения выступает, однако, каждый раз при рассмотрении индивидуальных различий: здесь уже одним термином «способность» или «умение» не обойтись. Ведь и при одинаковом уровне овладения умениями, при одних и тех же способах действия обнаруживаются различия в темпе освоения нового, в той или иной трате сил и в других особенностях хода учения; эти различия не могут не выступить и в дальнейшем – при применении усвоенного, при последующем продвижении в развитии. Такого рода индивидуальные различия подтверждают тезис о том, что свойства, от которых зависит успешность деятельности (в частности, учебной), не сводятся к имеющейся подготовке: от этих свойств зависит легкость и быстрота самого приобретения тех или иных знаний и умений, что и вызывает надобность в особом термине «способность».
Сказанное означает, что способности не могут быть просто заданы извне, как ни велико значение для их формирования того, чему можно научить. Они обязательно предполагают и внутренние условия развития, возрастные и собственно индивидуальные, и эти внутренние условия имеют свои природные предпосылки. Поэтому не может быть равенства по способностям: способности всегда несут на себе печать индивидуальности.
Лейтес Н. С., 1985, с. 9.
Вопрос о генетической или социальной обусловленности творческих способностей (творческого потенциала) не теряет своей остроты до сих пор. Например, Н. Л. Гиндлис (2007), ставя вопрос, является ли творческий потенциал предопределенным или имеет место его становление, отдает предпочтение второму фактору. Но доказывает он это путем выявления динамики творческого потенциала на протяжении определенного промежутка времени, притом как в сторону повышения, так и в сторону его снижения. Раз он изменяется, считает Гиндлис, значит формируется. Но, во-первых, даже рост потенциала не отвергает предопределенности разного уровня творческого потенциала у разных людей. Во-вторых, о каком становлении творческого потенциала может идти речь, если у части испытуемых автор наблюдал его отрицательную динамику?
...